С новым годом

Сережа курит на общественном балконе. Холодно пиздец - уже пятнадцать минут как январь месяц на дворе. Морозный ветер забирается под полу растянутой футболки, обмурашивает живот, плечи и лопатки. Пятая сигарета за полчаса горчит. Ночное небо высвечивается салютной вспышкой. Под ногами кто-то громко вопит и смеется. - С новым годом, - кричит Сережа охрипшим голосом в пропасть под мысками кед и отпивает из полупустой бутылки, зажатой в покрасневшей руке, дешевое вино. - С новым годом, - повторяет уже тише, делая очередную затяжку. Сигарета подходит к концу, теплый дым дерет горло, оседает мерзостью на языке. Сейчас бы поплакать, разрыдаться, как последняя скотина, чтобы отпустило наконец, чтобы сердце так истошно не билось в груди, чтобы не было так кисло и муторно на душе. Но блядские глаза сухи, как пустыня. Сигарета, как и все предыдущие, тушится о сгиб локтя и летит навстречу засыпанному снегом асфальту и чужому веселью. Паленая кожа пахнет приятно. Желтеет быстро. Не стоило приходить все-таки. Надо было, как обычно, набухаться в одиночестве и проспать весь этот чертов праздник. Знал же, что не вывезет. Знал, что ебанный Ванюша - самый сладкий и красивый на свете Ванюша, по которому Сережа сохнет уже черт знает сколько времени - притащится не один. А хули ему одному таскаться, у него же теперь девушка есть, которую он - блядский боже - оказывается, по-настоящему любит? Сам сказал. Вот так взял и ебнул Сереже в самую душу это приторно ванильное: "это похоже по-настоящему, бро, в первый раз по-настоящему", в ответ на очередную дурацкую шутку - шутку ли? - про ревность. Пялился на нее еще, как придурок, весь вечер, в бокал шампанское подливал, что-то наверняка ласковое и милое на ушко нашептывал. А Сережа внутренне спекался. Чувства, выдержанные, как старое вино, чувства, которые он так долго давил внутри себя, уже почти смирившись с невозможностью какой-либо взаимности, вдруг взбурлили, стукнули в дурную голову, выбили из какого-никакого, но праздничного настроения. Которая-уже-сигарета, дрожащая в онемевших, полупослушных пальцах, поджигается с трудом. Дешевая зажигалка из пятерочки ходит ходуном. Синюшные губы разгораются, обхватывая фильтр, кончик языка полыхает. Никотин заполоняет горло, лёгкие, мысли. Печёт. Выпекло изнутри уже все, что можно. Выжгло. Напиться до беспамятства в моменте казалось охуеть какой хорошей идеей. Забыться, плюнуть на все, проснуться потом с чугунной головой поздним утром и свалить по тихой грусти зализывать сердечные раны в пустую квартиру. Что идея - хуйня полная, Сережа понял уже потом, когда пьяный и дурной вывалил на Ваню, как помои из мусорного ведра, все свои чувства, а в ответ получил лишь недоуменный взгляд и колючее "ты хуитекс этот оставь, Серый, хватит". И вот теперь Серёжа стоит один на холодном балконе, с тянущей болью в груди и прожженной к хуям рукой. Дышать трудно, воздух выходит из легких с присвистом. Обморозился в конец. Но так похуй. Скатывается на бетонный пол по шершавой стене, прикрыв глаза и делая очередную затяжку. Глотает кислое ледяное вино. Затягивается. Давится кислым ледяным вином. Кашляет, надрывая прокуренные и обмороженные к хуям легкие. Задубевшие на холодном ветру кудри лезут в глаза, Сережа откидывает их на затылок ломаным движением руки и пялит в межбалочные пустоты. Сил хватает лишь на то, чтобы отставить бутылку вина, выплюнуть сигарету и натянуть на непослушное тело выстуженную толстовку - никто не должен увидеть сережины руки - засунуть запястья под подмышки и провалиться в морозное ничто.