In The Morning

      Гермиона проснулась от испуга, хватая ртом воздух и пытаясь успокоится.       Образы мертвых тел с поля боя все еще мелькали в ее сознании, и она отчаянно пыталась прийти в себя, пытаясь вспомнить все их имена и лица (в последнее время все труднее и труднее было вспомнить их всех). Но потом она поняла, что сейчас лежит на теплой и мягкой кровати в своей комнате в Гриффиндорской башне. Она знала, что эти видения были всего лишь очередным кошмаром, но ее глаза все равно наполнились слезами, когда она вспомнила о потерях, которые произошли чуть больше года назад. Она огляделась, чтобы проверить, не проснулись ли соседки от ее криков, и мысленно похлопала себя по спине за то, что не забыла перед сном применить заглушающее заклинание, даже тогда, когда Джинни уверяла ее, что не возражает, чтобы ее разбудили ее крики, она знает, что они могут быть довольно раздражающими.       Взглянув на маггловские часы, которые она держала на прикроватном столике, Гермиона со вздохом отметила, что уже почти три часа ночи и вероятность того, что она снова заснет, ничтожно мала.       Вместо этого девушка решила незаметно выйти из гостиной и попасть в блаженно пустую и тихую библиотеку, Гермиона не хотела провести остаток ночи наедине со своими мыслями, а компания книг должна была отвлечь ее. После нескольких недель проб и ошибок ведьма обнаружила, что скучные и утомительные академические тексты и проверка домашней работа были идеальным способом отвлечь ее от кошмаров.

***

      Гриффиндорка прошлась по тихим, темным коридорам замка, все еще пытаясь решить, стоит ли ей сначала зайти на кухню и перекусить. Не успев обдумать свои планы она увидела увидела массу… громоздкую массу чего-то, лежащую на полу, слегка скрытую нишей, что заставило ее остановиться и проверить. Гермиона ахнула и подскочила от удивления, увидев, как существо лежавшее там, шевельнулось и застонало, словно поправляя свое положение, чтобы удобнее устроиться на полу, и вздохнула, когда оно успокоилось.       Ведьма встревоженно огляделась, пытаясь вспомнить, есть ли еще какое-нибудь опасное магическое существо, выпущенное на свободу в школьных коридорах, но последнее, что она слышала, что профессор МакГонагалл изо всех сил старалась обеспечить все возможные меры безопасности для учеников, поэтому запечатала все опасные проходы, злых чудовищных змей, туалетных троллей и усилила барьер от предполагаемых сбежавших заключенных. — Значит, то, что сейчас лежит на полу, не может быть опасным, верно?       Несмотря на все предупреждения в голове, говорящие ей бежать обратно в постель и держаться подальше от любых возможных опасных действий, Гермиона решила приблизиться к фигуре, чтобы попытаться понять, на что она смотрит. Девушка не смогла удержаться и не удовлетворить свое любопытство и конечно же, помочь любым способом пострадавшему, чтобы удовлетворить ее вечно кровоточащее сердце.       Подходя все ближе она поняла, что это человек, а точнее студент, судя по одежде, лежавший на спине без сознания.       Во всяком случае она надеялась, что он просто без сознания.       Глаза Гермионы метнулись к его лицу, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела знакомый платиновый оттенок его спутанных волос, и ее глаза расширились от ужаса, когда она поняла, что его лицо было все в крови. — Малфой! — она позвала его, но от парня не последовало никаких действий, что усилило ее панику, — Малфой, ты в порядке? — Гермиона шагнула ближе к нему и дрожащими руками проверила пульс, температуру и дыхание.       Шатенка вздохнула с облегчением и поблагодарила Цирцею и все ее звезды, когда поняла, что он не умер, а просто потерял сознание. Нахмурившись, она также заметила, что его нос был слишком искривлен, что свидетельствовало о том, что он не в порядке, и еще больше крови текло по его затылку, пятная его рубашку, он опирался на стену или лежал на полу. Это выглядело, честно говоря, как чертова сцена убийства. Боже мой, что с ним случилось? Как будто кто-то притащил его в этот альков (возможно, не один человек, если ее подозрения верны). Она поджала губы, вспоминая первые дни семестра. Было так много людей, которые были оскорблены тем фактом, что Малфой не отправился в Азкабан за свои действия во время войны. На самом деле это не было бы большим шоком, если бы они собрались вместе, чтобы… сделать что-нибудь. — Пожалуйста, проснись, — она энергично встряхнула его, борясь с удивительными слезами, которые наполнили ее глаза, — мне нужно отвезти тебя к мадам Помфри, а ты слишком тяжелый, чтобы я могла таскать тебя по школе. — Оставь меня в покое, — пробормотал он, все еще не открывая глаз, и она поморщилась от отвращения, увидев, что из его рта хлещет кровь. Мерлин, они били его проклятой битой или чем-то еще, — если ты хочешь закончить работу, я согласен. Но только будь чертовски быстра, избавь от мучений, — его голос был глубже, чем она помнила в последний раз. Он также был хриплым, как будто он изо всех сил пытался говорить. Он все еще не удостоил себя чести открыть глаза и посмотреть на нее. И то, что он сказал… Он даже не казался оскорбленным мыслью о том, что кто-то охотится за ним. Он даже не казался удивленным. Шатенка озабоченно прикусила нижнюю губу, гадая, как долго он лежал на холодных каменных полах и как часто и долго наносились удары. Она также задавалась вопросом, кто вообще мог сделать это с ним. Гермиона знала, что Малфой был практически беззащитен, так как Министерство постоянно следило за его палочкой, и все, что он мог сделать, это несколько простых и безвредных заклинаний. Все в Хогвартсе знали, что если он выйдет за рамки или сделает самое крошечное заклинание за пределами учебных классов, его свобода закончится прежде, чем он сможет сказать что-либо о том, что его отец узнает об этом (не то, чтобы Малфой сказал это специально. Учитывая, что его отец тоже был в Азкабане). Так что идти за ним, зная, что он не сможет сопротивляться, было по меньшей мере трусостью. — Это Гермиона, Малфой. Я не собираюсь тебя убивать, — при этом признании она увидела, как белокурый волшебник приоткрыл один из своих усталых глаз, и хотя он, казалось, расслабился и выдохнул с облегчением, по ее признанию, безобидного присутствия, она не была действительно удивлена, когда он усмехнулся и что-то неразборчиво проворчал себе под нос. Но он был серьезно ранен и почти в три часа ночи валялся на холодном полу, так что она решила не обращать внимания на его язвительность. Боже, она была просто рада, что волшебник вообще жив. Он снова закрыл глаза и вытер окровавленный подбородок, еще больше испачкав рукава, голова его убаюкивающе склонилась набок, и он молчал, не обращая внимания на ее присутствие. — Что с тобой случилось? — ей нужно было, чтобы он объяснил. Может быть, он просто попал в какую-то нелепую аварию, а она зря беспокоится о нем. — Я упал в ванну с клюквенным соком. Как ты думаешь, что случилось? — Похоже, тебя избили. И я думаю, что у тебя сломан нос, мы должны пойти к Помфри. Ты можешь идти? — Я знаю, что у меня сломан нос, — он подчеркивает это слово таким тоном, что на самом деле морщится от боли. Хорошо. Это вселенная наказывает его за то, что он был таким раздражительным мерзавцем, когда она изо всех сил старалась помочь ему, — не тащи меня к Помфри. На самом деле, оставь меня в покое и никому не говори об этом, — продолжил он через секунду резким тоном, который, Гермиона была уверена, он использовал все время со своими домовыми эльфами в Поместье. А потом, тихо пробормотав, добавил: — Дай мне секунду, и я вернусь в подземелья позже. Мои окровавленные ноги просто убивают меня. Он использовал свои руки, чтобы приподняться и опереться спиной о стену, и от внимания Гермионы не ускользнуло, что его ноги продолжали небрежно валяться на полу. Она предположила, что ему, вероятно, слишком больно, чтобы идти, и тот факт, что он уклонился от ответа на ее вопрос, подтвердил это. — Я не могу оставить тебя в таком состоянии, Малфой! — она зашипела на него, уперев руки в бока, глубоко раздосадованная тем, что он продолжал сидеть с закрытыми глазами. Впрочем, это была не совсем правда. Она могла оставить его в таком состоянии. Вернуться в свое общежитие и забыть, что она когда-либо видела его таким. На самом деле, какая-то довольно существенная часть ее постоянно предлагала уйти и притвориться, что она ничего не видит. Это была та часть, которая постоянно напоминала о роли его и его семьи в войне и смерти Дамблдора, а также мучениях, которые он причинил в прошлом. Та же часть также постоянно указывала на то, что у парня была темная метка на руке, которая практически кричала вслух, что он думает о ее наследии и крови. Но в этот момент Малфой выглядел таким уязвимым и безобидным, что даже если он пытался компенсировать это, хмурясь и огрызаясь на нее, она не могла просто полностью игнорировать его. Ее глупый альтруизм просто не позволял ей уйти. — Я никому не скажу, но, по крайней мере, позволь мне попытаться вылечить твой нос, — пробормотала она, придвигаясь ближе к нему, несмотря на его протесты, — здесь так много крови, неудивительно, что ты вырубился раньше! — Осторожнее, Грейнджер. Похоже, тебе будет не все равно, если я умру, — мрачно усмехнулся он, все еще не открывая глаз и не осознавая, насколько обиженной и расстроенной выглядела шатенка. Были вспышки ее предыдущего кошмара, и она почувствовала желание заплакать, но ее нежелания казаться слабой в присутствии Малфоя было достаточно, чтобы проглотить комок в горле. — Мне было бы не все равно, — этот идиот не заслуживал ее сочувствия, но она все равно сказала ему правду. — Слишком много людей погибло на войне. Кровопролития и так было достаточно, не думаешь? Последовала многозначительная пауза, и Гермионе пришлось дважды проверить его дыхание, чтобы убедиться, что он снова не потерял сознание, но затем он снова начал тихо бормотать. — Не важно, что я думаю. Я был на той стороне, которая проиграла, — он изо всех сил попытался пожать плечами, но это выглядело как странный спазм. — Как бы то ни было, твои друзья не согласны с тобой, Грейнджер. И они думают, что у меня еще много крови, чтобы пролить ее. — Сейчас я вылечу твой нос, — быстро сменила она тему, стараясь не зацикливаться на его словах. Для собственного спокойствия она решила, что лучше не выяснять, кто это с ним сделал. Если только она не была готова сражаться за честь Малфоя (а она не была), она мало что могла сделать с той информацией, которую получила бы. Оно того не стоило, во всяком случае, пока. — А потом ты уйдешь? — спросил он, хмыкнув и слегка дернув уголком губ. Не отвечая ему и не давая никаких дальнейших предупреждений, Гермиона исправила его нос опытным эпискеем, заживив для верности разбитую губу и ушибленный глаз. И к его чести, она поняла, что этот легкий визг был скорее от удивления, чем от настоящей боли. Она не могла не заметить большой разницы между этим трезвым Малфоем и плаксивым мальчишкой, каким он был, когда получил царапину и удар на третьем курсе. После минутного тщательного обдумывания она также очистила его лицо от крови, хотя и решила оставить его рубашку все еще запачканной, так как в конце концов они не были друзьями и ей было все равно, что он ходит в своей одежде, как на месте убийства. Он даже не потрудился поблагодарить за исцеляющие чары, и, судя по тому, как он все еще хмурился и отказывался открывать глаза, она знала, что он никогда не признает ее усилий помочь. Тем не менее, ее кровоточащее сердце все еще пело о сострадании и прощении (две вещи, в которые она начинает верить, это то что Малфой действительно не заслуживал, если и дальше собирается продолжать вести себя как придурок), и она хорошо знала, что он не присутствовал ни на одной трапезе в Большом зале, если подумать, то в последнее время стол Слизерина был, безусловно, самым пустым из всех факультетов, и было болезненно очевидно, что Малфой не заботился о себе так, как должен. Сначала она подумала, что он просто избегает сплетен и приглушенных разговоров, которые, казалось, следовали за Малфоем, куда бы он ни шел. Но теперь, когда девушка увидела его в таком состоянии, она не могла не задаться вопросом, может быть, он не ел, потому что чувствовал угрозу. — Оставайся здесь, я принесу тебе поесть, — вздохнула она, решив, что если она уже начала заботиться о нем, то может пойти до конца. — Милый Салазар, с каких это пор ты превратилась в ворчливую бабушку? — рявкнул Малфой со смехом, не обращая внимания на ее размышления. — Я все равно собиралась на кухню, — солгала она, вставая со своего места. — Это не проблема. — Так вот почему Уизел так любит тебя? — в его голосе прозвучала странная горечь, и он пробормотал так тихо, что, казалось, не хотел, чтобы она это услышала. — На самом деле нетрудно понять, за что он тебя любит. Меня совершенно сбивает с толку другое. Она развернулась и практически побежала на кухню, чтобы просто пойти за едой и остановить себя от раздражения (особенно учитывая, что Малфой, вероятно, дразнил ее нарочно).

***

— О, ты все еще здесь! — она была искренне удивлена, увидев, что он все еще сидит на том же месте. В руках у нее были обещанные еда и чай, но она была уверена, что мужчина убежал бы от нее как можно скорее, чтобы избавиться от нее. Возможно, он был ранен сильнее, чем она думала вначале. В конце концов, он был здесь не потому, что ему нравилось ее общество, в этом она была уверена на сто процентов. — Я просто устал, — вздохнул он с закрытыми глазами, немного выпрямившись и прислонившись к стене, — кажется, ты тоже заснула. Тебе потребовалась целая вечность, чтобы вернуться. — Я принесла еду! — ей удалось изобразить легкую улыбку, когда волшебник, казалось, оживился при виде множества бутербродов, яблок и теплого чая, которые она прихватила с кухни. — Поразительно, — похвалил он ее, откусывая от сандвича с индейкой, и Гермионе захотелось поправить свои волосы под его невольным комплиментом. — Особенно если учесть, что это ты их сделала. — Откуда ты это знаешь? — Потому что ты Гермиона Грейнджер, — воскликнул он, пытаясь поднять руки, чтобы усилить драматический эффект, но в результате шутки поморщился и выругался от боли. Тем не менее, добавил он с дразнящим тоном, — пропади пропадом мысль о том, чтобы доставлять неудобства эльфам простыми заданиями, которые они все равно с удовольствием выполняют. — Это самое близкое к комплименту, что я когда-либо получу от тебя, не так ли? — Ты самая Умная Ведьма нашего Века! — А ты мерзавец, — ответила она с той же насмешливой интонацией и легкой улыбкой, хватая один из своих бутербродов и устраиваясь рядом с ним. Если его и беспокоило ее присутствие, он не показывал этого, просто продолжал есть и пить свой чай в уютной тишине, теперь окутавшей воздух между ними. Теперь, когда они больше не издевались друг над другом, Гермиона воспользовалась мирной атмосферой, чтобы посмотреть на Малфоя поближе. Этот человек, возможно, был мерзавцем в прошлом, но только дурак не смог бы признать, как хорошо он выглядел сейчас. — Должна быть причина, по которой ты до сих пор не оставила меня в покое. Даже самый добрый человек в мире не стал бы мириться с такими, как я, по чистой доброте своего сердца. — Откуда ты знаешь? — в ее голосе послышались дразнящие нотки. — Не похоже, чтобы ты знал добрых людей. Он некоторое время не отвечал, вместо этого поднял голову и, прищурившись, уставился в потолок, словно обдумывая глубоко скрытый смысл ее слов. Через секунду он, казалось, пришел к какому-то выводу, издав кривой смешок. — Ты считаешь меня очаровательным, — это было утверждение, а не вопрос. — Вот почему ты все еще здесь. Это довольно мило, если подумать. И Гермиона ощетинилась от возмущения этим нелепым эгоистичным предположением. Почему он думает, что сломленный парень это очаровательно? Почему она вообще думает о Малфое? И почему, черт возьми, он думает, что это мило? — Ты очарована моими ошибками, — пояснил он, вероятно, потому, что что-то в ее взгляде выдало ее мысли. Или, может быть, слухи о том, что он отличный легилимент, были в конце концов правдой. Несмотря на это, он продолжал говорить с аналитическим тоном в голосе. — Для тебя я всего лишь беспомощный мальчишка, у которого не было другого выбора, кроме как присоединиться к темной стороне. А теперь ты хочешь посмотреть, что я буду делать теперь, когда рядом нет моего отца, который бы указывал мне, что делать. Это мило, потому что, несмотря ни на что, ты все еще пытаешься увидеть хорошее в худших типах людей. — Конечно же нет! — О, пожалуйста. Постарайся хоть раз в жизни быть честной сама с собой, Грейнджер. — Ну, разве это не так? Может, ты и принял метку добровольно, но любой, у кого есть глаза и работающий мозг, мог бы увидеть, как сильно ты страдал на шестом курсе, Малфой! — И все же не имеет значения, что я чувствую и что чувствовал тогда. Война все еще случалась, и я все еще был Пожирателем Смерти, — она была бы оскорблена тем, как он выплевывал слова, если бы они не звучали так… устало и смиренно. Как часто Малфой слышал их от людей, которые его мучают? — Исходя из твоих слов тебя нужно просто избить до полусмерти и оставить умирать? Ты считаешь, что все грехи твоей семьи будут искуплены смертью? — Значит, мне следует отомстить твоим друзьям-гриффиндорцам, когда я увижу их в следующий раз? Или проклятия круциатуса будет достаточно? — он внезапно хмыкнул, разрушая их небольшое вежливое общение той старой насмешкой в его взгляде, которая напомнила ей, с кем она разговаривает, — на самом деле, ты бы, наверное, хотела, чтобы я сделал что-то подобное. Азкабан сослужит мне хорошую службу, как ты думаешь? Нет. Это не пойдет ему на пользу. Несмотря на все случившееся, она никогда не хотела, чтобы у Малфоя была несчастная жизнь. Она просто хотела, чтобы все оставили прошлое позади и продолжали жить своей жизнью. — Ты можешь поставить свою ногу на землю, не совершая никакого преступления, Малфой. — Легко так говорить, когда ты героиня войны. Кто в наши дни осмелится тронуть хоть один волосок на твоей голове? — Разве слизеринцы не честолюбивы? — Гермиона поджала губы и заметила, как он нахмурился. — конечно, ты хочешь быть чем-то большим, чем просто легкой добычей на всю оставшуюся жизнь. — Не принимай мое бездействие за пассивность, — прорычал он, хотя по-прежнему даже не смотрел на нее. — Я всего лишь терпеливый человек, Грейнджер. — Ты так в этом уверен? Из нас двоих только ты лежал в луже собственной крови. Как долго ты будешь «ждать», пока не станет слишком поздно? Если на тебя нападали с начала года, тебе следовало обратиться к МакГонагалл. Она не позволит этим нападкам остаться безнаказанными. Вместо ответа этот человек имел наглость смеяться над ней, смеяться над одной лишь мыслью, что он заслуживает справедливости. Что за придурок Его горький смешок действовал ей на нервы и вызывал мурашки по коже. Вот она лечит, кормит и пытается быть дружелюбной с человеком, который, безусловно, не заслуживал ее сочувствия, а он просто лежит на полу с закрытыми глазами и отвечает на ее доброту насмешкой и двусмысленными комплиментами. Гермиона вскинула руки, чтобы оттолкнуть его, чтобы он хотя бы открыл глаза, через секунду Малфой схватил ее за руки с неожиданной силой, притянул ближе к себе, так что их лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга. — Ты понятия не имеешь, с кем связалась, не так ли? — его дыхание ласкало ее губы, и она прекрасно понимала, что малейшего движения будет достаточно, чтобы они соприкоснулись. Гермиона чувствовала его крепкую хватку на своем запястье, и она могла распознать мощную магию, которая скрывалась под его пальцами. Искра чего-то яростного, готового вырваться наружу, но постоянно дремлющего внутри него. Было невероятно волнующе чувствовать его магию в своих венах. — Такая хорошенькая ведьма, как ты, не должна общаться с Пожирателем Смерти, понимаешь? Она затаила дыхание в ожидании (чего именно, она не была уверена). Теперь его серебряные глаза были широко открыты и смотрели на нее. Ее сердце бешено колотилось в груди, и она чувствовала, как жар подкрадывается к ее лицу, но запястье все еще болело, и внезапное ощущение, что ее сердцебиение синхронизируется с его, было слишком сильным для нее, чтобы справиться. — Пожалуйста, отпусти меня, — тихо прошептала она, и так же внезапно Малфой отпустил ее, не сказав ни слова. Ведьма воспользовалась случаем, чтобы отпрыгнуть от него на несколько футов, с опаской потирая теперь уже больное запястье и настороженно глядя на волшебника. На секунду его глаза засияли чем-то, что можно было истолковать как стыд или сожаление. — Прости, — пробормотал он почти неслышно. Но затем он снова посмотрел ей в глаза, поджав губы, и с большей уверенностью повторил, на этот раз полный значения, которое выходило за пределы его слов, — правда. Я прошу прощения. — За что? — Гермиона усмехнулась, избегая его взгляда и размышляя, не стоит ли ей просто убежать и забыть о нем, — за то, что почти остановил кровообращение на запястье и напугал меня до полусмерти… Или за то, что вступил в армию, которая хотела, чтобы такие люди, как я и мои родители, были мертвы? — И то и другое, я полагаю, — он покачал головой и с трудом поднялся, возвышаясь над ней, но держась на удобном расстоянии. — И за то, что в прошлом был полным придурком. И за то, что лгал тебе. Лгал? О чем он лгал? На ее безмолвный вопрос вскоре был дан ответ, когда он покачал головой и с трудом выпрямился, теперь возвышаясь над ней во весь рост, но держась на удобном расстоянии, чтобы она больше не чувствовала угрозы с его стороны. — Кажется, ты говорил, что не можешь встать? — она подняла бровь, глядя на парня, который теперь стоял на ногах, потягиваясь, как ленивый кот. Притворялся ли он, что не может ходить, чтобы поговорить с ней? — А как еще я мог бы убедить тебя принести мне еды? — он дразнил ее невинной улыбкой, хотя и не такой широкой, как раньше, — я рад, что ты не из тех, кто уходит от раненого, Грейнджер. — Ты все еще высокомерная задница. — А ты все еще самая невыносимая ведьма нашего века. Первоначальный адреналин и страх, которые она испытала несколько мгновений назад, улетучились после его извинений. Гермиона не была дурой, поэтому волна магии, которая прошла через нее, когда он схватил ее за запястье, обещала, что в Малфое было нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Ее взгляд метнулся к его губам, и она инстинктивно провела языком по своей нижней губе, когда ее предательский разум задумался о том, как ее губы будут чувствовать его. — Не думаю, что это хорошая идея, — тихо протянул он. — Может быть, как-нибудь в другой раз. Я же говорил тебе, что я человек терпеливый. Она фыркнула, пытаясь унять кровь, которая прилила к ее лицу с момента их первого контакта. Черт побери, он действительно был легилименом, и он просто видел, как она фантазировала, целуя его. Как унизительно, — перестань читать мои мысли! — Ничего не могу поделать. Ты как открытая книга, и мне очень интересна твоя история. Она подумала о том, каким нелепым и странным было все это общение, и ей пришлось сжать губы, чтобы не улыбнуться, представив себе реакцию Джинни на эту возмутительную (прямо-таки скандальную) встречу. Но тем не менее, ее ночь не была полностью неприятной, и, как ни удивительно, Малфой смог заставить ее забыть кошмары и первоначальную причину, по которой она проснулась, даже лучше, чем любая книга по трансфигурации. На секунду она задумалась, стоит ли благодарить его за невольную помощь, но в конце концов отказалась, учитывая, что он не поблагодарил ее за другие вещи, которые она сделала для него. — Грейнджер! — он позвал ее в последний раз, и она обернулась, чтобы посмотреть на него, коротко кивнув с искренней улыбкой, как будто читая ее мысли, — Спасибо. За все. Она снова посмотрела на волшебника, в ее голове уже возникали тысячи предположений и мыслей относительно Малфоя и возможности его будущего искупления. Поэтому, точно так же кивнув, она мягко отстранилась от него. — Пожалуйста, позаботься о себе, Малфой. Увидимся утром. — А я буду ждать.