Палочки на изготовку

      Женщина пристально оглядела каждого из них, обращая особое внимание на Кавеха, так как она понятия не имела, кто он такой и что здесь делал. Аль-Хайтам никогда не приводил в дом друзей, а от любых вопросов по поводу школьных приятелей настойчиво отмахивался за отсутствием таковых и элементарного интереса к налаживанию взаимоотношений, ведь потерять свое место на лучшем факультете можно было очень быстро. Не было причин знакомиться слишком тесно, все-таки в любой момент на месте этого человека может оказаться кто-то еще. Бесконечный круг бессмысленных вежливых разговоров, искренней зависти и стресса из-за усердной учебы, порождающей конфликтные ситуации и ссоры. Женщина знала многое о своем внуке, о его школе, но его новый знакомый оказался для нее настоящим сюрпризом.       Кавех растерянно бегал глазами по полу и сжимал руки за спиной, впивая ногтями в свои запястья, на которых точно останутся розовые полосы. Бабушка Аль-Хайтама прямо перед ним, смотрит на него острым взглядом из-под стекол прямоугольных очков, изучает, явно пытается понять, кто он и почему минутой ранее так странно и, можно сказать, откровенно обнимал ее внука.       Собрав волю в кулак, Кавех неуверенно начал разговор, прерывая странную и немного давящую тишину:       — Извините, что я пришел вот так… мне очень жаль, что напугал вас и заставил думать, что с вашим домом что-то случилось.       Аль-Хайтам не считал его слова слишком правильными, поэтому сразу же вмешался.       — Это была моя идея. Если бы ты не пришла сюда, то я бы все равно отправил письмо позже, чтобы не волновалась, когда узнаешь, что кто-то приходил. Это моя вина, прости меня за эту глупость.       Бабушка поправила очки на переносице и со вздохом сунула палочку куда-то во внутренний карман своего костюма, который, казалось, был больше нее на пару размеров и придавал худосочной фигуре больше мужественности, а не женственности. Если бы не броская помада и каблуки, то можно было бы ошибочно подумать, что что-то такое ей чуждо.       — Все понятно. Ну что ж… Вы оба знаете, что по школьным правилам вам запрещено перемещаться куда-то во время учебного года прямо из замка?       — Да, — ответили в один голос, глядя под ноги.       — Хорошо. Мне придется придумать какое-то объяснение, чтобы вас не наказывали директора и не поднимать переполох.       — Я понесу ответственность, если нужно, — вмешался Хайтам, поднимая глаза на женщину, демонстрируя серьезность своего заявления.       — Как скажешь, я обязательно придумаю, как тебя наказать позже, а пока почему бы не предложить твоему гостю какую-нибудь курточку?       Хайтам обернулся к Кавеху, вставшему на шаг позади него и только сейчас он заметил, как сильно тот был смущен своим положением. Ему даже в школе было не очень комфортно светиться в такой рубашке среди своих сверстников, он надел ее только потому, что она сулит удачу и просто красивая. Он хотел понравиться Аль-Хайтаму, но показываться в настолько открытой одежде перед женщиной в почтенном возрасте оказалось слишком стыдно. Бабушка заметила, как тот сжал одежду спереди одной рукой, чтобы запахнуть края ткани настолько, насколько возможно. К несчастью, на ней не были предусмотрены пуговицы.       То как этот ребенок краснел и бледнел с поразительной скоростью, ее немного встревожило, поэтому предположила, что если не дать ему что-нибудь накинуть сверху, то у них не получится толкового разговора.       Поняв, что для собственного спокойствия так будет лучше, Аль-Хайтам послушно обратился к Кавеху, избегающему смотреть в чьи-то лица.       — Возьми что-нибудь с вешалки у входной двери, любую, которая подойдет.       Конечно, как один из хозяев дома, он мог бы гостеприимно сходить за вещью собственноручно, поступить очень любезно, но с его точки зрения Кавех окажется ему более благодарным, если получит шанс уйти от них подальше. Ему лучше самостоятельно и без лишних глаз привести себя в порядок, а не оставаться наедине с женщиной, пришедшей почти что по его душу из самого Министерства.       Коротко кивнув, Кавех одеревеневшим шагом вышел из столовой, обходя статную женщину, как какую-то стражницу ключей или сокровищ, готовую откусить ему голову, если он сделает что-то не так. Впрочем, это только в его беспокойной голове роились такие мысли, сама же она была настроена абсолютно дружелюбно. Женщина просто была рада, что не придется разбираться с каким-то бандитами или кем похуже. Вернувшись к себе домой она была готова к самым плохим исходам, но, а сейчас просто вздыхала с облегчением и испытывала типичные родительские чувства из-за того, что дети что-то натворили.       Кавех проворно перескочил через елозящие по полу тряпки и скрылся в проходе, ведущему в прихожую.       Проводив юношу глазами, старушка обернулась и обратилась к замершему на месте Аль-Хайтаму.       ― Подойди.       Тот послушно сделал то, что от него просили, сделал шаг вперед и отдал свою волшебную палочку, когда женщина молча протянула обращенную вверх ладонь. Она не собиралась наказывать его таким образом, просто ей показалось, что парень слишком нервничает и в конце концов разломит ее пополам.       Отложив магическое оружие в сторону, она очень пристально оглядела Хайтама с головы до ног. Наградив его легкой улыбкой, бабушка опустила теплую руку аккуратным коротким маникюром на его плечо, чуть сжимая и поглаживая. Ее жест немного походил на то, как люди стряхивают с кого-то пылинки, но Аль-Хайтам знал, что с ее стороны это было своеобразное одобрение и приветствие.       Ее сухая рука медленно переместилась вверх, на щеку внука, не гладя или пощипывая, как маленького ребенка, а просто удерживая на месте, даря тепло своего тела.       Аль-Хайтам всегда был высоким ребенком, и она ожидала, что рано или поздно он ее догонит, но теперь только на каблуках она могла смотреть ему ровно в глаза. Чтобы достигнуть его нынешнего роста, собственного уже не хватает. Это наблюдение порадовало ее сердце, и она не могла не сказать такое вслух, как будто это то, за что непременно стоило похвалить человека.       ― Совсем уже взрослый стал. Такой высокий.       Задержав руку на его щеке еще немного, она снова опустила ее на плечо, сжимая достаточно крепко, но безболезненно.       ― Ты получил мое письмо?       ― Да, оно дошло до меня вовремя.       ― Замечательно. Надеюсь, этот день прошел хорошо, ― бабушка заставила его чуть склонить голову, чтобы она смогла дотянуться до его щеки и оставить на ней отпечаток губной помады, который тут же стерла большим пальцем. ― Ты отпраздновал?       ― Да, на этот раз да. Для меня сделали торт.       ― Как здорово.       Хотя они и не говорили прямо, но оба понимали, что говорят об одном и том же событии ― дне рождения, который прошел совсем недавно. Бабушка, разумеется, поздравила его в письменной форме, отправив по почте свои искренние пожелания здоровья и успехов на эти восемнадцать лет его жизни. Если бы она обладала даром предсказания, то пришла бы в дом прямо сейчас не с пустыми руками, а передала бы в подарок что-то существенное, но, к сожалению, у нее ничего не было, а Хайтам, как обычно, ничего и не хотел.       Отпустив внука, женщина взглянула на стол, куда положила его палочку и уже собиралась отдать ее ему собственноручно, однако взгляд зацепился за яркие лепестки подсолнухов и блестящую оберточную бумагу, в которую была завернута шоколадная плитка. Она уже и позабыла о том, какой сейчас день, потому что взрослые люди не уделяют такого особого значения празднествам, как то было в молодости.       Бабушка с большим любопытством исследовала подарки, забытые на столе, и чем больше она их рассматривала, тем больше Аль-Хайтам понимал, что для него начинается настоящий допрос с пристрастием.       ― Как его зовут? ― первым делом спросила бабушка, не сводя глаз с прекрасных подсолнухов, будто они имели какие-то гипнотические свойства.       ― Кавех.       ― Кавех… Чудесное имя. Он из Дурмстранга? ― такого имени раньше она точно не слышала, но всякое может быть, Хайтам мог общаться с ним последние семь лет и просто не говорить об этом или по каким-то причинам познакомился совершенно недавно, когда положение на факультетах снова изменилось       ― Из Хогвартса, ― коротко ответил Аль-Хайтам, избегая ее прямого взгляда.       ― О, Хогвартс, понятно, значит со здешними ребятами ты общаешься?       ― Да, с несколькими.       Аль-Хайтам сам себя удивлял в этот момент, он и не думал, что когда-то настанет день, когда он будет рассказывать о своих школьных приятелях.       ― Только ребята? С девочками подружился?       ― С тремя.       Женщина удивленно распахнула глаза. Ей казалось, что внук на этот вопрос отвечать не станет, как, впрочем, почти любой другой юноша его возраста, но он оказался на удивление конкретен в их количестве.       ― Вот как, значит и подружки появились… Какая хорошая оказывается эта школа, дружелюбная.       ― Одна из них приведение.       Этот ответ обескуражил ее еще больше, да так что она не сразу нашлась с ответом и не в полно мере понимала, как правильно поддержать такой разговор.       ― Оу… бедняжка. Сколько ей было?       Хайтам пожал плечами.       ― Не знаю, но сейчас лет сто или около того.       ― Что ж… ну, надеюсь, теперь она счастлива.       Женщина тяжко вздохнула и поправила очки, сползшие на кончик носа, подтягивая их вверх за дужку с левой стороны.       Круг общения ее внука слишком резко расширился, причём абсолютно неожиданным образом. Кто бы мог подумать, что не имеющий интереса даже к живым, в один прекрасный день начнет болтаться в чужой школе с давно умершей девушкой, причем погибшей не самой славной смертью и не в самом романтичном месте.       Вернув все свое внимание обратно, а именно к вещам на столе, она оставила Аль-Хайтама стоять на месте, пока открывала шкафы один за другим, возилась у буфета, ища пустые вазы, чтобы временно поставить букет в воду.       ― Думаю, не стоит им так лежать, ― приговаривала женщина, наполняя стеклянную вытянутую форму теплой водой. ― Не дадим им испортиться, да? Не хорошо будет, если немного подсохнут или помнутся, нужно их держать в красоте.       Закончив небольшой уход за чужими цветами, она временно пристроила вазу в центре стола, куда все еще светило заходящее за горизонт солнце, дав насытиться последними лучами естественного природного света.       Вытерев немного мокрые от воды руки первым попавшимся на глаза кухонным полотенцем, бабушка вновь посмотрела на шоколад с открыткой в виде сердца, затем на большой и роскошный букет. На ее маленьких красных губах расцвела добродушная материнская улыбка.       Подняв взор с шоколада на своего внука, она сложила руки на спинке рядом стоящего стула и мягко поинтересовалась, практически шёпотом, чтобы ее тяжело было услышать из соседних комнат.       ― Он твой мальчик? Такой симпатичный.       ― Нет.       ― Я не скажу никому, не беспокойся, это строго между нами, мой дорогой, можешь не бояться говорить правду.       ― Но это правда.       ― Ну, а что тогда все вот это?       Она демонстративно обвела рукой пространство стола. Это говорило о многом, но также она не в силах забыть то, как трепетно эти дети держали друг друга в руках. О глубокой дружбе и привязанности можно говорить сколько угодно, но это точно не то определение, применимое к их взаимоотношениям.       ― Не делай из меня дурочку, я слишком много живу на этом свете, Аль-Хайтам.       ― Я не вру. Мы просто друзья.       Бабуля задумчиво глядела, как внук избегает ее взгляда и прячется за длинной челкой, отворачивается к окну и поджимает губы. Немного подумав о своем, он опять произнес:       ― Просто друзья.       Женское проницательное сердце не желало так просто сдаваться, особенно сегодня, когда юноша как никогда с ней откровенен и разговорчив. Когда снова она его увидит лично? В письмо можно написать все что угодно, но глаза не солгут.       ― Но этот мальчик тебе нравится, правильно я рассуждаю?       Она продолжала вопрошать приглушенным шепотом, чтобы не обманывать его к ней доверие.       Парень долго и упрямо молчал, почти не шевелился, как будто его заколдовали с помощью «остолбеней» заклинания. Когда она уже почти сдалась и решила не мучить его своими вопросами, он все-таки ответил ей едва различимым кивком с упрямо опущенной вниз головой, сжатыми за спиной пальцами и беспокойно вращающейся, как при физкультурной разминке, стопой.       Кавех уже давно разобрался с тем, какую куртку накинуть на плечи, останавливаясь на менее теплой спортивного типа с большими карманами, поэтому какое-то время назад остался сидеть в гостиной, пока семья не прекратит свои личные разговоры. Было как-то неправильно вмешиваться в такой момент, поэтому он потратил время на то, чтобы застегнуть спортивную куртку до самой шеи и поправить почти развалившуюся конструкцию из своих волос, собрав ее заново.       С того места, где он бестолково сидел на корточках на ковре и гладил щетку, как грязную дворовую кошку, было мало что видно, но то, как Хайтам упрямо глядел себе под ноги, Кавех думал, что их дела совсем плохи. Он и не подозревал, что парень склонил голову вовсе не из-за каких-то провинностей, но никто, конечно, ему об этом не расскажет.       Разговоры, похожие на шумящее радио, смолкли, и Кавех увидел, как Хайтам повернулся к нему и поманил рукой, приглашая присоединиться к ним.       Отряхнув руки и оставив щетку заниматься своими домашними делами, гриффиндорец направился к ждущим его людям, чувствуя стук сердца где-то не под ребрами, а в пределах гортани.       Когда Кавех переступил порог, две пары глаз уставились на него с различной степенью заинтересованности. Женщина больше озаботилась изучением его лица, которое он с полным провалом пытался спрятать в не очень широком и высоком воротнике, куда помещался лишь сантиметр подбородка.       Аль-Хайтам же в основном сканировал его туловище, закрытое курткой, которую Кавех сдернул с вешалки. Хайтам носил ее только летними теплыми вечерами, но это его одежда, Кавех носил его вещь и этот факт приятно грел сердце, как и тогда в астрономической башне в день восемнадцатилетия.       ― Аль-Хайтам сказал, что тебя зовут Кавех, ― начала бабушка, поправляя чайную чашку перед стулом. Только тогда гриффиндорец заметил, что на столе значительно прибавилось посуды, а его букет стоял посередине, как гвоздь программы.       ― Да, мэм, ― согласился Кавех, встав плечом к плечу с Хайтамом, который незаметно для женщины поймал его за руку и легонько сжал пальцы, поддерживая и успокаивая.       Бабушка отодвинула рукав пиджака, обнажая тонкое запястье, на котором болтались золотые часы, чтобы свериться со временем.       ― Вы еще успеваете? Кажется, у нас есть время на чай, если вы никуда не спешите. В Хогвартсе намечтается праздничное мероприятие или я ошибаюсь?       ― Успеваем, ― ответил Хайтам за них обоих.       Бабушка удовлетворенно кивнула.       ― Тогда давайте устроим чаепитие, обратно на работу я еще успеваю, скажу, что процесс разборок с камином затянулся, думаю, меня поймут.       Заметив, что дети не спешат садиться с ней за стол, она активно замахала руками.       ― Давайте-давайте, выпьете чай, и я отправлю вас обратно. Я должна проследить за вами обоими, чтобы вы не попали куда-то еще.       Хайтам тут же встрял в ее монолог.       ― Мы не собирались.       ― Все равно так надо, такая процедура, я не могу ее нарушать. Садитесь скорее, не будем тратить время. Конфет хотите?       ― У нас есть шоколад, ― ответил Аль-Хайтам, отпуская чужую руку, чтобы отодвинуть для бабушки стул во главе стола. Закончив с этим, он вернулся к Кавеху и сделал для него то же самое, вогнав парня в краску пуще прежнего, тот готов был провалиться сквозь землю, но возражать не стал, молча пускаясь на мягкую, вышитую серебряными нитями, сидушку.       ― Отлично, тогда ешьте свой шоколад, а я возьму парочку пряников. ― Используя волшебную палочку, женщина приказала расписной тарелке принести названое лакомство, чтобы она могла обмакнуть сладость в свой молочный чай.       Она старалась вести себя как можно проще и естественнее, чтобы не доставлять проблем своему внуку, все-таки и без того неумышленно испортила ему свидание, надо было как-то исправлять ситуацию, заодно и узнать его мальчика получше.       Когда парни неловко распаковали шоколад и поделили его пополам, ломая плитку надвое, бабушка отпила из своей чашки, пряча улыбку и оставляя на ободке след от помады.       ― На каком факультете ты учишься?       ― Г-гриффиндор, ― кое-как выговорил Кавех, по глупости затолкав за щеки слишком большой кусок, который пришлось жевать дольше необходимого.       ― Сколько тебе лет?       ― В этом году восемнадцать.       ― Ровесники получается? Ты тоже участвуешь в турнире трех волшебников, дорогой?       Такое личное и нежное обращение застало врасплох, из-за чего гриффиндорец почти подавился, но смог скрыть это, вовремя припав губами к чашке.       ― Нет, кубок не выбрал меня.       Она понятливо покачала головой, продолжая расспрашивать.       ― Но ты пробовал?       ― Да, но я не подошел.       ― Ну что ж… Может оно и к лучшему правда, Аль-Хайтам? Тяжелая эта ноша, а если вы еще и друзья, то от соревнований одни проблемы, сразу всех жалко и себя заодно.       ― Да, наверное… Я и так немного принял в этом участие, и мне не понравилось, так что вы правы, мэм, это сложно, ― Кавех откусил еще один квадратик от плитки, предпочитая не объяснять, каким образом он относился к соревнованиям, переводя всеобщее внимание на сидящего сбоку. ― Аль-Хайтам молодец, он лучше меня, так что даже если бы меня выбрали, то я бы все равно ему проиграл.       Аль-Хайтам внимательно смотрел на его профиль, но ничего не говорил, хотя в голове крутилось множество мыслей, женщина замечала это лучше, чем кто бы то ни было.       Отставив чай в сторону, она зацепилась за легкое пренебрежение к себе, считая, что ей нужно сказать что-нибудь подбадривающее.       ― Я уверена, что у тебя бы все получилось. У тебя и Аль-Хайтама, вы оба молодцы, и не важно, что думает об этом кубок. Кому-то участие в турнире очень поможет в будущем, а кому-то и вовсе не пригодится. Ты уже придумал, куда пойдешь после школы?       ― Еще нет… Если честно, то я без понятия.       ― Чем занимаются твои родители? Может, идти по их стопам тебе было бы интересно?       ― Они не маги.       Бабушка спрашивала об их работе, а не происхождении, но Кавех считал важным уточнить это. Хайтам раньше говорил, что эта женщина не имеет пренебрежения к маглам и маглорожденным, поэтому говорить об этом было не страшно, но все равно было немного странно. Не так уж и давно Министерство Магии изменило свои радикальные взгляды на этот «сорт».       Женщина легко восприняла его слова и поддерживающе улыбнулась, отламывая свежий пряник.       ― А ты хочешь заниматься чем-то, что связано только с магией?       ― Я думаю да, но чем именно, пока не придумал.       ― Ты знаешь, куда хочет Аль-Хайтам?       Кавех уверенно закивал, не поворачивая головы в его сторону, хотя и ощущал взгляд юноши на каждом миллиметре своего тела.       ― Если вдруг возникнет желание попытаться попасть в Министерство на какую-то должность, то я постараюсь помочь тебе, посоветую что-нибудь, чтобы у тебя все получилось. Маги или маглы твои родные, в сущности, не имеет никакой разницы, конкретно ты владеешь магией, у тебя есть палочка, которая тебя выбрала, у Министерства нет причин тебе отказать. Ты ничем не отличаешься от остальных, такой же способный ко всему молодой человек.       Чувствуя, как от этих добрых слов обожгло глаза, Кавех спрятал их за длинной челкой, делая вид, что захотел отломать еще шоколада и этот процесс требует контроля.       ― Большое спасибо, мэм…       ― Я от чистого сердца, ― бабушка тепло наблюдала за ним, долго и пристально, а затем неожиданно обратилась к притихшему внуку. ― Чего не ешь, не вкусно?       Аль-Хайтам отмер, вернулся из круговорота своих бесконечных рассуждений, понимая, что он, в отличие от других, действительно откусил совсем немного и даже ничего не понял. Этот Валентинов шоколад слишком особенный, чтобы про него так бессовестно забывать.       Схватив большой кусок своей половины от общей плитки, Хайтама засунул его целиком в свой рот, не запивая, чтобы не перебивать вкусовые рецепторы и только после того, когда говорить стало легче, он ответил:       ― Очень вкусно.       Бабушка и Кавех переглянулись через стол и озарили друг друга мягкими улыбками.       Глаза больше не щипало.       После ряда небольших вопросов и ответов, чай закончился, как и сладости, а время поджимало теперь у всех. Приняв решение, что засиживаться больше смысла не было никакого, женщина, на правах старшей, построила их у камина, откуда они и пришли.       Проверив, что содержимого мешочка с порохом им хватит на обратный путь, бабушка передала букет цветов Кавеху, предварительно избавившись от излишков воды, чтобы не облиться и не испортить свой парадный вид. Оглядев парня с головы до ног, она удовлетворенно похлопала его по плечу, как Хайтама при встрече, и помогла войти в камин первым, следя, чтобы рубашка не замаралась.       ― Была рада познакомиться с тобой, дорогой.       ― Я тоже, мэм.       Их руки встретились в легком рукопожатии, прежде чем Кавех зачерпнул нужное количество пороха для перемещения обратно в школу, в выручай-комнату, откуда они и прибыли.       ― Счастливо! ― женщина помахала ему и не опустила ладонь до тех пор, пока языки зеленого пламени не поглотили юношескую фигуру целиком, забирая в систему переходов.       Хайтам торопился залезть в камин следом, но бабушка затормозила его, потянув за рукав.       ― Погоди-ка.       Не отнимая пальцев, она заставила его стоять на месте и подставлять лоб под родительский поцелуй, на сей раз, не утруждаясь тем, чтобы стереть отпечаток своей помады. Вместо того чтобы поправить внешний вид внука, она засунула руку в безразмерный карман своего почти что мужского пиджака, вытаскивая наружу пару конфет в симпатичной яркой обертке и прямоугольную пачку, чего-то не совсем очевидного, ошибочно принятого за карточную колоду по первому взгляду.       Когда бабушка начала лично рассовывать свои безделушки в чужой кошелек, Аль-Хайтам разглядел, что это такое. Все мимические мышцы на его лице окаменели, а язык потерял возможность произносить внятные звуки. Да, у него нет родителей, наставляющих на путь взросления, но бабушка-то никуда не исчезла.       ― Бабушка…       ― Я хотела дать их тебе еще перед началом учебного года, когда ты сказал, что хочешь поехать на турнир. У них там много девочек, тебе бы понадобилось, но ты так быстро уехал, что я не успела даже увидеть твои чемоданы. ― Она говорила об этом так просто, словно рассказывала о своих стандартных планах на день. ― Ну что ж… Вижу девочки тебя не шибко интересуют, но все равно пригодится. Ступай.       Понимая, что ее внук сгорит от смущения быстрее, чем от летучего пороха, она лично затолкала его в камин и наполнила его кулак сыпучим магическим веществом.       ― Пиши письма почаще, мой дорогой, чтобы бабушка не скучала.       Глядя в эти добрые и любящие глаза, Аль-Хайтам не мог ответить иначе, кроме как заверением, что будет делать все, что она хочет, столько, сколько потребуется.       На прощание он так же получил свои взмахи рукой и заверение, что она со всем обязательно разберется, чтобы их не наказывали.       Вернувшись в Хогвартс, первое, что увидели его глаза, это темная и заваленная всяким хламом выручай-комната, Кавех нашелся недалеко от камина, обнимающий свой букет. Убедившись, что Аль-Хайтам успешно вернулся, Кавех заметно расслабил плечи, сгорбив идеально ровную спину.       ― Поверить не могу, что мы все-таки попались, ― произнесенное хоть и с улыбкой, звучало немного нервно.       Кавеха можно было понять, все-таки неизвестный ему человек начинает заваливать вопросами и застает в достаточно уязвимый момент времени.       ― Она обещала, что все разрешит, Хогвартсу не расскажут, так что нам ничего из-за этого не будет.       ― Правда? Какая она хорошая… Спасибо ей большое.       ― Она только с виду кажется страшной, на самом деле она лучше, чем первое впечатление, которое производит.       ― Да, я это почувствовал.       Смех гриффиндорца яркими перезвонами прошелся по выручай-комнате, напоминая о том, что они как будто до сих пор были спрятаны в каком-то чулане, и никто не мог их отыскать. Это было слишком хорошо, но им еще нужно было найти Сайно, Тигнари и Миртл. Думая об этих троих, Кавех мысленно задался вопросом, стоит ли кому-то из них рассказать о маленьком приключении или приберечь для себя одного. В итоге его решение было принято в пользу сохранения секретности до самого конца.       ― Пойдем? ― спросил Кавех, перекладывая подсолнухи поудобнее.       ― Да, пошли, вся школа, наверное, уже собирается в большом зале.       ― Ага, нужно поспешить… ― прервавшись на полуслове, Кавех затормозил Хайтама, обращая его внимание на то, что бабушка не пожелала исправить. ― У тебя на лбу отпечаток помады, дай сотру.       Подобного стоило ожидать, но все равно удивительно, как бабушка устроила ему такую подлянку, прямо после того, как только-только всучила свои странноватые подарки.       Отдав свой букет для удобства, Кавех отодвинул челку с чужих глаз одной рукой, а другой принялся оттирать отпечаток мягкого поцелуя, оставленного на не очень, но все-таки видном месте, как метку купидона. Очень символически получилось.       Им обоим показалось, что где-то в глубинах замка заиграла музыка, которая смешивалась в один неясный звук, не позволяя разобраться в словах. Что-то начиналось, но Кавех уже не спешил, уже не хотел никуда торопиться и отвлекаться, поглощенный своим нехитрым делом.       Закончив разбираться с маленькой неприятностью, которую в школе могли истолковать самым неожиданным образом, глаза опустились ниже, пока не встретились с всепоглощающей зеленью. Как же Кавех любил их, эти глаза, любил в любом состоянии: когда они были теплее самого жаркого лета, и когда острее ножа и холоднее тайги он любил тоже. Его прекрасный и неповторимый волшебник с Севера, рожденный зимой и дарующий ему самые летние цветы из всех возможных.       Кавех хотел стоять с ним вот так еще очень долго, но на сегодня он уже исчерпал все свои шансы, чтобы повиснуть на этом человеке без всякого повода и не вызывать сопутствующих вопросов. Но как же сильно ему хотелось сделать это снова. Хотел обнять сам и чувствовать, как его обнимают, не спрашивая разрешения, потому что он никогда не станет этому сопротивляться.       ― Знаешь, я… люблю, когда ты обнимаешь меня, ― на эмоциях признается Кавех, удерживая любимое лицо обеими ладонями. ― Если ты не против, то я бы хотел попросить тебя делать это почаще… Если хочешь, разумеется! Просто, если захочешь или твои желания совпадают с моими, то сделай это, и не смотри на то, как я одет, я совсем не против твоих прикосновений.       Аль-Хайтам шумно сглатывает. Это почти жестоко, говорить ему такое, после всего, что с ним произошло, но, одновременно с этим, понимает, что между ними сегодня что-то очень сильно изменилось. Все изменилось и станет только лучше.       ― А я…       Хайтам упрямо вглядывался в рубины чужих глаз, которые можно сравнить с кровью, вином и виноградным соком. В отличие от других, он часто предпочитал делать сравнения помягче, находя оттенки розы, спелой клубники и любимой, такой привычной, женской помады. Красота, такая понятная и родная.       ― М? ― Кавех склонил голову к плечу, как канарейка, заинтересованная происходящим. Хайтам не договорил, и ему было интересно, что же тот собирался сказать.       ― Мне тоже нравится, когда ты меня обнимаешь… обычно я никому этого не позволяю. И обнимать тебя в ответ мне только в радость, у тебя… теплые руки.       ― П-правда?       ― Правда.       Кавех тут же бросился ему на шею, повиснув всем своим весом, словно готов утащить его за собой на грязные полы, но Аль-Хайтам устоял, обнимая поперек туловища изо всех сил. На сей раз он не избегал нежной кожи и не заставлял думать, что для него это что-то мерзкое и недопустимое.       Хайтам самозабвенно дышал ароматом его волос, дыханием, отдающим сладостью шоколада, и упивался запахом от одежды, смешанным со своим собственным. Кавех спрятал нос в его воротнике и прикрыл глаза на секунду, вслушиваясь в биение пульса на шее, в звуки музыки и голосов в коридоре.       Какой же потрясающей выдался день, который, как ему тогда показалось, начался из рук вон плохо.       Пользуясь слабостью освещения и своим положением, Кавех легонько поцеловал ложбинку ключицы, прикрытую плотной тканью, и отстранился как ни в чем не бывало.       ― Ну, пойдем, надо успеть отдать Миртл подарок.       Аль-Хайтам согласился, ведь его предупреждали об этом желании еще до путешествия, пришло время исполнить задуманное, пока день не подошёл к концу. Все-таки, при бабушке он назвал эту девочку своей подругой, а раз он так думает, то не вежливо было бы оставлять ее сейчас в одиночестве.       Передав букет законному владельцу, Хайтам поманил его за собой на выход из выручай-комнаты.       Вернулись они в большой зал, когда застолье было уже в самом разгаре, а директор давно сказал парочку напутственных слов всем учащимся и пожелал им любить своих друзей и близких самой крепкой любовью. Игнорируя повышенный интерес к своей груди и спине, Кавех спешно протиснулся на свободное место на гриффиндорской лавке, заправляя непослушно падающие в тарелку пряди за ухо.       Кто-то пихнул его в бок локтем и похвалил наряд, на что блондин лишь благодарно улыбнулся и начал запихивать в рот пару конфет, хотя кушать совсем не хотелось. Все эти сладости, напитки и в половину не приносили столько положительных эмоций как тот факт, что он совсем недавно разделил плитку, означающую его большую любовь, с тем, к кому испытывал все эти первые, но такие яркие чувства.       Фарузан сидела слева от него и долго на него смотрела, подперев кулаком острый подбородок. Чувствуя взгляд на себе, Кавех не выдержал и изогнул бровь в вопросительном жесте. Что она хочет?       ― Что?       ― Ничего, выглядишь таким счастливым в последнее время. Тот парень из письма… это он так с тобой побеседовал, что ты сверкаешь, как начищенные армейские ботинки?       Пока она это не упомянула, Кавех едва не забыл, как этот человек выглядит. Опять чуть не стал незнакомцем, которого в толпе найти можно лишь по голосу. Этот несносный игрок в квиддич оскорбил его сову, так что думать о нем ― слишком много чести.       Кавех скривил губы, показывая очень хорошо, что разговоры о нем его не радуют, а скорее наоборот. Неужели, кто-то еще на него смотрел сейчас именно из-за этого? Вероятно, это так, они все еще не могли забыть представление с утра.       ― Нет, то письмо было ошибкой, забудь об этом и больше не спрашивай.       ― Ну, ладно, ― она вполне безразлично пожала узкими плечиками, выглядывающими из-под белого короткого платья, обшитого крупным кружевом. Она была похожа на миниатюрную куколку за тысячу золотых, что Кавех не смог не отметить.       ― Замечательно выглядишь.       Отпивая сок из прозрачного бокала, ее ленивый взгляд прошелся от его шеи до ремня и обратно. Посмаковав вкус на языке, она отвесила ему ответный комплимент, но в немного необычной форме.       ― Спасибо, ты тоже своеобразно оделся. Очень смелое решение с твоей стороны.       Аль-Хайтам тем временем преодолел расстояние до своего места под привычные вздохи со стороны девушек и случайно встретился глазами с тем самым игроком, которого немного побил утром. Он все еще не извинился за тот удар, но этот парень явно не был настроен на разговор в этот момент и быстро сменил траекторию пути, будто о чем-то резко вспомнил, лишь бы не пересекаться с Хайтамом в узеньком проходе.       Игнорируя женское внимание, он, наконец, протиснулся к части стола Дурмстранга, встретившись по пути с Сайно и коротко отбивая ему «пять» в знак встречи, хотя не виделись не так долго.       Тигнари нашелся за своим факультетским столом не так далеко, чтобы его можно было не заметить, поэтому Аль-Хайтам и ему помахал, когда они нашли друг друга глазами.       Тигнари что-то жевал, но отвлекся на приветствие и на то, чтобы показать обеими руками сердечко, соединяя две половинки в одно целое, а потом, указывая себе в нагрудный карман, напоминал про то, что он обещал сберечь для него валентинки. Хайтам дал понять одним красноречивым взглядом, что понял его, но забирать этот картон не шибко хотелось, потому что его было катастрофически много и потому, что он не принадлежал Кавеху и, по сути, не имел для него большой ценности.       Кто-то за пуффендуйским столом активно зашушукался целыми кучками и начали раскачивать Тигнари, как маятник, ухватившись за плечи с обеих сторон, пока он, вскинув руки в знаке «сдаюсь», о чем-то пред ними отчитывался с абсолютно невозмутимым видом. Судя по тому, как ученики то и дело посматривали на стол Дурмстранга, куда только-только маяковал Тигнари, они все коллективно предположили, что тот подавал кому-то парню любовные сигналы, то сердце покажет, то на свою грудь, мол, смотри, я люблю тебя, вот тебе доказательство.       Хайтам решил, что расскажет об этом Сайно попозже, ведь тот наверняка найдет эту ситуацию забавной и от души посмеется, ну а пока все его внимание вновь было отдано лишь одной стороне, находящейся от его места непростительно далеко, чтобы насладиться в полной мере. Оставалось лишь довольствоваться видом на аккуратный вырез на спине и своими мелкими шалостями, как беспокойный хулиганистый мальчишка, не способный оставить предмет своей симпатии в покое.       Когда Кавех потирал между пальцами край рукава платья Фарузан, спрашивая, где она его достала за такую хорошую цену, он почувствовал, что кто-то несколько раз дернул его за волосы, закреплённые крабом. Повернувшись вправо, чтобы проверить сидящего рядом товарища, он убедился, что это был не он, так как парень увлекся шоколадным тортом и не желал выпускать из рук вилку, пока не доест до последней крошки. Ко всему происходящему этот ученик не имел никакого интереса.       Кавех уже догадался, что это не его рук дело, а потом снова почувствовал фантомное прикосновение к своим прядкам, тянущих его не достаточно больно, но заметно даже для посторонних глаз. Повернувшись корпусом боком, Кавех сощурил глаза, ища этого проказника в толпе высоких парней из другой школы. Когда их глаза встретились, тот едва заметно махнул палочкой под столом и все повторилось.       Аль-Хайтам играл с ним, притворяясь, что не имеет к этому отношения, прятал палочку, избегал говорить с соседями, брал в руки бокал и смотрел поверх него, пока пил, пряча немного насмешливое выражение лица.       Занятый переглядками гриффиндорец не заметил, что Фарузан обернулась вместе с ним, так как давно подметила, что чужие волосы подозрительно шевелились. Ей стало чуточку любопытно, что все это значит, и зачем это сделали. Проследив траекторию взгляда, она лишний раз убедилась, что не бредит наяву, а их взаимная симпатия ей не померещилась во время инцидента с любовным зельем.       Взглянув на Кавеха, отвернутого от их стола не слишком-то и секретно, она глубоко вздохнула и пробубнила, как будто бы сама себе, но на деле ему.       ― Говорят, мальчишки дергают за волосы девчонок, которые им вроде как небезразличны, интересно, у парней к парням такой же подход?       ― Дурочка.       Кавех на секунду оторвал взгляд от соседнего стола, чтобы боднуть кулаком молочное плечо этой несносной девицы, после чего ложась на него, как на подушку, в качестве мести за то, что болтает тут всякую чепуху.       Он так и продолжал сидеть в неудобной позе, лежа на девичьем плече, лицом к проходу, а не к обеденному столу, пока глаза из раза в раз встречались с чужими, теплыми насыщенно зелеными.       С его губ весь вечер не сходила улыбка и он, даже с такого расстояния, смог не раз убедиться, что на чужом лице запечатлелось отражение его собственного чувства.