Он не молчит

После прошедшей прогулки мне не оставалось ничего, кроме как тухнуть дома, каждый день слушая от мамы наставления о том, чтобы я так больше не делал. — Я очень волновалась, — поддакивала Оля очередным утром, направив на меня свои домиком сощуренные бровки, — очень сильно! Сейчас она хоть и была всего лишь маленькой шестилетней девочкой, было ощущение, будто она стала второй мамой. И две мои мамы могут очень быстро кого угодно в могилу. Спасало лишь то, что когда мама переставала нагнетать, переставала нагнетать и Оля. Так что большую часть времени я проводил в относительном спокойствии либо наедине с собой, либо наедине с сестрой. Единение с собой стало слишком болезненным после знакомства с Лисой. Больше всего надоедали приходящие в голову мысли о некой абсурдной «свободе», которые, честно говоря, пьянили разум. Представляя, что я обладаю той самой свободой, я творил в своей голове всё, что в неё приходило. Уничтожал города по одному желанию. Пробовал самое прекрасное, что есть в этом мире. Властвовал над кем угодно, заставлял их делать то, что хочу только я. Конечно, подобные мысли были у каждого. Но у меня они были какие-то другие. Особые. Мне казалось, что я мог получить всё это во время прогулки, стоило только пойти дальше… Запачканная в грифеле рука бережно выводила линии, резко дёргалась, останавливалась, будто задумываясь, куда двинуться дальше, и иными движениями выражала бурю мыслей в моей голове. Во время рисования они полностью властвовали надо мной. Какую свободу имела в виду Лиса? Свободу от родителей? Или свободу ото всех и сразу. Даже от неё? Нет, она имела в виду только первое. Так какая же это свобода? Интересно, получится ли встретиться с ней ещё раз… Она же что-то говорила про первую встречу. Значит, будут и другие. Ну, мне так кажется. Неожиданно меня отвлёк стук в дверь, из которой выглянула головёшка Оли. — Пойдём мультики смотреть? Про волка и зайца! — восторженно говорила моя сестра, войдя в комнату и изображая из себя с помощью рук упомянутого волка. «Ну, погоди!» было одним из немногих мультиков, который мы ещё посмотрели не полностью, ибо кассеты с ним родители купили прямо перед переездом. — Красная шапочка? — с трудом сдерживая улыбку спросил я. Моя цель была достигнута и Оля посмотрела на меня полными злостью глазами. — Нет! — грозно топнула она ножкой, а после с таким же видом двинулась на меня — ну, Тоша, ты мне погоди! — Всё-всё, Оля, я понял! Не бей только, — с этими словами я оставил свои художества на столе и, встав со стула, попятился к окну. — Ла-а-адно, не буду, — снисходительно сказала моя сестра, — только мы сейчас идём смотреть мультики. Я, конечно же, согласился, ибо сам хотел посмотреть оставшиеся серии, и вместе с Олей мы сначала сходили взять чая и сгущёнки, а уже потом пришли к ней в комнату, где и расположили свои вкусняшки на маленьком журнальном столике. Моя сестра плюхнулась на диван и вальяжно сложила ножки друг на друге. — Включите принцессу мультик! — взмахнув рукой и гордо подняв голову сказала она. Я, сразу же влившийся в роль, поклонился своей юной принцессе и начал рыскать в поисках заветной кассеты, которая, к счастью, нашлась быстро. Усевшись рядом с Олей, я натыкал нужные кнопки на пульте и мы начали просмотр. Сюжет развивался стремительно. Сначала Волк идёт с букетом к Зайцу, но свидание у них не задаётся и Волк на бутылочной тяге улетает в окно. В этот момент Оля очень громко и звонко захохотала, да и что уж греха таить, я тоже. Четырнадцатый выпуск. Где-то от друзей я слышал, что в азии слово «четыре» созвучно со словом «смерть»… Волк прибыл в так называемый «Дом юного техника», где машины устроили ему модный приговор, а после он встретил робота-зайца. — Заяц? — удивился хищник. — Заяц. Заяц, — отвечал ему роботизированный голос, — а ты — Волк. — А я Волк, — подтвердил тот. — Заяц — Волк. Заяц — Волк. Заяц — Волк… — Антон — Оля, Антон — Оля, ха-ха-ха! — начала подрожать мультику моя сестра, заливаясь вместе со мной смехом. В таком темпе мы и не заметили, как весёлая музыка в мультике резко стала напряжённой и Волк ударил по роботу молотом. Появилось оно. Квадратноголовое металлическое чудище. Смех в комнате тут же остановился и я с сестрой прилипли к экрану. Постепенно Оля схватилась своими ручками за меня и начала крепко сжимать мой торс. Тем временем глазницы робота залились кровью от злости. Тот был готов раздавить Волка, зажарить его. Он жаждал мести за удар. Его застывшая во мгновении физиономия показывала всё его хладнокровие, всю способность убить. То, что он является синонимом слова «смерть», если не ею самой. Я и сам крепко обхватил Олю, которая уже вся дрожала. Страх нас полностью обуздал, каждая часть наших тел окоченела от него. Казалось, спасения нет… Однако Заяц нажал кнопку. Остаток серии мы досмотрели в том состоянии, которое наступает после испуга. Вроде как бояться мы перестали, но дай нам даже малейший повод и мы будем готовы жить под одеялом все следующие двадцать четыре часа. — Надо выкинуть эту кассету! — на эмоциях выдала Оля, когда пошли титры под знакомую весёлую музыку. — Но там не только эта серия, — неуверенно возразил я. В принципе, будь на кассете только этот страшный робот, я бы с радостью избавился от неё. — И что?! — возбуждённо вскочила она на ноги на диван, — не нужны нам таки мультики! Не буду я больше его смотреть… — но тут же поникла и уселась обратно, недовольно сложив руки на несозревшей груди и отвернувшись. — Давай просто будем проматывать эту серию, — предложил я компромисс. — Хорошо, — неожиданно быстро согласилась Оля, с которой вся хмурость исчезла на «давай"-"просто». Наш с Олей разговор прервала мама, прокричавшая что-то с коридора про обед. — Ур-р-ра! — попыталась спародировать волка Оля, радостно улыбнувшись и подняв руки, — обед! — Обед-обед! — такой же радостный вторил ей я, который только сейчас понял, что его желудок уже какое время жалобно просил пищи. Мы вместе двинулись на кухню с приподнятым духом, предвкушая что-то очень вкусное. Так оно и оказалось. Сочные и румяные мясные котлетки, из которых струился сильный аромат, бывшего уже достаточным, чтобы во рту образовалось море слюней. А гарниром к котлеткам служил картофель, бережно избитый толкушкой руками моей матери и обильно удобренный молоком с маслом. От этого чуда кулинарии тоже нёсся невообразимый запах, который невозможно описать. Это была смесь, кажется, всего самого лучшего для моего мозга, изголодавшегося по… Изголодавшегося, в общем. Даже и не верилось, что всё это окажется на моей тарелке прямо передо мной, пока так и не случилось. Но пока я размышлял над едой, я не заметил самого главного. В этот раз помимо нас с Олей за столом сидели и ещё кое-кто. Мама. И папа. Они сидели на одной стороне стола, совсем-совсем рядом, чуть ли не прижимаясь друг к другу. Так ещё и… Улыбались! К моему удивлению присоединилась и Оля, вытаращив глаза на родителей. Те наконец-то заметили нашу обескураженность. — Чего вы так? Еда не вкусная? — спросила мама. — Нет, очень вкусно, — всё ещё пребывая в удивлении ответил я. — Вот и ешь, — ответила мне мама, после чего продолжила болтать с отцом о каких-то планах. Даже после окончания плотного (и вкусного) обеда я всё ещё был обескуражен такой гармонией среди наших родителей. Может, они наконец-то встали утром с одной ноги? Хоть бы они запомнили, какая нога у них хорошая. Вернувшись в свою комнату, я продолжил рисовать и не заметил, как из окна начала лить персиковая краска. Хоть вечер зимой и наступал довольно рано, я понял, что засиделся. Бережно отложив в сторону рисовальные принадлежности, я плюхнулся на диван и утомлённый творческим процессом глядел в закатное небо. По нему в своём обыкновении плыли сверху вниз сплюснутые зимние серые облака цвета апельсина. Такие вкусные. Или, может, такие горящие. Прямо как… Она. — А-а-а-а!.. Неожиданный короткий крик Оли заставил меня неприятно дёрнуться. Я тут же вскочил и чуть ли не побежал в комнату сестры. — Оля, что случилось? — последовал от меня контрольный вопрос. — Т-там… Кто-то… — мямлила она, сидя в углу своей постели и тыча рукой в окно, — снежок в окно попал! — Снежок?.. — повторил я про себя, подходя к попавшему под обстрел окну и аккуратно выглядывая в него. Лес уже был своим силуэтом, а его контуры вершин деревьев поджигало солнце. Ничего необычного. Только снег был как нежный персиковый йогурт. — Никого нет. Ты чего, Оль? Может, тебе показалось? — повернулся я к сестре с обеспокоенным лицом. — Нет! Нет! — завопила она, — ничего мне не показалось! Я видела, как он прилетел! Вон, его остатки, — с этими словами она потянула руку в угол окна. — Да не выдумывай, там поди просто снег с крыши упал, — попытался я успокоить сестру. — Там что-то красное! — Бог ты мой, на улице закат, — ответил я, но всё-таки повернулся к окну. И какое же было моё удивление, когда на подоконнике обнаружилась сложенная красная бумажка. Я без лишних слов быстренько открыл окно и схватил её. — Бумажка. — Бума-а-ажка! — завороженно и таинственно повторила за мной Оля, усевшись в позу «мне ой как интересно» и вытаращив по такому же подобию свои большие глаза. Моё предчувствие орало, что что-то тут не чисто. Оно и понятно! Уж не просто так цветная бумага оказывается под окном твоего дома. На втором этаже. Я, будто боясь этой бумажки, медленно раскрыл её. Оля уже во всю пыталась тоже заглянуть внутрь.

      Дорогой Зайчик, привет! Пишет тебе Сова. Лиса очень обиделась на тебя после всех твоих слов. Давай встретимся сегодня ночью у твоего дома.

И в конце была очень мелкая приписка: «Не забудь маску. ♥︎» Записка была украшена рисунками леса и животных на детский манер. Помимо сосен были нарисованы Лиса, Сова, Зайчик и коза с подписью изящным почерком «тупой». — Ну что там, Тоша! — тянула меня за рукав сестра, а заметив, что я стою никакущий, начала спрашивать, — Тоша? Ты чего? — Я? Нет, ничего, — положил я одну руку на своё лицо, чтобы узнать, жив ли я, — там просто рисунки. Животные там… Не успел я опомниться, как записка оказалась в руках Оли. Я был настолько потерян, что даже не мог двинуться, чтобы вернуться бумажку обратно. — О! Лисичка, сова, козлик… Забывшая о неясном происхождении записки говорила сестра, слова которой били по голове будто молотом. Лисичка. Сова. Козлик. — Зайчик! Тош, смотри, — подставила она пальчик на картинке, — а что тут написано? — Там? Э-э-э… Тяжело думать. Соображать. Пусто внутри. — Дорогие… Звери. Люблю их. Как же мне повезло, что Оля читает еле-как, да и только печатный текст. Обычно в случаях, когда она просит что-то ей прочесть, мы всей семьёй заставляли её читать самой. Тут в этом не было необходимости. — Кру-у-уто! — Да, — грубо схватил я записку из рук ничего не подозревающей Оли. — Это мне для рисования, я потом дам ещё посмотреть, — предупредил я истерику сестры по поводу моих действий. После я пошёл обратно, в свою комнату, утопленную в чём-то чёрно-рыжем. На кровати я был будто эмбриончик, только вне матери. Беззащитный, ничего не понимающий, иногда толкающийся то ручками, то ножками. Да кто они?! Прекрасный пожар, опоясывавший всю мою голову, сова со снежинками кидается, тупой козёл. Тупой-тупой-тупой! Зайчик, заяц, который я, который что? Который:

— Зажатый в клетке мальчик. Который с возрастом останется тем же.

Тем же

Тем же

Останется

Вокруг начала мерещиться клетка. Большая двухэтажная клетка, где заперт не только я. Под большим взором больших дяденек с верха, боимся быть

Ты свободен только сейчас!

Оглянись!

Голова продолжала неисправимо гудеть, кровь была готова двумя большими и толстыми струями политься из висков, окрашивая апельсин в кровавый оттенок, а изо рта доносилось монотонное «А-а-а», призванное как-то облегчить это состояние. Я и не заметил, как тихое "А" превратилось в истерический крик. Лишь бы никто не услышал! Я вцепился в подушку руками, ногами, ногтями оттуда и отсюда, начал её грызть и жевать, а ещё и кричать, кричать, кричать. Только тихо. Я не чувствовал ничего, кроме как страха и боязни чего-то неясно чего. Даю фору, что у меня неистово болят зубы из-за ткани, а руки сильно устали, но я продолжал. Я пропитал часть подушки слезами, соплями и слюнями, но мне не становилось лучше. Сколько это продолжалось? Что мне поможет? Только одно средство, потому что когда я — это Он, а он — это Я, я ничего не боюсь, я смелый и сильный, я — могучий всё. Надо лишь потерпеть и не кричать. Оторваться от подушки, дотянуться до комодикк, вцепившись зубами в предплечье и оставив на нём глубокий след, и достать маску. И нацепить её. — Фух, — еле-слышно вздохнул я, всё ещё подрагивая на кровати. Отошёл. На лице возникла улыбка, которую, конечно, нельзя было увидеть из-за маски. Так смешно, так забавно. Как говорится: «Какой же я лошара!» И чего бояться-то? Наступило томительное ожидание ночи.