Осколки

Оказывается, Мин Юнги был виртуозом не только в рэпе, написании песен, танцах, пререканиях с Чонгуком и прицельном битью по спинам неугодных своей палкой. Еще он был просто чертовским виртуозом в том, чтобы избегать его, Чон Хосока. И это не могло не раздражать. Из-за проклятой Коко (да-да, Хосок, каждый день отмывающий со всех поверхностей в квартире почти тонну куриного дерьма и собирающий такое количество перьев со всех углов, что можно уже было набить два десятка подушек, наконец-то дошел до той степени раздражения на несчастное пернатое, что был готов присоединиться к команде палачей во главе с кровожадным Ким Тэхёном) ему так и не удалось объяснить Юнги, что он имел в виду совершенно не то, что тот услышал и успел себе додумать. Хосок просто не привык, чтобы кто-то опекал его так сильно. Даже забота ребят, которой Хосок был окружен с того самого момента, как Тэхён и Чимин обнаружили его в парке, была… куда менее ощутимой. И Хосоку действительно было очень сложно вот так сразу и так просто принять эту крайне дотошную, в некоторых моментах почти ненормальную и слегка раздражающую опеку. Словно он был глупым несмышленым ребенком, а не взрослым самостоятельным парнем, пытающимся выстроить с нуля свою собственную жизнь и уже чего-то да добившимся. И особенно Хосока задевало, что это был именно Юнги. Конечно же, не потому, что тот был для Хосока «никем». Нет, как раз наоборот. Потому, что мнение Юнги было слишком важным для него, пусть это и звучало, как фраза с какой-то горячей линии, и Хосоку было слишком тяжело возражать ему. Даже в каких-то мелочах. Даже если Хосок почти на сто процентов был уверен в собственной правоте. И это было не совсем правильно. Ему хотелось, чтобы Юнги относился к нему как к взрослому, как к кому-то равному себе, а не как к маленькому несмышленышу, которого постоянно нужно тыкать носом в верном направлении. И Хосоку хотелось как-то донести это до Юнги, объяснить ему, что на самом деле его не устраивает, но… не вышло. И не выходило до сих пор. Потому что с момента того дурацкого недоразговора прошла целая неделя, а им так и не удалось объясниться. Это не могло не раздражать. Да что уж там, после того вечера Хосоку в принципе больше ни разу не удалось увидеться с Юнги. И теперь-то он прекрасно понимал, что Юнги делает это нарочно. Уходит на работу на несколько часов раньше и возвращается позже, просто чтобы не видеться с ним. И это бесило Хосока еще сильнее. В их квартире в последнее время вообще очень сильно шкалил градус раздражения. Причем у всех. Ну ладно, не у всех, а преимущественно у Тэхёна с Хосоком, и от этого действительно страдали все вокруг. Даже Чимин, обозвавший вчера Хосока букой-злюкой и отказавшийся занимать освободившееся вакантное место Юнги, чтобы с ним поспать. Просто вчера Хосок был особенно зол. Исключительно на самого себя. Решив, что раз уж им с Юнги не суждено встретиться лично, он попробовал вернуться к их старому проверенному способу общения – запискам на стикерах, вот только он убил на попытки написать что-нибудь более-менее вменяемое целую ночь, но ни один из 114 вариантов, которые он из себя выдавил, не был даже отдаленно близок к тому, что Хосок хотел бы сказать Юнги, поэтому он с остервенением изничтожил все эти дурацкие бумажки и просто оставил Юнги пачку его любимого Oreo с запиской с одним-единственным словом «Извини», и… вечером обнаружил эту самую чертову пачку с треклятой запиской на месте и едва не взорвался от ярости и разочарования. Ну как так?! Юнги что, действительно воспринял его слова НАСТОЛЬКО серьезно и обиделся ТАК сильно? И могло ли это значить, что он… Нет. Однозначно нет. Просто Хосок был полным идиотом и вместо того, чтобы как следует отблагодарить его за помощь и заботу, наговорил ему гадостей, ну ладно, не гадостей, а одну гадость. Зато какую. Крайне пренеприятную. И он уже дошел до той стадии отчаяния, когда ему действительно стало стыдно за свои поступки и слова. Настолько, что он даже попросил у Джина и Тэхёна их телефоны, чтобы позвонить с них Юнги и попытаться объясниться, но тот просто (словно чувствовал, что звонит и пишет Хосок) игнорировал входящие сообщения и вызовы. Хотя, по словам Тэхёна и Джина, для Юнги это было вполне себе в порядке вещей. Тогда Хосок попросил у старших рабочий адрес Юнги, изо всех сил стараясь не обращать внимания на весьма красноречивые переглядывания этих двоих (Тэхён, казалось, и вовсе вот-вот грозил схлопотать инсульт или нервный тик), с намерением просто взять и заявиться к нему на работу, чтобы у Юнги точно не было шанса отвертеться. И собирался преследовать его, пока тот не согласится с ним объясниться. И по-хорошему можно было бы сделать это прямо сегодня, но, во-первых, Хосок всё еще боялся ходить по улице один по ночам, а просить помощи у как-то совершенно ненормально реагирующих на его с Юнги любое взаимодействие друзей ему было крайне неловко, во-вторых, Хосоку пришлось срочно спасать решившего наконец-то заночевать дома впервые за много дней Джина. Который устал от отросшей и вечно спадающей на глаза челки и у которого сейчас просто физически не хватало времени, чтобы добраться до парикмахерской, поэтому он решил доверить свою прическу изучившему в интернете целый курс по мужским модельным стрижкам Тэхёну. Вот только на деле оказалось, что терпения Тэхёна хватило на три урока из пятидесяти, а ножницы он держал в руках в последний раз в начальной школе на уроках аппликации. И если бы не вовремя вмешавшийся в сие действо Хосок, то ходить бы Джину клочками выстриженным дикобразом, а так… вышло вполне сносно. По словам Джина, очень даже хорошо. Настолько, что Чимин и Тэхён тоже загорелись идеей заиметь новые стрижки, и Хосоку в этот вечер под недовольным прищуром загнездившейся на холодильнике и скучающей по Чонгуку Коко пришлось заделаться коллективным мастером по стрижке. Слава богу, что у него для этого, в отличие от Тэхёна, был какой-никакой опыт, ведь в приюте они с парнями частенько стригли друг друга, и у Хосока со временем начало выходить настолько отлично, что к нему иногда выстраивались целые очереди, причем не только из парней, но и девчонок. Услышав этот его рассказ, Джин и Тэхён с удивлением спросили у Хосока, почему он не рассказывал им об этом раньше, ведь с такими навыками вполне можно было найти работу в каком-нибудь салоне – не такую физически тяжелую, как в клинике, и явно куда лучше оплачиваемую, на что у того… правда не было ответа? Он просто не думал об этом и предпочел сосредоточиться на стрижке Чимина, однако Джин и Тэхён никак не желали отставать от него, пообещав поузнавать у всех своих знакомых, не требуется ли где-нибудь парикмахер, и Хосок слишком хорошо знал своих друзей, чтобы четко понимать, что у него, вероятно, очень и очень скоро будет новая работа. Впрочем, он сейчас был настолько погружен в себя и в свои мрачные размышления о Мин Юнги и его совсем детских играх в прятки (и кто тут еще из них двоих ребенок и должен доказывать свою взрослость?!), что эта новость почти прошла мимо него. Зато вот на желание Тэхёна обрезать свои непослушные русые кудряшки Хосок просто не мог не обратить внимания, просто потому что… – Я не буду этого делать. Чонгук убьет сначала тебя, а потом меня, – услышав просьбу Тэхёна, отрицательно замотал головой Хосок и даже на всякий случай отложил подальше ножницы, потому что… все знали, что у Чонгука явно был какой-то фетиш на волосы Тэхёна, и он такое самоуправство им точно ни за что бы не простил. – А какое отношение к моим волосам имеет этот придурок? – возмущенно фыркнул Тэхён, прекрасно понимая, что он делает это исключительно затем, чтобы как раз таки позлить этого променявшего во всех смыслах прекрасного, великолепного, замечательного, единственного и неповторимого Ким Тэхёна на свой блескуче-целовучий курятник придурка. А пусть знает! Тэхён морально уже почти смирился с присутствием в их жизни Коко, но вот 182 усыпанные блестками полуголые танцовщицы кабаре, с которыми каждую ночь и каждое утро теперь нянчился Чонгук… Это было уже слишком! Слишком-слишком-слишком! – Он… – начал было Хосок, но Тэхён недовольно перебил его: – Он расстроится, если больше не сможет пихать в мою прическу всякую дрянь?! Ну и пусть! Давай режь! Или я сам сейчас возьму ножницы и обкорнаю эти чертовы волосы, и тот кошмар, что получится, будет исключительно на твоей совести! – схватив с кухонного стола отложенные Хосоком ножницы, прибегнул к последнему своему, самому вескому аргументу Тэхён, кажется, уже забывший, что полтора часа назад он считал себя едва ли не гуру парикмахерского дела. Хосок вопросительно посмотрел на сидящих за столом и просто молча наблюдающих за этой сценой и от греха (вернее, от злющего Чонгука) подальше решивших в сие действо не вмешиваться свежеподстриженных его же собственными руками Джина и Чимина, но, так и не дождавшись от них хоть какой-то помощи или поддержки, со вздохом забрал у Тэхёна ножницы и отрезал первую русую прядь, уже сейчас начиная планировать свой завтрашний утренний побег из дома, который обязательно должен был состояться до возвращения Чонгука из клуба и возникновения у него острого желания умертвить одного неспособного противостоять Тэхёну недопарикмахера.