Вундеркинд

-Нет, молодой человек, откладывайте ваши порисульки, сначала ужин! Кэйя выглядит невероятно комично в фартуке с неопределенно-цветочными разводами и тускло поблескивающей тесьмой на голый торс и с поварешкой в руках, и Альбедо невольно улыбается, убирая стопочку расчетов очередного экспериментального синтеза подальше. -И нечего тут ухмыляться! Кэйя переворачивает кастрюлю над дуршлагом, щурится от повалившего пара и, выйдя из образа трескучей домохозяйки, добавляет: -Сыр достань и потри лучше. Пристыженный Альбедо повинуется и принимается сперва неохотно, затем, схлопотав еще один шутливый окрик от Кэйи, вполне бодро строгать кусок сыра местного производства – своеобразную замену пармезану. Сняв фартук и натянув футболку ровно наполовину, Кэйя водружает ноутбук, призванный символически заменить собой камин в символической 221В, на подоконник возле Аспидистры, уронив при этом пульверизатор для ее обработки и едва не разбив пепельницу (абсолютно трофейная и загадочная вещь с выпуклым «Крым 2011», которая никто понятия не имеет, откуда взялась), и забивает в строку поиска название какого-то модного нынче тайтла. -Поактивнее шевелите пальцами, любезный! – через плечо бросает он и влезает в футболку окончательно, не заметив, что в последнюю минуту Альбедо и вовсе убрал руки от терки, наблюдая за его телодвижениями. В целом это был совершенно обычный вечер в данной квартире, исполненный неуловимой душевностью. Ну, почти обычный. Это был тот самый вечер, когда Кэйя впервые подрочил на своего соседа. *** Как именно это произошло, Кэйя и сам не до конца понял. Он вообще не собирался дрочить, когда упросил Альбедо пустить его в душ сегодня первым. Стоит отметить: дело было в том, что принятие душа было чуть ли самым громким событием в доме, вызывавшим наибольшее количество споров, криков и конфронтаций. Для Альбедо их местами облупленная ванна вместе с узорчатой шторкой становилась священным алтарем, где совершалась значительнейшая процедура ухода за его шевелюрой. Процедура эта включала в себя несколько сложнейших этапов, связанных с мойкой, кондиционированием, нанесением различных муссов, масел, гелей и бог (Альбедо) знает чего уж еще. Для поддержания необходимой степени пушистости и шелковистости требовалось еще неким особым способом высушить волосы махровым полотенцем и расчесать тремя расческами в правильной последовательности, соблюдая правильную механику расчесывания. По мнению Кэйи, собственное блондинистое каре завершало триаду тех немногочисленных вещей, которые были Альбедо интересны – биохимия, рисование, ну и, собственно… Разумеется, ковырялся Альбедо со всеми своими этапами помывки дольше, чем собирались выходить в свет дамы отдаленных исторических эпох. Спешить или как-то оптимизировать затрачиваемое время и усилия не соглашался ни в какую. Если Кэйя, изнывавший от праведного желания почистить зубы, устраивался под дверью ванной и начинал завывать какую-нибудь песню Любэ из тех, что раздражали Альбедо, не реагировал. На все запросы из-за двери уточнить, сколько еще ждать, отвечал «еще немного» или предлагал самому зайти и проверить. Ванная комната, временно преобразованная в святилище недоделанной Рапунцель, не могла похвастаться наличием щеколды, но Кэйя по собственному решению и убеждению никогда не заглядывал к Альбедо, когда тот, выйдя из душа, возился со своими муссами и расческами перед зеркалом. Однажды, уже достаточно давно, Кэйя не уследил за тем, где сейчас находится Альбедо и что делает, и совершил необдуманный порыв добраться до своей зубной щетки прежде, чем будет завершен обряд расчесывания. Ступив на кафель ванной, Кэйя тут же отпрянул назад, чуть не выпав на пол в коридоре. Альбедо стоял спиной к двери над раковиной, закрепив на поясе полотенце, которое длинными складками спадало на пол. Сквозь быстро рассеивающийся пар от уже выключенной горячей воды просветились его лопатки, изгиб шеи и поднятые вверх руки, тонкие и острые, словно вырезанные руками неумелого мастера из слоновой кости. В зубах Альбедо держал резинку для волос, а в этих своих точеных, гранено преломляющихся в ванном зеркале руках – расческу с редкими зубцами и бутылочку с нарисованным на боку кустиком лаванды. Черты его лица размывались паром и теплом комнаты, густой воздух словно ткал тонким челноком фактуру его надбровных дуг, носа и губ из чего-то пенного, тягучего, чистого, как омытый соленой волной песчаник. Не выпуская резинку изо рта, Альбедо, чуть затормозя с реакцией, взглянул на Кэйю и вопросительно приподнял брови. И этот жест Кэйю доконал. Он захлопнул дверь ванной и перевел дух, но это слабо помогло. Увиденная чарующая картина, казалось, сладким топленым молоком вытекала из щели под дверью, заливалась Кэйе в глазницы, пряталась под сетчаткой и отказывалась покидать это пристанище. Господи, какой же он… -Ну что, намылся, Афродита Пенорожденная? – улыбчиво приветствовал тогда Кэйя товарища, когда тот наконец покинул свое святилище. В этот раз Кэйя вытребовал-таки себе право попасть в ванную до начала банных процедур Альбедо. Для этого пришлось провести длительные дебаты, разукрашенные многочисленными и экспрессивными апелляциями к декларации о правах человека ООН, государственной конституции и совести самого Альбедо. По словам Кэйи, взывать к последней было совершенно пропащим обреченным делом ввиду полного отсутствия указанной материи. Альбедо то ли впечатлился его речами, то ли попросту сжалился, но, когда Кэйя на полсекунды остановил свой жаркий монолог, чтобы вдохнуть немного воздуха для продолжения, он пожал плечами и махнул рукой в сторону двери ванной, вечно открытой нараспашку, мол, скройся уже. Кэйя не преминул воспользоваться предоставленной возможностью без полслова дальнейшего обсуждения. Таким образом, когда Кэйя, намыливая голову шампунем с запахом чего-то там околоментолового и думая об Альбедо, ощутил достаточно крепкий стояк, он бы не соврал, сказав, что это было неожиданностью. Ну то есть как. Такой же неожиданностью, как раннее утро 22 июня для верхов советского главнокомандования. Не то чтобы никто не предупреждал, но все-таки не слишком понятно, что с этим делать. Впрочем, рассуждал Кэйя недолго. Рассуждение его, вероятно, имело форму вроде «лучше иметь друга, чем друг друга», но даже так нельзя было сказать, что Кэйя отставил шампунь на край ванны и опустил руку на уровень паха совсем уж неосознанно, безо всякого своего на то желания. Когда павший жертвой собственного либидо Кэйя уже был готов кончить, больно прикусив нижнюю губу, до его слуха сквозь мерный стук капель воды о ванну донесся сперва деревянный, а затем линолеумный скрип. Бдительность Кэйи, хоть и притупленная в силу обстоятельств, вынудила его приоткрыть один глаз и выглянуть из-за шторки. Альбедо, который в бурно разыгравшемся воображении Кэйи сейчас вообще-то был занят чем-то совершенно, диаметрально другим, невозмутимо сидел на краешке раковины. -Ты скоро? – будничным тоном спросил он. -Какого хуя, Ал! Хотя вся основная часть Кэйи, за исключением одного глаза и кусочка челки, оставалась скрыта от интервента шторкой с водящими бодрые хороводы морскими коньками, задизайненными явно под какой-то мощной кислотой, потревоженный грешник в ужасе отшатнулся, врезавшись спиной в кафельную стену и сбив хлипко державшийся на ней душ. Струйный мокрый сноп мощно прилетел ему в ебало. Кэйя предпринял попытку на этот раз отшатнуться куда-то вбок, но остаться все же под прикрытием спасительных морских коньков. Шторка незамедлительно прилипла к левому локтю и начала закручиваться. Не хватало еще и ее сорвать. Кэйя нашарил полотенце где-то справа, поспешно прикрылся им так, чтобы стояк не сильно бросался в глаза, и, игнорируя исторгающийся неравномерными выхлопами воды душ на дне ванны, боком, по-крабьи попятился к капитуляционному шлюзу, то есть к выходу из комнаты. -Это мое полотенце,- спокойно заметил Альбедо, скрестивший руки на груди. -Предупреждать надо, ебаный рот! – не нашелся с более конструктивным ответом Кэйя. -Так я ж не смотрю,- с невинным, возмутительно праведным лицом удивился подлый Альбедо. Оказавшись в коридоре, Кэйя развернулся, сбросил полотенце на пол, и, демонстрируя Альбедо одновременно зад и вывернутый наизнанку средний палец, скрылся в спасительном полумраке своей берлоги. Перед тем как закрыть дверь и приступить к своим процедурам, Альбедо, кажется, хмыкнул ему вслед. Весь тот час или полтора, пока Альбедо заседал в ванной, Кэйя, переведя дух, с переменным успехом пытался совладать с приступами панического смеха в подушку. Когда послышались пшики чего-то пульверизаторного, то есть последнего штриха аристократического туалета, Кэйя будто бы невзначай выполз в коридор и, встретив Альбедо, бросил: -Ну как омовение в ослином молоке, Клеопатра ты наша? -Неплохо,- отозвался благородно румянящийся Альбедо,- было бы совсем замечательно, если бы ты не объебал душ. Пока Кэйя судорожно придумывал ответную остроту, одновременно пытаясь расшифровать в реплике Альбедо некий подтекст либо его отсутствие, Клеопатра в боксерах многозначительно удалилась в свою комнату, с прямо-таки неприличным самодовольством благоухая на всю квартиру иланг-илангом.