На берегу в синем платье

***

— Обалдеть… — Павлова застыла на пороге своего номера, едва захлопнув дверь. Она так и стояла какое-то время неподвижно, пока периферическим зрением не увидела своё ошарашенное отражение в огромном зеркале. — Вот это мы шикуем сегодня… — сказала шепотом, будто всё происходящее и всё окружающее её было какой-то тайной, сказкой. Она наконец-то отлипла от ручек чемоданов, скинула неудобные босоножки и прошла вглубь комнат. Бежевые шелковые обои, светлое дерево, дизайнерская мебель из синего бархата, картины в золотых рамах, хрустальные люстры — всё, что видела Ирина на собственной экскурсии по своим апартаментам, поражало. Она медленно ходила, разглядывая каждую деталь этой атмосферы, а комнаты всё не заканчивались. На мгновение показалось, что этот номер больше, чем их отделение неотложной хирургии. «Здесь можно было поселить всех нас, а не стоять полчаса в холле и решать, кто где и с кем будет», — думалось Павловой, пока она не замерла за одним из многочисленных поворотов. Перед глазами предстала невероятных размеров кровать в таких же благородных оттенках синего, да ещё и с балдахином. «Ну что за императорский дворец…» — Сдаюсь, — произнесла вслух Павлова, расставила руки в стороны и полетела на манящую в свои мягкие, уютные объятия кровать лицом вниз. Конечно, она не завершила своё путешествие по апартаментам. Но не знала об этом. Через несколько минут Ирина встанет, чтобы разбирать вещи, и завернет в другую часть номера, где будет готова присесть на пол в изумлении, потому что там… Там джакузи, напротив которого за стеклом — потрясающий вид на море. «В принципе, я могу и не покидать пределы этих владений. Здесь же есть всё, что нужно для счастья», — улыбнется женщина своим мыслям и пойдет искать мини-бар. А за одной из стен в это же время разбирал чемоданы Кривицкий и думал, что для счастья в этом скромном и уютном однокомнатном номере ему не хватает лишь интересного собеседника. Желательно бы — женского пола. Желательно — по имени Ирина Алексеевна. Немного света её изумрудных глаз, звонкого заразительного смеха, легкого смущения на каждый комплимент. И немного её несносного характера, эффектного гнева и неподдельных эмоций…

***

— Олег Михайлович, вы своим привычкам не изменяете, да? — возмутилась блондинка, намекая Брагину на то, что они договаривались встретиться в пять, а получилось на 40 минут позже. — Да, Ирина Алексеевна, — пародируя её манеру речи, произнес хирург, — а может, мы полчаса вас искали? Планировали же в холле собраться, вы куда все ушли? — А мы устали ждать и пошли исследовать территорию, — возразила ему Ханина. — И нашли, между прочим, отличную беседку на пляже, — Дубровская уведомила коллег о том, что место для обмывания их маленького путешествия обнаружено и забронировано. — Так и мы без дела не сидели! — из-за спины Брагина выплыли Лазарев и Куликов, руки которых были заняты непрозрачными белыми пакетами, которые при движении заманчиво и многообещающе позванивали своим содержимым. Павлова напряглась, медленно подошла ближе и одним пальцем отодвинула край пакета, заглядывая внутрь. — Вы что, сдурели? Вы для кого столько набрали? — Ирина Алексеевна, — Ханина придержала хирурга за предплечье и рассмеялась, — их же ничего не берет! — Полностью подтверждаю! — с энтузиазмом отозвался Куликов. — Ирина Алексеевна, ну правда. Что вы такая серьезная? Посмотрите: мы в Сочи, Склиф где-то за тысячу шестьсот километров, вокруг только море, солнце, пальмы — красота-а-а! — Брагин попытался смягчить нрав бывшей заведующей. — Ладно… Вам повезло, что я люблю вас. Привычка. — Павлова, смирившись, развела руками и улыбнулась коллегам. — Гулять, так гулять. — Вот это по-нашему! — воодущевился Костя. — А где Иван Николаевич? — А он сказал, чтобы мы без него начинали и ушел на пирс рисовать морской пейзаж, — ответила Дубровская, — творческие люди — они такие. Вам не понять. — Ого, с нами работает Айвазовский, оказывается, — пошутил Куликов. Море и правда здесь было особенно красиво. Сейчас в его лазурных водах ещё отражалось золотое солнце, которое вот-вот должно было скрыться за неизвестно когда набежавшими густыми облаками. — Ирина Алексеевна, а Геннадий Ильич где? — Брагин решил пересчитать коллег и понял, что кто-то отсутствует. — А то вы нам претензии предъявляете, а сами… — Что «сами»? Ну же, договаривайте. Очень интересно послушать, каким образом я должна отвечать за местоположение Кривицкого? — настроение блондинки имело свойство изменяться мгновенно. Особенно — в зависимости от недалеких шуток и неуместных реплик коллег. И если минутой ранее она добродушно улыбалась, то сейчас была готова приложить свою ладонь к щеке какого-нибудь случайного шутника. Кроме того, никто и не догадывался, что у сосудистого хирурга есть и другой талант, развитый до высшего уровня. За последние тридцать лет жизни Ирина профессионально освоила актерское мастерство. Какая она настоящая — знали лишь несколько человек из её окружения. В особенности — один челюстно-лицевой хирург, ведь именно разлука с ним некогда заставила её играть в радость в присутствии других. Какая она каждый день — все были убеждены, что хорошо знают, но никто и представить не мог, что скрывается за маской счастливой и уверенной женщины. И сегодня, когда Павлова держится из последних сил и отчаянно пытается расслабиться и отдохнуть душой, кто-то нет-нет да и неуместно выскажется с намеком на её взаимосвязь с некоторыми мужчинами. Один, который остался в Москве, даже не удосужился позвонить или — что ещё проще — написать пару строк. «Ну и пусть, я тоже о тебе забуду. Пока…», — думала Ирина, когда собиралась на эту встречу на берегу. Другой, который всё крутится рядом, тоже внес свой вклад в отсутствие душевного равновесия. То скажет что-то обидное, не подумав, то сделает комплимент или вспомнит совместное прошлое, то невзначай коснется и где-то задержит свои руки. Она не знала, как его понимать. Она не знала, чего от него ожидать. «Такая моя карма», — оправдывала Павлова абсурд своей жизни. Но хотела бы — давно поставила бы точку… — А за моё местоположение никто не должен отвечать, я здесь, — в своём бурном обсуждении они и не заметили, как со стороны подошел Кривицкий с огромным плетеным подносом в руках. На маленьких белых тарелках аппетитно располагались малина, клубника, голубика, дольки арбуза, ананаса, персика. Павлова от неожиданности немного замялась. Казалось, она не сказала ничего злого или обидного, но где-то с левой стороны почему-то неприятно защемило. — Геннадий Ильич, вы ограбили фруктовую палатку? — изумилась она. — Чего не сделаешь ради прекрасных дам, — улыбнулся Кривицкий коллегам женского пола. — А почему это сразу дам?! — возмутился Куликов. — Я, может, тоже персики люблю… — поддержал его Лазарев.

***

Поднявшийся ветерок слегка колыхал молочные шторы беседки, а спрятавшееся солнце пришлось как раз кстати — не было того ощущения противной, липкой жары. Только умиротворение и вечерняя легкость. — Моя очередь говорить тост, — из-за стола с бокалом мартини поднялся заведующий, и врачи с театральным азартом поаплодировали ему. — Прежде всего я хотел бы сказать всем вам спасибо. Не просто за то, что здесь сейчас образовалась интересная и приятная компания для отдыха, а за то, что мы с вами — коллеги и один коллектив. И коллектив этот состоит из талантливых, сильных, самоотверженных и очень хороших людей. Да, у нас есть разногласия, ссоры, какие-то конфликты и трудности — но всё это мелочи. Я рад быть сегодня здесь, я рад работать вместе с вами. И я рад знакомству с вами, за что спасибо Ирине Алексеевне. И ей же, наверное, спасибо за наше отделение. Она — ваш лучший руководитель. И так будет всегда. Я точно знаю — дальше у нас всё будет хорошо и даже лучше. За отделение, за вас, за наше путешествие. Ура! — душевно произнес заведующий и опустошил бокал до последней капли. Сидевшая по иронии рядом Павлова в одной руке держала бокал, а другой подпирала голову. Она смотрела снизу вверх на Кривицкого и неловко закусывала губы, вслушиваясь в его слова. Надо же, даже в тосте за отдых он умудрился упомянуть её имя. — Браво! — дружно подхватили коллеги, проникнувшиеся речью Геннадия Ильича. — Пусть наши несколько дней здесь станут самыми яркими и радостными! — добавила Ханина, когда ветер разнес звон соприкасающегося стекла. — Вы пейте, а я пойду ноги помочу, — улыбнулась Павлова и тихо встав из-за стола направилась к воде. — Грустная она какая-то всё время… — заметила Дубровская, когда хирург отошла подальше. За столом повисла неловкая пауза, а все взгляды почему-то были устремлены к Кривицкому. — Геннадий Ильич… — хотела что-то сказать Ханина, но заведующий прервал её. — Анечка, даже не пытайтесь… Я слишком хорошо знаю её. Давайте не будем. — Геннадий Ильич, — инициативу взял в свои руки Брагин, смелости которому не занимать, — поговорите вы уже с ней наконец. Больно смотреть, честное слово, на её жалкие попытки игры в радостную жизнь. Олег оказался как раз тем, кто без слов понимал, что творится в душе Павловой. Но он не стал бы с ней говорить. Слишком личное — не будет и слушать, не позволит влазить, откровенничать. По крайней мере — не сейчас. Кривицкий повернул голову к морю, которое было по его правое плечо, и замер. У потемневшей воды и разыгравшихся пенных волн не было ни одной живой души. Ни одной живой души, кроме одинокого женского силуэта. Казалось, это была её стихия. И сама она похожа на море — внешне то спокойное, то яростное, но едва ли кому-то известно, какие ещё тайны оно хранит в своих глубинах. Так и Павлова стояла по щиколотку в воде, обнимая себя руками. А ветер, не жалея, трепал светлые волосы и подол темно-синего шифонового платья. Чувство жалости овладело Кривицким. Но не к ней — к себе. Та женщина на берегу — самая сильная и непреклонная из тех, кого он только когда-либо встречал. Она сильнее его. И у неё есть, пожалуй, всё. Всё, кроме самого важного — простой, чистой и искренней любви. И в этом его вина. А он — он жалкий трус… — Ира, замерзнешь ведь, — Кривицкий вмиг оказался рядом и накинул ей на плечи свой легкий пиджак. А она даже не повернула голову. Всё отрешенно смотрела куда-то вдаль, на взволнованное море и закатное небо. — Не нужно, — опомнилась Павлова и хотела вернуть предмет одежды владельцу. — Оставь, — он положил руку ей на плечо, не давая снять пиджак. И она смирилась. — Ты обманула меня, Ира, когда отвечала на вопрос о том, всё ли у тебя нормально… — Ты тоже обманул меня, Гена, — загадочным шепотом произнесла Ирина, но Кривицкий, конечно, понял, о чем она. — Знаешь, о чём я думаю? — О чём? — Как быстро прошла наша жизнь… Ты заметил? А на что я её потратила?.. — Ты чего, Егорова? Ты занимаешься самым важным и благородным… Ты скольким жизнь спасла, слышишь?! — Не об этом я… — так же безэмоционально произнесла Павлова, хотя где-то глубоко внутри всё разбивалось и рвалось на части. Сегодня они не замечали многих деталей… И одна из них — как прямо сейчас тяжелые свинцовые тучи прорвались неистовым ливнем. — Надо бежать, — прокричала ему Павлова и поспешила к коллегам. Но Кривицкий так и остался стоять на берегу, всматриваясь в ту же даль, что и она минутами ранее. Мысли крутились в голове, всё никак не собираясь в единую картину. Опустив взгляд к своим ногам, окутанным пенными волнами, он пошлет к черту все жизненные перипетии, обстоятельства, устои и решит для себя одно: никогда и никому он больше не отдаст эту женщину. Не заметив его в толпе коллег, она обернется. Обернется и увидит на берегу одинокий знакомый мужской силуэт. Он не сдвинулся с места и по-прежнему стоит там, где стоял рядом с ней. А она… Гордость не позволит ей вернуться за ним.