finally in love

Его второе имя – «Неуловимость». Пропадая на охоте на демонов в трущобах Токио, в этих хитроумных переплетениях улиц, что ночами своими щупальцами поглощала темнота, Хаякава постепенно отдалялся ото всех. И без того отстраненный, холодный, как воды Северного моря, Аки постепенно каждый раз подрезал ножницами тонкую нить вашей дружбы, но она продолжала держаться в тонкой эфемерности последних плетений. Факт вашей дружбы удивителен — ты стойко пережила все его меланхолии и апатии после разрывов с немногочисленными подружками, но ваша связь не выдержала испытания его работой. Изначально не было ни тончайшего намека на что-то большее, чем дружба, а со временем общение сошло на тухлое «нет». Его даже не спасали редкие и безобразные в своей спонтанности сообщения от Аки, что неуклюже вспоминал о твоем существовании накануне твоего дня рождения. Ты смотрела на электронные буквы с некоторым презрением — была слишком гордой и обиженной, чтобы пытаться спасти это приятельство-предательство, в которое ты явно старательно вкладывалась больше. А сейчас уже не хотела, понимая, что игра в одни ворота никогда не стоила свеч. Сакура ещё не успела отцвести, когда полузабытый тобой охотник на демонов Хаякава нарисовался на пороге твоей квартиры. Вдрызг пьяный, без пары пуговиц на рубашке, несло от него перегаром и дымом сигарет. Брезгуя, ты без благородства души отправила его в ванную, где он и уснул благополучно на кафельном полу, сжимая в объятиях твой банный халат. Наутро этот самурай растаял туманом, оставив тебе в подарок свой пиджак и скомканную пачку тех вонючих сигарет. За пиджаком он не вернулся, кстати. Традиция эта была своеобразной и неизменной. Раз в три-четыре месяца Хаякава тихим полуночным призраком прислонялся лбом к двери твоей квартиры. Следуя этикету, он сначала робко стучал, а после начинал угрюмо жать на дверной звонок, упрямо и нагло, пока ты, лохматая и разгневанная, не распахивала перед ним дверь, разрывая эту неприятную, как головная боль, трель. Аки ещё смел смотреть на тебя в таких случаях взглядом «Почему так долго?» и не убирал палец с кнопки, даже если ты уже как минуту держала дверь открытой и пыталась убить его взглядом. Обычно твое гостеприимство ограничивалось тем, что ты стелила ему спать на полу в гостиной, а утром, собираясь на работу, закусив зубную щетку между зубов, легко пинала охотника в ногу. — Вставай, Хаякава. Вставай и вали отсюда. Бесплатный ночлег закончился, — твоё радушие лилось через край, но тебя можно было понять — ваша странная и безмолвная дружба продолжалась помимо твоей воли, а ведь ты уже думала, что гордо выставила Хаякаву за порог своей жизни. — Отстань, — его сиплый спросонья голос мог кому-то показаться милым, но не тебе. Аки вяло отпихивался и прятался под одеялом со стоном нежелания пробуждаться в этот жестокий мир. Вы редко пересекались — либо ты уходила, не дожидаясь момента, когда он покинет свой кокон, либо Аки выходил после тебя, заботливо пряча ключи от квартиры под горшок с пластиковым фикусом у двери твоей квартиры. «Я тебя забаню, Аки. Из жизни» — как-то коротко и ёмко написала ты ему, надеясь, что охотник больше не появится. Загадочность его и наглость тебе порядком поднадоели, ты хотела расставить точки над «i», послав охотника к его чертям и демонам на работе. Две галочки — верный показатель того, что сообщение Хаякавой прочитано, но ответа не последовало ни в этот день, ни на следующий. В сердцах ты сносишь диалог и заносишь его имя в черный список. И вновь заполненный дождями апрель заставил жителей Токио попрятаться за разноцветными зонтами. Капли дождя барабанили по крышам и змеились по стеклу, обгоняя друг друга, рисуя причудливые узоры. У тебя дома творческий беспорядок и уютный хаос — накануне была девичья посиделка, и твои подруги мирно спят кто где, сама ты тоже погружена в царство Морфея. На полу лежат фотографии актеров, кисти и краски на столе, чашки с недопитым чаем… Ничто не предвещает знакомого стука в дверь, что прерывает твой сладкий сон. Зная, что следует за этим глухим стуком, ты резко садишься в кровати, осоловело суешь ноги в тапки и с крайним нежеланием идешь к двери, мысленно ругаясь на Хаякаву. Лязгают засовы, поворачивается ключ в замочной скважине, а в просвете между дверью и косяком ловишь взгляд тех самых синих глаз. Обычно усталый и пьяный взгляд тебя раздражает, но сегодня было в нём что-то бархатное и обволакивающее, отчего с непривычки в животе что-то дернулось. — Не пущу, Хаякава, — сразу встаешь в оборону. Ты прекратила общение и слов на ветер не бросаешь. Злишься, пытаясь захлопнуть дверь перед носом охотника, но сильная и настырная рука перехватывает дверное полотно. — Пусти, — сказано тихо, но твердо. Раздражение твое выражается в неделикатном фыркании, а твой план пал Карфагеном, ведь Аки мягким шагом победителя юркнул в коридор. Позади него с финальным скрипом закрылась дверь. Признав поражение, делаешь внутрь квартиры по коридору два шага назад, а Хаякава — три шага вперед. Движения синеглазого молниеносны, будто хмель и не отравлял его тело. Слова колючим комом застревают в горле, ты забываешь дышать, когда внезапно мужские руки обвивают твою талию и горячие губы резко обжигают шею теплым дыханием. Сонливость тут же покидает твое тело, уступая место адреналину. Хаякава принес с собой капли и запах дождя, продрогший и промокший, он будто полез к тебе в поисках тепла. — Аки?! Ты в своем уме?! — бешеный шепот в полутьме коридора тебя не спасает, пока ты упираешься ладонями ему в грудь. Левая мужская рука змеем-искусителем скользит с линии талии на нежное бедро, цепляет кончиками пальцев край твоей длинной футболки и забирается под мягкую ткань, скользя по коже. Как лис Хаякава подобрался к мягкой округлости левой ягодицы, по-хозяйски сжимая её. С его губ срывается мягкий выдох тебе в ухо, а тебе безжалостно холодно — его пальцы всё ещё несут прохладу ливня, края пиджака влажные, и кожа отзывается вереницей мурашек. — В своём определенно, — вкрадчивость его голоса пробегает по телу табуном мурашек, въедается в кожу и парализует все нервные окончания. Настырность и жадность Аки для тебя в новинку, вгоняет в краску — ваша дружба никогда не переживала такую тактильность. Переживая неловкость, губами ищешь слова и воздух, словно рыба, брошенная на лёд, пока Аки вжимает тебя в стену. Хаякава подмечает твое напряженное от неожиданности тело, а ты злишься и удивляешься внезапно разлившемуся теплу внизу живота. — Расслабься, — еще смеет советовать что-то. Его ладони в своей беззаботности и безнаказанности имеют свободный доступ к твоему телу, а ты и не знала, что Аки умеет в ласки. Лениво прогуливаясь по мягким изгибам твоего тела, Аки дыханием горячим опаляет твою шею, ещё не решаясь коснуться её губами, дразнясь, играясь, как кот с мышкой. — Дурак, у меня подруги за стенкой спят… — Ничего страшного, мы тихо. — ??? — Разве тебе не нравится? — в голосе его сквозит лукавство и сладость мёда, а пальцы хулигански задирают футболку на животе и следуют по нежной коже ниже пупка. Юрко оттягивая резинку белья, Хаякава скользит пальцами сразу под ткань беспардонно. С твоих губ срывается несдержанный стон. События разворачиваются слишком быстро и головокружительно. — Тебе нравится? — бесом лукавым шепчет Хаякава, уже всей ладонью проникая между твоих бедер. Так влажно и горячо становится, Аки чувствует твой жар и усмехается, пока ты в панике зажимаешь его ладонь бедрами, пытаясь остановить неправильность его действий. Обычно известный своим стойким и сдержанным поведением, Аки не поддавался своим желаниям и был способен сохранять определенный уровень безразличия к окружающему миру. Но сегодня его броня дала трещину, и он выпустил всех своих бесов на охоту. В полутьме его глаза сверкали желанием и голодом, что заставило дрожь пробежать по твоей спине. Ты никогда не знала Аки таким. Знала ли ты его вообще? — Расслабь бедра, — слышишь что-то похожее на приказ. — Нет! — Тебе не нравится, когда я тебя здесь трогаю? — о боги, он смеет пустить в свой тон сладкую невинность, что ты аж опешила. — О чем ты вообще думаешь?! — горячо шепчешь, пытаясь образумить, и, кажется, этот вопрос стал отправным пунктом, решающим в следующих действиях парня. Глаза его остро сверкнули, губы растянулись, обнажая зубы. — Думаю взять тебя. Здесь и сейчас, — он склоняется к твоему уху, цепляет зубами мочку. Короткий укус импульсом отдается по всему телу, и ты уже сомневаешься, хочешь ли дальше противостоять Хаякаве. Неистовое желание укусить его в ответ давишь голосом разума и приличия. — Чтобы долго и сладко. Давай я лучше тебе покажу на деле? — Аки продолжает говорить, пока у тебя голова идёт кругом. Девушки любят ушами, а Аки прекрасный провокатор. Твоё тело послушным предателем отзывается на его бархатный голос поспешно проступившей влагой между ног. Но тело винить бесполезно, оно лишь послушный инструмент, а секс давно начинается в голове. Принимая своё желание, бешено смущаясь, покорно разжимаешь бедра, пропуская его ладонь глубже. Ничто не останется незамеченным от охотника, и этот жест парень принимает мягкой усмешкой, легковонзая зубы в твою шею. Пальцы его скользят так медленно среди влажных складок, изучают каждый сантиметр твоих лепестков. Так неловко, что в темноте коридора единственно слышимые звуки — это влажные движения его пальцев и твое сбивающееся дыхание. Щеки и уши девичьи уже давно как маков цвет, в темноте не видно, но ты уверена, что у Хаякавы проступил нежный румянец на щеках. О, он прекрасно знает, что делать. Пьяно блестя глазами, он обращается с твоим телом, как скульптор с глиной. Мягкая, податливая, ты, закусив нижнюю губу, наслаждаешься поглаживаниями широких ладоней. Кончиком среднего пальца оттягивая в сторону нежный капюшон над клитором, большим и указательным пытается уловить нежную бусинку во всей этой влаге. Тихие стоны срываются с губ один за другим, сдаешься, выгибаясь в спине навстречу его касаниям. Забыты тобой уже приличия, забыто имя, место, время — ты один сплошной нерв, что подрагивает в чужих руках. — Тише ты. Подруги же дома. — черт бы побрал его насмешку в голосе! Ты возмущенно распахиваешь глаза, выдернутая из эйфории таким едким замечанием. Мягко накрыв ладонью твои губы в полустоне, Аки движет пальцами энергичнее, глаз с тебя не сводит. Скользко так, влажно и горячо. Аки и сам уже дышит неровно, явно заводясь нехило. Терпение его не безгранично, свидетельство тому — два длинных пальца, резко ворвавшиеся в твою пылающую плоть. — Твою мать, какая ты… — не договаривает, наслаждаясь твоим стоном в его ладонь. Прижавшись лбом ко лбу, он смотрит, как твои глаза покрывает пелена сладкой похоти. Движения пальцев внутри тебя быстрее и энергичнее, скольжение мягче. Путаясь пальцами в вязкости твоих жидкостей, Аки улыбается пьяно, доводя до оргазма. Он ловит это дрожащее чувство губами, словно желая испить до дна всю тебя. Захватывая наконец в танец жадного и голодного поцелуя, шумного местами, Аки уже сам сбивается в дыхании. Нагло запуская язык в твой нежный рот, он пытается подавить в тебе внезапное желание вырваться после оргазма. Свободная от твоих стонов мужская ладонь скользит вверх по шее к затылку, крепко зажимая между пальцами пряди. Ты в тисках и в ловушке. Дождь зарядил с новой силой, гудя рикошетом водных пуль по окнам. В полутьме коридора происходило некое таинство. Сбитый сон и внезапно окончательно разрушенная дружба — есть ли надежда вернуть всё в старое русло после произошедшего? Оставалось ждать утра, чтобы посмотреть в бесстыжие и пьяные глаза Аки Хаякавы.