Место встречи изменить нельзя

– Джисон, если что, на упаковке есть инструкция к использованию, – шепчет на ухо Хван, просовывая что-то в карман толстовки Хана. – Чего? – Джисон достает маленькую коробочку и кидает в друга. – Пиздец ты мерзкий. – Хёнджин, не смущай ребенка, – Феликс ударяет Хвана по плечу, сразу подходя к Хану. – Господи, вы меня провожаете до дома Минхо, а не в армию, – закатывает глаза Джисон, заключенный в объятия Ликса. – Помни про контрацепцию, – шепчет друг на ухо. – Я тебя ненавижу. – Спасибо, у меня есть, – Хан обращает внимание на Минхо, который отдает ту самую коробочку обратно Хвану. – Оооо, ну все, оставим ребят, – Хёнджин хлопает Ли по плечу и резко разворачивается. – Придурки, – выдыхает Хан, поднимая глаза к небу. – Да ладно тебе, они веселые, – жмет плечами Минхо, открывая дверь. – Это не отменяет того, что они придурки, – фыркает Джисон, присаживаясь на колени, чтобы погладить кошку. – Привеееет, а где твоя подружка? – Все еще удивлен тем, что они дают тебе себя гладить, – Минхо проходит в комнату, оставляя Джисона одного. – Что в этом такого удивительного? – чуть громче спрашивает Джисон, чтобы Ли его услышал. – Обычно они против, если это не я или кто-то из моей семьи, – отвечает Минхо, стоящий в проеме двери. – Ты проходить - то будешь? Я пока в ванную. Хана оставляют наедине со своими мыслями в простой, но уютной квартире, в которой он чувствует себя слишком комфортно. Лучше, чем дома. Наверное, странно чувствовать себя комфортно в квартире, в которой ты находишься второй в жизни раз. Но Джисон не виноват, что Минхо буквально излучает из себя уют, обволакивая им все, к чему прикасается. Хану даже понравилось кататься на скейте, потому что рядом был Ли. Джисон решает не терять времени и записать свои мысли в блокнот. Удивительно, но все люди представляют собой пазл, состоящий из миллиарда мелких частей, людей, слов, поступков. Все, что когда-то было сказано кем-то в сторону человека – навсегда отпечатается на нем. А вот как отпечатается и какие последствия за собой повлечет – только сам человек может решить. Когда Джисону было 12, родители сказали ему, что с таким характером его никто не полюбит, и он поверил в это. Когда Джисону было 14, одноклассники насмехались над ним за то, что он не может себе позволить красивую одежду, тогда он спустил все свои сбережения на шмотки, а копил вообще на поездку с семьей. Когда Джисону было 13, одноклассник сказал, что его щеки слишком огромные, и он перестал есть. Когда Джисону было 15, Феликс сказал, что у него очень хорошо получается писать, и он продолжил этим заниматься. Когда Джисону было 16, мама сказала, что он был нежеланным ребенком, и он перестал чувствовать себя ее сыном. Когда Джисону было 17, друг сказал, что у него слишком женственные ноги, и тогда он перестал носить обтягивающие штаны. Когда Джисону было 18, ему разбили сердце, после чего он закрылся в себе. Если бы не все эти события, Хан бы сейчас не был таким, какой он есть. Возможно, если бы мама тогда промолчала или парень, который ему очень нравился, ответил взаимностью, то проблем было бы меньше. Но все слова сказаны, поступки совершены. Лучше, наверное, услышать то, что правда о тебе думают, чтобы не жить в мечтах о том, что все не так уж и плохо. – Хей, Хани, ты чего завис? – Джисон сидел на краю кровати, переваривая свое прошлое. Сейчас ему далеко не 18, так почему же сердце до сих пор болит? – Все нормально, – сипло отвечает Хан, вытирая слезу рукавом. – Я что-то не так сделал? Если ты хочешь, то мы можем отвести тебя к друзьям, только скажи, – Минхо не знает, куда деть свои руки, поэтому Джисон просто обхватывает старшего за шею и прижимает к себе. Сердце болит из-за прошлого, а тепло требует сейчас. – Прости меня, Ли, – шепчет Джисон, утыкаясь носом в теплую шею. – Хани, посмотри на меня, – Минхо чуть отодвигается. – Я не могу, я..я, – глубокий вдох, – Я не смотрю в глаза людям, – все еще шепчет Джисон, взгляд которого устремлен на футболку Минхо. – Хорошо, не нужно на меня смотреть. Можно я… – Ли протягивает руки к лицу Хана и тот кивает. Медленными движениями Минхо убирает влагу с щек Джисона и прижимает в себе. – Давай ты сейчас сходишь в душ, а потом мы поговорим? – шепотом спрашивает Минхо, боящийся спугнуть Хана. – Хорошо, – кивает Джисон, но продолжает сидеть в объятиях старшего. – Скажи, что ты не плод моего воображения. – Что? – Просто скажи. – Я не плод твоего воображения, – Минхо запускает пятерню в волосы Джисона, медленно поглаживая чувствительную кожу головы. – Хорошо, – выдыхает Хан, поднимаясь с кровати. В ванной Джисон умывает лицо холодной водой и оставляет кран включенным. Он старался никому не показывать своих слез, дабы люди не считали его слабаком. Сейчас он просто сломался. Настал тот самый момент, когда в душе все так накипело, а голова уже не переваривает происходящее и он просто срывается, плачет навзрыд и не может успокоиться. Так нервная система сообщает, что все плохо, и пора перезагрузиться. Минхо мозг доверился подсознательно, потому что тот никогда не давал повода для недоверия. Да, они знакомы ничтожно мало, толком не знают друг друга, но должно ли это мешать? В жизни каждого должны быть такие люди, с которым комфортно просто так, без причин. Просто человек внушает такое доверие, что все твои стереотипы рушатся на глазах. Сейчас рушился мир Джисона, который он очень долго выстраивал. Просто программа полетела, а он не успел сохраниться. Хан чувствует себя ровно так, как было два года назад. Он снова привязывается, снова готов отдать всего себя ради человека. Он снова начинает чувствовать. Час назад Хан чувствовал эйфорию, находясь в компании друзей и человека, которому он мог бы отдать остатки своего сердца. Но сейчас, когда пелена с глаз спала, тело начинает сопротивляться, потому что Джисон заложил эту программу самоуничтожения себе на подкорку мозга. Каждая клеточка кричит: «Остановись, тебе будет больно!», но уже поздно. Запущен режим саморазрушения и что делать с этим никто не знает. – Хани, – Джисон появляется в проеме с пустым взглядом, смотрящим только на Минхо. Старший садится на кровати, сложив ноги по-турецки и хлопает по матрасу перед собой, призывая Хана сесть. Джисон садится на край, раздумывая стоит ли сесть ближе. К черту все стены, которые выстроил вокруг себя, они и так разрушены. Поэтому он садится ближе к Минхо, прижимаясь спиной к его груди. Позвоночник чувствует, как сердце старшего отбивает чечетку, заставляя Хана улыбнуться. – Расскажешь, о чем думаешь? – Минхо обвивает руками талию Джисона, прижимая ближе к себе, будто тот его мираж, который легко может раствориться, если держать не крепко. Хан накрывает руки Ли своими, медленно поглаживая костяшки. – Боюсь, – тихо выдает Джисон, напрягаясь всем телом, когда Минхо утыкается лбом в его затылок и громко вздыхает. – Меня? Я не трону тебя и пальцем, если ты будешь против, – так же шепотом отвечает Ли. – Себя и только себя, – делает глубокий вдох, – Боюсь того, что чувствую слишком много в последнее время. – В каком плане? Люди каждый день много чувствуют, – задается вопросом Минхо, укладывая голову на плечо Хана. – Люди да, но не я. Последние годы я подавлял в себе любые чувства, не привязывался к новым знакомым, чувствовал себя овощем и отлично жил, – усмехается Джисон своим же словам. – Сейчас ночь, и я могу свободно говорить о себе, своих переживаниях, но скоро настанет утро и все это пропадет. Мне будет стыдно перед тобой, скорее всего я сбегу и буду избегать встреч. – Давай используем время, что у нас осталось, а проблемы будем решать по мере их поступления, – практически мурлычет Ли, от чего сердце Хана предательски сжимается. – Ты не понимаешь. – Я понимаю. Понимаю, что ночью говорить проще, а на утро стыдно, будто ты пьяный творил несусветные вещи. Если ты захочешь сбежать, побыть один, то я дам тебе такую возможность и не буду давить. Расскажи, что случилось, почему ты так закрылся? – Ли… – Джисон берет руку старшего и переплетает с ним пальцы. Так спокойнее. Так уютнее. Так надо. – Я тебя не тороплю, – Минхо прикрывает глаза, ожидая ответа. – Знаешь, а я ведь не всегда был против интернета, – усмехается Джисон. – Когда Феликс впервые показал мне всю мощь социальных сетей, тогда я конкретно так завис, потому что нашел себе друга там, представляешь? – Сейчас такое невозможно представить, – смеется Ли куда-то в ухо Хану. – Так вот, он первый мне написал, а я тогда удивился сильно, ибо из друзей у меня был только Ликс, – Минхо очень внимательно слушал. – Вот мы и начали с ним общаться, переписывались часами, потом ходили гулять. Этот человек всегда мог меня рассмешить, поднять настроение. Он всегда говорил, что будет рядом и даже не против моей странности на счет блокнотов. – Это не странность, – пробубнил Ли. – В какой-то момент я понял, что влюблен. Настолько влюблен, что готов ему навстречу сделать все двадцать шагов, а не десять. Только не учел тот факт, что каждый раз, когда я шел на встречу, он делал такое же количество шагов назад. В один день, когда я собирался признаться в своих чувствах, которые вынашивал год, мы собрались погулять у него на районе. Я буквально давил на него тем, что мы не видимся. Когда мы встретились, он смотрел на меня очень пустым взглядом, настолько пустым, что в температуру плюс тридцать пять я замерз, но продолжал делать вид, что все нормально. Конечно, я до этого замечал, как сильно он ко мне охладел, но думал, что встреча все исправит. Мы сидели с ним на набережной, я много болтал, рассказывал, что со мной происходило, а он лишь смотрел на меня отрешенным взглядом. В какой-то момент он прервал мой монолог и грубо попросил остановиться. Мы пошли в какую-то подворотню, а уже было темно, – слеза скатилась по лицу Джисона. – Я тогда целоваться то не умел толком, да и сейчас не умею. Он толкнул меня к стене и начал кричать, что я испортил ему жизнь, что пидарасам в этом мире не место и вообще нас нужно сжигать. Кричал, что ненавидит меня, а потом начал бить. Бил без разбора, просто, чтобы я почувствовал, как он меня презирает. – Хани.. – Минхо сильнее прижал Джисона, тело которого начинало трястись. – Он заставил меня ему отсосать смотря прямо ему в глаза, после того, как разбил мое лицо, – истерически смеется Джисон. – Снимал все это на видео и сказал, что убьет меня, если я кому-нибудь скажу. После того, как он обкончал мое лицо, он швырнул меня на землю и ушел. Просто ушел. – Господи, Хани.. – Я тогда простил его, писал ему, звонил, рассказал, как до дома добрался и хотел все свести в шутку, – сквозь слезы рассказывал Джисон, прикрывая рот рукой. – Я просто простил его. Мы даже какое-то время общались, но потом он просто исчез, оборвав все связи. – Хани.. – Я знаю, что отвратителен, знаю, что после такой истории ты не захочешь общаться с потасканной шлюхой, во рту которой побывал член, – плачет Джисон, пытаясь выбраться из крепкой хватки старшего. – Я его ненавижу. Как же я его, сука, ненавижу, – прорычал Минхо. – Ты серьезно думаешь, что я считаю тебя виноватым и отвратительным? Джисон, он тебя изнасиловал, предал и выкинул. Хани, я не представляю, как ты с этим справился, – Минхо зарывается носом в волосы Джисона, начиная тихо плакать. – Я не рассказывал этого даже Феликсу и Хвану. У них в голове есть другая версия этой истории, в которую какое-то время я верил сам. – Хани, мне так жаль.. – Поздно жалеть, это было давно. Сейчас все мое тело против того, чтобы я с кем-то сближался. Поэтому я не знаю, насколько сильно ты хочешь с этим возиться, может, тебе тоже противны такие как я. – Хани, я буквально сижу с тобой в обнимку, – рассмеялся Минхо. – Именно поэтому я считаю, что ты плод моего воображения, – тихо отозвался Джисон. – Но я здесь. Знаешь, почему я тобой заинтересовался? – Откуда мне знать, – буркнул Джисон, вытирая остатки влаги с лица. – Я видел тебя на вокзале, ты писал что-то с очень сосредоточенным видом. В моей голове тогда пронеслась мысль, что ты вообще не вписываешься в толпу зевак, блуждающих туда-сюда. Когда ты начал болтать с другом и кинул на меня свой взгляд, мое сердце пропустило удар, потому что я никогда не встречал настолько красивых людей. – Почему ты тогда сделал вид, что не видишь меня? – Думал, что очередное красивое лицо лишь второстепенный персонаж моей книги, но забыл, что сам являюсь второстепенным героем, – Джисон не знал, что сказать, потому что Минхо будто своровал его мысли, с которыми он жил уже очень долгое время. – Знаешь, история второстепенных персонажей бывает куда интереснее истории главных героев, – Минхо поднялся, хватаясь за край пледа. – Давай поспим немного? Завтра вставать рано. Джисон снова заснул, слушая мирное сопение Ли, которые все еще напоминало ему котенка. *** Проснувшись утром Джисон сначала почувствовал себя так, будто из него выжали все соки, а когда открыл глаза, то понял, что тело, которое он сам и обнимает, просто отлежало ему руку. Хан даже не испугался, видя перед собой крепкую спину Минхо, который все еще мирно посапывал. Он покрепче обнял Ли, утыкаясь носом куда-то в шею. Запах был цитрусовый. Скажи кто Джисону, что он вот так вот спокойно будет лежать в обнимку с человеком, которому рассказал свою подноготную – он просто бы рассмеялся этому сказочнику в лицо. Да, возникло некое ощущение неловкости, из-за того, что ночью общаться проще, а сегодня Хан уже немного жалеет о сказанных словах, но ничего не поделаешь. Стоит только смириться и ждать: разобьет ли Минхо остатки сердца? – Так рано проснулся? – мурлычет Ли, своим хриплым после сна голосом. – Я очень хорошо поспал, – отвечает Джисон, выпуская старшего из объятий. – Я рад, прилипала, – переворачивается лицом к Хану Ли и щелкает того по носу. – Прилипала? – Джисон вскидывает брови, не понимая, о чем говорит Минхо. – Прилипала. Каждый раз, когда я отодвигался от тебя ночью, чтобы не трогать, ты придвигался ближе, в конце концов просто меня обнял, – улыбается Ли, трепля Джисона по волосам. – Оу, прости, я не думал, что вообще так умею, – тушуется Хан, отводя взгляд на край кровати. – Пойду умоюсь. – Хей, – Минхо перехватывает Джисона за запястье, чтобы тот остановился. – Все нормально, я просто думал, что ты испугаешься этого и сбежишь. – Я просто устал бояться. Джисон удаляется в ванную и медленно трет глаза под холодной водой. Да, он просто устал быть тем, кем был так долго: человеком, который мог подпустить к себе только избранных, которые точно не предадут. Сейчас этот страх куда-то исчез, будто его и не было. Пусть они с Ли пока и не встречаются, но Хану комфортно с этим человеком, просто комфортно. Почему бы не пустить его в свое сердце? Скорее всего, еще им предстоит пережить множество трудностей, потому что настроение Джисона зависит от любой мелочи, а пока все хорошо, можно о плохом и не думать. Нужно хвататься за эйфорию, которая буквально исходит из тела. Джисон понимает, что это состояние, назвать которое можно «ремиссия», не будет с ним всегда. Это очередной период, после которого он начнет загоняться, закрываться и удаляться. Говорят, что жизнь разделена на черные и белые полосы, но жизнь Джисона скорее играет серыми красками, разбавленными белым пятном в виде друзей и Ли Минхо. – Ты не завтракаешь, да? – спрашивает Минхо, когда Джисон заходит на кухню. – Нет, не могу есть, – кивает Хан, присаживаясь на табуретку. – Мне будет неловко, если ты будешь сидеть и смотреть на меня, пока я ем, – хмурит брови Минхо, помешивая кашу. – Я не смотрю на людей, когда могу поймать с ними зрительный контакт, – улыбается Джисон, разглядывая спину старшего. – Кстати, ты убрал обратно свой блокнот? Я в тот раз удивился, когда нашел его возле кровати, – ударяет по плохим воспоминаниям Ли. – Да - да убрал. Спасибо, что вернул его тогда, – Джисон закусывает губу, окунаясь в омут памяти, в котором он готов был прекратить общение с человеком, которого обнимал сегодня ночью. – Да без проблем, я же вижу, что он тебе дорог, – улыбнулся Минхо, ставя на стол тарелку овсянки. – Буэ, – Хан отворачивается от тошнотворного запаха каши и прикрывает нос. – Ненавижу овсянку. – Серьезно? – удивляется Минхо. – Ненавижу ее чуть больше, чем ромашковый чай, – Хан дышит через рот, дабы его не стошнило. – Как я впустил этого человека в свою кровать, – смеется Ли. – О вкусах не спорят! – Бубнилка, чай пей, – Минхо подталкивает стакан к Джисону. – Ты меня все утро оскорбляешь, – недовольно говорит Хан. – Я любя, – фраза, которую Джисон предпочел бы навсегда забыть и не вспоминать. Никогда. Слишком часто человек, разбивший его на куски, произносил ее, а Хан лишь верил, что это равноценно фразе «Я люблю тебя», только потом остаток разума понял, что громкие слова не говорят вслух, а выражают в поступках. – Слушай, я пойду, наверное, да, – неловко улыбается Хан, поднимаясь со стула. – Что-то случилось? Еще рано, – лицо старшего выражает полную смесь непонимания происходящего. – Да, мне надо пораньше прийти, прости, – Джисон обувает кроссовки, намереваясь поскорее остаться наедине с собой. – Увидимся! Хлопает дверь, точно закрывается тоненький лучик света, проснувшийся в Хане. «Я любя» – говорил человек, нагло насмехаясь над Джисоном. «Я любя» – говорил человек, оскорбляя вкусы Джисона. «Я любя» – говорил человек, высмеивая внешность Джисона. «Я любя» – говорил человек, когда избивал Джисона. Хан искренне ненавидел эту фразу. Будто люди специально придумали ее для того, чтобы их гадкие слова или поступки не выглядели такими отвратительными. Если нанести несколько ударов ножом, а сверху приклеить пластырь с динозавриком – толку не будет, как и в этой ситуации. Джисон не был человеком глупым и ведомым по жизни. Он часто открывал друзьям глаза на их окружение, давал советы, поддерживал и пытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Хан никогда не был заочно на стороне друзей, потому что и те могут ошибаться, следовательно, нужно им это объяснить. Да, им сложно было рядом с Джисоном, который задавал большое количество вопросов, пытаясь прийти к выводу, но со временем все поняли, что к чему. Только вот в своей жизни Хан неплохо так облажался. Любовь к тому человеку была слепой, а по природе своей она должна была окрылять. Джисон этого не заметил. Не заметил, как прощал любой поступок, тронувший сердце. Не заметил, как готов был терпеть любые унижения, лишь бы просто поговорить. Не заметил, как делал все ради человека, который просто выкинул его из своей жизнь. Никто не заметил, как сломался Джисон. Ужасное чувство, когда ты готов простить человеку все. Просто все. Насмешки, упреки, унижения, домогательства, изнасилование. Без разницы. Джисон готов был пойти на все, лишь бы получить еще одно сообщение и искренне верил в то, что сам себя довел до состояния, в котором находится сейчас. Да, может и сам, но с помощью чужих рук. – Да, хён? – Хану позвонил Крис, когда он направлялся на пары. – Ты помнишь, что нужен сегодня на украшении зала? – Чего? – Украшаем зал, Джисони. Сегодня. Тащи своих друзей, нам понадобится много свободных рук, – бросает старший и отключается. Сказать, что Хану сейчас не до украшения какого-то зала – не сказать ничего. Он бы искренне хотел остаться в общежитии наедине со своими мыслями. Хоть Хёнджин как-то и помог осознать, что сломал его тот самый бывший друг, но сейчас Джисона окатило холодной волной воспоминаний, в которых он явно жертва. Хан заваливается в аудиторию, совсем не обращая внимания на то, что плечом задевает кого-то из одногруппников. В след ему что-то кричат, но он умело абстрагируется от раздражающих звуков и садится за свою парту, касаясь лбом прохладной поверхности. До начала еще много времени, просто он вышел слишком рано, так что есть куча времени, которую он может потратить на написание мыслей в блокнот. А мыслей у него слишком много. – Приветики-минетики, – Хёнджин хлопает Джисона по плечу, присаживаясь на стул. – Твои приветствия с каждым днем все интереснее и интереснее, – усмехается Хан, захлопывая блокнот. – Так рано пришел, неужели снег пойдет? – Очень торопился узнать махался ли мой друг световыми мечами этой ночью? – играет Хван бровями, ожидая ответа. – Не все своей штукой-через-раз-встаюкой думают, – бросает Джисон, отворачиваясь от друга. – Еще ни разу не подводил меня мой дружок так-то. Так что вы делали сегодня ночью? – продолжает допрос Хёнджин, пока Джисон молится, чтобы друг от него отстал. – Спали. – И все? – И все. – Ты зануда, Джисон, – обиженно говорит Хёнджин и тоже отворачивается. – Ничего никогда мне не рассказываешь. – Я пол ночи сидел и рассказывал ему о своем друге, который меня выкинул, а потом проснулся с ним в обнимку, – кусает Хан губу, надеясь на то, что Хёнджин просто промолчит. – С другом? – С Минхо, – Джисон ударяет себя по лбу, мол, какой же ты дурак. – Нихуя себе! – восклицает Хван, подпрыгивая на своем стуле. – Чего вопишь? – спросил Феликс, присаживаясь с другой стороны от Джисона. – Хан наш спал в обнимку с Ли! – Да ладно?! Ты серьезно? – Феликс выглядит слишком удивленным такому повороту событий. – Господи, я поэтому говорить не хотел, – закатил глаза Джисон, ложась на парту и прикрывая руками уши. – Хей, ты можешь нам рассказать, тебя что-то беспокоит? – Феликс трясет Хана за плечо, призывая взглянуть на него. – Ничего такого, что было бы весьма серьезным, – бубнит Джисон, поворачивая голову в сторону Ликса. – Даже если это что-то несерьезное, мы выслушаем. Я не хочу, чтобы ты снова впадал в состояние апатии. – Я в порядке, – улыбается Джисон и это самая лживая улыбка за всю его жизнь. Он даже сам немного в нее верит. – Кстати, мы сегодня идем зал украшать. Позовите Сынмина. – Чегооо, какой зал. Они там ебанулись? – пыхтит Хёнджин, печатая сообщение своему парню. – Обычный актовый, в нашем главном корпусе, – пожимает плечами Джисон. – Я сам не в восторге так-то, так что не нужно мне ныть. – Давайте не пойдем, – тянет Хван явно не собирающийся туда идти. – Мы можем уйти пораньше, думаю, – задумчиво говорит Феликс, в голове которого, видимо, созрел план. – Вот и чудненько, а я пока посплю, – кивает Хан, ложась обратно на парту. Умение Джисона засыпать на парах было самым лучшим приобретенным умением за его жизнь. Он буквально отрубался и даже не реагировал на резкие звуки или слова преподавателей. Только вот ощущение, что он падает в бездну всегда будило, что частенько раздражало. Спать сидя не лучший вариант, но ничего не поделаешь. Зато во сне так спокойно, проблемы уходят на второй план, мысли, да и вообще все. Почему-то именно днем нет ощущения тревожности, когда ложишься спать, а вот ночью оно тут как тут и никуда уходить не хочет. Поэтому Джисон предпочитает дневной сон и старается не пропускать такие прелести жизни. – Подъем, Спящая Красавица, – прокричал на ухо Джисону Хван и быстро отбежал, чтобы кулаком в пах не прилетело. – Ненавижу тебя. – А я тебя. *** Джисон сидел, свесив ноги со сцены, ожидая, когда все соберутся. Сейчас он бы многое отдал, чтобы оказаться в родной общаге, которая давно заменила ему дом. Столпотворение людей только смущало и сбивало с толку, а сегодня здесь собрались все третьи курсы, ибо на них повесили украшение зала для выпускников. Нелогично, пускай украшают те, кто выпускается, причем здесь младшие. Но в этом мире давно исчезло понятие «справедливость», поэтому Хан молча сидел в сторонке, пока другие ребята громко между собой переговаривались. – Привет, Хани, – потрепал Крис по голове друга, присаживаясь рядом. – Привет, – устало выдохнул Джисон. – Где твои друзья? – Крис обернулся по сторонам ища тех, с кем у него были проблемы. – Сынмина пошли забирать, скоро подойдут, – пожал плечами Хан, доставая из портфеля блокнот. – Минхо с Чанбином тоже придут, – невзначай сказал Бан, а у Джисона внутри все сжалось. Не так он себе представлял встречу с парнем, которому недавно открылся. Вообще эту встречу не представлял и хотел по-тихому смыться и забыться, чтобы в дальнейшем не страдать. – Оу, а Минхо тут причем? – Сказали, что украшать может кто угодно, – улыбнулся Крис. – Ясно, – сердце Хана отплясывало в грудной клетке и сложно было понять – это от предвкушения встречи или все-таки тахикардия дает о себе знать. Почему еще с утра и ночью Джисон чувствовал себя вполне раскрепощенно и уютно, а сейчас хочет сгореть со стыда. Знал бы кто, как ему стыдно за все слова, что он наговорил Минхо. Хан давно не чувствовал себя таким жалким и ничтожным. Зачем вообще было оголять душу перед человеком, которого толком не знаешь? Вот и он не знает. Осознание того, что Хан заочно доверяет парню, с которым толком не общался – пугает. Джисон предпочел бы не сближаться ни с кем и никогда. Ли внушает доверие, но можно ли ему доверять? – Ханиии, мы притащили единственного человека, которого ты всегда рад видеть, – кричал Хёнджин, обнимая и подталкивая за плечи Сынмина, который явно упирался ногами в пол, чтобы не приходить сюда. – Они меня заставили, – буркнул Ким, садясь рядом с Ханом. – Бан Кристофер Чан? – осведомился Сынмин, разглядывая парня, сидящего по другую сторону от Хана. – Он самый, – Крис улыбнулся, протягивая руку Киму для рукопожатия, последний активно ее потряс, проявляя полнейшее дружелюбие. – Ким Сынмин, приятно познакомиться. – Хоть кому-то, – Чан бросает взгляд на Феликса, который всем видом показывает, что разговаривать с ним не собирается и вздыхает. – Я презираю Бан Чана, – раздается еще один крик, на который оборачивается компания. В зал заходят Минхо с Чанбином, который очень громко возмущается. – Смотри как много здесь людей, зачем тебе я? – Люблю тебя сильно, не смогу без твоей помощи справиться, – гаденько улыбается Крис. – Что за краля без самурая? – Бин смотрит на Феликса, уши которого мгновенно краснеют. – Она занятая, – Хан притягивает Ликса за руку к себе, чтобы тот закрыл его от взора Минхо и обнимает за талию. А еще Джисон помнит, как Чанбин его донимал, так что совсем против того, чтобы он приставал к Феликсу. – Серьезно? – удивляется Чанбин, внимательно оглядывая парочку. – Я в своей голове тебя уже с Минхо сосватал. – Джисон давится воздухом и начинает кашлять, утыкаясь лбом в плечо Феликса. Он слишком надеется на то, что друг его защитит. – Поверь, мы тоже, – Хёнджин вскидывает брови, мол, что за дела, но ничего не говорит, допрос устроит потом, Хан в этом уверен. – Привет, Хани, – Минхо взглядом показывает Крису подвинутся и садится рядом. – Золушка недоделанная ты, – смеется Ли, а Джисону плохо становится, скорую вызывайте. Сердцем Хан понимает, что не хочет терять этот смех, не хочет терять эту улыбку, не хочет терять этого человека, а разум вопит: «Ты потонешь и больше всплыть не сможешь». Загадка человечества – это вопрос, кого слушать: сердце или мозг? Сердце не должно врать, а направлять, оно бескорыстно, чисто и внимательно к своему хозяину. Его так часто разбивали, втаптывали в грязь, ломали, а оно продолжает биться, продолжает чувствовать, продолжает жить. Разум же застопорился, он знает, что человека может ждать в будущем и не хочет видеть мир через розовые очки, поэтому вдребезги их разбивает, припоминая все, что причинило боль когда-то. По факту они оба правы, проще умереть. – Привет, Минхо, – бубнит Джисон все еще в плечо Ликса, не собираясь отпускать свою защиту. – Феликс, можно тебя на секунду? – Крис кивает в противоположную сторону и встает. – М, окей, – Ликс выпутывается из объятий Хана. – Я скоро вернусь. – Ты меня избегаешь? – тихо спрашивает Минхо. – Сынмин, пойдем шарики поможем надувать, с дыхалкой у тебя хорошо, во время минета долго можешь не дышать, – Хван утягивает своего парня в центр зала, а Чанбин просто идет за ними, полностью игнорируя оставшихся двоих. – Нет, не избегаю, – тихо отвечает Джисон. – А как это назвать? – Минхо вскидывает брови, его начинает злить сложившаяся ситуация. – Прости, мне очень стыдно, – Хан спрыгивает со сцены и торопится покинуть зал. Убежать от разговора это единственное, на что он сейчас способен. Головой Джисон понимает, что никто за ним больше бегать не будет, что от этого устают. Да ему это и не нужно, он предпочел бы, чтобы Минхо его забыл и не вспоминал. Наверное, тот и не привязался к Хану так сильно, чтобы пытаться разобраться в сложившейся ситуации, ну и пусть. Даже не обидно, даже не больно, даже не до слез в глазах. Хан идет по корпусу быстрым шагом, чтобы выйти подышать свежим воздухом. В голове вихрь мыслей, которые даже записывать нет желания. Никогда он еще так сильно себя не презирал. Если бы ему сейчас предложили сыграть в рулетку, он бы согласился, даже если пистолет был бы полностью заряжен. – Хани, – Джисона хватают за запястье и разворачивают к себе. Минхо смотрит уставшим взглядом, постепенно наполняющимся некой тоской и разочарованием. – Пожалуйста, не ходи за мной, – Хан вырывает руку и разворачивается. – Если я сейчас тебя отпущу, то ты не вернешься, – настаивает Ли, вновь хватая Джисона за запястье. – Повернись ко мне, пожалуйста. – Мне нечего сказать, – Хан поворачивается, натягивая на себя измученную улыбку. – Все в порядке. – Ничего не в порядке, пока ты меня избегаешь. Заранее прости. Если тебе будет неприятно, ударь меня по спине, – быстро говорит Минхо, затягивая Джисона в объятия. Хан бы соврал, если бы это было неприятно. Он был бы самым большим лжецом на планете. Поэтому Джисон просто уткнулся старшему в плечо, медленно вдыхая приятный аромат. В голове борьба, вихрь, безумие. Кажется, что мозг сейчас разорвет от переизбытка мыслей и чувств. Даже если захочет, Хан никогда не сможет забыть Минхо, да и не захочет он этого делать. – Я и представить не могу, что происходит в твоей голове сейчас, но хочу быть рядом, можно? – шепотом спрашивает Ли, а Джисон начинает в голос плакать. Опять. Старший делает его слишком эмоциональным, это… Так по-человечески выражать свои чувства. – Поговоришь со мной? – Минхо гладит Хана по голове, слушая его редкие всхлипы и сердцебиение, разбивающее грудную клетку на осколки. – Только не здесь, – Минхо кивает, отпускает Джисона из объятий и берет за руку. – Я знаю одну кофейню, пойдем туда. Хан не вспомнит, как он дошел до места, потому что буквально ничего не видел и не слышал. Джисон чувствовал теплую ладонь, крепко держащую его и это было единственное чувство, на котором он концентрировался. Ноги сами дошли до нужного места, потому что бывали там слишком часто. – Человек с горьким жизненным опытом пьет очень сладкий кофе, иронично, – усмехается Минхо, когда им приносят заказ. – Сахар заставляет меня чувствовать себя счастливым, – бурчит Джисон, делая большой глоток любимого напитка. Они сидят за барной стойкой возле окна, увешанного гирляндами. Их колени соприкасаются, но это вообще не смущает. – Так и… – Подожди, дай мне собраться с мыслями, – перебивает Хан, подбирая в голове подходящие слова. Минхо кивает, медленно попивая свой напиток. – В моей голове происходит война бесконечности, кажется, сейчас кто-то щелкнет пальцем, и я потеряю все, – выдыхает Хан. – Второй день, точнее, второй раз за эти сутки быть откровенным слишком сложно, – нервно смеется Джисон, а Минхо накрывает его ладонь своей, чуть сжимая, – Я привык жить сам по себе и ничего не чувствовать к окружающим. Я всегда был второстепенным персонажем, которому не светит ничего, кроме неудавшейся личной жизни. Неудавшаяся личная жизнь уже прошла, осталось только мерзкое послевкусие. Но мой мозг поставил блок, он не хочет и не может признать, что невозможно умереть, если ты уже убит. Я понимаю, что говорю какими-то загадками… – Я пока все понимаю. – Так вот, у меня на плечах два дьявола, оба кричат в разные уши и разные вещи. Один говорит не верить тебе, второй, что доверять можно. Я боюсь быть преданным, боюсь привязаться к тебе, а потом снова оказаться в той ситуации. Я просто боюсь, – Джисон удивлен, что смог проговорить это на одном дыхании, да и в принципе удивлен, что решился об этом поговорить. – Сегодня один очень сильный человек сказал мне, что устал бояться, – напомнил Минхо. – Сегодня один очень сильный человек смог открыться мне второй раз, спасибо. – Почему именно я? Почему ты так добр ко мне? – спрашивает Джисон с детской наивностью в глазах. Он не уверен, что хочет услышать ответ. – А почему не ты? Почему кто-то другой? Я не виноват, что мое сердце сделало остановку, когда я снова встретил тебя в магазине. В принципе не вижу причин как-то иначе к тебе относиться, – Минхо продолжал держать руку Хана, медленно поглаживая костяшки пальцев. – Потому что со мной сложно. – Не интересна та игра, которую проходишь за пару часов, куда интереснее психовать, беситься и падать в обморок, когда очередной сложный враг повержен, – улыбается Ли. – Я тебе не игра, – полушепотом говорит Джисон, поднимая глаза на лицо старшего. – Ты для меня книга без концовки, которую я сам бы хотел дописать, – Минхо подвигается вперед, заглядывая Джисону в глаза. Оказывается, это не так страшно, да и радужка человека, сидящего почти вплотную, кажется слишком красивой. – Можно? Хан не успевает и подумать над вопросом, как губы Ли накрывают его собственные. Легкое прикосновение, заставляющее задохнуться. Джисон даже не успел закрыть глаза и сейчас его взору представлены длинные ресницы Минхо, которые хочется потрогать. Хан неуверенно отвечает на поцелуй, бросая зеленый свет Ли. Мир замирает, пока Минхо с осторожностью касается губ Джисона, вызывая в теле фейерверк эмоций. Это не первый поцелуй Хана, но самый важный по значимости. Воздуха не хватает, будто они оказались в космосе. Кажется, Джисон забыл, как дышать. Минхо целовался так, будто Хан мог исчезнуть в любую секунду, будто не верил, что это вовсе не галлюцинация. Джисона никто и никогда не целовал с таким трепетом и осторожностью. Губы горели, разум кричал остановиться, а сердце трепетало, впервые почувствовав себя живым. – Ты меня не оттолкнул, – улыбнулся Минхо, прижимаясь своим лбом к Джисону. – Я перестал бояться, – Хан подался вперед, чтобы вновь поцеловать Ли. Джисон был уверен в своей фантазии, но не был уверен в реальности происходящего. – Скажи, что ты плод моего воображения. – Мое сердце устало врать.