Споры опасных грибов

Холодный ночной воздух обжигает вспотевшее тело — Арсений выбегает на улицу в свитере, кое-как запихнув ноги в ботинки, а куртку зажав под мышкой. Получается, позорно сбежал, как только осознал, что несколько секунд самозабвенно целует мужчину. По-хорошему, ему бы вернуться в квартиру за забытым ноутбуком, объясниться с Антоном и доделать работу, но это по-хорошему, а сейчас Арсений действует по-плохому, поэтому на ходу натягивает куртку и заказывает такси. Чувствует он себя откровенно неуютно, и по какой причине, предстоит обдумать. Антон определённо рассматривает его в качестве партнёра — как женщину, конечно, но гипотетически эта связь возможна и между ними как мужчинами, что Арсений внезапно осознает. Антон не отталкивает в физическом плане, и идея состоять с ним в отношениях не вызывает отвращения, она кажется до жути обычной, как будто у Арсения за плечами имеется неоднократный гомосексуальный опыт. Он пытается испугаться собственных соображений, и ничего не выходит. Дышится, как дышалось, и сердце бьется ровно, а собственные недавно обнаруженные нестандартные наклонности кажутся абсолютно нормальными. И вместе с этим спокойным принятием приходит осознание — Антон видит в нём только женщину. Маскулинную, своенравную, но по природе женщину, и ставить всё на то, что Антон питает чувства к человеку, а не к полу, невероятно рисково. Арсений никогда не любил сюжетных поворотов в жизни, и мог согласиться на спор, что затрагивал что-то внешнее, но никак не личное — а тут всё зашло слишком глубоко под кожу. Перед Антоном стыдно за обман, но слово «обман» Арсению кажется неправильным — по сути, он остается собой, но в другом облике, как в книгах и фильмах, где прекрасные принцы притворяются бедными уродцами, чтобы найти даму с чистым сердцем. Но разбивать таким образом сердце Антону не хочется. Ростки эгоизма, что вполне себе хорошо взрастают на подоконниках его души, тянутся тонким шепотом к сердцу — его легче уговорить — лишать себя Антона не хочется, до ужасного, мерзкого собственничества. Антон так крепко прикипает, действует словно душистый кондиционер для белья — делает его мягче, и возле Антона мягким быть хочется. Сделанные открытия опять Арсения не пугают, а также не заставляют волноваться или начинать фантазировать. Он ведь не собирается Антону ничего предлагать, как всегда, уходя в глухую оборону. Он запросто может удерживать под контролем ещё пока неокрепшее влечение — и завтра выставит условную границу хороших приятелей между ними, а потом посмотрит. Всё будет так, а сейчас — спать. Таксист мягко тормозит у дома. *** Арсений просыпается тяжело. Обдуманное и взвешенное за ночь едва укладывается в голове тяжелыми бетонными плитами прямо на плечи. Арсений не чувствует сил распрямиться, собирается на чистом упрямстве, надеясь, что два слоя тонального крема скроют синяки от недосыпа. Натягивает брюки и рубашку, перевязывается корсетом, что уже не приносит дискомфорта, а сверху облачается в приталенный свитер. Длинные волосы парика нервируют, Арсений находит захудалую резинку, что когда-то оставила Юля, и стягивает локоны в низкий хвост. Пальто, ботинки, сумка — Арсений на автомате проворачивает ключ в замке входной двери и с каждой ступенькой отсчитывает минуты до нужного разговора. Внутри вовсю перетягивание каната — одна сторона ждёт, что за дверью подъезда стоит знакомый седан, а за рулём Антон жжёт ладони чашками кофе. Вторая же надеется, что Антону хватает такта не ждать его с самого утра у дома, обременять разговорами и оправданиями. Арсений прикрывает глаза, толкая дверь, и открывает, чувствуя неприятное сожаление — никого. Не то чтобы Антон здесь и сейчас был бы хорошим вариантом, но, почему-то, Арсений в своём воображении рисует Антона упрямым и настойчивым — такие целую ночь стоят под окнами. И лёгкое раздражение вытесняет сожаление — значит, не так он и нужен. Такси тянется за город с завидной медленностью, оттягивая момент встречи, но Арсений уже не имеет желания что-то обдумывать, просто рассматривает скупой и блеклый пейзаж за окном — а просёлочная дорога напоминает о вчерашнем вечере. Одна костяшка домино падает, задевает другую, и цепью последовательных воспоминаний всплывает всё — бетон решений давит на плечи. Больше всего Арсения раздражает факт того, что рабочие переживания оказываются слабее, и он вяло надеется, что Антон всё доделал. Раздражение с новой силой закипает. Он никогда не позволял эмоциям брать верх, затмевать безусловно важное и менять устои его стабильной жизни, а тут, от одного поцелуя, что всколыхнул в нём давно забытое, отдал всё в руки случая. На объект Арсений приезжает заведенным, накрученным словно таймер на опасной бомбе, тикает в такт шагам и вот-вот взорвётся.  — Вы опоздали, — своеобразно здоровается Белый. Все уже собрались в холле, кутаясь в верхнюю одежду, и Руслан, сложив руки на груди, нависает во главе стола. Рядом с ним сидит незнакомец, периодически шмыгая носом, отчего прямоугольные очки спадают с переносицы, и тот постоянно их поправляет указательным пальцем. Рядом Дима легко кивает и подбадривающе улыбается, глядя поверх головы Юли, что обеспокоенно смотрит, извернувшись на стуле. Арсений спешит успокоить её легкой улыбкой, но Юля хмурится ещё больше, из чего Арсений делает вывод, что улыбка не получилась. Серёжа рядом выглядит не лучше, и Арс думает, что они сейчас чувствуют что-то похожее. На Антона Арсений не смотрит.  — Ещё две минуты до девяти, — коротко отрезает Арсений. — Я вовремя, — он садится на другой конец стола, ровно напротив Руслана, что недовольно поджимает тонкие губы.  — Надеюсь, ваша пунктуальность помогает вам в работе, — не может оставить последнее слово за собеседником. — Антон Андреевич, вы готовы показать результаты?  — Да, — Арсений слышит сиплый голос справа, продолжая смотреть на Белого, и мерзко рад, что Антон звучит уставшим. — В общем, мы… И это «мы» в каждом предложении. Антон ровным тоном рассказывает о степенях защиты, отвечает на вопросы незнакомца, что с лёгкого кивка Белого перебивает, пытаясь найти лазейку в сложно-простой схеме. Антон отвечает уверенно, но не от большой уверенности — скорее, устал настолько сильно, что волноваться уже нет сил. Арсений хочет взглянуть на него — тянет ли Антон брови вверх, слушая вопрос? Не исчезли ли ямочки на щеках под гнетом перипетий? Посмотрит ли Антон на него так, как смотрел раньше — чтобы один взгляд стоил того, чтобы прожить миллион световых лет, эволюционировать из крохотной молекулы до вполне себе человека, на которого смотрят так сильно. Чтобы не рушить собственные ожидания, Арсений не смотрит.  — Всё хорошо, защита работает отлично, — восторженно проговаривает приглашенный хакер. — Я бы пообщался насчёт системы, так как видел что-то похожее, но первый раз лично встречаю инженера. Кто бы?..  — Это Алёна Сергеевна. Антон грубо перебивает и смотрит на него — но Арсений упрямо избегает. В груди разрастается неприятное и липкое что-то — невозможно описать. В прошлый раз такое выделение было, в общем-то, заслуженным — но в этот раз больше похоже на брошенную кость бедной собаке на улице. Арсений невольно морщится от того, что Антон ставит его в неудобное положение — это не его работа, не его заслуга, и заглаживать вину таким способом кажется детским поступком, и, вместе с тем, Арсений уверен, что Антон не ставит себе за цель его обидеть.  — Простите, но я не имею отношения к этому, — проговаривает Арсений, смотря на свои сцепленные ладони.  — Так, — громкий голос Белого заставляет Арсения поднять глаза, — если вы трахаетесь в нерабочее время, то это не значит, что вы можете размазывать сопли тут. Уяснили? Арсений едва давит смешок в груди, позволяя только кончиком губы обозначить своё отношение к его словам — смотрит прямо в глаза Руслану, а на периферии улавливает пунцовое лицо Антона.  — Хо-ро-шо, — по слогам размазывает Арс, внешне не изменившийся, но внутри распирает вполне рациональная злость к Белому.  — У вас дедлайн до следующей пятницы, — напоминает он, проходясь тяжелым взглядом по сотрудникам. — Потрудитесь, чтобы так и было. Камеры для видеонаблюдения будут в понедельник, — обращается он к Диме, что легко кивает. — А вы… — взгляд Руслана сосредотачивается на Юле, что невольно тянет нос вверх. — Ассистент пришлёт вам выбранные макеты до вечера. Работайте, — он поднимается с места резко, застёгивает пуговицы пальто и, не прощаясь, уходит. Арсений выдыхает, но ненадолго — все взгляды в комнате обращены к нему, и если Антона отвлекает хакер, намереваясь поболтать, то Юля и Серёжа уже тянутся к нему.  — Дим, — Арсений подрывается с места быстрее, — есть закурить? — Дима, к слову удивлённый, достаёт из кармана смятую пачку сигарет с зажигалкой внутри. — Спасибо, — кивает Арс, а за спиной Димы Антон никак не может оторваться от любопытного хакера. На заднем дворе приятно тихо, и Арсений рад хоть на пару секунд остыть наедине, закурив сигарету и сразу затянувшись. Он бросил давно, но временами возвращается к старой плохой привычке, чтобы дать себе несколько минут на воздухе. Дверь за спиной хлопает от сквозняка, оповещая о приходе — Арс чуть разворачивается, чтобы увидеть обеспокоенное лицо Юли и растерянное Серёжи.  — Арс, что за хуйня была? — не сдерживается он, вскидывая ладонь в сторону дома.  — Белый просто в который раз не забыл упомянуть, какая я блядь, — хмыкает Арсений, выдыхая дым. — Расслабься, — бормочет, затягиваясь сильнее.  — Ты знаешь, что я не об этом, — конечно, не об этом — Антон вызывает вопросы, на которые, почему-то, должен отвечать Арсений. — Вы что, спали? — глупо спрашивает Серёжа, и Арс теряется между вариантом рассмеяться и разозлиться.  — Блять, да, — злость побеждает, вскипая в нём быстро. — Знаешь, его совсем не смутил мой член.  — Мальчики, — примирительно просит Юля, — давайте спокойно. Арсюш, скажи, пожалуйста, — он успокаивается быстро, ведь на Юлю сложно сердиться, — с того раза, когда я тебя предупреждала, что-то случилось? — Арсений бы расцеловал её сообразительную голову, но в этой ситуации «светлая голова» играет против него.  — В смысле, ты его предупреждала? — цепляется Серёжа за самое опасное. — Что между вами, Арс? — пытает он вопросами — убежать бы.  — Ничего между нами, хватит спрашивать, — окурок догорает, оставляя короткий хвост, и Арсений раздраженно выкидывает в ближайшую урну. — Ты в своих отношениях себе помоги, — срывается на почти-крик, оставляя слова неприятной пощечиной, и осекается, крепко зажмуриваясь. — Прости, Серёж… — пальцы тянутся к лицу, чтобы стереть усталость, но мышцы предупредительно сокращаются, напоминая о макияже — и усталость удваивается. — Прости, я не должен был приплетать тебя в это, и ты, Юля, прости, что услышала. Арсений смотрит на двух людей, которые должны знать его лучше всех — на их лицах ни капли злости или разочарования, хотя он влез в что-то тонкое между ними, наступая словами на больное. Юля кивает первой, неловко улыбается и легко толкает Серёжу в плечо — тот хмурится, но кивает тоже.  — Я правда не знаю, что сказать — сам потерял момент, когда Антон начал думать, что между нами что-то может быть, — Арсений обнажает переживания, надеясь, что сумбур его мыслей вообще возможно выразить словами.  — Ты дал ему повод так думать? — осторожно спрашивает Юля, но Арсений не успевает ответить, как дверь хлопает во второй раз — на пороге Антон едва не на плечах держит низкий козырёк.  — Простите, что перебил, — он, кажись, прирастает к одному месту, бегая взглядом по троице, и ждёт разрешения — выйти или уйти.  — Ничего, Антон, — мягко возражает Юля, хватая Серёжу под локоть. — Мы внутрь — Серёжа должен мне помочь с макетами, — она тянет Матвиенко за собой, что едва сопротивляется, но Юля непреклонна и всеми возможными способами намекает — дадим им поговорить. Они скрываются за дверью, а вокруг них затягивается молочно белый туман молчания — уставшего Арсения и неловкого Антона. Он подходит ближе, вытягивая из кармана куртки свою пачку сигарет, услужливо предлагает, но Арсений отказывается — месячная норма выполнена. Арсений молча рассматривает, как Антон спешно раскуривает сигарету, держа большим и указательным пальцем. Стоит начать диалог, но слов нет, Арсений будто сидит перед чистой страницей, банально не зная, с чего начать.  — Прости за вчерашнее, — сипло просит Антон, рассматривая носки грубых кроссовок. — Я не должен был… — сердце сжимает от того, что он стесняется произнести этот глагол, — целовать тебя без разрешения, — сознаётся и заглядывает в лицо, забывая о сигарете. Арсений, впервые за всё утро, смотрит в глаза Антону. Чужое сожаление заливает нутро, поступью обволакивает, но так быстро, что Арсений не успевает прикрыть шлюзы к сердцу.  — Но я не мог не сделать этого, — добавляет робко, по-мальчишечьи, немного смущенно упрямится. — Я влюбился в тебя. Арсений не первый раз в жизни слышит это, каждый раз реагируя по-разному, но никогда эти чувства не заставляли сердце тонуть в чужих эмоциях. Антон сознаётся в этом открыто, не стесняясь и не боясь, хотя шансов на взаимность едва на чайную ложку наберётся.  — Антон, — перебираются слова в голове, пытаясь сложиться в что-то осторожное. — Ты любил и, скорее всего, продолжаешь любить другую, и нерастраченные чувства проецируешь на меня… — Я не влюбился в тебя, потому что был брошен, одинок или сломан, — перебивает Антон, и тусклый солнечный цвет подчеркивает заострившиеся черты лица. — Я влюбился, только когда узнал тебя, просто вдруг захотел, чтобы ты была чем-то постоянным в моей жизни, — Арсений тушуется от искренности, ищет в рукавах козыри, чтобы чем-то крыть, но только сильнее кутается в рукава, теряя позиции. — Прошу, не обесценивай мои чувства именно так — дай мне шанс доказать.  — Как? — едва выдыхает Арсений.  — Одно свидание, — Антон вдруг улыбается — просит как подарок на день рождения, — и если после этого ты не передумаешь, то я больше ни слова, кроме работы, тебе не скажу. Арсений больше всего хочет сказать «да», забыть о лифчике и провести день с Антоном. А ещё больше всего боится, что Антону будет плохо от того, что он влюбится ещё сильнее — в Алёну. Антон кажется человеком, что воспринимает всё острее, относясь ко многим простым вещам куда наивнее окружающих. Антону к лицу страстное желание чудес и волшебства, мечты о невозможном. Арсений за короткий срок видит, что он по-настоящему ценит все связи, которые имеет, с теми людьми, что относятся к нему искренне. Антон пышет горькой жаждой быть нужным — то, от чего Арсений давно отказался, и то, что снова в нём пробудилось спустя столько лет.  — В воскресенье. Антон, кажись, разгоняет тучи, потому что солнце вдруг выглядывает из-за туч и оставляет на его улыбке сноп тёплых лучей. *** Идея собраться пришла спонтанно. Квартира Юли всегда кажется Арсению самой уютной — не картинно-девичьей, с букетами цветов и котиками в рамочках. Уют Юля хранит в банках со специями на кухне, в двух увесистых фотоальбомах на самом видном месте, в цветастых подушках, что не сочетаются между собой и красным диваном. Уют ощущается ладонями, сжимающими пузатые чашки с газировкой, чувствуется послевкусием любимой пиццы из доставки и остаётся воспоминаниями. У Юли всегда отдых — для работы офис или, на крайний случай, квартира Арса, что ближе всего, но вот маленькие домашние праздники — в небольшой квартире на шестом этаже. Арсений соглашается увидеться с условием, что Антона они обсуждать не будут — он и себе пообещал не думать и не рассуждать до памятного воскресенья. И друзья его поддерживают — включают какой-то завирусившийся корейский сериал, заказывают любимую маргариту и суют в руки колу — привычка пить газировку из кружки осталась ещё с общажных времён.  — Я вам говорю, этот в очках какой-то мутный, — бурчит Юля, лениво пережёвывая кусок пиццы. — Вот сразу видно! — она любит комментировать каждое действие героев, уже давно не обижается, если Арс или Серёжа по-доброму шикнут, чтобы молчала на особо важных моментах.  — Ты так говорила и о старике, — хмыкает Серёжа и тянется за вторым куском. — Мне пока не заходит, — важно проговаривает и умолкает, пытаясь подхватить падающий с кончика сыр.  — Мы знаем, как ты не любишь корейский кинематограф, — Арс иногда удивляется, как они так спокойно сосуществуют, будучи такими разными людьми — но Юля поддерживает смехом его комментарий, а Серёжа начинает активно рассуждать, размахивая куском маргариты — Арсений смеется и сам. И всё вроде хорошо — Юля посерединке, укладывает ноги в смешных махровых носках на край столика, а Серёжа сползает на пол, опустив голову на её колени. Сериал на фоне не мешает Арсу едва дремать на плече Юли, сложившись складочкой на конце дивана. Впервые за долгое время не хочется даже думать, мысли крутятся вокруг чего-то незначительного, мелко-счастливого и на пороге глубокого сна Арсений слышит тихие переругивания.  — Выключи, наконец, — шипит Юля.  — Сейчас, — бурчит Серёжа, но задевает пустую жестянку, что падает на паркет с громким звуком — Арсений чуть дёргается, вскидывая голову.  — Что случилось? — чуть растерянно спрашивает, и Юля позволяет себе повысить тон.  — Ничего — Серёжа просто никак от телефона не отлипнет, — язвительно тянет, и Серёжа сразу же куксится в ответ.  — Я даже не смотрел! Чего ты прицепилась — пришли уведы, и я даже не знаю, от кого!  — Ой, не знаешь, — фырчит она, складывая руки на груди. Арсений давит тяжелый вдох. Находиться внутри чужого конфликта тяжело, ещё тяжелее, когда это конфликт дорогих тебе людей. Чужое имя не произносят, но оно на кончике языка каждого, как личное оправдание злости и упрёков — и Серёжа сдается первым.  — Я же тебе всё сказал — мы с ней расстались! — Арсений невольно вскидывает брови вверх, узнав об этом. — Почему ты всё время к ней возвращаешься?  — А почему она продолжает тебе писать? — Юля рывком поднимается, оставляя Серёжу у своих ног — тот вскакивает следом.  — Бля, да ты даже не видела, кто это!  — Вот посмотри мне в глаза и скажи, что это не она, — вскидывает подбородок Юля и победно улыбается, стоит Серёже замешкаться, достаёт из-за спины одну стрелу и отпускает. — Это ты её отпустить не можешь, — Серёжа молчит. Арсений глядит на них снизу вверх, всё ещё продавливая диван, хотя стоило бы подняться и успокоить их, но какое-то странное чувство внутри удерживает, нашептывая, что им, наконец, стоит выпустить пар. И Серёжин мобильник разрывается входящим звонком имени Оксаны — Юлины плечи сокращаются в такт всхлипам. Арсений рывком поднимается, чтобы обхватить её за предплечья, усадить на диван и прислонить к себе. Серёжа выглядит растерянным, уставшим от чужих и своих сомнений, и большим пальцем зажимает кнопку выключения, обрывая мелодию.  — Ю, — мягко зовёт Серёжа, опускаясь перед ней на колени, укладывая руки на сжатые коленки — Арсений чувствует себя ужасно лишним в этот момент, чуть отстраняется, но не уходит. — Ты помнишь, что я тебе сказал?  — Что ты всё решил, — отвечает она, поднимая заплаканные глаза. — Что ты не хочешь быть с ней… Но касательно нас, Серёж… Я устала, — сознаётся Юля, закусив щеку изнутри.  — Я сейчас понимаю, что давно люблю тебя, — Серёжа говорит спокойно, будто только что ничего не случилось. — Это чувство жило глубоко, и я никогда не давал ему полной свободы. Я обманывался, думая, что это просто дружба. Но потом, когда мы были вместе, мне хватало того, что ты была рядом, — Юля, кажется, не дышит, боясь пропустить случайное слово, и Серёжа осторожно берёт её ладони в свои, поглаживая костяшки пальцев. — Не в двух шагах от меня, не на соседнем кресле. Ты была в моей жизни — и этого было достаточно. Да, были женщины, которых я любил тоже, но не так как тебя — их я любил месяц-два, а тебя я люблю вечность, — он коротко целует её ладони.  — И я люблю… — выдыхает Юля. — Но я не могу всё оправдывать одной любовью.  — Давай дадим друг другу последний шанс, м? — предлагает Серёжа и спешит добавить, пока Юля не перебила его. — Договоримся, что пойдём к психологу, будем работать над собой, и если ничего не изменится, то я обещаю, слышишь? — спрашивает, и Юля робко кивает, уставившись во все глаза на серьёзного Серёжу. — Обещаю, что уеду и перестану тебя мучить. Серёжа отпечатывает свои слова последним лёгким поцелуем тонких пальцев и поднимается. Арсений ловит его взгляд, надеясь, что Серёжа поймёт его молчаливое восхищение — и Серёжа чуть кивает, улыбаясь легко, будто тяжелое и сложное, наконец, отпустило. За Серёжей слышится только хлопок двери, от которого Юля дёргается и отмирает, невольно тянется к Арсению, что старается бережно обнять. Она укладывает голову на плечо, позволяя пропускать тонкие пряди длинных волос сквозь пальцы, и тихо сопит.  — Ты веришь ему? — робко спрашивает, не поднимая головы. Арсений вспоминает прошлые выходные и разговор с Серёжей — не может не верить.  — Я хочу ему верить, Ю, — шепчет Арс. — То, что он любит тебя не так, как ты того хочешь, не значит, что он не любит тебя по-своему.  — Ты выглядишь таким счастливым, когда смотришь на Антона, — внезапно находит Юля, вместо молчания. — Ты никогда так не смотрел ни на Алёну, ни на Машу, — Арсений хочет попросить её остановиться, не поднимать хотя бы эту тему, но он себя со стороны не видит — а вдруг действительно такой заметно-счастливый? Молчит в ответ, и Юля сворачивает цепь рассуждений, оставляя за собой последнее слово:  — Позволь себе любить, Арс. *** Антон вскакивает с лавочки, задевая рукой наушники, что выпадают из торчащих ушей. Он пытается подхватить их, но тонкие провода насмешливо выскальзывают из пальцев. Антон суетливый, хватает их небрежно, запихивает в карман куртки вслепую, потому что глаза вовсю таращатся на Арсения, что медленно подходит к обусловленному месту встречи. Арсений решает не эпатировать, максимально приблизив свой образ к привычному — джинсы в облипку, длинный свитер, что щекочет кромкой середину бедра, и яркие красные носки, торчащие из края ботинок. На гладковыбритом лице только контуринг, тени и тушь на длинных ресницах — максимально натурально, насколько это возможно в данной ситуации. Собираясь, Арсений чётко для себя решил, что свидание (это слово сжалось внутри судорогой) должно ответить на все его вопросы, помочь решиться на сложный разговор и оставить Антона за границей дружбы. Мысль, что было бы легче, будь Антон геем или бисексуалом, показалась ему по-смешному наивной, а не ругать себя за странные рассуждения Арс научился давно. Будь Антон таким, им обоим действительно было бы проще — сам Арсений условно принял свою симпатию к Антону, понимая, что другие мужчины его всё ещё не привлекают. Для чистоты эксперимента он открыл рандомный порноролик с участием двух мужчин — никакого эффекта. Но вот от секундного представления их поцелуя Арсений чувствовал приятное волнение. Ещё больше Арсения обеспокоил факт внутреннего спокойствия после принятия, но, посчитав бессмысленным накручивать себя, успокоился. В конце концов, может это и стало причиной его неудач на гетерофронте — размышления об этом Арсений также засунул в дальний ящик. И вот, Антон возвышается перед ним на добрых десять сантиметров — первый в жизни раз кто-то смотрит на него сверху вниз, улыбаясь при этом, будто Арсений единственный пришёл на день рождения.  — Сул-сул! — тянет Антон и тушуется от растерянного взгляда Арсения. — Это из Симса приветствие… Забудь, — он бормочет под нос, совершенно смущённо потирает переносицу.  — Я знаю, что это, — успокаивает, и Антон чуть расслабляется.  — Ты пришла, — говорит очевидное, вызывая смешок и сметая волнение, что коркой укрывало Арсения.  — Привет, — отвечает Арс и невольно хохочет вместе с Антоном. Им почти по тридцать, сколько раз они знакомились, сходились-расходились с разными людьми, но именно сейчас, на опушке городского парка, куда зачем-то позвал Антон, чувствуют себя словно зелёные первокурсники.  — Тебе не будет прохладно? — спрашивает Антон, скользя взглядом по горловине теплого свитера и накинутой сверху ветровке.  — Не переживай, — успокаивает Арсений, и Антон ведёт плечами, что стянуты лямками рюкзака — Арс вполне ожидаемо предполагает, что в рюкзаке что-то тёплое, вроде толстовки или куртки. И хочется, и колется узнать наверняка.  — И куда идём? — интересуется, так как всю культурную программу отдал в руки Антона, что попросил освободить почти весь день.  — В разные места, — уклончиво отвечает он, дергая рукой, но быстро прячет в карман — Арсений благодушно не спрашивает, хотел ли Антон взять его за руку, просто вышагивает рядом. Мимо них воскресные прогулки — парк полон людей, что выбрались на зов редкого осеннего солнца, подставляя лицо благодатным касаниям лучиков. Легкий мандраж постепенно проходит, и Арсений расслабляется под гнетом тепла и мирной тишины. Молчание, к удивлению, никого не напрягает. Антон не заводит разговора, будто даёт несколько минут привыкнуть к своему присутствию. И всё же, Арсений краем глаза замечает осторожные взгляды, хоть Антон и делает вид, что рассматривает что-то за его спиной.  — Никогда не была тут, — решается Арсений, и Антон вспыхивает ответом как бенгальский огонёк.  — Это очень классный парк — я тут тусовался, когда в общаге надоедало сидеть, типо место силы, всё такое, — торопливо говорит, удерживая руки от жестикуляции в карманах. — Тут недалеко колледж, я там учился, — неловко добавляет и старается смотреть в лицо.  — Ясно, — добрым смешком выдыхает. — Мой университет в другом конце города.  — Вы учились все вместе? — интересуется Антон и мягко указывает свернуть с асфальтированной дорожки на мягкую грунтовую.  — Да, — Арсений кивает, решив не спрашивать о маршруте. Разговор затягивается вокруг студенческих времён, Антон сыплет историями, шутками, развязывает себе руки, активно жестикулируя. И Арсений поддаётся шарму, тянет ниточкой на себя, плетёт теплое и уютное, взамен костюму, который носил так долго. Они проходят под ивой, что натужно выгибает деревянный хребет, склоняясь тонкими ветками вниз, и касается макушек. Антон приводит его к небольшому озеру, и манерный скрип уток заливает уши. Маленькие бурые вальяжно прохаживаются, гнут пернатый хвост вверх, учащенно крякают, переругиваются с полненькими зеленоголовыми — те ярко-оранжевыми клювами касаются земли. Между ними под лапами путаются шкодливые воробьи, галдят и скачут, пытаясь перекричать сами себя. Арсений чувствует, как внутри клокочет смех — простой и наивный в своем истоке, почти детский, когда смастерил кормушку и гордо повесил на балконе. Антон стягивает рюкзак с плеч, дёргает молнию, и Арс видит край толстовки. Его смешит мысль, что Антон принёс то самое печенье, но из дна большого рюкзака появляется бумажный пакет.  — Хочешь горбушку? — вопрошает Антон, приоткрывая край пакета, в котором оказывается обычный белый хлеб. Арсений смотрит на золотую корочку, и хруст призрачно слышится. Хлеб ещё едва пышет теплом и ароматом, заставляя слюну активно выделяться.  — Ты не любишь? — Арсений поднимает глаза на Антона, что искренне удивляется — не любить горбушку, как это?  — Давай, — хмыкает Арс, тянется к краю и смачно откусывает-хрустит. Антон смеётся, глядя на полные щёки, рассказывает, как в детстве его гоняли за хлебом в ближайшую пекарню и почти не ругали за «обкусанный» батон. У Арсения тоже есть такие воспоминания — они отдают наивным трепетом, мягко стискивают сердце. Антон рассказывает о подранных коленках и щипает крошки, бросает благодарной толпе уток-селезней, что борются за каждый кусочек.  — Батон Шастун, — тянет Арсений и хохочет под нос от смешной созвучности. — Батон Шастун, — повторяет, стоит Антону недоумённо глянуть на него, — крошит шуточки-приба-а-уточки. Арсений кусает щеку изнутри, чтобы не смеяться — лицо Антона смешно вытягивается. Он откапывает зарытый каламбур и легко трясется от смеха, тянет руки к лицу, забывая даже о хлебе, зажатом в ладони. Арсений свободнее хохочет и радуется, что смог рассмешить такой глупостью.  — Как ты это придумала? — восхищенно спрашивает Антон, и Арсений любуется, как солнечный свет подчеркивает румяные от смеха щеки. — Что за мир в твоей голове?  — Обычный, — пожимает плечами Арс, внезапно окунувшись в смущение. Выхватывает батон из чужих рук, чтобы занять себя — нехитрое дело оказывается интересным. Каждый ставит на свою уточку, пытаясь подбросить щипки поближе, но проворные воробьи часто оказываются первыми, перекрикивают щебетанием низкое кряканье. Антон говорит что-то, отрывает ещё кусок, тянет половинку в рот, половинку бросает, Арсений чувствует шестым чувством, что он украдкой посматривает на него. У Арса нет желания притворяться, что ему скучно, не нравится или подобное — наоборот, он никогда не испытывал того самого «счастья в мелочах» — в хлебных крошках.  — Нам пора, — Антон вытряхивает последние остатки из пакета — воробьи ещё собирают крошки, а вот утки важно падают на воду, качая хвостом.  — Пора? — глупо переспрашивает Арс, готовый провести целый день в умиротворенной тишине затерянного озера — быть может, какая-то утка далась бы ему под ладонь почесать перья.  — Ты ведь не думаешь, что кормить уток это единственное на сегодня? — лукаво вопрошает Антон, комкая бумагу. — В идеале тебе бы глаза завязать, чтобы был сюрприз, — он будто чувствует себя свободнее, уловив хорошее настроение Арсения, и говорит первое-пришедшее в голову.  — Обещаю даже не думать, куда мы идём, — шутливо клянется Арс.  — Просто смотри на меня, окей? — просит Антон — вроде ничего такого — но смотреть на него постоянно очень сложно — банально слепит солнце за спиной, небанально слепит сам Антон. — Нам на троллейбус, успеваем как раз. Они накручивают друг на друга свои фантазии, плетут разговор хаотичным кружевом, перескакивая с мысли на мысль, и ни один уже не может вспомнить, где начало. Без усилия разговаривают странным языком — Антон словами, расставляя акценты живой мимикой, а Арс пластичностью тела, ведёт плечом, когда не согласен, взмахивает рукой, пытаясь подчеркнуть важность слов, и жужжащим «подожди», когда хочет аккуратно перебить, держа за хвост мысль, что вот-вот норовит сбежать. Вызывает сладостную растерянность — подобное волнение Антон испытывает, когда начинает новую работу. Места в троллейбусе мало, Антон услужливо уступает единственное свободное одиночное место, и прикрывает собой. Разговаривать так неудобно, но и смотреть в окно не хочется — Арс же пообещал, поэтому смотрит на руку, что крепко держится за сидение перед ним. Кожа кажется грубой, чуть шелушится — осенний авитаминоз налицо, накормить бы Антона фруктами. Пальцы тонкие, с выразительными фалангами и аккуратной линией ногтя. Арс не успевает задуматься, как перед глазами возникает наушник. Он поднимает голову наверх — Антон улыбается, в одном ухе чернеет первый, а второй, кажется, для него. Арсений хмыкает и послушно берет, касаясь кончиками пальцев — не искрят, просто тепло. В левом ухе заканчивается проигрыш, и Арс цепляется мыслями за текст — так страшно быть собой. Страшно быть собой рядом с Антоном, страшно открыться так широко, что потом не закрыть — дверь будет буксовать, зажевывая коврик, плетёный их разговорами. И без него будет всё, что было раньше, Арсений это понимает — Антон не способен изменить аксиомы жизни, не способен заставить жить по-другому, но одно робко-солнечное присутствие делает обыденные вещи другими. Кажись, Арсений понимает, почему Юля и Серёжа так долго не могут отпустить друг друга.  — Это наша, — музыка останавливается, и Арс дёргает головой на Антона — тот поторапливает к выходу. Из троллейбуса спрыгивают последними, едва успев, и Арсений первым делом оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где оказался — тихий спальный район ему незнаком.  — Ты обещала не угадывать, — предупреждает Антон и машет в сторону подъема.  — Если тебя успокоит, то я этот район первый раз вижу, — парирует в ответ, а любопытство клокочет в груди, и Арс прибавляет шагу. Антон не отвечает, только загадочно лыбится и шустро карабкается наверх, где виднеется блёклое бетонное здание. Арсений едва поспевает, тяжело дышит наконец доползая до низкого металлического забора, что окружает скромную территорию. На калитке гордо висит новенькая табличка, Арсений читает и оборачивается в сторону Антона, что улыбки не теряет.  — Планетарий? Серьёзно? — искренне удивляется Арсений, меньше всего ожидая, что его потащат смотреть на звёзды — не надеется ли Антон на поцелуй под звёздным небом?  — Ты сильно расстроена? — он тускнеет вмиг, но улыбку держит, хотя желваки на висках ходят неспокойным ходуном.  — Нет, я… Удивилась, — находится Арсений и неловко жмёт плечами — кормить уток тоже показалось странным, но, видимо, Антон лучше него разбирается в таких вот незатейливых занятиях. — Всё хорошо, — повторяет, разглаживая словами волнение на лице Антона. Он толкает калитку, и та протяжно скрипит петлями, пропуская внутрь. Неровные бетонные плиты ведут ко входу, щекоча подошву жухлой травой, что пробивается сквозь швы. Арсений воровато оглядывается по сторонам — газон бедный, клумба уже выцвела последними осенними красками, оставив только серый камень. Не обжито и бедно — крутится на языке Арсения, а Антон толкает входную дверь. Внутри пахнет сыростью прошедших когда-то ещё дождей, а холодок заставляет кутаться в тонкую ткань ветровки.  — Ты уверен, что они работают? — осторожно спрашивает Арс, но Антон упрям — молчит, кивает и идёт дальше, сворачивая в коридор. — Подож-жи-подож-жи! — жужжит Арсений, догоняя Антона, тянет за рукав, и он послушно останавливается. — Никого на входе, нет билетов! — возмущается, чем вызывает смех Антона — точно как те воробьи.  — Я помню, что ты не доверяешь и не доверяешься, — Арс осекается, услышав собственные слова из чужих уст, — но поверь мне сейчас. Я бы не стал впутывать тебя во что-то незаконное. Антону тяжело не верить — будто не умеет обманывать, стоит, весь окутанный теплом, перебирает пальцами в карманах смешной куртки, из-под которой выглядывает край кофты. Да и зачем ему врать — это парафия Арсения. Антон подкупает, опустошает, и Арсений на выдохе кивает — доверяет вслепую, как никогда, казалось, в такой мелочи, но каждый шаг Арсений ощущает внутри в одном сокращении сердца. Антон открывает дверь в полутемный зал, только верхушки ровных рядов сидений видны. И никого.  — Идём, — слышится его голос где-то сбоку, а пальцы осторожно смыкаются на рукаве — не смеет взять за руку. Арсений послушно идёт следом, глаза привыкают к полумраку быстро, и очертания Антона впереди всё чётче. Вопреки ожиданиям, они не садятся на кресло, вместо этого Антон отпускает рукав, стягивает рюкзак и вытаскивает тонкий плед. Стелит прямо на пол и торопливо расстёгивает куртку, чтобы уложить её сверху.  — Ложись, — почему-то шепотом.  — Ты серьёзно? — в который раз переспрашивает Арс, но честно ложится, опираясь на локти. Антон плюхается следом, оставив себе уголок одеяла, и Арсений сразу шевелится, чтобы уступить ещё и край куртки. Антон укладывается полностью, растекается на полу на вежливом расстоянии, чтобы не задеть чужое личное, и молчит, смотря наверх. Арс сдаётся, всё ещё не понимая, что же происходит, опускается на спину и таращится в черный потолок. В тишине слышно тихое сопение Антона — нос заложен или хроническое. Чувствуется его тепло — будто паром отдаёт, лежит рядом. И только Арсений собирается с духом, спросить, легкий свет простреливает темноту потолка. Прямо над ними распускается свет — в одной точке рождается, рассыпается на искры, что теснятся ярко-золотистыми частичками. Отделяются, едва касаясь друг друга лучиками, летят за пределы видимости. Волнами из центра исходит чистая энергия, переливаясь оттенками, словно северное сияние, накатывает и отходит, как море, что волнуется раз. Волнуется два — в центре загорается красный, тонкими линиями-артериями разрывает пространство, что кажется всё ближе и ближе. Арсений придавлен к земле масштабом и близостью — стоит поднять руку и кончики пальцев коснутся крохотных недо-звёзд, что летят ему навстречу — будто он в свободном полёте в открытом космосе. Уши заполняет тихая мелодия, шепчет скрипкой, и впору ей голос Антона — тот каждую новорожденную звезду знает в лицо, бережно укладывает на нужное место на небосводе и даёт ей имя. Перед глазами расширяется целая Вселенная, искры, что родились в хаосе взрыва, находят своих вечных спутников, держатся кучи, и Антон линейкой соединяет их — из хаоса в созвездие. Арсений теряется в чувствах — будто один на один, лицом к лицу с целой Вселенной, и Антон ведёт за руку по Млечному пути — и вместе с тем, он всего лишь лежит на полу заброшенного планетария, а Антон рядом шепчет на чисто-счастливом. Музыка останавливается, картинка замирает, и в кромешной темноте пустого зала Арсений робко тянет ладонь к ладони — осторожно обхватывает пальцы, что смирно лежат рядом. Антон молчит, но пальцы чуть дёргаются, будто дают шанс сбежать, а потом и вовсе смыкаются, цепляются крючками. Никто не произносит и слова, жадно желая продлить удивительный миг спокойствия, полностью прочувствовать каждой клеточкой, согреть пальцы нежностью касания. Время теряет свою цену, метричные системы падают ниц — Арсений измеряет время количеством ударов сердца, частотой сопения Антона, в конце концов, когда разговор находит начало, — чужим смехом.  — Антон, — чужое имя Арсений смакует на губах, разбирая по букве.  — Гм? — тянет Антон.  — Я никогда ничего подобного не делал… а, — едва не теряет окончание Арсений. — Спасибо, — простое и человечное.  — Не за что, — хмыкает он, затихая мыслями, а потом с долей робости проговаривает: — Ты первая, кто тут со мной — я никому не рассказывал, что люблю звёзды… И космос, знаешь, — подбирается интонацией вверх, — были такие классные журналы в детстве! — и летит вниз. — Я просил маму покупать их взамен на выполненную домашку, зачитывал до дыр!  — Ты хотел стать космонавтом? — шутливо предполагает Арсений — до чего же простые диалоги, но согревают теплее самых серьезных бесед.  — Нет, — возражает Антон. — Я хотел ходить по земле и читать небо по звёздам — в этом и кайф, что оно так далеко, — смеется Антон, и Арсений знает, что они тут уже пятнадцать длинных и десять коротких смешков.  — Ты не водил Иру сюда? Арсений не знает цели собственного вопроса, он просто всплывает в сознании как что-то внезапное, безболезненное, и только потом осознание настигает — Антон успокаивает ровным голосом, в котором не осталось сожаления.  — Ира не любила смотреть вверх — ей хватало того, что есть внизу. Арсений не отвечает ничем, просто смотрит вверх и сильнее сжимает пальцы.  — Ты голодна? — спрашивает Антон. — У меня есть ещё последний пункт, если ты проголодалась.  — А что это? — зачем-то спрашивает Арсений, хотя уверен, что потащится за Антоном на другой конец города даже за особенными булочками из какой-то средней школы или именно такими кукурузными палочками, которые вот только в том магазине продаются.  — Шавуха. Ну, да — как ещё лучше закончить свидание? Арсений рывком поднимается на ноги — над головой всё ещё космос, прикрывает ладонями лицо, чтобы Антон не видел смех. И разрывается смехом ещё пуще, стоит Антону вскочить следом, обхватить за бока — щекочет, желая видеть лицо, и стоит слишком близко. Дышит на ухо, прислоняет к себе, и Арсений пугается — вырывается из рук, словно ошпаренный.  — Прости, я заигрался, — отступает Антон, тяжело дыша, смотрит ошалевшим взглядом, в котором частички звёзд отдают отблеском. Арсений думает, что это он заигрался — хотел расставить точки над і, но все его точки упали в многоточия.  — Нет, всё хорошо, — уверяет Арс. — Поехали за твоей шаурмой, — перебарщивает с бодростью, и Антон подыгрывает тоже. На улице уже темно — конец октября быстрее прячет солнце, и прохлада подбирается под ветровку. На плечи ложится тепло чужой куртки — Арсений не успевает возразить, а Антон уже вытягивает из рюкзака вторую толстовку, тонет в ней и, кажется, любуется тем, как Арс продевает руки в рукава — большеватые. Куртка едва пахнет одеколоном, в карманах Арсений вслепую нащупывает смятые бумажки-чеки и даже что-то твёрдое, вроде конфеты, но в куртке тепло, поэтому лёгкая благодарность спокойно слетает с губ. Антон ведёт его тихой улицей, сворачивая через дворы, ближе к шуму — оказывается, дальний центр не так далеко. А там уже гул и толпа, магия вечера делится на десятки людей, и Арсений чуть тускнеет, теряя эту интимность между ними. Но Антон мягко указывает на киоски со всякой мишурой, мелочами и игрушками, тянет за рукав, как ребёнок, и Арсений с улыбкой на губах идёт за ним. Антон всё норовит пощупать, потрогать, использовать, он переговаривается с весело-хмельным продавцом, что шутливо отвечает на его вопросы, пока Арсений греет руки в карманах и только глазами шерстит по одинаково-бесполезному товару. Единственное, что цепляет, — небольшая коробочка с белым поролоном, в гнёздышках которого виднеются чёрные ободки колец. Радужными буквами на коробке написано «Кольцо настроения» — Арсений удивляется, что такие ещё существуют, и внезапно думает, что хотел бы носить такое — может, смог бы себя понимать лучше. Полоска металла непривычно смотрится на указательном пальце, черным цветом совпадает с цветом ногтей, а в табличке-расшифровке значится плохим настроением.  — На безымянный лучше, — голос Антона настигает внезапно — стоит рядом и улыбается. — Говорят, там вена или артерия ведёт к сердцу, — важно объясняет, и Арс «переодевает» кольцо — посередине пробивается фиолетовый. — Похоже, ты счастлива, — хохочет Антон, будто не знает, что он причина счастья. Арсений чувствует, как добротный костюм-образ лоскутками падает вниз, и последнее глубоко-личное тянется к Антону — обнажиться, быть услышанным. Арсений отвлекается на пару минут, чтобы купить дешевую побрякушку, но с её помощью надеется найти силы и рассказать последнее, что есть за душой. Антон не подозревает, тараторит что-то о таком же кольце с детства и, когда Арсений мягко берёт за руку, чтобы надеть кольцо на его палец, чуть теряется. Арс жутко хочет вернуться в тот тёмный зал, чтобы в кромешной тишине и под звёздами, вместо этого находит свободную лавочку подальше от толпы. Они садятся рядом, и Арсений держит чужую ладонь обеими руками, кольцом вверх, что под уличным фонарем отдаёт спокойно-фиалковым.  — Что-то случилось? — мягко спрашивает Антон, но Арс головы не поднимает, сосредотачиваясь на цветах кольца.  — Есть кое-что, что ты должен знать. Ты сказал, что влюбился, — кончики пальцев чуть шевелятся, поглаживая кожу, — но есть вещи, которые ты не знаешь… — Арсений очевидно ходит вокруг, не решаясь, но кольцо продолжает гореть спокойным фиалковым, будто Антон уже готов услышать всё на свете.  — Не бойся, — просит Антон и сгибает пальцы, чтобы сжать хоть так. Но Арсений боится и начинает с малого.  — У меня была семья и ребенок, — Арс выпаливает это сплошным текстом, будто спешность поможет, но Антон молчит, вынуждая говорить. — Ещё в университете сошлись, потом случайная беременность, и спустя семь месяцев всё закончилось.  — Он ушёл? — Арсений чуть хмурится, пытаясь понять, почему «он» — а затем судорожно перебирает только что сказанное, проверяя окончания.  — Я ушла, — Арс выдыхает, дыша через рот, дурацкий защитный смех рвёт изнутри — он же мать, чёрт возьми. — Ребёнок с ним.  — Вы не общаетесь? — кольцо Антона, вместо хозяина, темнеет красным.  — Уже восемь лет я не знаю ничего, — становится вдруг жутко стыдно — будто Арсений мог, но банально не захотел узнать, как там они. Антон сопит и пальцами продолжает стискивать ладонь. Его кольцо меняет краски так быстро, что Арсений боится, что тот попросту взорвётся от эмоций, что переполняют его. Обрывки прошлого накрывают, и всё, что Арсений мягко укладывал в собственной душе годами-шарами, угрожающе шатается под волнами сомнений. Антон мягко выпутывает ладонь из плена холодных пальцев, и Арсений больше всего боится, что всё вот так молча закончится — но Антон накрывает холодные руки своей большой ладонью, отсвечивает снова спокойным фиалковым и робко прислоняется к поникшему плечу лбом.  — Не ругай себя за прошлое, — проговаривает под ухом и сжимает пальцы. — Я не знаю, как выразиться правильно, но это такое дерьмо — копаться там. Главное, кто ты сейчас… — Антон слова выдает паром из рта, чуть трётся лбом о грубую ткань куртки.  — И кто я? — робко спрашивает Арсений.  — Ты удивительный человек — и я бы мечтал оказаться в твоём мире. Человек — это главное. Арсений благодарно сжимает пальцы в ответ, и живот предательски урчит от голода. Антон смеётся, вскакивает на ноги, не разрывая рук и тянет за собой. Арсению не нужно кольцо настроения — он чувствует, что счастлив.