Место встречи изменить нельзя

Вокзал такое странное место, здесь можно увидеть самую яркую палитру эмоций на лицах совершенно разных людей. Наверное, слёзы в этом месте самые искренние, как и улыбки, смех, недовольства. Все люди находятся в ожидании чего-то. Кто-то ждёт свой транспорт, кто-то ждёт возвращение человека, а кто-то кого-то провожает, плача навзрыд. Люди снуют туда-сюда без остановки, спешат куда-то, будто от этого зависит их жизнь. Хотя, знаете, всякое бывает. Фишка в том, что по сторонам никто и не смотрит. Все уткнулись в свои телефоны, активно набирая кому-то сообщение, скорее всего, жалуясь на задержку транспорта. Нет, это не осуждение и не призыв меньше залипать в маленький экранчик, ибо сейчас буквально все зависимы от социальных сетей. Социальные сети такая странная вещь. Они буквально помогают людям укрываться от серого, удручающего взгляд города. Не важно, сколько фонарей освещает улицы, люди-то от этого светлее не становятся, из-за чего на глаза им попадаться не хочется и приходится залипать в телефон. Так, о чем я? Ах, да. Джисон буквально не вписывается в атмосферу автовокзала. Он не сидит в телефоне или наушниках. Он разглядывает и слушает окружающих. Это так интересно на самом деле. Как там говорится… Слышишь звон, но не знаешь, где он? Так вот, это про Хана. Он просто вырывает отрывки фраз из контекста каких-то прохожих и придумывает своё продолжение. В его мыслях столько историй, что современные писатели позавидовали бы. Писать он обожает, но никуда эту писанину не выставляет, а ещё рисует отменно. Рисунки передают характер героев в его голове. Нет, он не шизофреник, просто фантазёр. – Ликс, я снова не могу уехать, – ноет в трубку Джисон. Сидеть на вокзале и наблюдать за другими, конечно, интересно, но порядком подзадолбало. – Сидит краля, ждёт своего трамвая, – смеётся в ответ Феликс, вальяжно развалившись на своей кровати. Конечно, ему-то домой не надо. Его дом находится в этом городе. А вот Хану так не свезло. – Самурая, придурок, – язвит Джисон, устало откидываясь на спинку лавочки. – Клади трубку, я с грубиянами не общаюсь, – Хан буквально визуализирует, как Феликс недовольно сводит брови, бросая убивающий взгляд на друга. – Нет, ты клади. Кто первый сбросит, того год будут называть… – Джисон не договаривает. Он отвлекается на красивейший профиль человека, сидящего напротив и залипающего в телефон. – Мне скорую вызвать или ты вспомнил как дышать? – бубнит Феликс, ожидающий, когда его друг пошутит, но шутить больше никто не собирается. – Я... Перезвоню, – Хан сбрасывает, пытаясь быстро включить камеру телефона. Нет, он не сталкер и вообще подобное делает впервые. Просто сидящий перед ним парень настолько красив, что его хочется запечатлеть. Желательно на холсте. Желательно без одежды. Но всё это желательно, а пока Джисону остаётся использовать только камеру своего телефона. Проклятый щелчок. Проклятый телефон. Проклятые нанотехнологии. Хан не глупый мальчик, он просто делает вид, что заскринил переписку с одним из своих друзей, а не сфотографировал какого-то незнакомого, незаконно красивого и несомненно спокойного парня. Потому что тот даже не реагирует. «Не заметил или сделал вид?» – задумывается Джисон и улыбается экрану своего телефона. Фотография-то сделана. Для чего, правда, он ещё не решил. Дрочить он не собирался на некого незнакомца, а вот залипнуть – запросто. Хан не отличался умом и сообразительностью, но очень чётко всегда помнил лица людей. Бывает так, что уже невозможно вспомнить человека, с которым ты ковырялся в песке и лазил на крышу, а вот Джисон помнит. Помнит даже расположение родинок на лице парня. Сложно забыть, когда эта веснушчатая жопа до сих пор глаза мозолит. Ладно, это плохой пример. Ещё Хан помнит всех своих преподавателей с первого курса. Просто знает каждого в лицо, а вот имена спрашивать не стоит. Особой посещаемостью он не отличался, так что это удивительно. Джисон уверен, что запомнил бы лицо этого парня и без фотографии, да и вообще она ему ни к чему, а вот Ликсу показать надо. Потому что такое красивое лицо не описать словами, да и Хан не блещет литературным запасом слов. – Ты там сдох? Если нет, то какого хрена, – возмущался Феликс, явно задетый таким поступком своего друга. – Я дзен познал. На парах расскажу, – Джисон улыбался, смотря в окно. Автобус ещё не тронулся, поэтому весь открывающийся пейзаж стоял на месте. – Нормальные люди могут и в интернете показать, – пробурчал Ликс, прекрасно понимая, что придётся ждать все выходные, чтобы узнать, что такого произошло с Ханом. – Ты же знаешь, что я захожу в соц.сети только для того, чтобы ответить кому-нибудь из преподов. Джисон не презирал интернет и общение в нём. Не считал, что дружба через социальные сети невозможна. Просто, это было не его. Листать смешные видео и картинки – это, конечно, весело, но быстро надоедало. Поэтому он решил не пытаться влиться в эту атмосферу, двигался своим путём. Правда, это частенько так усложняло жизнь, ибо сейчас мир крутился вокруг маленького значка 4G. – Мне ли не знать, какой ты дед, – ворчал Феликс, ибо до сих пор не понимал в чем проблема просто написать и скинуть фотографию. – Я пока буду тебе печатать весь перечень эмоций, который испытал, а это уже ого-го, то уже и выходные пройдут. Ты же знаешь, как медленно это происходит, – Феликс рассмеялся, вспоминая, как его друг очень долго что-то печатал и Ликс даже успел испугаться, что там что-то супер-важное, а оказалось, что Хан просто спрашивал домашку на понедельник. – Какой же ты дед. – Не осуждай меня за то, что я отличаюсь от этого серого общества. – Бу-бу-бу, смотри, как бы челюсть вставная не выпала от бубнежа. Жду тебя в понедельник, в девять утра, на нашем месте, – почти пропел Ликс и сбросил трубку. Джисону оставалось лишь тяжко вздохнуть. – Бу-бу-бу, – передразнил Джисон, уставившись в окно, пейзаж которого наконец-то стал меняться, а место рядом с парнем прогнулось от тяжести чужого тела. Джисон обернулся, желая оценить, кто в этот раз нарушил его личное пространство. Это был тот самый парень. Пиздец. Мысли Хана о том, что он сейчас сладко поспит на окне, отбивая правую часть своей головы на каждой кочке, моментально исчезли. Слюнявить окно при незнакомцах стало обычным делом, но не при таких же красавчиках, сердце из-за которых бьется быстрее (или это только кажется?). «На вокзале всегда происходит много историй, жаль, никто не видит их. Все так заняты своими телефонами, что выглядят так, будто мир сгнил. Ожидание маршрутки сложно даётся, а маршрутку ли мы ждём? Жизнь будто мимо нас проходит, пока мы живём не своим днём. Наверное, калякать в тетрадке что-то странно, есть же телефон… Но мне плевать на это как-то, ибо хочется жить своим днем. На людей так смешно смотреть, может, и я смешон? Я не спешу, не злюсь и не плачу. Сидеть здесь мне как-то легко. Так почему же я выгляжу странно, записывая эти строки в блокнот?» – записал Хан в свою верную тетрадь. У него всегда с собой есть ровно три вещи: рюкзак, блокнот и ручка. Без них ему дышать сложно. Буквально. Кто-то сочтёт это странным, кто-то поймёт. Но парню нравится записывать свои мысли. Именно записывать, а не печатать. Почерк у всех совершенно разный, ведь так? Мы часто подходим к людям и спрашиваем: «Как так можно писать?». Берёшь и пишешь, если по факту, ну а вообще… Слова на тетради говорят больше, чем уста. По почерку можно понять настроение, желание, эмоции, самого человека в целом. Хан искренне любил перечитывать свои записи. Они были и агрессивные, и вдохновляющие, и про любовь, и про учебу, про какие-то моменты. Наклон букв говорил о том, в каком настроении он писал, а положение букв рассказывало об удобстве места, где всё это сочинялось. Это была история. История, которую никогда не напечатают в книгах. Его личная, только его. Блокнотов и тетрадей было исписано уже больше ста, а это только за этот год. Он их не складывал на память, потому что получился бы бумажный дом. Предпочитал сжигать, внушая себе, что новые воспоминания будут важнее старых. «Не так важно прошлое, как то, что я сделал для счастливого будущего.» Джисон никогда не забывал истории, возникающие в его голове. Всегда помнил всех персонажей, их психотипы. Окружающие могли лишь поражаться тому, как Хан умело пользовался своей памятью. Его чертоги разума – точно библиотека, в которой хранилось всё самое важное (а может, и не самое, но памятное). Хотелось бы Джисону записать что-то про парня, сидящего рядом. Продумать его историю: как он оказался на этом автовокзале и почему выглядит хмурым. Только в голову лезли лишь зарисовки их совместной жизни, а это уже полнейший абсурд. Хан никогда не пытался вставить себя в историю каких-то людей, потому что он был просто прохожим, наблюдателем, который играет совсем незначительную роль. И совсем унизительно считать, что это может быть иначе. Он второстепенный герой. Так было всегда. – Хей, парень, конечная, – Джисона трясли за плечо, пытаясь разбудить. – Ох, извините, так сильно погрузился в свои мысли, что не заметил, как заснул, – Хан искренне извинился перед водителем, который обнаружил этого засоню, и вышел из автобуса. На улице было пасмурно, шёл легкий дождик. Люди бежали в ближайшие магазины и кафе в попытках укрыться от пронзительно холодных капель. Джисон выглядел странно на их фоне. Он просто шёл, раскинув руки и подставив лицо серому небу. Хан любил это ощущение. Ощущение того, что он всё ещё может чувствовать. Чувствовать хоть что-то. Капли дождя намочили кофту насквозь, заставляя её прилипнуть к худощавому телу. Это было не отвратительно, а до жути приятно. Джисон редко что-то чувствовал. Это было правдой. Он мог засматриваться на людей, считать их красивыми, восхищаться ими, их историей. Но он же считал себя второстепенным героем. Никогда и никого не любил, хоть и состоял в отношениях. Не умел реагировать на сюрпризы, подарки. Не умел радоваться за свои успехи, за успехи друзей. Из эмоций в нём всё чаще присутствовали только злость и апатия. Злость по утрам была, как смысл жизни. Без неё день никогда не начинался. А вот апатия сопровождала днём и вечером. Он не мог чему-то порадоваться и всё чаще выдавливал из себя неловкую улыбку и смешок. Потому что людям неловко, когда рядом идёт какое-то неэмоциональное недоразумение. А ведь в голове парня было так много всего интересного. Столько мыслей, которые он никогда не озвучивал, столько идей, которые он никогда бы не претворил в жизнь. И все, кто его хорошо знал, знали, что не интересен тот, кто много говорит, куда интереснее тот, кто много слушает. Представляете, в памяти Джисона было очень много историй о жизни совершенно разных и никак не взаимодействующих друг с другом людей, а про себя он не мог даже что-то придумать. Он ненавидел свою жизнь и себя больше, чем тех, кто разбил ему сердце. И каждый раз, когда кто-то задавался вопросом «Почему, Джисон? Когда все пошло не так?», Хан не отвечал. Ответа не было. Какой-то душераздирающей истории тоже не было. А может, и была, просто Джисон настолько привык подавлять эмоции, скрывать их, что даже не смог заметить, какой момент стал ключевым. Тихо открыв дверь, Джисон первым делом обнимает кота, который всегда верно встречает его у дверей. – Привет, пушистая жопа, как дела? – Хан не может не улыбаться, видя этот комочек счастья. Животные всегда были его отдушиной. Они молчали, слушали и всегда были рядом, когда Джисону было плохо. Ладно, этот кот не был таким чувствительным до проблем Хана, скорее, он доставлял больше неудобств, но это не мешало его любить. – Привет, как доехал? – Джисон непроизвольно меняется в лице и недовольно смотрит на маму. Она не сделала ему ничего плохого, да и ехал он с хорошим настроем домой, только вот не получалось у Хана владеть своими эмоциями. – Устал, – бросает Джисон и удаляется в свою комнату. Хан ненавидит себя за такое отношение к семье. Он всех их любит, по-своему, правда, но любит. Просто не умеет это выражать. Не может порадоваться приезду домой, не может порадоваться гостям, ну не может. Это всех и обижает. Всех отталкивает. Джисон всегда себя чувствует изгоем семьи. «Ты вечно недоволен, Хан», «Когда у тебя вообще бывает хорошее настроение, скажи, я отмечу этот день в календаре», «Что, снова твои детские травмы тебя тревожат?», «Не устал ходить с недовольным лицом?» – вопросы, которые всегда режут изнутри. Семья сделала его таким. Общество добавило. Правда, все считают, что он себе надумал и просто выпендривается. Так уж повелось, что подросткам и молодым людям априори не может быть плохо, когда всё хорошо. А всё ли хорошо? – Кушать будешь? – мама заглядывает в комнату сына, пока тот разбирает вещи. – Буду, не ел со вчерашнего обеда. – Джисон, ты не ел больше суток? – Так получилось, – Хан поворачивается к маме и давит из себя улыбку. Он не станет говорить, что у него не было денег на еду, не станет говорить, что отказывается от еды друзей, потому что ему неловко, не станет говорить, что у него кружится голова, потому что сегодня ещё и физ-ра была. Это никому не интересно. Ужин, как обычно, проходит в одиночестве. Хан никогда не имел привычку есть с семьей. Это неловко. Одному можно и под какой-нибудь видосик похомячить, а вот с роднёй ещё общаться надо, ну или сидеть в неловком молчании. Такой себе выбор. Джисон искренне завидовал тем, кто легко мог говорить с семьей, рассказывать, что делал днём, что интересного произошло. Хана ничего не удивляло в этом сером мире, ничего не могло зацепить, поэтому и говорить ему было нечего. Рассказать что-то про истории, которые он сам придумал? Господи, спаси и сохрани, он ещё хочет пожить. Во-первых, это никому не интересно, во-вторых, его потом за это ещё унижать будут. Прикольная семейка, правда? Оставшуюся часть выходных Хану предстоит провести в тревожном состоянии. А всё потому, что совесть его убивает, когда он просто лежит без дела, записывая идеи в свой блокнот. Вроде, это важно для него, и в будущем он мог бы стать писателем, только вот никто не разделяет это увлечение, считая баловством. Больно, когда никто не верит и не поддерживает. Просто больно. Зачем вообще Джисон приезжает домой? Да просто чтобы еду приготовить и потом ей в общаге питаться. Родители не дают ему денег, ну или только в крайнем случае, а на свою стипендию парень не может позволить себе разгуляться, поэтому готовит себе покушать дома и отчаливает обратно. Была бы его воля – вообще бы не приезжал, только вот семью это заденет. Сделаем вид, что его это волнует, ладно? Самое тяжелое расставание на выходных – расставание с котом. Ох, как же он любит эту пушистую-противную-жопу, которая всегда дерётся с ним не на жизнь, а на смерть. Жизнь в общаге, конечно, интересный опыт, и опыт этот даже должен учить социализироваться, но Хан бы предпочёл привезти туда кота и тискать его сутками напролет. Благо, для этого у него есть Ликс, проблема лишь в том, что Джисону сложно проявлять тёплые чувства к другу, и поэтому он всё чаще закрывается в себе. Нет, это не любовь. Только если дружеская любовь. Но всё равно сложно. Что будет, когда Хан влюбится… Ох, кто бы знал, если он сам не знает. На удивление, мысли о парне на автовокзале куда-то испарились. Видимо, это было минутное помутнение, и попасть в голову Джисона так никто и не сможет. Что ж, ему же лучше. А может, это просто из-за апатии, которая накрыла его дома. Семья любит пошутить на счёт детских травм, про которые Хан пытался поговорить с ними. Ведь не просто так ему становится максимально неуютно дома? Даже если его не трогают, он ищет любую возможность просто выйти и развеяться. Детских травм нет, Джисон все придумал, конечно. На днях друг Джисона – Хёнджин, открыл ему глаза. Хан – парень не глупый, в людях даже разбирается, только вот всегда и всех прощает, как бы больно ни было. Как и в тот раз. Был у Джисона друг, который значил для него чуть больше, чем просто друг, правда это было два года назад, когда Хан ещё радовался праздникам. Дружили они, дружили лет пять, даже переписывались, представляете? Джисон ради него заходил в соц.сети. Он считал того человека своим лучшим другом. Лучшим другом, который растоптал его на месте и даже «извини» не сказал. В общем, ребята как-то договорились встретиться и прогуляться по незнакомому для Хана району, ну а тому всё равно, где гулять, главное – с кем. И при встрече Джисон осознает, что друг ведёт себя иначе, будто и не рад вообще ему. Ну настроения нет, с кем не бывает, да? И где-то через два часа молчаливой прогулки друг просто уходит. Приводит на какую-то незнакомую остановку и уходит. А Джисон, как потерявшийся котёнок, мечется, не знает куда податься. Друг не отвечает, просто игнорируя сообщения. С горем пополам и помощью прохожих Хан всё-таки добирается до дома. На самом деле, это был огромный стресс – разговаривать с незнакомцами, которые сами были неместные, потому что Хан социофоб и друг тот это прекрасно знал. Уже дома, Джисон не мог дозвониться тому другу, не мог дописаться. Его просто игнорировали. Сначала не было обиды и он просто хотел посмеяться над этим вместе с ним. А потом пришло понимание, что его просто выкинули, как ненужную игрушку. Это было больно, но Хан подавил это чувство, делая вид, что всё хорошо. Он потом пытался встретиться со своим "другом", приходил к нему на работу. Толку было ноль. И Джисон разбился. Разбился так, будто летел с огромной многоэтажки. Разбился о реальность. Разбился от осознания того, что даже самые родные предают. Но он благополучно забыл это. Простил друга. Даже как-то общался с ним на какие-то темы, ибо тот перестал игнорировать. А потом Хёнджин сказал, вот совсем недавно, на днях, мол, чел, а ты не думал, что он тебя сломал? Что человек значил для тебя так много, а потом просто выкинул. Не думаешь, что ты просто подавил чувство боли и закрылся в себе? И тогда Джисона осенило. Знаете, он просто переосмыслил своё прошлое. Перечитал стихи, посвящённые тому парню, перечитал сообщения. Нашёл корень проблемы. Правда, поздно уже. Рана на сердце криво-косо заросла и иногда саднила. Только вот Хан больше ни к кому не привязывался. Никогда. – Ликс, я уже еду обратно. Встретишь меня? – Джисон снова сидел у окна, разглядывая уже выученный наизусть пейзаж. – Конечно, вылетаю. Ты тепло одет? На улице холодно, могу тебе толстовку захватить, – Феликс чем-то шуршал в трубку телефона. – Ой, да ладно. Не стоит, – Хан одной рукой прикоснулся к своему плечу под футболкой и понял, что замерз, но от толстовки всё равно откажется. – Хорошо, черную захвачу, – сказал Ликс и сбросил трубку. Джисон заулыбался, ведь не часто сталкиваешься с тем, что за тебя искренне переживают. Феликс значил для Хана чуть больше, чем просто друг. Он был ему как брат, о котором все мечтают: заботливый, понимающий, смешной, готовый на любые приключения, да и мамке никогда не сдаст. Красота. Если еще и этот человек уйдет из его жизни, то Хан умрет, чисто в душе он перестанет жить, а будет только существовать. Он и так уже отказался от попыток вернуть эмоции, а тут даже апатия спадет и будет овощ вместо человека. Джисон разглядывал рядом сидящих людей. Все разные, вообще нет никого похожего на кого-то. Лица некоторых украшали родинки, некоторых украшали шрамы. У кого-то торчал клык при улыбке, что умиляло Джисона. Кто-то сидел с хмурым лицом под цвет осеннего неба. Кто-то активно жаловался по телефону на задержку автобуса. Кто-то уже спал. А Джисон же только и представлял, через что прошли это люди, для которых он лишь второстепенный персонаж. Пока не заметил его. Того самого красивого парня с автовокзала. Судьба ли, иль совпадение?