Дневник Арчибальда Стоуна

О 1948г. Дядя Питер.       Первые воспоминания человека похожи на яркий, смазанный в одно длинное событие сон.       Зеленое поле, залитое солнцем, кочка, падение на обочину пыльной дороги. Забившиеся под кожу мелкие камушки. Утирающий слёзы лавандовый платок матери. Стройная колонна муравьёв, сэндвич с тунцом и выпадающим из хлеба листом салата. Эта невинная детская картина перетекает в более чёткую и мрачную историю моей семьи.       На свадьбе дяди Питера было решительно нечего делать. Беготня за кузенами утомила — они забрались на дерево в саду и спихивали меня при любой попытке залезть следом. Тщетно, да и получать каштаном даже сквозь пышные кудри достаточно болезненно. Двойняшкам, разумеется, было скучно возиться с пятилеткой — этот гигантский разрыв в два года со временем перерос в едкое подтрунивание и взаимные издёвки во времена нашей молодости. Правда, мне одному теперь остаётся иронизировать перед их могилами. Кристиан скончался в героиновом угаре в тридцать пять, а Эдвард тремя годами позже неизлечимо нахватался венерических заболеваний и застрелился от бессилия. Только их сестричке Лесли более-менее повезло — счастливо стареет сейчас в графстве Суррей, но, увы, Альцгеймер подкрался незаметно. Обмениваемся с ней открытками на Рождество, она упрямо зовёт меня Арнольдом из раза в раз. Не смею её в этом разубеждать.       Впрочем, с Лесли в тот вечер мне также было неинтересно: возрастная иерархия предписывала держаться подальше от двухлетней девочки во имя собственной свободы от возни с ней. Я сидел в беседке возле забора, скрываясь от навязчивых просьб сыграть на бис на рояле ради общей гордости и умиления. Народу собралось немного, только самые близкие, но не похвастаться успехами сына родители не могли. У ног вился Берни, верный стаффорд. Его не пускали в дом, пока подавали горячее. — Арчи, вот ты где. Идём в дом, ужин готов.       Я обернулся. Неслышно в беседке появилась бабушка Маргарет. Тогда меня удивляла её молодость — моя вторая бабушка, бабушка Селеста, в её же возрасте была уже седая и в морщинах, в то время, как Маргарет походила на ровесницу моего отца. Мама притворялась, что Селеста многое тяжело пережила во время Второй Мировой. Однако бабушка Маргарет вызывала пугающее восхищение — молодая, осанистая, с прекрасной фигурой и холодным взглядом. Алая помада на тонких губах и ровный, почти никогда не повышающийся тон голоса. — Ага, сейчас, — рассеянно бросил я. Звёздное небо только разгоралось, и аппетит меркнул перед знакомыми красотами. — Что за тон, Арчибальд? Пошли, — строго и сухо решила Маргарет, хватая мою руку. Берни недовольно рыкнул, но по сник от одного взгляда бабушки. В подобные моменты я и сам её побаивался, и удивительным образом слушался. Вот и тогда я покорно побрёл в дом, грустно провожая небо краем глаза. — Мой руки и приходи, — успокаивающе, почти нежно Маргарет легко подтолкнула меня к ванной, а сама пошла в сторону столовой. Я же по тёмному коридору в другом направлении.       Отряхнув руки от воды, я бунтарски проигнорировал полотенце и спрыгнул с подставки. По всему дому раздавался запах жаркого, индейки, а лёгкая музыка и смех сплетались воедино. Аппетит и настроение понемногу поднимались.       Длинный коридор без зажжённого света казался бесконечным. Помню, я подозревал что откуда-нибудь выскочат кузены, чтобы напугать, но их я не встретил.       Только я подумал, что нечего бояться, как сверху раздался глухой вскрик, а затем поспешный скрип ступеней. Я вжался в стену, мечтая слиться с ней. Буквально сразу рядом оказалась шаткая фигура, в которой я не сразу узнал дядю Питера. Выглядел он очень бледным, руки и лицо были вымазаны в чём-то тёмном, что без света невозможно было опознать. Дядя еле держался на ногах, но от него даже не пахло алкоголем. Он подхватил меня подмышки, я чувствовал, как трясутся его руки. Он смотрел куда-то сквозь меня и, судя по всему, смутно понимал, что делает. Губы судорожно шевелились, пальцы с силой впивались в мои плечи. Закричать не хватало смелости и дыхания, которое вмиг перехватило. Я в ужасе ждал, что будет дальше. — Дядя… Питер… — мой голос дрожал сильнее его рук.       Кажется, это его отрезвило. Дядя не глядя швырнул меня в сторону и упал на колени. Он укрывал лицо в ладонях, во вспышке зажегшегося света я различил алый цвет. От удара об стену я упустил несколько минут и очнулся на руках испуганной мамы. Она быстро осматривала мою шею, запястья, силилась очистить мою одежду и молила открыть глаза. Чуть в стороне на полу стонал Питер, а мой отец распрямлялся, после удара он потирал не привыкшие к дракам кулаки. — Аннет… — слабо бормотал дядя. Ему как будто было всё равно то, что его бьёт брат, он лишь повторял имя своей жены.       Сверху сбежала бабушка Маргарет. Она была разгневана, что чувствовалось, наверное, на весь этаж. — Жива, — бабушка приблизилась к своему сыну и, опустившись на колени, влепила ему звонкую пощёчину. Питер умолк, не поднимая глаз, лишь судорожные рыдания терзали всё его тело. — Аннет здесь… — он поднял палец к своей голове, с силой тыча им в лоб. — Я так виноват, прости. Нет… Замолчи! Нет, не уходи!       Я слышал эти крики, а моя мама, клокоча от гнева, несла меня на руках в машину. Отец догнал нас, в гневе он продолжал сыпать ругательствами и в адрес брата, и в адрес собственной матери. Он рулил, не разбирая дороги, бросал взгляды на меня, лежащего на заднем сидении. Мелькающие фонари причиняли мне боль, пока я не уснул.       Недавно обращённый Питер Стоун в порыве голода, страсти едва не убил свою вторую жену. Камарилья доверила дар не тому человеку — слабый духом ещё при жизни, Питер не мог ужиться с павшим на него проклятием. Мучительный голод, голоса жертв в голове быстро свели его с ума, и прожил он в новом качестве совсем недолго — пять лет. Бабушка Маргарет была уверена, что безумие настигло бы сына в любом случае — и без обращения молодой мужчина имел множество проблем. Она желала, чтобы обратили моего отца, но Камарилья выбрала Питера по какой-то своей причине.       Расчётливая женщина, эта Аннет — быстро взяла дядю в оборот, знала, на что идёт, она умоляла обратить её всё время, что они были знакомы. Причастность к семье Стоунов и сородичам манила её сильнее, чем пугала перспектива жизни и смерти с Питером. К слову, первая его женщина, мать моих кузенов, умерла годом ранее, чем состоялась эта вторая свадьба.       Увы, надежд Питер не оправдал. Все пять лет он пытался справиться с проклятием, питался по утрам, даже редко, отчего был похож на тень. С остальной семьёй контактировал редко. Его дети не скоро узнали правду о своей семье и незавидной участи отца.       В последнюю нашу встречу Питер приехал с детьми на семейное торжество. Выглядел он скверно, почти нечеловечески. Я подслушал его разговор с бабушкой Маргарет. Оказалось, что дядя погубил Аннет, испив её до дна и не дав бессмертие взамен. Он просил прощения то у неё, то у матери, хватался за голову, стучал ей по стене, стараясь выгнать призрака из своего сознания.       Заметив, что я прячусь за углом, он безумно бросился ко мне и умолял в жизни не соглашаться на подобную участь. Я ошарашенно смотрел на его сереющее лицо и не мог вымолвить и слова. Жалости к нему не было — лишь страх и отвращение от его бессилия. Его безумие волной изливалось на меня, пока его слова пролетали мимо ушей. Я чувствовал, что Питер не такой уж и дурак - он знал, что после произошедшего Камарилья забракует всех его потомков для обращения, и проклятие перепадёт мне в случае очередной сделки. Маргарет бесчувственно наблюдала за мольбами сына, но это продлилось недолго. Она вытолкнула меня за дверь и приказала держаться подальше. Далее я слышал только гневный неразборчивый шепот вперемежку со всхлипами.       Пришлось уйти, чтобы не схлопотать от Маргарет более серьёзного внушения. Я никому не рассказал об этом разговоре и с трудом смотрел на кузенов. Они были тихие и напуганные, понятия не имели, кто их отец, и что он сотворил с мачехой. И я не решился выдать эту тайну. Вряд ли бы они мне легко поверили. Впрочем, им пришлось узнать об этом годами позднее, как и о мрачных делах нашей семьи.       Позже я выяснил, что, оставив детей на попечение Маргарет, Питер сжёг себя на солнце в саду на следующий день. Нам досталась более щадящая версия, будто дядя Питер неизлечимо болен и уехал лечиться, будучи не в силах проститься с семьёй. В глубине души все чувствовали, что это не так.       Я вспоминал безумные крики Питера и его бездарную борьбу все годы после, как он в ужасе схватил меня в коридоре, исступлённо жалея, что не я оказался на его месте. И через двадцать восемь лет после его самоубийства очередь всё же дошла до меня. То, что приносило Питеру Стоуну невыносимую боль, я с удовольствием смог обуздать.       Впрочем, я просто развлекаюсь.