Багряная смерть

      Не в первый раз мне пришло в голову, что «Сангвинария» — название, конечно, красивое, но для вампирской забегаловки уж очень пошлое. Хотя и говорящее тоже: всякому любителю клыкастых утех предельно ясно, что здесь он легко найдёт желаемое. Опять же, если вспомнить, что самые влиятельные из южных вампиров носят фамилию Флорес, цветочная тематика вполне ожидаема. Она же прослеживается и в интерьере клуба — даже танцовщицы смахивают на лесных нимф из бюджетной театральной постановки. Стриптизёршами их назвать язык не повернётся, уж больно затейливо они выглядят. Да как и всё вокруг. Должен признать, здесь приятно находиться…       А вот повод — неприятный. Впрочем, как это частенько и бывает с такой работой, как моя.       Вежливо отшив по пути пару девчонок — премиленьких и ещё не покусанных, даже жаль немного, — я пересёк танцпол и, толкнув невзрачную дверцу возле бара, очутился в просторном холле. Возле лифта маячил незнакомый парень, при виде меня нахмурившийся и картинно наморщивший нос.       — Откуда Асторн в наших краях? — фыркнул он, оскалив клыки и глядя исподлобья, точно уже твёрдо решил выкинуть меня за порог. Посмотрел бы я, как он попытается. — Кой чёрт тебя принёс? Миледи не велела беспокоить.       — О, мой дорогой, ради меня она побеспокоится, — заверил я, улыбнувшись чуть снисходительно. — Ты новенький, да? Запомни: моя фамилия — Арчерон. Мариус Арчерон. Ликвидатор Мариус Арчерон, если уж соблюсти точность…       — Виноват, сэр, — тут же выпалил парень, вытянувшись по струнке. — Не признал… Пожалуйста, проходите, я сейчас доложу.       — Похвальное рвение. Продолжай в том же духе.       Зайдя в лифт, привычно нажал кнопку пентхауса. Клан Флорес, как и многие другие южные кровопийцы, все традиционные представления о вампирском гнезде видал в гробу (ха-ха): вместо мрачного особняка у них стеклянная башенка в самом центре Нью-Аркадиана. Вполне удобно, как по мне. Хотя сам я, по старым западным привычкам, предпочитаю мегаполису уютный и тихий пригород.       Едва я шагнул из лифта в полутёмную гостиную, как тут же очутился в крепких объятиях Кармеллы Флорес. Миниатюрная, изящная брюнетка едва достаёт макушкой мне до груди, но хватка у неё такая, что любой вышибала сдохнет от зависти. И то сказать, охрана ей больше для красоты. Благородное положение обязывает.       — О, Риз, как я рада тебя видеть! — Она чуть отстранилась, надула пухлые губы в притворном недовольстве. — Уж думала, ты обо мне позабыл!       — Брось, Мелло, в какой вселенной это вообще возможно? — возразил я, вежливо запечатлев поцелуй на крошечной руке.       Прежде я бы поцеловал её в шею, но теперь это казалось жутко неуместным по некоторым причинам… Ладно, по одной причине. По одной слегка долбанутой, до нелепого собственнической и очаровательно ревнивой причине. Кармелла чуть нахмурилась, но мигом овладела собой — если она и разыгрывает взбалмошную глупышку, то лишь тогда, когда ей того хочется. Разменяв полторы сотни лет, фонтанировать эмоциями без приличного повода уже как-то несолидно.       — Итак, что привело тебя в мою скромную обитель?       — С каких пор ты выражаешься стрёмными клише? — ответил я вопросом на вопрос, присев на краешек кресла — такого белоснежного, что аж страшно испачкать ненароком. Разумеется, прежде я дождался, пока сядет леди. Манеры не пропьёшь и всё такое, а вампиры вообще повёрнуты на всей этой херне. — Уверен, ты прекрасно знаешь, почему я здесь.       — Знать не знаю, — сладенько пропела вампирша, тряхнув копной буйно вьющихся иссиня-чёрных волос, что так красиво оттеняют её кожу, белую как молоко. У большинства Флоресов кожа бледно-оливковая, и ростом они куда выше, но Кармелла — полукровка, урождённая дочь прежнего лорда. Тем большего уважения заслуживает то, что она возглавила клан и правит железной рукой вот уж тридцать лет как. Дольше, чем я живу на свете. — Удиви меня, мой чудный мальчик.       Я досадливо вздохнул — любовь вампиров к излишней болтовне и опереточным сценам всегда меня раздражала, а её чудным мальчиком я перестал быть уж лет семь как. Хотя было весело, не спорю. Весело и странно. Мелло — отличный доминант, но из меня сабмиссив был, прямо скажем, посредственный… Словом, я определился с предпочтениями, она нашла себе новую игрушку, и мы остались хорошими друзьями. Иногда, правда, готовы друг друга слегка прибить, но какая же дружба без мелких неурядиц?       — Резня на Гамильтон-стрит, — бросил я, уже не особо стараясь играть джентльмена. — Кто из твоих сопляков решил в моё дежурство поиграть с ножичком? Должен сказать, он в этом не слишком хорош. Следов столько, что и зелёный стажёр бы сразу понял, с чем имеет дело.       — Звучит удручающе, — посетовала Кармелла, закинув ногу на ногу. Алый пеньюар, без того не оставлявший особых просторов воображению, задрался совсем уж неприлично. О, да ладно, это даже семь лет назад не особо срабатывало. — С чего ты взял, что это кто-то из моих?       — Видишь ли, третий труп был настолько недорезан, что его откачали, и он даже худо-бедно смог дать показания. Угадаешь с одного раза, какая у мудака была особая примета, помимо впечатляющих зубок?       Она вздохнула, картинно потупив глаза. Большие, раскосые, цвета спелой вишни. Ну да, именно эта примета.       — Как грубо, Риз! Знаешь, мы ведь не единственные красноглазые вампиры на этой бренной земле. Может, он вовсе и не Флорес!       — Может. Но если он Флорес, то ты наверняка взялась за него ещё до моего прихода. Где он, Мелло?       — Тьма пожри слишком умных собеседников. Риз, ты такой скучный! — проворчала Кармелла, выпрямившись и расправив на коленях похабный пеньюарчик. И, едва-едва повысив голос, требовательно прибавила: — Мальчики, пора выносить мусор! Живее, маршал ждёт!       Высокие двустворчатые двери, ведущие в спальню, отворились, и оттуда вышли два парня, на редкость симпатичные и интригующе полураздетые. Точно развлекались друг с дружкой, а вовсе не с незадачливым душегубом… Хотя, зная госпожу Мелло и её мальчиков, они вполне могли совместить.       — Пощады, — чуть слышно прошелестел третий вампир. — Пощады… милосердия…       Он был бледен до синевы и уже толком не мог ни ходить, ни сопротивляться — двое других просто уронили его у моих ног, точно он и впрямь был мешком мусора. Множественные следы укусов ярко алели на меловой коже — очевидно, это клыкастое трио хорошо на нём отожралось. И то сказать, не пропадать же даром отличной крови? Я бы не смог прибегнуть к подобному насилию, но и осуждать Кармеллу не вправе. Ублюдок ещё не такое заслужил.       — Прости, дружочек, мне не за милосердие платят, — виновато развёл руками и, достав из кармана комм, открыл заметки. — Как его зовут?       — Джеффри Скотт, двадцать три года, обращён примерно десять месяцев назад кем-то из моих кровных братьев, — сообщила Кармелла чуть досадливо. — Уверяю, Риз, у меня с ними будет серьёзный разговор. Не хватало ещё обращать всякую шваль, которая портит репутацию всему гнезду!       — П-пощады…       — А ты пожалел тех несчастных людей, а, сукин сын?       Как ни удивительно, даже в таком жалком положении полудохлый Джеффри Скотт умудрился состроить надменную рожу.       — П-просто людишки… кто их вообще считает?..       — При чём тут людишки? Моё слово — закон, и ты его нарушил. Не обессудь. Всё, кончайте его, он мне надоел!       Один из вампиров — чуть крупнее своего приятеля и чуть более одетый, с длинными медно-рыжими волосами — взвесил в руке массивный серебряный кинжал и без лишних церемоний вогнал его в грудь Скотта. Быстрая и чистая смерть. Ладно, будем считать, что ублюдка достаточно помучили до моего прихода.       — Джеффри Скотт, двадцать три года, новообращённый, — пробормотал я, с тихим щелчком выдвинув клавиатуру. Не люблю тыкать пальцем в экран, а стилус искать лень. — Ликвидирован по приказу мастера… Отлично, мне меньше работы. Мои благодарсти, миледи, с кланом Флорес всегда приятно иметь дело.       Коротко глянув на госпожу и дождавшись кивка, вампир неспешно застегнул измятую рубашку, взвалил бездыханное тело себе на плечо и, подмигнув мне напоследок, потопал к лифту. Другой парень — темнокудрый, глазастый и почти по-девчоночьи смазливый — подошёл к моему креслу и, нахально улыбаясь, бесцеремонно уселся мне на колени.       — Так вот ты какой, Идеальный Риз? С ума сойти, ты и впрямь красавчик, — выдохнул он мне на ухо. — Кажется, ты голоден. Есть планы на вечер?       Я усмехнулся и, склонив голову к плечу, негромко ответил:       — Ты, милашка, в мои планы не входишь, поэтому убери руки. Сейчас же.       — Ой, какие мы нежные! Ну и пошёл на хер, зануда.       Вмиг поскучнев, глазастый вампирчик неохотно отлепился от меня и, по-кошачьи потянувшись всем телом, снова скрылся в спальне. Кармелла, до того с любопытством наблюдавшая всю эту сцену, смерила меня долгим взглядом и, откровенно веселясь, спросила:       — Так тебя можно поздравить?       — С чем?       — Не вешай мне лапшу на уши, Мариус. Песня крови — такое важное событие в жизни вампира…       — Лучше возьми на ручки и пожалей, — проворчал я, испытывая острую потребность закурить. Увы, миледи Флорес курева не выносит. — Потому как я в душе не ебу, что мне со всем этим делать.       — Так она против? Да брось, в жизни не поверю. Что за слепая идиотка может тебя отвергнуть?       — Это он. И… всё сложно. — Запихнул комм обратно в карман, устало растёр лицо ладонями. Ладно, с кем ещё я могу это обсудить, если не с ней? Да ни с кем, пожалуй. Разве что с Целлой, но… есть вещи, которые может понять лишь вампир. — Жадный придурочный кровосос впиявился в юного неопытного мальчика и мечтает присвоить его с потрохами. Ничего не напоминает? Тьма, я и впрямь ничем не лучше…       Я даже не успел толком заметить, как Кармелла очутилась рядом и влепила мне хлёсткую оплеуху.       — Никогда не смей сравнивать себя с этим чудовищем! — яростно выпалила она. — Проклятье, Риз, я думала, мы это уже проходили? Ты похож на Лэнселота меньше всех на свете!       Она легонько погладила мою ушибленную физиономию и, усевшись на подлокотник кресла, уже спокойнее поинтересовалась:       — Если ты ничем не лучше, то почему бы просто не взять то, что твоё по праву?       — Потому что нет у меня никакого права! — Теперь настал мой черёд злиться. — Он не вещь, Мелло. Я не хочу решать за него и к чему-то подталкивать. Я не стану ему навязываться и…       — Ты его любишь.       — Люблю, — не стал я отрицать очевидное. — Но это только мои проблемы.       — Ты вроде умный мальчик, но иногда просто несусветный болван, — ласково пожурили меня. — Риз, ты теперь в отношениях, и это значит, что «только твоих проблем» больше нет и быть не может. Всё между вами делится поровну — и хорошее, и плохое.       — Что это за дурацкие правила? Может, я хочу дать ему только хорошее, а всё плохое оставить при себе?       — А чего хочет твой возлюбленный? Прямо сейчас ты в самом деле решаешь за него. И я сильно сомневаюсь, что ему это понравится.       Я открыл было рот, но тут же закрыл, не найдясь с возражениями. Что есть, то есть — Дэймон имеет склонность всюду совать нос и живо надрал бы мне задницу, вздумай я от него что-то скрыть. Сам он, правда, тоже особо не рвётся изливать душу, и порой меня это изрядно бесит…       Да, Риз, ты не только несусветный болван, но и знатный лицемер. Потому что сам на «только хорошее» нипочём не согласен.       — Дошло наконец? Рада, что ты включаешь голову не только при поимке преступников.       — Не такой уж я и болван, как ты думаешь, — ворчливо заметил я, сцепив руки на коленях. — Спасибо, Мелло. Ты впрямь дала мне пищу для размышлений.       — Для этого и нужны друзья, мой чудный мальчик. — Она нежно улыбнулась и потрепала меня по волосам, а затем пересела в соседнее кресло и деловито продолжила: — Хорошо, моего свежеупокоенного собрата мы обсудили, твоего парня — тоже. Есть что-то ещё, не так ли?       Ну разумеется. И я вот ни секунды не сомневаюсь, что этот вопрос — вовсе никакая не женская интуиция, скорее результат широкой осведомлённости. У леди Флорес всюду глаза и уши — на то она и леди Флорес.       — Я ищу одну девушку. — Достал из нагрудного кармана пару фотографий, из тех, что поудачнее, и протянул ей. — Она зовёт себя Элли. Вампирша, суккуб, предположительно из Мэйнардов… скажу точно, когда наконец доеду до Белмонта. Мы объявим её в федеральный розыск, но я не уверен, что это поможет. Она довольно изворотливая и явно знает толк в скрытности, но…       — Но от своих скрыться посложнее, чем от людишек, — понятливо кивнула Кармелла. — Одиночество не в нашей природе, мы склонны искать общества себе подобных. Если она — Мэйнард, то у неё, скорее всего, будут фиалковые глаза. Приметная черта. По фото толком не разберёшь, но вживую достаточно легко заметить.       Кивнул, благодаря за полезную деталь. Вампирские глаза и впрямь скверно ведут себя на фотографиях — тапетум, будь он неладен. Чего далеко за примерами ходить? Я сам буду выглядеть как адский демон, если меня сфоткать со вспышкой.       — Довольно милая девочка. Совсем не похожа на серийную убийцу.       — Лэнс тоже не походил, — заметил я, равнодушно пожав плечами. — Постарайтесь взять её живой. Если не выйдет, я сильно расстраиваться не буду, однако предпочёл бы, чтобы эта сучка перед смертью во всём созналась.       — Постараемся. Но обещать не могу. Суккубы! — Кармелла выразительно наморщила нос. — Скользкие твари, на ходу подмётки рвут. С напыщенными болванами вроде Асторнов иметь дело гораздо проще… Ой, только не говори Роберту, что я это сказала!       — Да ладно! Ты же знаешь, как он любит наших западных родственничков, — фыркнул я, поднявшись с места. — Ещё раз спасибо, Мелло. Буду должен.       — Ну что ты, милый, какие долги между друзьями? — Кармелла тоже встала, снова обняла меня, но уже куда более сдержанно, чем при встрече. Свободные вампиры не слишком разборчивы в связях, однако чтут парные узы и всю ту собственническую хрень, которая к ним прилагается. Оно и понятно — кому охота за чересчур вольное поведение лишиться клыков, а то и вовсе башки?       — Меньше размышляй и больше действуй, — посоветовала она напоследок, — не то твоя пара помрёт от старости, так и не поняв, что ты чувствуешь. Меня такой исход категорически не устроит: я ожидаю официального знакомства в самое ближайшее время!       — Мне хочется верить, что я не настолько безнадёжен.       О том, что знакомиться с Дэйми ей может быть опасно для здоровья, пока решил умолчать. Кто его знает, как он воспримет ослепительную клыкастую красотку у меня в бывших? Даже и не знаю, кто из нас двоих больший ревнивец.       Пожалуй, всё-таки Дэйми — уж больно зверская у него была физиономия, когда он объявил себя моим и прямо-таки потребовал застегнуть на нём ошейник. Я на такое даже не надеялся. И, хоть и дурел от радости, в голове всё крутил-вертел какие-то уж совсем невесёлые мысли.       Ведь он совсем не понимает, что это такое — быть с вампиром. Не понимает, как действует на меня — даже вот так, без всяких укусов. Не понимает, как сильно я к нему привяжусь, если мы дойдём до конца… Тянуть до бесконечности я не смогу: с каждым днём сдерживаться всё труднее, утолить жажду — всё сложнее. На той мерзкой гормональной бомбе, что так поэтично зовётся Песней крови, вовсю тикают часики, и мне бы бежать сломя голову, пока не рвануло, но…       Поздно ты спохватился, Мариус. Рвануло уже. Спекло к херам твои немёртвые мозги и лишило всякого разума.       Варясь в котелке из собственных стрёмных мыслишек, я только и успел, что покурить да сесть за руль, прежде чем комм просигналил звуком входящего сообщения. Не от Дэйми, надеюсь, в четыре-то утра. У него экзамен в девять. Или что, раз на дежурство не взяли, так теперь можно из вредности не спать? Видит тьма, надеру ему задницу, да так, что все оставшиеся экзамены он сможет сдать только стоя…       К счастью, тут я нафантазировал лишнего: Дэйми то ли решил в кои-то веки проспаться, то ли просто берёг задницу и не палился. Сообщение было вовсе не от него. Даже как-то жаль.       «Ночи, Шмариус. Дом 210 на пересечении Бэрроуз и Доннер, седьмой этаж».       Я фыркнул и негодующе помотал головой, и тут же на экране высветилось второе сообщение:       «ЖИВО!!!»       Да ладно, ладно, еду я! В конце концов, интересно же, на кой хер лысый я занадобился нашей доблестной инквизиции.       Выбрался с битком набитой парковки и, на всякий случай сверившись с навигатором, поехал по адресу, чтобы минут десять спустя снова припарковаться — на сей раз напротив блошиного рынка, возле одной из несметного множества многоэтажек, прилизанных и похожих друг на друга, точно близнецы.       К слову о близнецах…       Когда я вышел из кара, моя сестра уже стояла неподалёку и небрежно выщёлкивала сигарету из пачки. Она курит дешёвый и жутко крепкий «Оквуд», что было бы под стать прежней неряшливой пацанке, но никак не соответствует образу лощёной красотки в дизайнерском костюме. Лёгкий ветерок трепал её длинные кудри оттенка красного золота, глаза в тусклом свете фонарей казались тёмными, но я-то знаю: они жёлтые, весело сверкают и искрятся, словно россыпь янтаря. Когда-то у меня были такие же… Когда-то я весь был такой же — чуть рыжеватый, загорелый и присыпанный веснушками. Поцелованный солнцем. Увы, вампиры и солнце — на редкость неудачное сочетание. Всё, что нам остаётся — звёзды и лунный свет.       — Здорово, пиздюк, — протянула Целла, хлопнув меня по плечу. Выглядит она теперь совсем иначе, но пацанские замашки никуда не делись. — Как дежурство? У меня вот весёленькое. — Алые губы искривились в отнюдь не радостной усмешке. — Подумала, тебе тоже понравится.       — Не сомневаюсь, — ворчливо отозвался я, тоже закурив. — Ну, допустим, я заинтригован и всё такое. Спойлеры будут?       — Мёртвая девка, с пылу с жару. Судя по всему, отравлена. Токсикологию только ждём, но это, в общем-то, излишне.       Вот теперь и впрямь заинтригован. Отравлена, значит? И не крысиным ядом, а чем-то крайне специфическим — иначе моей сестры здесь бы не было. Осталось только понять, каким местом ей понадобился я.       — Копов уже нет, — заметила Целла, стоило мне начать озираться. Какими бы сложными ни были наши отношения, мы по-прежнему понимаем друг друга без слов. — Слиняли, едва получив подтверждение. Да с таким, блин, восторгом! Надо было их напоследок проклясть чем-нибудь забористым.       — Милая, мне жаль тебя обламывать, но светлым магам такая роскошь недоступна.       — И порой меня это реально бесит!       Докуривали мы молча. Правда, по лицу сестрицы было видно — ждёт не дождётся, чтобы загнать меня в угол и ляпнуть какую-то пакость. И, разумеется, чутьё меня не подвело.       — Так-та-а-ак, — зловеще протянула она, едва за нами закрылась дверь лифта, — говорят, мой братец завёл себе дружка? И когда ты собирался мне сказать?       — А мне оно надо?       — Учитывая, что вся наша шарашка уже в курсе? Да, неплохо было бы познакомить зазнобу с самой лучшей и любимой сестрой!       — Ты моя единственная сестра, — едко напомнил я, — и нет, не думаю, что он готов к знакомству с семьёй.       — Кто его вообще спрашивает? Не познакомишь, так я не гордая, сама приду.       — Может, всё-таки не надо?       — Надо, братик, надо, — кровожадно улыбнулась Целла. — Ты моего парня чуть заикой не сделал, теперь моя очередь измываться. Знакомь, кому сказала!       — Да уж, твоего запугаешь, — выразительно скривился я, вспомнив Мегара Хартасерру, этого напыщенного болвана. Отношения моей сестры — единственной и любимой, да — с главным бабником южного побережья, мягко говоря, не вызвали во мне восторга. — Он же боевой маг. Слабоумие и отвага!       — Ой, завянь, Шмариус! Сам-то кого подцепил? Вчерашнего школьника придурковатой наружности, ещё и размалёванного, как дешёвая шлюха!       — Повтори это ему в лицо, если кишка не тонка, — ухмыльнулся я. — На шлюху он вряд ли обидится, а вот за дешёвую и навалять может.       — А что, дорогая? — фыркнула Целла. — Видала я того пацана, ничего особенного. И вкус в одежде так себе.       — Ой, давно ли ты, сестрёнка, перестала красить челку в розовый и носить кеды с цветными шнурками?       Целла негодующе всплеснула руками: отчего-то вспоминать свою бурную юность ей не слишком нравилось. Видимо, всё дело как раз в тех кедах, а ещё в стремноватом вкусе на шмотки и мужиков. Впрочем, кто из нас не был идиотом в шестнадцать? Я вот точно…       — Давно! — возмутилась она прежде, чем на меня вновь накатило волной дурных воспоминаний. Трудно расслабляться, когда кругом кровища и сомнительные трупы на ночь глядя. — В пятнадцать, Шмариус, а этому твоему уже за двадцаточку перевалило.       — В двадцать ты встречалась с парнем по имени Дерек, не тебе меня осуждать.       — Ой, и что с того?       — Хорошего парня Дереком не назовут!       — Во имя вечного света, вы можете хоть полчаса не спорить из-за какой-нибудь фигни? — застонал Торн, как выяснилось, поджидавший нас возле лифта. — Что на этот раз?       — Это не я! — выдали мы с Целлой и так же дружно рассмеялись.       Торн мученически вздохнул и уставился вверх, точно вопрошая всю триаду богов, за что мы свалились ему на голову. Было отчего загрустить: свалились-то мы давненько, ещё в Алькасаре. Наши семьи дружили, а это значило, что бедняга Торн был вынужден терпеть наши с Целлой перепалки едва ли не с младенчества. В детском саду, в школе, затем в Магистерии, а теперь вот и на работе, то бишь в инквизиции. Да уж, много крови мы ему попортили!       — Не бери в голову, друг, — отмахнулся я в итоге, — просто спорили, чей парень круче.       — Ха, ну и чей?       — Мой, конечно. — Мы осеклись и уставились друг на друга с негодованием. — Вот и нет!       — Да хорош вам уже, адские близнецы! — взмолился Торн, хоть и не удержался от смешка. — Вы жутко криповые, когда начинаете говорить хором.       — Оно само, ты же знаешь!       — От некоторых привычек невозможно избавиться, — согласился я с сестрой, затем нехотя перешёл к делу: — Ладно, ребята, что тут у вас за хрень? Криминалисты ещё работают?       — С телом закончили, — ответил Торн, поёжившись. — Моя б воля, нас бы тут уже не было, но Целла упёрлась, что надо тебя дождаться.       — Дождались уж, Уэстли, отомри, — фыркнула Целла, пихнув его в плечо. — Езжай смену закрывать, меня братец отвезёт. Да, братец?       — Как будто у меня есть выбор.       — Не-а, ни фига. Кстати, завтрак тоже за твой счёт.       Прямо сейчас завтрак для вредной сестрицы — меньшая из моих бед. Это я понял сразу, едва вслед за Целлой минул просторную гостиную и очутился в мрачноватой чёрно-золотой спальне. Как тут вообще спать и не заработать клаустрофобию?..       Девушка, лежащая на смятой постели, была единственным светлым пятном — бледная кожа, кремово-белое платье, расшитое золотыми нитями. Волосы — чёрные как смоль, лежат на подушках красивыми волнами. Издалека могло показаться, что она спит, однако пугающая неподвижность и невидящий взгляд больших тёмных глаз не оставляли сомнений — девица мертвее мёртвого.       — Какого хрена? — выдохнул я, недоверчиво глядя на всю эту инсталляцию. Как там Джуни говорил? Труп невесты. — Она не могла найти новую жертву так скоро!       — Хочешь сказать, ты знаешь, кто убийца?       — Да… да, наверное, я не совсем уверен, но…       Влепил себе мысленного пинка, чтоб не мямлить; подошёл поближе, сел на краешек постели. На моём лице наверняка читались неверие и гнев, потому что именно это я сейчас и испытываю.       Труп невесты… Ну да, вот и букетик имеется. Роскошный экзотический букет в алых и багровых тонах, и будто бы ему под цвет — жутковатые тёмные прожилки, испещрившие кожу мёртвой девушки.       — «Багряная смерть». — Я нахмурился, окончательно потеряв логику в происходящем. — Зачем кому-то травить человеческую девчонку дорогущим алхимическим ядом, предназначенным для вампиров? Зачем вообще её… Целла, личность установили?       — Кармен Карденас, восемнадцать лет, студентка Магистерии…       — Колледж изящных искусств? — мрачно усмехнулся я.       — Да, факультет музыкально-исполнительного искусства. Как ты узнал?       — Догадался. — Задумчиво оглядел тело, отмечая, что следы укусов малочисленны — всего-то с полдюжины. Зато с левой стороны на шее красуется характерный синяк. — Кажется, это называют «шея скрипача»?       — Совершенно верно, ваша светлость, король ботанов, да правите вы долго! — Я не вижу лица сестры, но точно знаю, что она закатила глаза. — Так это серийный убийца?       — Да. Только вот почерк заметно изменился. Я не думаю, что это какой-нибудь подражатель, и всё же несостыковок слишком много. Это… послание, я думаю.       Снова уставился на тело, силясь собрать детали очередной головоломки и сложить из них картинку. Что бросается в глаза первым делом? Разумеется, следы отравления, и не чем-нибудь, а «багряной смертью». В голове возникло странное подозрение, что яд выбирался именно из-за характерных внешних признаков. Нелепо звучит. Но ход мыслей почти любого наугад взятого серийного убийцы — та ещё загадка. Пока будем считать, что отравили бедняжку Кармен из эстетических соображений. Вон, и платье тоже в прожилках, явно подбиралось специально…       А, вот. Кажется, сообразил.       — Ты знаешь, что такое кинцуги?       — Какая-то вэйданская хрень, судя по названию, — отозвалась Целла ворчливо. Она, как и я сам, любит контролировать ситуацию и терпеть не может чего-то не понимать. — Давай уже сюда свою лекцию, ботанище!       — Это древнее искусство реставрации. Разбитую посуду восстанавливают, склеивая осколки при помощи лака, смешанного с золотом. Сама концепция кинцуги — это метафора, воплощение того, как влияют на личность человека утрата и предательство. Разбитой чашке никогда вновь не стать целой. Её нельзя собрать воедино, однако же можно превратить жалкие осколки в нечто ценное, эстетически неповторимое, прекрасное в своём несовершенстве…       — Ой, всё, братец, не нуди! Врубилась я в твою метафору, ни к чему усложнять ещё сильнее. Из девицы сделали красивую вазочку, только и всего.       Я кивнул, соглашаясь; объяснение Целлы, может, и не слишком изящное, но зато крайне точное. Красиво. И поверхностно. Более глубокую жизненную философию кинцуги — преодоление трудностей, принятие недостатков, поиск красоты в несовершенстве — нашей Элли, с её-то нездорово-сказочными мечтами об идеальной любви, никогда не понять.       — Знатный веник, а? — Целла поравнялась со мной, кончиком пальца потыкала в цветок антуриума, больше похожий на мясистый глянцевый листок с длинным хвостиком. — Забавные штуковины, всё время забываю, как они называются… Сойдёт за фаллический символ? У твоего убивца скрытые комплексы?       — Мой убивец — женщина, и у меня создалось впечатление, что пестики ей нравятся больше тычинок, — возразил я, невольно усмехнувшись. — Полагаю, это часть послания. Антуриум и протея считаются мужскими цветами, обычно они символизируют силу и страсть. Амарант — бессмертная любовь, красная гвоздика — знак восхищения. Эвкалипт — красота и изящество; амариллис — гордость, неприступность…       — Боги, Риз, где ты этой лабуды нахватался?! Неужто на юрфаке?       — Так да! Девчонок в кампусе клеил. Веришь нет, срабатывало безотказно.       — Ну отчего же не верить? — хмыкнула Целла. — Мало ли на свете извращенок. А пацану своему про что чешешь?       Я в ответ только и смог, что глаза закатить. А на деле просто не смог найтись с ответом. А правда ведь — что? По всему выходит, что чешу я ему про трупы, тонкости ведения дел и заполнения бумажек, а ещё — про оружие и вампирские заебы… Романтика, мать её так. Сегодня вот явно буду чесать про новый труп в исполнении убийцы его сестры.       — Ладно…       Я поднялся с кровати, осмотрелся. Взгляд ни за что в комнате не зацепился, да я на это и не рассчитывал — крошка Элли хоть и поехавшая наглухо, но лишних следов не оставляла. Это даже восхищает, если честно — столько лет так мастерски обстряпывать свои подарочки и при этом не попасться. Что там, до последнего мы и имени её не знали. Не факт, что узнали бы дальше, если бы не Дэйми и история с его сестрой.       — Тут явно больше ничего нет. Жертву — к патологам, хотя вряд ли они скажут что-то новое. Убийца — вампирша, так что это дело маршалов. Пляши, сестренка, отчёт можно не писать.       — Да если бы, — скроила та кислую физиономию. — Тут алхимия-запрещёнка, ещё и с красным кодом опасности, бумажной волокиты на оба отдела хватит. Ладно, хер с ним, поехали пожрём чего-нибудь.       — Ещё час до конца смены…       — Не нуди, Шмариус! Кому мы нужны в пять утра?       — По закону подлости можем кому и понадобиться, так что… А, ладно, погнали.       Что в Нью-Аркадиане действительно радует, так это возможность нормально поесть в любое время дня и ночи. Как иначе, когда здесь живёт куча сверхов, большинство из которых — ночные твари, привычные завтракать после обеда и ужинать ближе к завтраку. Хотя с нашей работой сильно не повыпендриваешься: порой случаются такие завалы, что приходится до полудня разгребать, проклиная блядских жаворонков, бюрократию и прочие отнюдь не милые сердцу гадости.       Сегодня, однако, обошлось. Едва время перевалило за шесть утра, мы с Целлой дружно выдохнули и перевели коммуникаторы на виброрежим — наши полномочия всё, дальше пусть дневная смена отдувается.       — Неделька выдалась — бухать и плакать, — поделилась Целла, свирепо воткнув вилку в кусок кисло-сладкой свинины. Палочки она терпеть не может. А я вот наоборот не въезжаю, как можно есть вэйданскую еду вилкой. Это же всю атмосферу портит! — Наркоши, барыги, кустарные алхимики… а ещё мы три подпольных склада накрыли! Три, Риз, ебите ж меня семеро! Я порой прям очень хорошо понимаю, отчего наши сраные предки так мечтали запретить всю алхимию разом!       — Нет, милая сестра, алхимия в порядке, — вяло возразил я. Подцепил палочками гой куон, поглядел на него эдак с сомнением — вроде и голоден, а аппетита толком нет. — Это люди ебанулись… А, простите! Гуманоиды. Не хочу заработать судебный иск за дискриминацию.       — Тоже верно. — Целла вздохнула, взялась за стакан с холодным кофе — в любви к этому напитку мы с ней единодушны, как и во многом другом, — сделала глоток и посмотрела на меня с сочувствием. — Как ты выносишь такое количество трупов в твоей жизни? Вроде бы за столько лет пора привыкнуть, но я всё равно переживаю. Мой неженка Риз, малахольный дурачок с пианинкой — и вдруг ликвидатор!       — Да я сам порой не понимаю, как так вышло, — усмехнулся я, тоже потянувшись за кофе. — Мне действительно нравится моя работа. Да, тут сплошь грязь, кровища и трупы, но я типа делаю хорошее дело, и делаю его отлично…       — И ещё очень скромно!       — Это наша фамильная черта.       Посиделки растянулись на добрых два часа: мы давненько не зависали вместе — работы в последние пару недель и впрямь было по гланды. А уж с хорошей едой так и вовсе время летит незаметно. Затем я отвёз уже изрядно сонную Целлу домой, а сам, понимая, что сна ни в одном глазу, прикупил в «Макбрайтсе» пару стаканчиков латте и поехал на пляж, где бесцельно слонялся ещё какое-то время. Заливался кофе, слушал шум прибоя и дурные вопли чаек, вертел в руках горстку ракушек, думал всякие невесёлые мысли — в основном о минувшей ночи и о девушке, погибшей так внезапно. Из-за поганой психованной вампирши… и из-за меня, делающего свою работу недостаточно резво.       Я не ждал нового трупа. Не ждал, что эта треклятая девка решит разнообразить своё меню и сыграть в какую-то больноублюдочную игру.       Во что ты, мать твою, играешь, Элли? Что за пафосные послания? Отчего тебе вдруг приспичило заняться флористикой? Какая-то мысль всё вертится на краю сознания, но подцепить её я никак не могу. Или же не хочу?..       Так ничего толкового и не надумав, сделал несколько фоток — рассвет над океаном всегда прекрасен, вне зависимости от погоды. Решил залить это добро в Инстант, но глубокомысленной подписи не вышло, так что ограничился весьма лаконичным «жжётся, падла». И для наглядности ещё смайлики поставил — солнышко и вампира. Да уж, и впрямь не лучшее сочетание.       Посидев ещё немного — просто так, из любви к размышлениям о тщетности бытия (главное, не ляпнуть это Дэйми, а то засмеёт), я засобирался домой. Зачем именно — поди пойми, но всегда можно списать на нелюбовь к световому дню. ну или на излишнюю любовь к солнцу, при взгляде на которое становится жутко тоскливо.       Вернувшись, я сварил себе ещё кофе, не забывая каждые пару минут позорно пялиться в комментарии под фоткой в Инстанте. Дэйми знатный любитель всей этой фигни с переписочками. Я эту любовь не разделял, однако за тот недолгий срок, что мы вместе, как-то пообвыкся и даже немного скучал по его ехидным сообщениям. Однако сегодня он молчал, и я запоздало вспомнил, что мой горе-студент всю неделю готовился к экзамену по парабиологии. А значит, сегодня он, вероятнее всего, смоется домой, отсыпаться и старательно забывать всё только что сданное…       — С добрым утречком! — Кажется, я всё же умудрился задремать, потому что возмущённый голос застал меня врасплох. — Ты бы ещё в солярий пошел, блядь клыкастая! Вот так не успеешь жениться, а мужик уже помер!       — А ты хочешь? — машинально переспросил я, встав из-за стола и обернувшись. Дэйми стоял в проёме и глядел так, словно примеривался откусить мне что-нибудь.       — Чтобы ты помер? Нет! А жениться? Ну, я слишком молод для этого дерьма, но лет через сорок повтори свой вопрос. А прямо сейчас ответь на мои претензии!       — Сомнительные какие-то претензии, — усмехнулся я. Ничего не могу с собой поделать, он слишком забавный, когда сердится. — Так и скажи, что дуешься.       — Это ещё почему?!       — Потому что я не взял тебя с собой.       — Ой, всё!       Укоризненно вздохнув, я молча притянул Дэйми поближе, стиснул в объятиях — то, чего мне до боли хотелось с тех самых пор, как я увидал очередной труп невесты. Пригладил непослушные кудри, привычно нащупал застёжку ошейника, рядом с которой оттиснуты мои инициалы — М.А. Сходу их не разглядишь, но я никогда и не замечал за собой тяги к показухе. В отличие от некоторых.       — Чего ты прилип? Бесишь, — пробурчал Дэйми, словно бы это не он, а кто-то другой привольно устроился в моих объятиях и крепко сцепил руки у меня же за спиной.       — Скучал, — просто ответил я. Вдаваться в подробности неохота, пусть это и неизбежно. — Ты рано. Надеюсь, не завалил экзамен?       — Завалил! — выпалил Дейми. — Ну, почти, сдал на «хорошо». Ой, да хер с ним, с экзаменом, какого хрена ты попёрся на пляж на рассвете?       — Гулял, — помедлив, выдал я и пожал плечами — вроде бы это очевидно. — Не мог уснуть.       — И решил прожариться как следует?       — Как ты вообще умудрился сдать парабиологию? — не удержавшись, съязвил я. — Ну серьёзно, Дэйми, я же не какой-то древний вампирский дедок из первой волны. — Демонстративно оглядел свои руки, едва-едва опалённые солнцем — и это спустя десяток лет жизни на южном побережье. Такое и загаром-то не назвать; для загара меланин нужен. — Смотри, даже не подрумянился!       Дейми на это только глаза закатил. Фривольно шлёпнул меня по заднице, отцепился, отстранился немного, оглядел внимательно и цепко. Не как парень, а как следак — уж я-то научился отличать любопытные взгляды от профессиональных. Даже как-то боязно стало.       — Что?       — Не смей себе вредить. Никогда, понял? — отрезал он. — А теперь живо корми меня, а то я с утра только чашке кофе «прощай» сказал и свалил на грёбаный экзамен.       — Кормить? — переспросил я в священном ужасе. — Ты что, сломался? Тебя феи подменили?       — Очень, блин, смешно, — проворчал Дэйми, как-то подозрительно принюхиваясь. — Сам же меня поломал своей стряпнёй, дурацкий ты клыкан… Это от тебя, что ли, фиалками воняет? Не понял! Какой швабре волосёнки повыдергать?       Смотри-ка, унюхал. И скроил такую нарочито свирепую рожу, что меня поневоле на смех пробило.       — Ещё помаду на вороте поищи! Только ни фига не найдёшь, потому что это была моя сестра. Пойдём, ревнивец, кормить тебя буду.       — Сестра? Ха, все вы так говорите, а потом к венерологу чесать приходится! Нет, не смотри так, я всегда предохраняюсь. Но мне рассказывали!       Я на это только и смог, что заржать и покачать головой — Дэйми и его охуительные студенческие байки. Впрочем, у меня самого такие тоже найдутся — как ни считал я себя дофига взрослым, а та самая студенческая жизнь у меня закончилась не так чтоб сильно давно.       Страшно признать, но на пафосную готовку меня не хватило — я, не без помощи Дэйми, наспех соорудил нам обоим яичницу с беконом и томатами, заварил чай (хотел ещё кофе, но Дэйми нагло отобрал у меня турку) и без особого аппетита принялся тыкаться в тарелку.       Состояние моё Дэйми приметил — ха, ещё бы он не, с его-то способностями. Сперва смотрел внимательно, вслепую тыкая вилкой в упрямый кусочек бекона, а потом ту несчастную вилку отбросил и глянул на меня снова. Как и чуть раньше — остро, внимательно, выжидающе.       — Рассказывай, — приказал он. Подобрался весь — ни следа от развязного студентишки, сдавшего экзамен. — Живо, маршал Арчерон, я знаю, что тебя что-то беспокоит. И что ты собираешься навешать мне лапши на уши — тоже. В честь чего, говоришь, был загарчик?       Какое-то время я молча наглаживал Киру, коварно похитившую с моей тарелки кусок бекона и теперь уютно тарахтящую у меня на коленях. Вот бы и дальше котиков гладить, а не вот это вот всё…       Хренушки вам, маршал Арчерон. Неудобный разговор, получите, распишитесь.       Ладно, этот самый разговор пришлось бы начинать рано или поздно, хочу я того или нет. Да только слова отчего-то никак не хотят подбираться.       — Смотри сам, — только и смог выдать я в итоге. Взял со стола свой комм, нашёл нужные файлы и протянул его Дэйми. Собственно, комментарии тут и не требуются: фотографии без того весьма красочные. Жаль, в плохом смысле.       Что ж, Дэйми впечатлился. Сперва просто читал, молча скролля экран пальцем, затем принялся проговаривать прочитанное одними губами. Он всегда так делает, когда старается получше уложить информацию в голове. А потом, видимо, дойдя до фотографий, приподнял брови, принялся увеличивать одну за одной, крутил комм, приближал к глазам.       — Антуриум, амарант и амариллис. Риз, что это за хуйня?       — Ну, антуриум — это символ…       — К чёрту символы, я без пояснений догадался, что это подарочек. Только вот не девушке, а… — Дэйми вдруг замолчал, словно задумался о чём-то, покусал губы, а потом посмотрел на меня с каким-то затаённым страхом, — Риз, а ведь она не успела бы сработать по старой схеме. Ну, найти девчонку, влюбить её в себя ну и дальше по плану. С прошлого убийства прошло всего ничего, она бы не успела.       — Что ты хочешь сказать? — нахмурился я.       — Хочу сказать, что это больше не любовь. Точнее, — он снова покрутил в пальцах мой комм, — не к ней. Не к этой девушке. Она теперь хочет привлечь внимание. Твоё внимание, Риз.       — Да на кой я сдался этой ненормальной? — изумлённо возразил я — правда, без особой уверенности. Потому что… ну да, нечто подобное и крутилось в моей голове с тех самых пор, как я вошёл в ту треклятую спальню. Крутилось, да только логики во всём этом как не было, так и нет. — Она меня не знает, Дэйми. Такие, мать их, страстные послания не адресуют незнакомцу: он вряд ли оценит всю широту и глубину жеста. Я вот не оценил.       — Она тебя знает. Проклятье, Риз, да ты самый видный клыкан в этой блядильне, как тебя можно не знать! — возразил Дэйми. — И не ври, ты оценил. И впечатлился. Вот только ни хуя не знаешь, что с этим делать. Твою ж мать, на моего парня запала ебанутая наглухо вампирша, убившая мою сестру!       Я взял комм, задумчиво посмотрел на экран. В таком мелком формате затейливый букет выглядит словно сгусток крови или колотая рана. Сомнительные какие-то красоты. Равно как и вся прочая инсталляция.       — Хм.       — Не нравится мне это твоё «хм», — тут же чутко отреагировал Дэйми, зыркнув на меня исподлобья. — Ну-ка, что за на фиг?       — Ты можешь быть прав. Тогда вопрос лишь в том, как мне всё это обернуть себе на пользу.       Разумеется, Дэйми ни молчать, ни терпеть не стал: охуевше вытаращил глаза, точно я ему предложил расчленить Киру прямо сейчас; злобно поджал губы, а потом ткнул в меня пальцем.       — Нет! Нет-нет-нет, Арчерон, ты не будешь страдать такой хуйней. Я тебе запрещаю, ясно?       — Боги, Дэйми, это же очевидный план! И очень легкий, что она мне сделает?       — Психопатка-убийца? — едко уточнил он. — Дай-ка подумать. Устроит мне инсталляцию с тобой и цветочками в главной роли? Ну так, к примеру.       — Мне кажется, ты не вполне осознаёшь, с кем связался, — спустя пяток секунд напряжённого молчания обронил я чуть холодно. — Как, вероятно, и наша дорогая Элли. Но на чудище вроде неё всегда найдётся чудище вроде меня — больше, страшнее и опаснее. — Я криво улыбнулся, ощутив, как с моего лица схлынула человечья маска — ненадолго, но Дэйми должно хватить. — Да, наша с ней встреча наверняка кончится трупом… вот только не моим.       Что ж, Дэйми если и пробрало, то лишь самую каплю — сердце в его груди забилось быстрее, он отшатнулся на мгновение, спав с лица. После чего тряхнул головой, словно сбрасывал оторопь.       — Вампиры и их охуевшее самомнение, — желчно протянул он. — Я тебя удивлю, Арчерон, но эта девица не просто так подарочки тебе слать взялась. Ты ей нужен, понимаешь? Она тебя хочет — и уже состряпала в своем наглухо съехавшем котелке какой-то план. Она чокнутая, Риз. Но совсем не дура.       — Ещё немного очевидных вещей? — отозвался я ему в тон. — Я тебя удивлю, Гальярди, но я не первый день в маршалах. И прекрасно знаю, что и как делаю. Это не первая двинутая на моём весёлом профессиональном пути — и, полагаю, не последняя. Так что, может, прекратишь уже играть в мою мамочку?       — Могу поиграть в папочку, — Дэйми вернул мне кривую, ничуть не веселую ухмылку — я мигом понял, что он рассердился и вполне себе обиделся. — Не хочу больше об этом говорить. Идём в постель. А то у тебя с недосыпа идеи одна другой ебанутее.       — Я высказал только одну.       — А надумал сколько?       Я проглотил резкий ответ, что так и рвался наружу. Нет, Риз. Достаточно уже, кто-то здесь должен вести себя как взрослый… Ну, кто-то, кроме Мартелла.       — Слушай, я не хочу ссориться, — проворчал в итоге, чуть раздражённо бросив комм обратно на стол. — Спать, впрочем, тоже не хочу. Вряд ли что-то путное приснится, после таких-то подарочков.       — А я тебя и не спать зову, — веско заметил Дэйми. Схватил меня за руку, потянул за собой по привычному маршруту — к лестнице, ведущей на второй этаж. — Всё, Мариус, ты нарвался. Заезжу так, что отрубишься как миленький!       — Ты же на меня только что злился? — поддел я, но руку отнимать не стал. Точнее, подавил это желание в корне, потому что да, видят боги, на этого засранца я немного, но обиделся. Что я ему, дитё неразумное, меня воспитывать?       — А я и не перестал. Но секс после ссоры самый горячий, так что займёмся делом, а потом поспорим, кто и чем будет заниматься в сей тяжкий предрассветный час.       …стоит ли говорить, что спать я и впрямь захотел? Отнюдь не сразу, потому как последние… да хрен знает сколько минут был занят немного другим — целовал чужие губы, подставлялся под ласки обжигающе-горячих рук и, ничуть не стесняясь, стонал чужое имя. Из головы мигом вымело всякий ненужный хлам, выбило, как пробку из бутылки. Как вообще можно думать о чём-то ещё, когда этот несносный паршивец рядом? Ни одной толковой мысли, ни малейшего проблеска разума, зато эмоций — по самую макушку. Того гляди, раздавят, расплющат, разорвут на части.       В жизни ничего подобного не чувствовал. Ни к кому. Никогда. Это страшно, но и приятно тоже.       Дэйми, кажется, о своей злости позабыл — по крайней мере, на простынь он скатился вполне удовлетворенным, а мрачная усмешечка сменилась вполне довольной ухмылкой. А потом и я забыл о своих прежних претензиях — вот как только те самые руки обвились вокруг моих плеч и потянули, обнимая, так сразу и забыл. И глаза прикрыл, кажется, всего-то на мгновение…       — Я люблю тебя, придурок, — услышал сквозь марево навалившейся-таки дремоты. Поцеловал в ответ в плечо, зарылся носом в пахнущую шампунем шевелюру. — Но иногда прибить готов. Только попробуй помереть не от моих рук — найду и убью.       — Её, меня, себя?       — По ситуации, Арчерон, по ситуации.