Срящ полуденный

      Сцепившись клубком на кошачий манер, Генрих с Жаном катались по догорающим остаткам того, что еще недавно было образцовым хозяйством. Хрустели стекла разбитой теплицы, пахли свежестью раздавленные огурцы, пока Жан, сжимая зубы на плече Генриха, лупил его задними лапами, а тот давил сверху, все ближе продвигая свои страшные челюсти прямо к его глазам.       Пока сверху на них не упала сеть. И не полилась какая-то пена. Разом расцепившись, они забились, пытаясь вырваться каждый по отдельности и запутываясь еще больше. Остатками разума Жан понимал, что надо бы притихнуть, но в тело проникла паника, от жгучих потеков хотелось вылезти из шкуры, он рванулся раз-другой, почувствовал, как еще больше натягивается сеть, и, наконец, рухнул, как парализованный, прижимаясь к земле. Рядом метался и кружился воющий Генрих.       Свет в глазах померк, и снова очнулся Жан под отборную немецкую брань. И в первый момент перепутал время и место, взвыл от ужаса, рванулся, и обнаружил себя сидящим уже в человеческом виде.       Жан сорвал с лица маску и, задыхаясь, стал оглядываться, ища глазами Кривича. Рядом продолжал браниться, мешая русский и немецкий, Генрих, с которого срезали одежду. — Ведите себя прилично, Виттенбург! — наконец прикрикнула на него какая-то женщина, — что вы бранитесь, как портовый грузчик?!       Жан попытался встать на ноги, но ему надавили на плечи. — Надел маску обратно! — рявкнула на него какая-то баба. «Ольговы», — подумал Жан, оседая, и с надеждой поискал среди них Аглаю, благо тетки уже поснимали противогазы и капюшоны и теперь ходили, разматывая ленту оцепления, заливая пеной очаги возгорания, добивая по углам и кустам еще трепыхающуюся мелочь…       В раскисшей грязи и ботве рядом с Жаном что-то зашевелилось, поползло, и Жан брезгливо отпихнул от себя лизуна. Тварь кто-то походя затоптал. — Мама! — Катюша, ты в порядке?! Екатерина Михайловна помогла снять одной из пришелиц баллоны огнемета с плеч, и они обнялись. — Все хорошо, мамочка, я в подвале отсиделась. Там китаец, не знаешь, где переводчик? — Ой, Катюш, у старших спроси… Женщины снова обнялись, и Катя шепнула что-то маме на ухо. — Кривичевская, оборудование не разбрасываем, в арсенал сразу! — бросила одна из женщин на ходу. — Катюш, не трогай, он тяжелый! — И все же они вдвоем подняли огнемет и понесли к грузовику, куда уже паковали «спецсредства».       Глеб с крыльца обозревал, во что превратились его сад и огород, почесывая в затылке. Кот терся у его ног.       Жан, воспользовавшись тем, что его опекунши отвлеклись на возмущенного Генриха, подхватил баллон, к которому крепилась его маска, и, кутаясь в термоодеяло, пошел на поиски Кривича. Впрочем, это было не сложно: Жан услышал вой, пошел на него и безошибочно вышел к поверженному деду.       Тот корчился на земле, накрытый сетью, трое ольговых толпились вокруг, но при попытках приблизиться дед рычал и бросался. — Святослав Вернидубович, лежите спокойно, мы снимем с вас сеть и окажем помощь… У одной из женщин была в руках палка с рогатиной и петлей на конце, как для ловли бродячих собак — только гораздо больше.       Жан оттолкнул ее и рухнул рядом с дедом на колени, снимая маску. — Дед! — он постарался выпутать голову наполовину обратившегося Кривича, — дед, не рвись… Это я, Жан… Подыши, вот! Дыши в маску! — лоскутьями рукава Жан вытер с его лица пену и рвоту, — дыши…       Кривич рычал, мотал башкой, но потом все же дался надеть на себя маску. — Вот так… Вот так… — без маски Жана самого стал одолевать кашель, и он то и дело сплевывал пенистую мокроту. — Вы нас что, фосгеном траванули?! — Какой фосген, у него латентный период четыре часа, — фыркнула одна из женщин, — Придержите его, мы сеть снимем. И он для людей опасен. — Кривич для людей не опасен! — огрызнулся Жан. — Фосген. — Ну да, — согласился Жан.       Принесли вторую маску, и Жан теперь сидел рядом с дедом, гладя его и удерживая, пока ему обработали обгоревшее крыло и другие ожоги каким-то спреем, обернули в атравматичную пленку и закрепили пластырем. — Пусть так подержит несколько дней, не вскрывая и не обращая, пока эпителизация не начнется…       Жан покивал. — Давайте его уже в машину, — к ним подошел Генрих в одних трусах и резиновых шлепках. Жан злорадно отметил, что грудь и живот у него закрыты пластырными повязками, а на лысине блестят свежие царапины. — Не поеду никуда, — прохрипел Кривич, отнимая от лица маску, — нет у вас таких прав! — Прав нет, а возможности есть, — бросил Генрих. Кривич сорвал маску и ответил ему отборным матом, хрипя и отплевываясь. — Дед, не ругайся… Тут же женщины! Генрих, погоди! Зачем его куда-то везти?! — воскликнул Жан. — Генрих Адамович! Ответьте, пожалуйста, на звонок! — к ним пробивалась дама с телефоном наперевес. — Я немного занят, — огрызнулся Генрих. — Отвлекитесь, с вами хочет поговорить княгиня…       Генрих подобрался, подтянул трусы, взял телефон и отошел в сторонку. Жан накрыл Кривича своим термоодеялом, затянул у него на голове ремень маски. — Тихо, дедуль, тихо… Пожалуйста, дедуль… не сопротивляйся… Кривич сидел, сгорбившись, хрипло дышал и молча глотал слезы, оглядываясь. — Дедуль… у тебя же Костик остался. У него дочь. Не останешься ты без Бредихиных… — Лешака сожгли… Зюзю… жабалок всех! — бормотал дед.       Меж тем пара женщин в комбиках вела под руки в дом некоего мужчину профессорского вида, бормочущего себе под нос «Боже мой, Боже мой» и прижимающего к лицу платок.       Генрих, слегка отстраняя трубку от уха, кивал и потирал шею. — Кривичев! Подите сюда, перевяжем и обработаем! Кривичев! Жан-Клод! К вам обращаюсь! — А? Я Дешам… — очнулся Жан. — Не ходи, Жанчик не ходи, — забормотал дед, цепляясь за его руку. - Не давайся им... — Дешамом будешь, когда деда загрызешь, — хмыкнула ольгова. — На обработку, быстро, а то не только шкура, но и кожа будет клоками еще месяц лезть! — Тогда деда тоже надо… — А он кусаться не будет? Только если сам придержишь! — Вон, дед, тебя за крокодила держат, — буркнул Жан. — Пойдем. Пойдем… — Ох, Жанчик… — простонал Кривич. - Не надо мне уже ничего! — Ну пойдем, дедуль… С уговорами все-таки удалось повести деда к медицинской машине. — Давай, дедуль, давай. Надо с нас химию смыть… Что это за состав вообще? Он всасывается? — Кожно-нарывной. Адсорбция небольшая… Вперед! Может, на него надеть сначала… — ольгова помахала какой-то ременной сбруей. — Не надо, — оскалился Жан, — мы не звери! Слова понимаем… Зачем вы так вообще, — говорил он, пока их с дедом поливали у дезинфекционно-душевой установки. — Ни хрена себе вы тут развернулись… Прям целая часть РХБЗ… -- Д-РХБЗ. Таких даже у «восьмушек» нет. Ну так а вызывали-то на боевое применение чумных бацилл, — хмыкнула омывающая деда из шланга женщина. — Так, одежду снимаем полностью, и вон туда опрыскаться!       Сдавшие оружие ольговы тоже подходили на обработку, снимали защитные костюмы, поглядывали на них с дедом, но молча. Жан тоже посматривал в их сторону, опасаясь и в то же время надеясь заметить Аглаю… ну или Полину. — Он что-то кроме крови как, пьет? — У него имя есть. Кривич Святослав Вернидубович. Да, пьет. А что? — Жан взял два сложенных хлопковых комбинезона, отвернувшись, влез в один сам, и усадив деда на ступеньку грузовика ДДУ, принялся одевать его. — Чая хотела вам с сахаром предложить, — хмыкнула ольгова. — Здорово. Покрепче, если можно. Напугали деда до отключки, крыло сожгли… Дед, больно? Нет? Осторожно! Есть чем для крыла прорезь сделать? Хорошо бы еще тапки… — Душа болит, Жанчик, — прохрипел дед Слава, глядя перед собой пустыми глазами. — Попей чайку. Вот так… — Жан вздохнул, вручил ему колпачок от термоса со сладким чаем, приобнял за плечи, устраиваясь на ступеньке рядом.