Срящ полуденный

      Подвал опустел. Жан остался наедине с Екатериной Михайловной. — Не хотите прилечь, Жан-Клод? — первой нарушила неловкое молчание она. — Вам сегодня изрядно досталось.       Жан поднял на нее глаза. — Спасибо, — кивнул он. — Наверное. Чуть позже. На самом деле, ничего особенного… Но… Все равно, спасибо, хотя… Екатерина Михайловна, — выдохнул он, решившись. — Я бы очень хотел всё же поговорить с Полиной… Евгеньевной. С вашей мамой. Если вы можете поспособствовать… Понимаю, — Жан поднял руки, — понимаю ваши возражения! Но… А вдруг больше не случится такого шанса?! Мы так и не объяснились… Поверьте, я не за себя беспокоюсь! Не только за себя. Полине… возможно, ей тоже станет… проще. Если уйдет недосказанность… Мы… Не думайте, Екатерина Михайловна… Со стороны это, наверное, выглядит ужасно. Я и перед вами виноват, вся цепь событий, приведшая к обращению вашей матери, развернулась из-за меня. Для вас это наверняка было шоком, трагедией. Прошу прощения. И если хоть чем-то могу облегчить для вас последствия… — Хотите загладить вину? Тогда не ищите с ней встречи! Просто напишите маме, и все. Расставьте все точки над «i». Адрес у вас есть. — Но это письмо будут читать! Все, кому не лень! Получится ведь… формальность какая-то! — Вот и хорошо. Это совершенно не помешает заверить ее в том, что вы не держите на нее зла за тот дурацкий приворот. Вы ведь не считаете, что она во всем виновата, правда? — Нет, конечно! Я знаю, вы считаете, мне нечего ей дать. Это правда. Но… — Жан выдохнул сквозь стиснутые зубы. На самом деле, он не знал, что возразить. — Сжальтесь, — наконец, просто сказал он.       Екатерина Михайловна помолчала. — Нет. Жан покивал. — Понимаю. Действительно. Что, кроме презрения, он может вызвать у этой женщины? Само собой, она старается уберечь мать от бессмысленных волнений. — Хорошо, я напишу, как вы сказали, — выдохнул Жан. — Я не хочу быть жестокой к вам… — всё же не выдержала Катя. — Обычно после такого предупреждения следует какой-нибудь сокрушительный удар, — криво ухмыльнулся Жан. — Нет, правда. Вы не заслуживаете жестокого обращения. Но просто мама сейчас в очень сложном положении. Поверьте, ваше неожиданное появление… может снова разрушить ее жизнь. С таким трудом выстроенную. Ей и так тяжело. Я старею… боюсь, она пытается выслужиться, заработать право меня обратить. Но я правда не хочу! Но постепенно становиться моложе дочери ужасно, конечно… Сначала мы были мамой и дочкой, потом выдавали себя за сестер, она была старшей, а я младшей, теперь наоборот, я старшая, а скоро снова станем мамой и дочкой, только уже наоборот. Я себя и впрямь иногда так и чувствую. Как будто действительно старше ее на двадцать лет… И я очень беспокоюсь, как она будет без меня! Понимаете, мой отец… — Да, конечно, вы наверняка были задеты, что ваша мать променяла его на упыря… — Ой, что за глупости! Мой отец был запойным алкашом, бившим мать смертным боем! Лучшее, что он для нас сделал — исчез в неизвестном направлении! Иначе мама никогда бы не решилась с ним порвать! Всё жалела его. Вот я… — Катя осеклась.       Жан криво усмехнулся. — Вот вы и думаете, что она нашла себе очередного алкоголика, вечно спасать его. А он еще и кровь ее пить будет в самом прямом смысле. А у нее карьера в ДРХБЗ! Да, понимаю. — Ничего вы не понимаете! Из-за вас она еще и с Аглаей Никифоровной поссорится, а без нее какая карьера?! Мама же Кривичевская! Обращена даже не Кривичем, а Кривичевой, которой даже ста лет нету! Да об нее и так все ноги вытирают! В грош не ставят! Даже при заступничестве Аглаи Никифоровны! А без нее что будет?! У нас жилье от ольговых… Мы и квартиры лишимся. Сразу меня с работы, допустим, не выгонят, людей-медсобов, да еще со специализацией по оккультной травме, немного. Но мне уже за пятьдесят! Сколько я еще проработаю?! Лет десять? А мама потом как? Ей еще за мной ухаживать… снова горшки выносить, с ложки кормить… А вам хоть и двести, и обращены Кривичем, но у вас даже жилья нет. Хотя бы в Смоленске. Живете с дедом… Вечный мальчик. А она еще спасать вас хочет! От Кривича! Вот уж… наивная. Не хочу я кончить жизнь у вас в коммуналке на кухне, на раскладушке, чтобы через меня по утрам мамина обратившая перешагивала… Скажете, что надо было замуж выходить — я в вас серебряную булавку воткну!       Жан помолчал. — У меня есть кое-какие деньги, — тихо сказал он. — Давайте я вам на первоначальный взнос одолжу. Ипотеку можно будет взять… — Вы серьезно думаете, что мы возьмем?! — возмутилась Катя. — Ну так ведь не чужие же. Кривичевы… — Да пошел ты! — Катя вылетела из подвала. Поднялся пару минут спустя наверх и Жан. — Слушай, Яш, тебя это не пугает, нет? Жан, бездумно стоявший на крыльце, оперевшись о перила, оглянулся на нервно затянувшегося сигаретой Глеба. — Пугает что? — Эти женщины. Военнослужащие, да? Они все… выглядят, как домохозяйки. Мамочки у песочницы. Эта, Аделаида, вылитая училка, литераторша какая-нибудь… и при этом огнеметы тяжеленные за плечами, весят, наверное, кило по пятьдесят, эти их… боевые повадки… Не вяжется. Не умещается в голове. Диссонанс… — Ну да это боевое крыло ольговых, они тренируются, живут, считай, в казарме, — неохотно отозвался Жан. — Тело у вампиров не меняется внешне, просто перерождаются мышцы, сила прибывает с возрастом. Я вот могу арматурину узлом завязать, а с виду ведь не скажешь. Но удовольствия от этого никакого, я тебе скажу… Я еще помню, как когда-то любил верхом ездить… Слезаешь с лошади, и такое во всем теле… даже не знаю как сказать… такая телесная радость! — А теперь что? — А теперь ничего… да и лошади нас боятся. Только специально обученные терпят. — У Кати. В смысле, Екатерины Михайловны, есть кто-то знакомый среди этих. — Да, — Жан кивнул и наконец посмотрел на Глеба. — Мама. Полина Евгеньевна. — Ты с ней тоже знаком? — С нее все и началось. Мы… Ну, в общем, дело прошлое. Её из-за меня обратили. — Ты так говоришь… Насильно? — Ну… не спрашивая. Да. В общем, насильно, конечно. — Черт! Не понимаю. В Москве за обращение платят нереальные деньги, и то, почти невозможно добиться, а тут, в Смоленске, заповедник! Почему об этом не знают?! Сюда бы ломанулись сотнями жаждущие бессмертия! — Угу. Кривич бы им показал бессмертие. У хранителей у всех поголовно артрит плечевого сустава бы случился, столько топором махать. Хороший бизнес, но, боюсь, схема недолго проработает: деньги взял — обратил — договор нарушил — под топор — обратил следующего. А пеплом можно грядки удобрять. Вампиры не бессмертны, просто не умирают от естественных причин. А за искусственными дело не станет… Дай закурить?! — Да, конечно… — Глеб торопливо протянул Жану пачку. — Вот я с вами снова и закурил. — Да уж, тут закуришь…