Амулет для шамана

— Итак, приветствую вас всех на третьей лекции по религиоведению, — приятный голос профессора наполняет притихшую аудиторию, дополняемый лишь приглушенным шуршанием бумаги в тетрадях, — надеюсь, вы успели хорошо отдохнуть и полны сил для нового материала. Он спокойный и равномерный, звучащий на мелодичный лад, отдающий лёгкой хрипотцой, будь проклята давняя привычка курить. Студенты смотрят на него с лёгкими улыбками, а в глазах горят искры подогреваемого интереса. Класс небольшой — всего десять смелых душ, отчаянно пытающихся построить путь своей будущей карьеры на столь шаткой, весьма плохо оплачиваемой, но однозначно полюбившейся им теме. Профессор Ким Сынмин оглядывает класс, а затем разводит руками, тепло улыбаясь. — Итак, пройдёмся по словарику, — глаза, скрываемые стеклами очков, прищуриваются, — кто может напомнить мне определение «шаманизма»? Студенты затихают, пряча взгляды. Сынмин слишком хорошо знает этот трюк, ведь сам когда-то точно также не горел желанием отвечать на вопросы профессора перед всем классом. Аккуратно, нехотя поднятая рука ловит его внимание. Сынмин кивает, даруя молодой девушке мягкую улыбку, подначивая, безмолвно поддерживая. — Шаманизм является одной из архаических религий, в основе которой лежит концепция анимистического одухотворения мира. — Отлично, — радуется профессор, а в глазах загорается искра энтузиазма, за которую его и ценят все студенты поголовно, — а теперь, кто скажет, что такое «архаика»? Студенты, явно увидевшие, что ничего страшного в том, чтобы отвечать на заданные профессором вопросы нет, оживляются, и вот уже вверх поднимаются три руки. Сынмин выбирает наобум — парень, сидящий в причудливом клетчатом свитере. — Архаикой зовётся ранний этап в историческом развитии какого-либо явления, в нашем случае — религии. — Молодцы-молодцы, — хвалит Ким, возвращаясь за небольшую стойку, — вижу, материалы предыдущих лекций вы довольно хорошо усвоили. Сегодня мы затронем тему духов-союзников и духов-помощников в шаманской практике. Шуршание бумаги отдаленно напоминает Сынмину шелест листвы в осеннем лесу, и на секунду, на жалкое мгновение, он оказывается на заднем дворе своей бабушки. Шёпот листьев, разгоняемых дуновением ветра, вплетается в замысловатую песнь различных подвешенных колокольчиков, музыкальных подвесок и ловцов снов. Киму кажется, что этот причудливый шелест несёт в себе мягкие голоса тех, кого не увидишь обычным взглядом. Профессор прикрывает глаза, слегка качает головой, возвращаясь в полукруглую аудиторию. Взгляд случайно падает на кулёк пожелтевшей бумаги, лежащий на стойке перед ним. Мысли почему-то вновь возвращаются к бабушке и её дому, больше похожему на небольшую хижину, пропахшую различными травами и благовониями. В раннем детстве смесь этих запахов щекотала Сынмину ноздри, заставляя неутомимо чихать, но потом он привык, а запах теперь преследует его буквально повсюду, напоминая то давно оставленное и забытое, которое хранится глубоко в его сердце. Вот и сейчас этот запах призрачным шлейфом пролетает перед ним, заставляя сердце ноюще сжаться в кисло-сладком приступе ностальгии. — А знаете, — прерывает ход прежних своих мыслей Ким, — давайте, я расскажу вам одну историю, по мере раскрытия которой мы с вами как раз и обсудим различные шаманские практики, обряды посвящения и как в это всё вплетаются их духи-союзники. Студенты заинтересовано наблюдают за тем, как профессор Ким тянется к лежащему перед ним кульку, аккуратно беря в руки. Разворачивает его с такой осторожностью, которая присуща лишь тому, для кого то нечто, лежащее внутри, действительно важно. Ученики вытягивают шеи, чтобы попытаться получше разглядеть то, что через считанные секунды предстанет перед их взорами, вытащенное из своего священного укрытия. Сынмин с неподдельной нежностью и любовью выуживает из пакета подвеску на чёрной верёвке. Небольшой тёмно-зелёный камушек, обрамлённый иссиня-чёрными перьями и различными бусами свисает вниз, слегка расшатываясь из стороны в сторону, словно маятник. Студенты щурят глаза, пытаясь вобрать в себя как можно больше деталей необычного, однозначно старинного украшения. — Этот амулет передавался в моей семье из поколения в поколение долгие века, — начинает Ким, позволяя амулету свисать со своих пальцев. — Никто не знает точной даты его появления, однако, есть одна легенда, которая путешествует вместе с этим камушком через столетия. Пожалуй, начнём сначала…

***

Хван Хёнджин жил предвкушением этого дня долгие луны. С тех самых пор, как он подался в ученики к шаману их племени, день полной инициации висел над его светлой головой, как туча в ясный день. С одной стороны, всё тело покалывало возбуждением при одной лишь мысли, что наконец изнурительные практики окупятся и он сможет стать полноценным шаманом. С другой, липкий страх сковывал сердце, ведь это первый раз, когда он окажется по ту сторону реальности совсем один, без проводника в виде своего учителя. Бан Чан — духовный предводитель их племени — лучший шаман по мнению многих. Действительно одарённый в этой среде, довольно молодой для своей работы, но определённо мудрый мужчина всегда был рядом и подсказывал, если только его ученикам, коих было всего три, нужна была помощь. С Ли Феликсом Хван подружился практически сразу, стоило только веснушчатому мальчику со вплетёнными в волосы ракушками зайти в палатку. Кажется, этому парнишке покровительствовало само солнце, ведь как иначе найти объяснение тысячи созвездиям на щеках, светлым волосам, да лучезарной улыбке, Хёнджин не знал. Хан Джисон — второй ученик Бан Чана — полная противоположность светящемуся Феликсу. Чёрные, словно драгоценный обсидиан волосы, бледная кожа, да тёмные глаза давали ясно понять, что молодому шаману благоволит ночь. По началу Джисон был заносчив и слегка сторонился своих сверстников. Хёнджин цапался с ним, словно кошка с собакой, а потом, как-то привык к чужому скверному характеру. Да так, что они втроём стали не разлей вода. Холодная и отстранённая маска Джисона спала, являя взгляду иного человека — хохочущего даже с самой не смешной шутки, открытого и отзывчивого паренька. Сам Хёнджин застрял где-то в промежутке между Феликсом и Джисоном. Сам он считает себя не то рассветом, не то закатом, вечно мелькающий на границе света и тьмы. Светлые волосы, но не такие, как у Ли, а скорее отдающие желтизной, да тёмно-карие глаза, но не столь глубокие, как у Хана, украшали аристократичное лицо. Шаманский дар, или скорее болезнь, проснулся у него довольно поздно — в подростковом возрасте он начал слышать, как причудливо шепчет трава, переговариваясь о чём-то своём с близстоящими деревьями. Тогда это сильно напугало его, но отец сразу понял в чём дело, а мать, узнав про духовное предназначение, ликовала целую вечность, рассказывая всем, кому не попадя, что её драгоценное дитя в скором времени станет могущественным шаманом. Впрочем, в ученики Хвана взяли далеко не в скором времени, и под конец он практически сходил с ума от духов, которые тянулись к нему, но которых он не в силах был понять. Луны обучения, и вот он наконец-то на финишной прямой, которая, искажаясь, ведёт его прямо на ту сторону. Там, где по истине лежит его душа. Его призвание, дар и проклятие — всё в одном. Хёнджин не променял бы это ни на что иное. Прокуренная различными травами палатка Бан Чана приветствует Хвана нежным потрескиванием огня посередине, да шуршанием тряпок. Хёнджин замечает, как тени прячутся по углам. Он уверен, что это мелкие духи, любящие компанию Чана. Сам верховный шаман восседает поверх нескольких шерстей, аккуратно пропуская кусочек меха через пальцы, чувствуя его мягкость. Он всматривается в огонь, наблюдая за танцем пламени, погружённый глубоко в свои мысли. — Хён? — тихо обращается к Чану Хёнджин, привлекая внимание старшего. Тот вздрагивает всем телом, возвращаясь в реальность. Моргает пару раз, приходя в норму. Губы озаряет по-отцовски добрая улыбка. — Хёнджин, проходи, — приглашает Чан, а Хван слушается, покорно садясь напротив своего учителя. Между ними потрескивает костёр. Каждый ученик должен по очереди пройти свою инициацию, поэтому Хёнджину, как старшему из троих, приходится проходить её первым. Он переглядывается с Чаном, безгласно давая понять, что готов. Старший мужчина не говорит ничего, лишь мягко улыбается, а затем прикрывает глаза. Хван замечает то, как рука учителя тянется к лежащему рядом бубну. Через мгновение небольшую палатку наполняет равномерное биение бубна, сопровождаемое глубоким, грудным, почти утробным мычанием Чана. Он начинает покачиваться из стороны в сторону, а Хёнджину кажется, что даже само пламя огня начинает подражать его движению. Через оранжевые лепестки лицо учителя слегка искажается, приобретая новые, почти первородные черты — они заостряются, становятся более чёткими и тёмными. Хвану кажется, что вот-вот и Чан прямо перед его глазами превратится в живого тотема их племени — самого настоящего волка. Горловое пение шамана рассекает воздух, а тени, которые прежде прятались по углам, начинают заинтересованно выползать на зов их покровителя. Они сгущаются вокруг Хёнджина, застилая его взор некой дымкой, уволакивая разум. Убаюканный теплом костра, дух которого непременно аккуратно лижет его ладони, да ритуальным пением своего учителя, Хван позволяет своим глазам закрыться, погружаясь в глубокий транс, наконец полностью открывая свою душу перед иным миром. Окружённый полной темнотой, Хёнджин слышит, как пение Чана и характерный треск огня затихают. На секунду, может чуть больше, он оказывается в звенящей тишине, наедине со своим сознанием. Тишина довольно быстро колеблется, разрушаемая настойчивым дуновением ветра. Хван чувствует другую землю под ногами, ощущает, как прохладные стебельки травинок щекочут лодыжки. Он открывает глаза. Та сторона встречает его привычным лесом, приветствуя свежим запахом елей и дождя. В груди всё сжимается и тянет, душа чувствует себя дома, стремясь наконец полностью объединиться со всем окружающим здесь, ведь это и есть её предназначение. Хёнджин улыбается знакомому чувству, неосознанно кладя руку поверх грудной клетки. Он чувствует теплоту кожи, открывающуюся из-за глубокого выреза туники. Различные амулеты, свисающие вокруг шеи шуршат, звенят и бьются друг о друга при каждом шаге. Хван прислушивается к их незамысловатой мелодии, которую он изучил практически досконально, ведь ни на секунду не расстаётся ни с одним из них. Приглушённый звук крыльев привлекает внимание, заставляет поднять взгляд. На одну из веток приземлилось причудливое существо, видом очень напоминающее птицу — размером не больше обычной совы, вот только с ярко-оранжевым, местами красным оперением, да с тремя чёрными глазами, пристально наблюдающими за каждым движением юного шамана. Хёнджин прищуривается, распознавая знакомый блеск в чужих зрачках, и улыбается, понимая, что перед ним никто иной, как дух того самого костра в палатке Чана, видимо, решивший проследить всё ли хорошо с Хваном на этой стороне. — Всё хорошо, я в порядке, — отзывается Хёнджин, на что птица лишь моргает и вспархивает с ветки, улетая глубже в чащу леса, полноценно оставляя шамана одного. Впрочем, он знает что не один. Он чувствует духов вокруг, знает, что за ним наблюдают. Хёнджин слышит их шёпот, то как они стрекочут между собой, переговариваясь. Им интересно, они любопытны. Трава сама тянется к нему, вытягивая свои стебли для того, чтобы тот, кто предназначен им, нежно провёл по ним рукой, поглаживая. Хван чувствует, как всё живое вокруг тянется к нему, так или иначе, и он, несомненно, отдаёт этому честь — гладит, позволяет играться со вплетёнными в волосы косичками, шуршать амулетами на груди, щекотать шею и ноги. Он ощущает, как его шаманская сила просыпается и копошится внутри, как она тянется, желая поскорее обрести истинную форму и выйти наружу. Однако для этого ему нужно сначала найти духа, который согласиться покровительствовать ему и стать его союзником. Лес раскрывается перед Хёнджином всё больше с каждым его шагом. Он живой, он движется, он проглатывает Хвана целиком. Преображается, пестря всё новыми красками, показывая свои самые потаённые секреты. Духи, осмелевшие и порядком привыкшие к присутствию Хёнджина, кружат вокруг него, смеясь перезвоном колокольчиков, да нашёптывают ему что-то на ухо на своих древних языках. Проказничают, теребя завязки на его рубахе, спутывают шелковистые пряди его светлых волос. Хёнджин не сердится, лишь тихо посмеивается, расчёсывая волосы пальцами и поправляя завязки. Под вечер он порядком устаёт прогуливаться по лесу, поэтому решает присесть отдохнуть. Духи тянут его в сторону, указывая на место, удобно покрытое мхом, на что сам Хван их благодарит, отдавая одну из полюбившихся им бусин с одного из его амулетов. Он опирается спиной о ствол дерева, чувствуя вибрацию энергии, которая так и хлещет фонтаном под древней корой. Хёнджин знает, что его присутствие уж точно не осталось незамеченным высшими духами этого места — нужно лишь подождать. Хван прикрывает глаза, уморённый долгой ходьбой и игрой с духами. Те понимают усталость юного шамана, поэтому не тревожат, позволяя ему немного вздремнуть. Они лишь пристраиваются рядышком, окружая нового друга. Хёнджин на периферии чувствует, как особо смелый дух устраивается у него на плече, по-своему охраняя сон шамана. Впрочем, долго проспать ему не удаётся. Хруст веток вблизи нарушает чуткий сон, заставляя разлепить глаза. Мелкие духи, которые прежде вились рядом, спешат в разные стороны, прячась в тени и кустах, растворяясь в воздухе. Это может означать только одно — где-то рядом бродит особо могущественный дух. Хёнджин не медлит ни секунды, тут же подскакивая и спеша в сторону, откуда раздавался звук. След копыт, очень смахивающий на олений, выводит его на довольно открытую поляну. Перед глазами открывается вид на огромных размеров существо. Мохнатая, чёрная, местами спутавшаяся в большие комки шерсть покрывает тушу, стоящую на шести ногах, которые кончаются копытами. Это какая-то смесь между медведем и оленем, вот только более устрашающая. Хёнджин неаккуратно наступает на сухие листья, привлекая внимание духа. Тот поворачивается. Удлинённая морда отдалённо напоминает лисью, вот толко разрез рта у этого существа гораздо больше, чем у среднестатистической лисы. Оно раскрывает пасть, демонстрируя внушительных размеров ряды белоснежных заточенных клыков. Глаза, или скорее их мириада, впиваются взглядом в застывшего Хвана. От столь пристального внимания у Хёнджина вниз по позвоночнику пробегаются мурашки. — Здравствуй, великий дух, — аккуратно привествует существо Хёнджин, — я пришёл просить тебя о помощи. Хван чувствует, как внутри разливается липкий страх, когда в глазах существа не мелькает и нотки понимания. Это хоть и могущественное существо, но увы, далеко не интеллектуальное. Примитивные, но могущественные духи наподобие этого весьма опасны для юных шаманов, ведь с ними сложно и опасно договариваться так, как они не воспринимают простую речь, а на уме у них лишь еда и защита территории. А Хван Хёнджин, по своей неопытности, как раз и посягнул на второе. Оглушающий скрежет, походящий на зов тысяч цикад, вырывается из глотки существа. Хёнджин вздрагивает и, не размышляя дольше мгновения, бросается в сторону. Он слышит, как дух гонится за ним, ломая ветви и кусты на своём пути. Сердце в груди бьётся барабанной дробью, скованное цепями страха. Если этот дух сожрёт его, он не сможет преобразиться в новой форме. Если этот дух сожрёт его, он исчезнет навсегда, уже не живя, а просто существуя внутри этого громадного, безмозглого существа. Хван сворачивает за очередное дерево, оглядываясь назад, в надежде увидеть, что дух отстал, но шесть ног позволяют передвигаться значительно быстрее, чем две — пасть существа чуть не смыкается вокруг ноги шамана. Хёнджин вскрикивает, уходя от опасности, но спотыкается, тут же кубарем летя на землю. Он не успевает вскочить, успевает лишь развернуться, как его пригвождает к земле тяжёлая нога. Копыто давит на грудь, выбивая весь воздух из лёгких, а рокочущий скрежет и вовсе сводит с ума. Хёнджин пытается бороться, пытается хоть как-то сдвинуться с места, однако, ничего не выходит — его лишь сильнее вжимают в землю. Перед глазами слегка темнеет, и он может поклясться, что слышит приглушённый хруст где-то в районе груди. Пасть зверя склоняется над ним, скалясь, истекая чёрной слюной. Хван жмурится, понимая, что сейчас и наступит его конец, однако, дух почему-то медлит. Он резко трясёт головой, а Хёнджин замечает, как некоторые из маленьких духов, с которыми он успел подружиться за время нахождения здесь, вцепляются в шерсть существа, пытаясь хоть как-то оттащить его от бедного шамана, который им так полюбился. Хван благодарно смотрит на их тщетные попытки, но это выкупает ему время. Он пробует ещё раз сдвинуть с себя массивное копыто, и в этот раз у него получается. Он кое-как вскарабкивается обратно на ноги и приспускается вперёд. Однако далеко убежать ему не дают — существо быстро замечает свою пропажу. Хёнджин сталкивается со стеной из огромного кустарника, перелезть который он не в силах. Оборачивается, встречаясь взглядом со множеством голодных глаз и охотничьим оскалом. Смотрит загнанным зверьком, не зная, что делать и как выбраться из этой западни. Он мысленно просит духов помочь, взывает к лесу, молит хоть о чём-нибудь, зовёт Чана, прекрасно зная, что учитель вряд ли его услышит. Мелькнувшая чёрная тень сбивает с ног уже нависшее над ним существо. Скрежет становится громче, почти невыносимым, но к нему добавляется и утробное рычание. Хёнджин следит за разворачивающейся дракой, больше похожей на катающийся по земле, рычащий и стрекочущий, чёрный ком. Хвану удаётся уловить очертание рогов и длинного хвоста перед тем, как оба существа скрываются из его виду. Его вновь окружают мелкие духи, копошащиеся вокруг него, взволнованно шепчущие что-то. Хёнджин не придаёт им значение, почти нежно отмахиваясь от них. Звуки борьбы и скрежета утихают, и Хван клянётся, что слышит что-то очень смахивающее на мурчание. Он делает шаг вперёд, но тут же останавливается, словно вкопанный. Из темноты на него пристально смотрят два больших кошачьих глаза, сверкающих самым чистым изумрудом.