Увидимся в Аду

— Я не хочу домой.       В ответ на лепетания Аластора в полудреме Вокс цокнул языком и покрепче перехватил его руку. Тащить на себе взрослого мужчину было нелегко, тащить его пьяного и шатающегося — сложно, а тащить вдобавок его сомнительные выигрыши… еще немного, и он был готов просто скинуть с себя это не умолкающее бремя. — Заткнись, ты должен вернуться до рассвета, иначе твою пьяную рожу могут узнать прохожие, — прошипел он, искренне не понимая, почему они просто не могли вызвать такси.       «Потому что умудрились спустить все деньги на выпивку». — Ну и плевать, — Аластор громко хохотнул. Они шли по темным улицам, но небо было близко к рассвету, а потому пришлось ускорить шаг. — Поверь, тебе не будет плевать, когда протрезвеешь.       Вокс не посчитал, сколько в итоге они выпили, но точно помнил, что купюры у бармена в конечном итоге посыпались на пол, а стол от количества стаканов жалобно прогнулся. — Я хочу вернуться, — настойчиво протянул Аластор, выпрямившись и широко улыбнувшись. — Как удивительно веселиться, когда никто не знает, кто ты такой! Такая легкость и свобода! Интересно, эти люди, что, газет, не читают? — Люди в таких заведениях в принципе не читают, — сообщил мужчина и шикнул, так как чужой звонкий смех мог запросто разбудить пол района. Но Аластор его не слушал, качаясь и делясь своим энтузиазмом. — Мимзи столько раз звала меня в speakeasy, а я все отнекивался. Если бы знал, как это здорово — иметь свободу действий — когда плевать, кто и что о тебе подумает! — верещал он с такой одухотворенностью и возбуждением, словно в нем говорил не только алкоголь. — Ай, не так резко! — Вокс зажмурился, когда Аластор в порыве радости навалился на него так, что боль прострелила до плеча. — Слушай, я рад, что тебе было весело, но давай ты будешь идти спокойно и сними уже эту хрень. Где ты вообще ее достал?       Он отпустил чужую руку, снял с головы фуражку и отшвырнул ее в ближайший мусорный бак. Аластор попробовал походить сам, и у него неплохо получилось, хотя походка все равно была шаткая, а траектория непредсказуемая. — Выиграл в покер вместе с вином. Оказывается, я неплохо играю! — бахвалился он, двинувшись далеко вперед. — Интересно, сколько еще в жизни я упускаю? Сколько внутренних талантов в себе не открыл?       «Да тебе жизни не хватит, чтобы пустить в ход все то, в чем ты хорош», — хотел было заметить Вокс, но не стал подкидывать дрова в костер пылающего самомнения.       Когда они дошли до дома, осталось самое сложное — подняться по ступенькам и засунуть ключ в скважину. С первым делом Вокс справился бы лучше, если бы кое-кто вместо болтовни нормально бы двигался, а со вторым ему понадобилось минуты две. После чего они, наконец, зашли в дом и, даже не думая о том, чтобы подняться наверх, Вокс скинул «ношу» на свою кровать, а сам от усталости плюхнулся возле нее.       Голова сильно закружилась и казалась наполненной цементом. Он повернул ее и увидел, что Аластор с большой охотой начал погружаться в сон: глаза были прикрыты, голова и тело повернуты вбок, а улыбка постепенно гасла. — Аластор, — прошептал Вокс, прислонившись к стене, в ответ он получил сонное мычание. — С прошедшим днем рождения. — Благодарю, — тихо пробормотал ведущий к удивлению мужчины, и тот с трудом сдержал себя, чтобы не смахнуть со лба упавшую челку. Он положил руку на кровать, а на нее устроил свой подбородок, зачарованно рассматривая спящее лицо. С губ тихо и нежно сорвалось: — Живи долго.       «И позволь жить другим»

***

      Пальцы — неугомонные и дрожащие — расстегнули сначала одну красную пуговицу, затем вторую, и все они беспечно упали на пол вместе с мятой рубашкой. Оголенная кожа — гладкая, шелковистая, отливающая светло-бронзовым оттенком — дурманила рассудок, и Вокс с головокружительным наваждением прижался к ней губами. Он провел языком вверх по длинной шее до границы волос, вырывая рванный вдох и тихое шипение.       Осторожный поцелуй под самым ухом обжигал губы, а ловкие пальцы, путающиеся в его волосах, сводили с ума каждым резким движением. Никакой боли — только сладостное ощущение момента. — Аластор, — шептал он, прикусывая мочку уха. — Ал… Аластор.       Его грудь словно пробило охотничьей стрелой, когда из другой вырвался сладозвучный стон. Не медля ни секунды, Вокс повернул раскрасневшееся лицо к себе и поцеловал мягкие, приоткрытые губы. — Со мной ты можешь снять маску, — в перерывах между поцелуями постанывал он, ловя резкий выдох в ответ на нетерпеливое поглаживание. — Можешь развлекаться сколько душе угодно. Можешь быть собой сколько угодно. Можешь делать все, что угодно. Можешь освободиться и отбросить нож.       Он замычал при очередном поцелуе, когда сильные, длинные пальцы сжали его волосы. Сквозь затуманенный взор ничего не было видно, но от этого ощущения становились только острее. И хотелось ловить каждый отрывок этого времени: глотать, вдыхать, вливать в себя все и без остатка. И стоило об этом подумать, как что-то вспыхнуло перед глазами точно молния.       Вокс дернулся назад и обнаружил, что вместо своей спальни он находился в каком-то пустом помещении, где стены были увешаны многочисленными — десятками, если не сотнями — мониторами. Сначала они были выключены, передавая лишь холодное, темное отражение, но потом включились с максимальной яркостью. Физиономия на них была довольной, наглой, ликующей, но что самое отвратное — знакомой. Один глаз крутился в намерении приворожить гипнозом, а из уголка губ стекала кровь.       И с такой же внезапностью, с какой включились экраны, его демоническая форма начала смеяться. Этот жестокий, леденящий душу смех раздавался со всех сторон. Вокс растеряно крутил головой в надежде найти место, куда можно было спрятаться от глаз демона. — Аластор! — позвал мужчина, но с ужасом обнаружил, что никого рядом не было. — Это ищешь? — донеслось из каждого уголка комнаты. Вокс поднял голову. Его грешная сущность отошла от камеры и стояла в полный рост, держа в руках человека: неподвижного, побелевшего, мертвого. — Прости, данные товары ужасно ненадежны: требуют постоянного ухода, быстро изнашиваются и в конце концов ломаются без возможности на восстановление. Но знаешь… у них ведь есть обновленные версии: лучше, мощнее, с пожизненной гарантией!       Вокс поднялся на ноги, не зная, что делать, как поступить, как реагировать. Он застыл на месте, пронзаемый злобной ухмылкой. — Так почему бы тебе… — заговорщически проговорил грешник, заставляя тело в своих руках истлеть и превратиться в пепел, после чего протянул вперед, сквозь экран, ладонь, — …не заключить настоящую сделку?

***

— Пошел нахуй!       Он не узнал собственный агрессивно-испуганный голос, когда открыл глаза. — Пожалуй, обойдусь, — донесся спокойный, театрально-елейный тон. Вокс моргнул несколько раз и поднял глаза, после чего облегченно выдохнул.       Живой.       Просто сон. — Ты меня разбудил? — спросил он, чувствуя, что его щека горела. Видимо, Аластор зарядил ему затрещину. — Ты выстанывал мое имя, — скривившись от отвращения, осведомил тот. — У меня было два варианта: заставить тебя проснуться или заставить тебя уснуть навеки. Радуйся, что я выбрал первый.       Вокс поднялся на ноги и чудом удержался на них, приветствуя запоздалое похмелье. Головная боль, сухость во рту, желание удавиться — весь набор, а еще очень некстати присутствовал утренний стояк, который явно не мог скрыться от чужого осуждения. Что же, в таком случае Вокс действительно должен был радоваться. — Сколько сейчас времени? — спросил он в намерении перевести тему и прийти в себя после яркого сновидения. — Уже четыре, — заломив руки за спину, деловито осведомил Аластор. — Я жду гостей из церкви, поэтому будь добр, приведи себя в порядок и приходи на кухню.       Вокс с удивлением отмечал, что Аластор был бодр, уравновешен и внешне выглядел столь же безупречно, сколь в любой другой день. Его воспаленный от похмелья мозг не мог до конца принять данный факт. — Не пойму. Вчера ты влил в себя, наверное, все городские запасы спиртного, но выглядишь отлично. — Это снаружи, — Аластор широко улыбнулся, но в этой улыбке отчетливо прослеживалась фальшь. — Поверь, внутри меня все воет и бьется в агонии.       С этими словами он покинул комнату, а Вокс остался со сладко-горьким послевкусием своего сна. Сладостью отзывались налившаяся кровью плоть и блаженные воспоминания. А горечь возникала при мыслях об очередной смерти Аластора.       И почему в его снах тот постоянно умирает?       И почему все его видения ведут себя как последние мудозвоны?       Вокс глубоко вздохнул и пошел в душ освежиться. Раздевшись, он заметил, что рана на руке стала выглядеть намного лучше. Это радовало, ведь пользоваться одной рукой ему порядком надоело.       Холодная вода помогла упорядочить мысли, но против похмелья была бессильна. С мокрой и раскалывающей головой мужчина вошел на кухню, где стоял запах мяса и варенных овощей. — Я приготовил цыпленка, а бульон — отличное средство от похмелья, — вместо приглашения заверил Аластор, развязав фартук. Вокс его мнения не разделял, ведь от одного запаха еды его воротило. — Знаю средство получше, — заверил он и принес вино, разлив его по бокалам. — Это откуда? — Аластор поморщился от вкуса. — Хах, ну и дрянь. — Ты не помнишь? Сам же выиграл в покер, — сказал Вокс и тоже продегустировал напиток. Что же, он пробовал и хуже. — Честно говоря, я помню все обрывками, — нехотя признался Аластор и отвел взгляд. — Раньше такого не было.       Они сели за стол в то время, как за окном тихонько постукивали капли начинающегося дождя. — Старость — не радость, — усмехнулся Вокс, подперев щеку рукой. — Надеюсь, ты не забыл большую часть вечера. Ведь тогда ты был таким веселым, жизнерадостным, а не строил из себя паиньку как сейчас, — он шире улыбнулся, заметив складку между бровями. — Помнишь, как та танцовщица пыталась тебя поцеловать?       Мужчина вздрогнул, словно ему за шиворот закинули кубики льда. Его физиономия скривилась, демонстрируя искреннее отвращение. — Предпочту вычеркнуть этот эпизод из памяти. — А как довел того мужика до слез, выиграв у него последние деньги? — увлеченно продолжал Вокс, вспоминая звонкий смех друга. — Хотя было забавнее, когда ты на его глазах выкинул их потом на танцпол. — Если ты был в тот момент в твердой памяти, мог бы и остановить меня, — укоризненно заметил мужчина. — Нам бы не пришлось добираться до дома на своих двоих. — А помнишь… — Вокс расплылся в мечтательной улыбке, вспоминая отрывки того вечера: недоуменный, хмельной взгляд, выгнутую спину, влажную от пота шею, — …как ты вскрыл замок, чтобы увидеть…       Вокс замолк, потому что в его горло изнутри уперлось что-то твердое и металическое. Ложка, кажется. Он моментально отклонил голову и расслабил глотку. Чужое замешательство было встречено нахальным блеском в глазах.       Сжав изящные кисти, которые удерживали конец столового прибора, Вокс потянул их от себя. Черпало ловко выскользнуло из его рта, оставляя за собой тонкую нить слюны. — Хорошая попытка, — он провел языком по влажным, изогнутым в наглой ухмылке губам. — Но я могу заглотить и больше.       Глаз Аластора пару раз дернулся, а рука была грубо вырвана из хватки. Он поднялся на ноги и с важным видом поспешил покинуть кухню, Вокс пошел следом. — Не поужинаешь? — спросил он с притворной заботой. — Пропал аппетит, — отрезал мужчина. Со стола в гостиной он стянул газету и сел в кресло, показывая, что намеревается уйти в чтение. Но Вокс встал за спинкой кресла и уперся об нее рукой, нависая над макушкой торчащих каштановых волос. — Только не говори, что не помнишь. Лично для меня тот момент был самым фееричным, ярким и трепетным в этой жизни. Музыка, танцы и ты в моих объятиях…       Аластор резко захлопнул газету и сделал долгий, глубокий вдох. — Видимо, ситуацию надо прояснить, — отчеканил он ровным, охрипшим от раздражения тоном. — Меня тошнило, а ты занял ванную комнату. Это единственная, повторюсь, единственная причина, почему мне пришлось заняться взломом.       Вокс не сдержал победной улыбки. Он видел то, что видел, а реакция Аластора лишь подтверждала искренность его поведения в тот вечер. — Правда? — пересев на локотник кресла, он попытался изобразить разочарование, но улыбка мешала. — Что-то не помню, чтобы тебя тянуло блевать в клубе и после клуба — тоже.       Аластор повернул в его сторону голову, обжигая дерзким, вызывающим взглядом. — Меня тянет блевать прямо сейчас, — заявил он с нарастающим раздражением. Его глаза были чертовски горящими, точно могли выжечь сердце дотла. — Ты мне снился сегодня, — признался мужчина, и его игривая ухмылка была встречена нахмуренными бровями и дрогнувшими уголками губ. — Хочешь знать в каком контексте? — Воздержусь, — сухо ответил ведущий, чуть отклоняясь назад. — Чего ты хочешь? — Мне нужно произнести это вслух? — усмехнулся Вокс. — Если есть намерение умереть, — пообещал Аластор, и эти слова заставили его глаза заблестеть. Вокс не стал испытывать судьбу и поднял руки вверх в знак капитуляции. Но спустя минуту все же не выдержал и высказал интересующий его вопрос: — У тебя были женщины? Я имею в виду в постели, а не в холодильнике. — Спасибо за уточнение, — саркастично отозвался радиоведущий, помассировав свои виски. — Если отвечу, ты соизволишь отстать от меня?       Вокс быстро закивал, и Аластор, вздохнув, ответил, что да, были. Однако это лишь подстегнуло мужчину на новые вопросы. — А мужчины? — У меня суп кипит, — Аластор попытался подняться и сбежать от досаждающей беседы, но Вокс в один миг пересек попытку, усевшись на чужие колени и обрывая пути к побегу. — Ты его снял с плиты, — он обхватил ведущего за шею и услышал скрежет ногтей по обивке дивана. — Так были или нет?       Аластор некоторое время буравил его хмурым взглядом, точно представлял, как проделывал дыру в черепе. — Мужчины — невоспитанные скоты, с которыми говорить тошно, не то, что терпеть прикосновения, — прозвучало вместо ответа. И Вокс не знал, огорчаться ему или радоваться. — Меня это тоже касается? — он пытался выглядеть уязвленным и при этом чувствовал, как чужое терпение трещало по швам. Аластор внезапно достал маленький нож, и его острие кольнуло кожу под подбородком. — А тебя, друг мой, это касается в первую очередь, — с хищным оскалом проговорил мужчина. — Ты самый наглый, тщеславный и помпезный человек, которого мне не посчастливилось встретить. Ты просто квинтэссенция всего того, что я презираю в людях.       Он дышал урывками, точно сдерживал себя от того, чтобы повысить голос. Каждое слово сочилось ядом, но при этом нож не двигался, даже крови не пустил. — И все же я тебе нравлюсь, — произнес Вокс с апломбом. На секунду карие глаза напротив распахнулись, но потом вернули себе сталь. — Громкое заявление. — Тогда могу сказать тише, — мужчина перехватил руку, державшую нож, и отвел ее в сторону, после чего наклонился над ухом, прошептав: — я тебе нравлюсь. Со мной ты чувствуешь себя легко и свободно. Ты сам об этом сказал после перестрелки в клубе. Тогда я не понял, что ты имел в виду, но теперь до меня дошло. По твоим же словам, после убийств ты чувствуешь осуждение. Но рядом со мной это чувство пропадает, поэтому тебе было легко, несмотря на убийство людей при свидетелях. Я для тебя как обезболивающее. — В таком случае, твоя цена — цена аспирина, — попытался поддеть Аластор, но Вокс покачал головой. — Вчера на своей шкуре я осознал, каково это — ощущать тревогу, вину, осуждение, и насколько ценен был момент, когда все это вмиг прекратилось, — он стянул очки с лица, которое застыло в выражении искреннего удивления. — Хочешь так будет всегда? Рядом со мной ты можешь быть открытым, честным, самим собой. Я подарю тебе эту возможность не прятаться за фальшью и обманом. Не нужно будет больше никому мстить, бояться порицания и скрываться от чужих глаз.       Он приблизился, опаляя своим дыханием дрожащую улыбку и смотря пристально, неотрывно. — Я всегда буду смотреть на тебя так, как ты того захочешь; делать все, что ты захочешь; быть тем, кем ты захочешь, — пообещал он нежным полушепотом, оставляя между их губами несколько жалких сантиметров. — Ни живые, ни мертвые, ни духи, а я один.       Рука прошлась по изгибу шеи, огладила слегка розоватые скулы, и большой палец замер возле подрагивающих ресниц. — Я избавлю тебя от участи становления демоном, если ты пожелаешь, — самозабвенно, почти отчаянно шептал Вокс. — Я понимаю тебя, понимаю, когда ты пересек эту черту. Тебе пришлось стать демоном не ради себя. Я тоже готов пойти по этому пути. Если ты захочешь, я готов погрязнуть в крови, стать кем угодно, чтобы ты мог позабыть об убийствах.       У него так колотилось сердце, что становилось трудно дышать: вскипевшая кровь пульсировала в теле, и мужчину захватило желание, неодолимое и безумное желание — поцеловать того, кому он шептал все эти высокопарные клятвы. Но стоило поддаться безрассудству, потерять на секунду голову, как голос вдали заставил их обоих обернуться.       Вокс не был примерным христианином, но примерно понимал, что открывшаяся сцена была явно не предназначена для глаз священнослужителей.