На коротком поводке

      Ёнджун был в ярости.       Он тяжело дышал, вглядываясь в бледные лица старейшин, гадая, насколько неправильно будет, если он подорвётся с места и заставит каждого сидящего в королевском кабинете выплёвывать свои зубы один за другим. Он вполне мог сделать это. Его гнев, буквально бурлящий под кожей, мог стать оружием, которое желало быть использованным. Жар пробирался вверх по телу, и Ёнджун предпочёл игнорировать вцепившееся в него острыми когтями отчаяние, когда одни и те же слова звучали из раза в раз.       «Его королевскому Высочеству пора остепениться».       «Сейчас хорошее время дать стране наследника», — однако время таковым не являлось.       — Вы должны укрепить своё положение. Только если не хотите появления ещё одного самопровозглашённого королевства, как-то, что на юге, — стиснув зубы, ёрзая на стуле, что сделали из дерева, которое росло в Золотой чаще, буквально прошипел один из старейшин, пристально глядя на Ёнджуна, словно ему это было позволено.       — Довольно! — обрушив кулаки на стол с такой силой, что паутиной узоров поползли глубокие трещины, Ёнджун поднялся с места, не скрывая своей неприязни во взгляде. — Вы хотите, чтобы я остепенился? Хотите женить меня только потому, что это укрепит моё положение? Но что, если я откажусь? — было бы крайне удивительно, не появись бы на ёнджуновом лице раздражение. — Заставите меня? Словно не я король этой страны? — его заострённые уши побагровели от бурлящего в нём гнева. — Если вы так хотите, чтобы я укрепил своё положение, так почему не пойти войной на то жалкое королевство? Зачем весь этот цирк? — выплёвывая каждое слово, обводя взглядом каждое напуганное, пусть и скрытое за масками безразличия, лицо старейшин, Ёнджун не больше не скрывал своего гнева.       Желание переломить им шеи лишь росло. Однако как бы сильно он этого не желал, навредить старейшинам он не мог. Они были тем, что осталось от прошлого короля — указом, который, как и сами старейшины, будет жить вечно. И Ёнджуна беспокоило — ох как беспокоило! — то, что они ни черта не мог с ними поделать.       Они играли им точно марионеткой, когда юного принца обстоятельства заставили перенять трон. Они почти вынудили Ёнджуна отдать им власть, долгие года действуя за его спиной, словно он не был их королём. Но он больше не беззащитный принц, который боится оступиться. Чхве Ёнджун, Его Королевское Высочество, больше не был тем, кем они могли играть. Он был тем, кто сопротивлялся.       И именно это он делал сейчас.       Ёнджун не помнит в какой момент все двенадцать старейшин в один голос заголосили о помолвке. Случилось это месяц назад или даже год — было не важно. Важно было то, что натиск их с каждым днём становился сильнее, а вместе с тем и поддержка этой идеи эльфийского народа. Чхве ненавидел терять контроль над ситуацией, а именно это сейчас и происходило.       — Нам нужны первоклассные войны здесь, в королевстве, бороться с реальной угрозой — повстанием, что набирает мощь. Вы лучше нас знаете, насколько большую создадите брешь в нашей защите, отправив войско на войну с этими жалкими непойми чего возомнившими людишками, — Ёнджун пусть и принял правдивость слов старейшины, однако от мысли, что тот был прав становилось дурно. — Поэтому брак, хотите вы того или нет, — ваш единственный выбор, Ваше Королевское Высочество.       Будь у Чхве под рукой не бокал, наполненный первоклассным вином, а яд, даже зная, что старейшины не умрут, он бы, безусловно, плеснул бы его в лицо говорящему. Если бы такое было возможно, и ёнджунов гнев имел бы форму, то превратился бы тот в гигантского зверя, готового перегрызть глотки всем сидящим в королевском кабинете.       Ёнджун сомкнул челюсти, опрокинул ногой стул, заставив тот с грохотом упасть и удариться о дальнюю стену, и широко шагая направился к выходу, попутно говоря:       — Вперёд! Организовывайте бал, приглашайте гостей, находите тех несчастных, которые захотят стать мне жёнушкой! Но это ни черта не значит, что я приму хоть одну из них. Удивите меня! Однако я сомневаюсь, что у вас получится. Если оступитесь, совершите малейшую ошибку и вздумаете плести ловушку у меня за спиной, я наплюю на указ и избавлю мир от таких ничтожеств, даже если это значит умереть самому. А теперь чтобы глаза мои вас не видели!       Ёнджун кричал, не жалея сил, когда королевские стражники в длинных чёрных одеяниях развели перед ним тяжёлые двери, стоило тому ступить в их сторону. Чхве покинул свой кабинет, кипя от злости и борясь с желанием разгромить тот к чёртовой матери. Буквально потерявшись в собственной ярости, он вылетел на улицу, прошмыгнул под цветочной аркой, не обращая внимания на приветствия и удивлённые вздохи девушек, которых принимал Дворец Алой Луны. Юноша буквально влетел в заброшенный сад, выудил из ножен клинок, попутно говоря:       — Доставай меч, Бомгю.       И стоило ему развернуться и направить на парня, лишь немногим отличавшегося от прислуги во дворце, цветочное, однако не менее острое лезвие, поразив того убийственным намерением, которым светилась ёнджунова кожа, как тот выудил из висевших на поясе ножен новый меч, что был когда-то ёнджуновым подарком, готовясь принять удар.       Ёнджун не помнит, как долго он знал парня перед ним. Того приставили к нему сразу после смерти короля, позволив полу эльфу полу феее стать королевской тенью — стражем и другом Его Высочества. Бомгю бы рассудителен, нередко становясь не только личным гвардейцем, а ещё и советником. Бомгю был хорош в борьбе на мечах, и доказывал это не раз. Бомгю, ёнджунова королевская тень, был ему другом, который мог стать врагом. Ведь если ёнджуновы предположения верны, его королевская тень предана ему больше не была. И всё не без влияния старейшин.       Ёнджун, занеся лезвие дугой над головой, сделал выпад в сторону парня, крепко держа цветочный эфес клинка. Бомгю отразил удар, порхая вокруг словно бабочка — настолько лёгкими казались его движения и выпады, когда же удары его лёгкими не были. Ёнджуна давно было не обмануть этим, однако, сколько бы раз он это не повторял, технику королевская тень изменять не желал.       — Вам не стоило так резко говорить со старейшинами, — оказываясь за спиной короля, контролируя дыхание и нанося удары, сказал Чхве, а как увернулся от ёнджунового локтя, что грозил попасть ему прямо по носу, продолжил: — Когда нибудь они обернут это против вас.       — Заткнись! Если не хочешь пойти следом за ними, тебе лучше замолчать! — превратив свой гнев в оружие, а не в слабость, он не останавливался в своих движениях и на мгновение, ища слабость в защите и тактике Бомгю. Ему нужно время, и он её найдёт. Всегда находил. Найдёт и сейчас.       — Я лишь хотел помочь.       Ёнджуновы глаза засветились, когда он наконец-то нашел то, что искал. Он сделал вид, что отступает, а после следовал резкий рывок, разворот во круг своей оси, и вот цветочное лезвие было прижато к тонкой коже на шее, а полу эльфийское тело — к холодному разъярённому Ёнджуну.       — Об этом же ты думал, когда в ту ночь стащил мой королевский знак? Так себя оправдывал? Помогал мне? — свободной рукой стукнув по руке Бомгю, заставив того выронить свой меч, он подцепил тот ногой, и в месте с клубами пыли откинул в сторону, оставив тот вне досягаемости королевской тени.       — Я не понимаю, — в голосе Бомгю привычного веселья больше не звучало, когда он уставился на смертоносное лезвие у его шеи.       Он знал, что сделал! И собирался это отрицать, зная, что это бессмысленно ровно так же, как и молитвы в эльфийском королевстве. Тем не менее, вместо того чтобы молить о пощаде, кричать во всё горло, что он признал свою ошибку, королевский страж, скрывая свой страх, говорил что он не понимает о чём твердил Ёнджун. И короля это выводило из себя.       Казалось, вот-вот и всё, что он создал, рухнет как карточный домик. Больше всего на свете Ёнджун ненавидел предательство и чувствовать горький вкус отчаяния на языке. И Бомгю, некогда преданный ему королевская тень, заставил Ёнджуна ощутить эти два холодных отвратительных чувства за раз.       — Мне стоило держать свой член в штанах. Я должен был знать, — выплёвывая каждое слово в ухо королевской тени, Чхве не чувствовал облегчения. — Должен был знать, что твоё появление с самого начала было лишь очередной ставкой и бесполезной попыткой этих придурков, всё надеющихся, что указ станет им защитой, — ударив парня ногой в место под коленом, Ёнджун заставил того упасть перед ним на согнутые ноги. И Джун вдоволь насладился этой картиной, возвышаясь над парнем, всё ещё направляя остриё клинка прямо в юношескую шею. Бомгю был не настолько глуп, чтобы не знать, что если Его Королевское Высочество и нанесёт удар, то тот будет для него смертельным. — Мне просто интересно вот что: как давно ты был на их стороне, и какое лицо пряталось за всеми твоими улыбками? — ненавидя горечь, с которой говорил Ёнджун, и ком, вставший поперёк горла, он лишь желал, чтобы этот кошмар скорее закончился.       Чхве сцепил челюсти почти боясь услышать ответ. Ему бы следовало прикончить стражника сейчас же, запачкать одежды в крови и успокоиться, но вместо всего этого он решил мучить себя этим разговором, словно скажи сейчас Бомгю правду, это что-то изменит.       Ёнджуну, в самом деле, после официальной коронации следовало держать свой член в штанах, ведь вот, что из этого вышло! Однако тогда тоска казалась невыносимой, а зияющая рана в груди — смертельной (и пусть на самом деле никакой видимой раны не было, ощущения менее болезненными       от этого не становились). Тогда Ёнджун лишь заменил одного предателя другим.       — Всё шло по их плану с самого начала, — казалось, прошла целая вечность, прежде чем Бомгю, стоя на коленях с опущенной головой, заговорил: — а та ночь после вашей коронации только ускорила события, — правда оставляла раны серьёзнее, чем любое существующее в эльфийском королевстве оружие.       Ёнджун был предан. Вновь. И от этого легче не становилось. Однако он готов был дальше слушать, не обращая внимания на клубок спутанных чувств и мыслей. Разум короля должен быть чист, и это был один из немногих раз, когда Ёнджун последовал этому совету.       — Я никогда не был настоящим, если вы хотели услышать это. И это не нравится даже мне самому, однако я выбрал сторону и понесу наказание, но я всё же надеюсь, что та ночь что-то значила.       И если до этого в ёнджуновом сердце были противоречия, таились сомнения, то с последней произнесённой фразой, что, как и многие, была захоронена в тишине старого, почти мёртвого сада во Дворце Алой Луны, те испарились сами собой. Наглец посмел играть с его чувствами! Он посмел думать, что его жизнь значит что-то для короля!       Ёнджун всё сделал быстро. Его мышцы задвигались раньше, чем смог он понять это, однако о совершенном он никогда не пожалеет. Когда цветочное лезвие насквозь прошло через тело, и с хлюпаньем одним рывком было вытащено из него, крылья, что достались Бомгю, задёргались в последний раз, прежде чем безжизненное тело с глухим стуком не упало на землю, позволяя крови сначала смешаться с грязью, а после впитаться в землю, давая возможность деревьям в королевском саду дать плоды, что вскоре будут использованы целителями.       Чхве пришел в себя лишь тогда, когда сад не оставил от королевской тени и следа. Покидая его, он твердил себе, что так будет лучше, однако давно укоренившийся в его сердце гнев лишь был хорошо запрятан самим юношей, однако не исчез полностью. Ёнджун ввалился в свои покои с кувшином крепкого вина в руке, что был почти пуст, а приказав служанкам принести ещё парочку — завалился на кровать, лицом утыкаясь в подушки. Юноша буквально заставлял себя не вспоминать (и алкоголь этому очень способствовал) ночь, когда его королевская тень обманом забрал его знак, открывающий любые двери. Приказал он себе не вспоминать о последствиях. Заставил себя забыть всё это, потерявшись в омуте опьянения и смешавшейся с ним усталости. Опрокидывая третий кувшин, Ёнджун почти убедил себя, что ему не было дела.       Не было ничего удивительного узнать, что старейшины подготовили бал в скором порядке. К середине месяца, стоило цветам в Золотой чаще распуститься, как всё было готово: банкетный зал празднично украшен, а гости — приглашены. Ёнджун же лишь делал вид, что всё это его не волновало. Притворялся он и тогда, когда несколько служанок, обычные люди, осторожно вошли в его покои, сообщая о том, что Его Королевскому Высочеству пора готовиться. Изображал безразличие и тогда, когда стоял перед зеркалом облачённый в белую королевскую форму с фиолетовыми вставками. Обманывал себя и всех остальных своим равнодушием, откидывая чёрные волосы назад, позволяя закрепить корону на голове. Когда-то, когда та ещё красовалась на отцовской голове, Ёнджуну она нравилась. Золотая часть короны, её основа, точно паутиной разнообразных узоров ветками обвивала ёнджунову голову, а фиолетовые цветы, некоторые из которых вздымались вверх, а другие — опадали к лицу, завораживающе блестели в лучах солнца. Однако сейчас она стала ему почти ненавистна. И дело было не в том, как она выглядела, а в том, что именно заставило Ёнджуна её принять, и что после всего этого последовало.       Когда солнце зависло высоко на небе, позволив всему королевству купаться в его лучах, служанки покинули его покои, не забыв сообщить, что бал начнётся через несколько часов, а перед этим старейшины желали его увидеть. Однако Ёнджун так и не явился к ним, не посмотрел в их, очевидно, ухмыляющиеся лица, дожидаясь вечера за дверьми своей комнаты. Он перечитывал документы, глядел на отчёты и с ювелирной осторожностью продумывал каждый свой шаг.       Мысль избавиться от двенадцати старейшин лишь укоренилась в его голове и эльфийском сердце. И если Чхве не хотел потерять всё — а он не хотел — то каждое его действие, в плоть до каждого слова и вздоха, должно быть осторожным. Ему нужна была лазейка в указе, и это был лишь вопрос времени, когда он найдёт её.       К вечеру голова его гудела, а мышцы его спины и ног одеревенели. Ёнджун не без труда поднялся со стула, не без труда добрался до двери, чтобы после, нацепив дружелюбный вид, покинуть свои покои, и вместе с молчаливой стражей, потирая шею, двинуться в сторону банкетного зала, что жужжал громче улья. Натянув фиолетовые перчатки, подав сигнал, чтобы его представили, Ёнджун ждал, когда распахнуться двери.       — Его Королевское Высочество, владыка шести народов, ваш король, Чхве Ёнджун, — и как только слова прозвучали, а гости радостно завыли, двое стражников развели тяжелые двери, и Ёнджун ступил внутрь бального зала под приветствия и взволнованные возгласы, что звучали отовсюду.       Подняв голову, натянув улыбку (лишь надеясь, что та не выглядела настолько фальшивой, насколько он себе это представил), юноша шел по сиреневому ковру, кивая чиновникам и всем, кого знал. А как только он миновал несколько ступеней и остановился у своего трона, который стоял так далеко ото всех, что только из-за этого был любим и вместе с тем ненавистен самим королём, собранные в зале эльфы и феи, один за другим склонили колено, прислонив кулак к сердцу, лепеча «Да здравствует король!»       Распрямив фиолетовую накидку, что собиралась рядом цепочек у шеи, Ёнджун опустился на своё место, жестом позволяя гостям подняться на ноги. Музыка заиграла сразу же, звуча сначала тихо, а после всё громче и громче, лишь усиливая ёнджунову головную боль. Он прикрыл глаза, беря с подноса бокал на высокой ножке, отпив совсем немного пузырящегося напитка. Ему бы следовало глядеть в оба и не забывать о том, кто стоял за подготовкой этого банкета, однако всё его нутро желало разрядки, и это колющее чувство буквально туманило его разум.       Так он и не заметил, как осушил один бокал за другим, сидя под пристальными взглядами двенадцати пар глаз. И Ёнджун продолжал бы их терпеть, делая вид, что не замечает, однако, когда старейшины, собрав толпу девиц, остановились всего в десятке метров ёнджуновы руки так и чесались превратить шампанское в яд и плеснуть им в эти старые лица. Он шумно выдохнул, набрал побольше воздуха, когда глаза закатились сами собой, и, выпрямившись, закинув когу на ногу, стал ждать, когда хоть кто-то раскроет рот, чтобы заговорить.       И долго ждать ему не пришлось. Старший заговорил первым, казалось, наплевав на то, кто был перед ним:       — Эти прекрасные дамы, так же как и мы, надеются, что вы уделите им внимание, — в его голосе звучала не скрытая издёвка, а на лице красовалась отвратительная улыбка. — Каждая из них приготовила вам подарок, готовы ли вы посмотреть на них?       Ёнджун готов был рассмеяться. А в голове крутился лишь один вопрос: «Интересно, чего им пообещали? Славу? Деньги? Они так отчаянно готовы бороться за титул королевы, что дай им всем по мечу, эти нежные на вид девушки, перерезали бы друг другу горло и вырвали бы чужие сердца из грудей. Но разве был в этом толк?»       Всё это буквально доходило до абсурда. Однако Ёнджун даже не был удивлён. Он только и сделал, что махнул рукой и потянулся за очередным бокалом, чувствуя, как головную боль заменяет разливающийся по всему телу жар и головокружение. Тряхнув головой, стараясь привести себя в чувства, юноша оглядел толпу. Все те, кто удостоился чести быть здесь, на балу, были людьми первого класса: чиновниками, торговцами и эльфами близкими к королевской семье. Все, кто кружил в танце, кто вёл светские беседы, чувствовали себя в своей тарелке, а самолюбие их не знало границ. Именно поэтому, казалось, они позволяли себе бросать осуждающие взгляды в сторону королевского трона и того, кто восседал на нём. Ёнджуну уже следовало привыкнуть к такому.       Юноше было совсем безразлично, когда одна из девушек вышла в центр зала, перед этим попросив всех танцующих разойтись, трижды хлопнула в ладоши, а как музыка полилась по банкетному залу, стала двигаться в такт, призывая свою магию, чтобы сделать выступление не забывающимся. Ёнджун лишь продолжил оглядывать толпу, заменяя бокалы и напитки, ища в толпе тех, кто мог бы оказать ему поддержку. Заручись он поддержкой пары десятков чиновников, перемани на свою сторону воинов и главнокомандующих, как старейшины перестанут быть для него проблемой. Поэтому он увлеченно и разглядывал их, упуская то (или кого), что было прямо у него перед носом.       Не удостоив запыхавшуюся после танца девушку своим вниманием, Ёнджун поднялся с места, расправил свои одежды и, видя перед собой лицо главнокомандующего одного из элитных отрядов королевской армии, прошёл мимо девушки, которая оказалась слишком глупой, чтобы предполагать, будто король идёт к ней. Удивляясь непривычному для эльфа телосложению, Ёнджун остановился в нескольких метрах от главнокомандующего, заставив губы растянуться в дружелюбной улыбке.       — Ваше Высочество, — склонившись, стукнув кулаком по сердцу, пролепетал мужчина, который ничуточку не изменился с того самого дня, как Чхве встретил его в свои семь лет на одном из собраний, что проводил его великий отец.       Ёнджун проглотил ком в горле, постарался подавить накрывшую его усталость, когда пролепетал:       — Рад видеть вас и вашу супругу здесь, — кивнув женщине, что отчаянно пыталась скрыть своё положение, прикрывая свой живот руками, Ёнджун вновь повернулся к мужчине, чтобы продолжить: — Могу ли я отнять минуту вашего времени? — проклиная все эти поощряемые обществом любезности, юноша оглядывался по сторонам в попытках найти укромное место, где он мог бы поговорить с главнокомандующим без лишних ушей.       — Всё, что Его Королевское Высочество пожелает, — и Ёнджуну, безусловно, понравилось то, как звучали эти слова: они звучали искренне. И это давало ему надежду, что, быть может, его положение было не настолько жалким, как он думал.       Он указал на место у больших окон, что пустовало и прекрасно подходило для того, чтобы наблюдать за всем происходящим вокруг. Ёнджун запорхал по залу, обдумывая то, что должен был сказать, когда же, перекрикивая музыку и большинство разговоров, кто-то закричал:       — Да как ты посмел! Да одно только это платье стоит жизни нескольких служанок! Ты ведь специально, да? Действуешь за спиной своей госпожи! — противный женский голос был слышен всем, а исходил от девушки, что промакивала салфетками своё белое платье, что белоснежным больше не было.       Ёнджун наблюдал, как эльфийка с вьющимися волосами замахнулась, а после на лицо юноши, одетого во всё черное, была опущена звонкая пощёчина. Он даже не дёрнулся. Не пошелохнулся и тогда, когда дамочка заколотила по его груди, вновь замахиваясь. Ёнджун среагировал раньше, чем успел подумать. Не прошло и мгновения, как он оказался рядом, отбивая руку эльфийки, попутно говоря, что этот цирк сейчас не к чему. И был он очень сконцентрирован на разъярённой женщине, чтобы услышать, как с губ парня, что некогда лепетал извинения, сорвался удивлённый вздох. Однако, когда Ёнджун развернулся кругом, чтобы посмотреть на юношу, желая поинтересоваться что же именно произошло, всё, что он увидел — пустое место рядом. Юноша завертел головой, выискивая в толпе фигуру в чёрном, а как нашёл, его эльфийское сердце, казалось, пропустило удар.       Стоило парню оглянуться, а воротнику его рубашки — чуть опуститься, как Ёнджун, казалось, впал в оцепенение. Шрам. Он знает его. Знает, какое оружие оставило рваную рану, заставив кожу покрыться чёрными отметинами в виде отравленных цветов (именно такими они и были). Это был его клинок и рана на шее, оставленная семь лет назад.       Чхве забылся на минуту, и этого было достаточно, чтобы парень, с ужасом осознавая, что его обнаружили, шагнул в толпу девиц и джентльменов, желая затеряться в толпе. Юноше бы следовало вспомнить, что если тогда он смог сбежать от Ёнджуна, то этого больше не должно было случиться. Чувствуя ярость, текущую по венам, Чхве не слышал ничего, кроме биения собственного сердца. Не слышал он и своего протяжного крика, приказа, который сам и отдал, — поймать и привести живым — когда руки его обвились тенями, а воздух словно наэлектризовался. Ёнджун выбросил руки вперёд, позволяя теням следовать за парнем, что отчаянно не желал быть найденным, а когда те наконец коснулись его, обвили по рукам и ногам, не позволяя двигаться, эльфийский король пробрался прямо в его голову. И первое, что сорвалось с ёнджуновых губ, оказались слова, что звучали гневно и в тоже время ощущались горечью на языке: «Давно не виделись, Субин».       Ёнджуну понадобилось всего мгновение, чтобы, следуя за тенями, остановиться прямо перед юношей, что был заключён в ёнджуновы оковы. Чхве не закрыл ему глаза, контролируя тени, а позволил парню увидеть лицо того, кто поймал его. Ёнджун желал напомнить Субину кем он был на самом деле и что было в его власти. И действия его показывали это лучше любых слов. Король уставился в глаза, в которых раньше видел любовь, глядел в глаза, которые врали. Всегда врали. Он всматривался в лицо человека, которого когда-то страстно любил, а сейчас же с такой же силой ненавидел. Он глядел в лицо принца самопровозглашенного королевства на юге Чхве Субина. В лицо того, кто семь лет назад предал его и должен был умереть, но вот он стоял прямо перед ним.       Для Ёнджуна было загадкой то, что Субин делал на балу тех, кто был ему врагом. Однако раз принц оказался здесь, значит у него была причина. И с этим Ёнджун собирался разобраться.       Приказ слетел с губ раньше, чем Ёнджун смог распознать свой голос:       — В темницу. И без моего приказа никого не впускать! — Ёнджун наблюдал, как несколько королевских стражников схватили юношу, который не оказывал сопротивления, прежде чем развернулся, и, попросив прощения у стоявшего рядом главнокомандующего за несостоявшийся разговор, вылетел из банкетного зала, чувствуя, как закипает кровь.       Только выйдя за двери и пройдя вглубь по коридору, остановившись у своих покоев, Ёнджун смог одержать контроль над эмоциями и заметить, что жар, окутавший его с первым бокалом шампанского, и головокружение, появившееся тогда же, никуда не делись, а всё тело так и желало разрядки.       — Суки! — сомнений не было: что бы не подмешали в его бокал, всё это было спланированно кем-то из старейшин. Так же как не было сомнений, что порошок, растворённый в его напитке, не был ядом.       Однако влетев в свои покои, Ёнджун не думал о том с какой целью в его бокал был подсыпан афродизиак, хоть некоторые предположения у него всё же были. Старался не думать о том, как зудит всё тело и насколько сильно были обострены его чувства, когда он скидывал с себя плащ и пиджак, закатывая рукава своей белой рубашки. Старался не думать от чего штаны казались такими узкими, когда схватил клинок, лежавший на кровати, и вылетел из комнаты, держа путь в темницы. Старался не думать о том, что будет делать с Субином, как окажется там.       Рассекая коридор, опираясь руками о каменные стены, чувствовав себя настолько отвратительно, насколько это было возможно, Ёнджун не находил себе места. Всё дело было в появлении Субина! И, чтобы Джун не чувствовал, рад он ему не был — по крайней мере, он пытался убедить в этом себя. Он влетел в тёмные темницы с одним желанием, только надеясь, что тянущее чувство внизу живота никак не повлияет на его разум.       — Стража, вон отсюда, — почти срываясь на крик, Ёнджун отдал приказ, даже не взглянув на стражников. Кивнув, сцепив челюсти, держась за эфесы мечей, спрятанных в ножны, они покинули лишь чуточку залитые светом темницы, остановившись у входа.       Ёнджун тяжело дышал, когда остановился напротив ветвей золотого дерева, что вырывались из-под земли, создавая прутья, что не переломить. Такие же ветви приковывали Субина к стене. Невесёлый смех вырвался из ёнджунового горла, когда он заставил ветви спрятаться под землёй, и сделал несколько шагов в сторону принца.       — Это навивает кое-какие воспоминания, маленький глупый принц, — субиново лицо не исказилось гневом, юноша лишь отвернулся, и казалось, что он совсем не понимал своего положения. Вероятно, именно поэтому Ёнджун подлетел к нему, схватил за воротник его черной рубашки и, ударив головой о стену, сквозь стиснутые зубы прошипел: — Что же ты забыл здесь? — парень не ответил. Ёнджун навалился на него лишь сильнее, а нос его заполнил знакомый запах дыма и трав, и парень почти заставил себя не закатить глаза от чувства блаженства, что было пусть и мимолётно, но желанно. — Есть другие?       — Нет.       — А он умеет говорить! — заголосил Чхве в такой манере, словно обращался к кому-то ещё в комнате, хотя они оба прекрасно понимали, что внутри больше никого не было.       Субин отвернулся, Ёнджуну это не понравилось. Рукой, не стискивающей эфес клинка до побеления костяшек, король схватил принца за челюсть, вдавил пальцы в мягкую человеческую кожу и буквально вынудил Субина глядеть в его глаза.       — Что ты, мать твою, здесь забыл? — выплёвывая каждое слово, глядя в налитые кровью глаза, Ёнджун тяжело дышал не из-за гнева.       Всё дело было в афродизиаке! Именно в нём! Однако его эффект лишь усилился, когда лицо, некогда любимое королём, оказалось так близко, а тела их соприкасались всеми интересными местами.       — Прятался, — слова сорвались с субиных губ, словно постыдное признание.       Ёнджун не знал плакать ему или смеяться. Субиновы слова почти не имели смысла, однако, вцепившись в шею принца, борясь с желанием выпустить острые когти и разодрать парню глотку, а как же противясь желанию, которое было куда сильнее всех других, оттрахать того как следует, сквозь стиснутые зубы он продолжил:       — От кого?       — От отца.       Ёнджуновы глаза, казалось, ещё немного и вылетели из орбит. Вопрос напрашивался сам собой:       — Что же такого сделал твой папочка, что ты решил прятаться в королевстве, где таким как ты не рады, на балу у короля, который всё ещё помнит обещание, — клятву — которое дал семь лет назад? — Ёнджун раздвинул субиновы ноги своим коленом, и не знал: слышал ли он эхом стук своего сердца или то, как быстро колотилось человеческое. Уж в унисон они точно не стучали.       — Сошёл с ума, — только и сказал Субин, и вздох удивления вырвался из груди, когда одна из ёнджуновых рук прижала холодное острие клинка к его шее, а вторая опустилась на пуговицы его штанов.       — Что это значит?       Действия Ёнджуна не имели для Субина никакого смысла. Однако стоило тому принюхаться, и уловить резкий и одновременно сладкий аромат, которым пропиталась, казалось, каждая клеточка ёнджунового тела, как всё встало на свои места.       — Тебя опоили, — как вердикт произнёс Субин, стараясь дышать реже.       — Это блять сейчас так важно? — почти рыча, хватаясь за плотную ткань субиновых штанов, выплюнул эльф. Его шея и заострённые уши стали красными. — Не заставляй меня повторять свой вопрос.       Вероятно, ворвись бы сейчас стражники внутрь, осмеяли бы Его Королевское Высочество за то, как тот ведёт допрос. Однако сейчас это не имело смысла. Что в самом деле было важно, так это добраться до правды, уделяя меньше внимание собственному возбуждению. И противиться ему, когда Субин стоял так близко, было почти невыносимо.       — То и значит — сошёл с ума, — ответил Субин, и Ёнджун уже было хотел ударить его головой о стену ещё раз, дабы привести в чувства, но этого и не потребовалось, когда он продолжил: — Его с ума свёл демон.       — Демон? — эхом отозвался Чхве. Это звучало почти как сказка.       — Да, — на выдохе вымолвил он, и Ёнджуну было интересно от чего принц, разомкнув пересохшие губы, закатил глаза. — Он призвал его и не смог контролировать. Мой отец сам стал им. Демоном.       Послышался скрип двери, ведущей в темницу. И чем только занимаются стражники? Ёнджун, лишь мельком глянув в сторону двери, заставил ту закрыться, ударив того, кто желал войти. Никто не сможет отворить эту чёртову дверь, пока Ёнджун этого не позволит. И пошли к чертям старейшины!       — Почему я должен тебе верить? — ёнджуново дыхание обжигало кожу субиновой шеи, и тот лишь притворился, что ему не было дела.       — Потому что только что-то настолько абсурдное в нашем мире может оказаться правдой, — на выдохе прошептал Субин. — Отправь кого-то. Им даже не нужно будет добираться до дворца, чтобы подтвердить мои слова.       Ёнджун так и сделает. Как только покинет темницу, вырвет сердца неверным ему гвардейцам, отправит кого-то, кто смог бы подтвердить или опровергнуть субиновы слова. Однако проблема всё ещё оставалась: его возбуждение не только приносило боль, так главным образом туманило разум. И стоит Субину ещё раз дёрнуть бёдрами, как Ёнджун больше ручаться за себя не станет.       — Ещё вопросы? — казалось, Субин забыл в каком жалком положении находился, как забыл и то, что лезвие, семь лет назад ставившее длинный шрам на его шее, всё ещё находилось у его горла.       — Нет, — выплюнул Джун.       — Я могу помочь, — сжимая кулаки, но не борясь с оковами, прошептал Субин, дёрнув бёдрами, нарочно задевая зудевшую под тканью штанов плоть.       — Не позволю.       Принц повторил то же, что сделал ранее, отличалось его движение лишь давлением, с которым он прижимался своими бёдрами к эрегированному ёнджунову члену.       — Правда? — слово, сорвавшееся с губ, звучало почти как издёвка.       Из ёнджунового горла вырвался то ли стон то ли рычание. И когда Субин хотел было повторить своё предложение, сначала запылало его лицо от оглушительного удара, а после Ёнджун прильнул к сухим субиновым губам во влажном поцелуе. Его Королевское высочество оставит сожаления и долгие рассуждения на потом — это было то, что решил Чхве, прежде чем зажать принца между стеной и своим возбуждением, с которым требовалось немедленно разобраться.       Заглушая голос разума, сминая мягкие субиновы губы, Ёнджун сказал себе, что притворится. Как весь этот вечер притворялся. Он притворится, что семь лет назад человек, которого сейчас он страстно целовал и так же страстно желал, не нанёс ему смертельную рану, оставившую на сердце не видимый никому шрам. Он желал притвориться, что дальше он не встретиться с последствиями. И Ёнджун почти убедил себя в этом, прокусывая губу принца до крови.       Тяжело дыша, почти не осознавая где находится грань реальности, а где его фантазии, осыпая влажными горячими поцелуями шрам и рисунок цветов под кожей, который, определённо, приносил проблем время от времени, Ёнджун поднял субинвы руки над его головой, заставил ветви, что служили принцу оковами, закрепить кисти над головой Чхве. Неохотно отрываясь от юношеской шеи, раскручивая клинок в руке, одним движением Ёнджун разрезал рубашку, скрывающую подтянутое тело, а после, откидывая клинок в строну (что было довольно безрассудно), поднял обрывки ткани по субиновым рукам, чтобы после завязать концы на глазах принца. Если ожидание и сводило Ёнджуна с ума, то он готов был этого не скрывать.       Ухватившись пальцами за низко висящие штаны, вновь прильнув губами к субиновым, Чхве рывком заставил те сползти вниз по ногам, собираясь у щиколоток. Как бы странно это не было (по крайней мере для самого принца), Ёнджун не беспокоился ни об удобстве Субина, не о том, согласен ли высокомерный предатель перед ним на то, что тот собирался делать. Скользнув рукой по рельефному животу, обводя пальцем все впадины и выпуклости, Его Королевское Высочество, не беспокоясь ни о чём, стонал прямо в субинов рот, трясь своими бёдрами о бёдра юноши.       Казалось, дыхание Чхве никак не могло найти правильный ритм, когда тело принца под его руками стало отвечать таким же невыносим возбуждением, какое испытывал и сам парень. А когда же с губ Субина сорвался стон наслаждения, стоило холодным эльфийским рукам запорхать над кожей ниже живота и задеть эрегированную плоть, всё ёнджуново нутро желало одного: погрузиться в парня настолько глубоко, насколько это было возможно, а после брать то, что принадлежало ему.       Эльфийское сердце заколотилось так сильно, что это почти причиняло боль, когда он, оставив на чужих губах синяки, трясущимися руками потянулся к пуговицам штанов, высвобождая возбуждённую плоть. Ёнджуновы глаза закатились сами собой, стоило ему обхватить в кольцо эрегированный член, оттягивая кожу у раскрасневшийся головки. Запрокинув голову назад, надавив на субиновы плечи, вынуждая того опуститься на колени перед ним, Ёнджун поддался бёдрами в перёд, а прозвучавшие дальше слова, звучали словно были угрозой:       — Знаешь что делать.       И Субин знал. Довольно хорошо.       Поддавшись вперёд, чувствуя, как натягивается кожа под ветвями священного в эльфийском королевстве дерева, разомкнув опухшие губы, Субин примкнул сначала к красной набухшей головке ёнджунового члена, чуть посасывая и надавливая языком, а после, сопровождая свои действия серией причмокивающих звуков, которые разносились по всей темнице, двинулся дальше, беря глубже, языком ведя по вздувшимся венам. Из горла Ёнджуна вырвалось рычание, смешиваясь со стоном самого Субина. Дёрнувшись вперёд, заставляя парня взять глубже, а носом почти уткнуться в тонкую кожу внизу ёнджунового живота, парень запустил пальцы в тёмные до чего же мягкие волосы. Ощущение пухлых губ, скользящих по его возбуждённому члену пусть и навивали некоторые давно забытые воспоминания, однако Ёнджун игнорировал их, сконцентрировавшись на ощущениях.       Казалось, это было именно то, в чём он нуждался всё это время.       — Ты как будто создан для такой работёнки, Ваше ничтожное Высочество, разве нет? — Субин в ответ лишь сильнее надавил языком на эрегированный член, буквально заставив остатки ёнджуново самообладания испариться. — Может, в самом деле? Посадить тебя на цепь и таскать за собой как шлюшку? Это было бы довольно интригующим развитием событий.       Ёнджун рассмеялся, запрокидывая голову назад, пока субиновы губы продолжали то надавливать, то ослаблять давление на ёнджуновом члене. А стоило тому, провести языком по уретре, обхватить одними губами головку и с громким до безобразия пошлым причмокиванием продолжить сосать, как сдерживаться Ёнджун был больше не в силах.       Зажав меж пальцем субиновы волосы, заставив парня принять всю длину, Ёнджун излился в его глотку, вынуждая принца проглотить всё до капли. И что удивило его, так это то, что сопротивления он не встретил. Субин, казалось, принимал всё то, что давал Ёнджун, и король не был точно уверен нравилось ему это или нет.       Рывком подняв принца на ноги, развернув лицом к стене, Ёнджун вновь навалился на парня, обжигая дыханием заднюю сторону субиновой шеи. Тот что-то прошептал, Ёнджун не разобрал. Всё, что он слышал, казалось, было биение собственного сердца, гулом отдававшееся в ушах. Надавив рукой на субинов позвоночник, заставив выгнуться в спине, Ёнджун скользну рукой меж упругих ягодиц, вводя внутрь сначала один палец, а после добавив и второй. Субин поперхнулся собственным вдохом удивления, когда подразнивающие движения ёнджуновых пальцев стали невыносимы. Его член задёргался, а капли предэякулята потекли вниз, касаясь ёнджуновой руки меж его ног. Ёнджун хрипло захохотал прямо в ему в ухо, а после добавил:       — Шлюшка из тебя то, что надо, Чхве Субин. Кто бы знал, — раздирая зубами тонкую кожу за ухом, оставляя следы от зубов, вводя и выводя влажные пальцы, шептал Ёнджун. Это почти сводило с ума.       — Заткнись, — в ответ отозвался Бин. выгибаясь в спине.       — Нет. Ты больше не тот, кто будет командовать мной, жалкий принц жалкого королевства, — выплёвывал слова Ёнджун, вытаскивая пальцы. — Вот что прекрасного в этой встречи: всё изменилось, и сейчас ты лишь усугубляешь своё положение. Если я, блять, сказал стать моей шлюшкой на поводке, так ты ей станешь. Я понятно выразился?       Стиснув челюсти, схватив парня за бёдра, вдавливая пальцы в кожу, и надавив на спину, вынуждая выгнуться сильнее, Ёнджун вошел одним рывком. Стон сорвался сначала с его губ, а после вырвался и из субиновой груди. А стоило эльфу начать двигаться, обезумев от того насколько прекрасным образом субиновы стенки обхватывали и принимали его возбуждённый член, как хлюпанья и вскрикивания стали разноситься коридорами темницы. И плевать было на то, что слышали за дверьми.       Казалось, значение имело только то, насколько желанным было чувство проникновения, и то, с кем Ёнджун это делал. Пусть тот и пытался убедить себя в обратном.       В его движениях не было любви. Во всём происходящем не было любви. Была лишь потребность. И не строй старейшины своему королю козни, и потребности не было бы. Но вот всё вышло так, как вышло.       Ёнджун, опустив руку на плоский живот, притягивал того к себе, не останавливаясь в своих ритмичных движениях. И совсем не обращал внимание на субиново возбуждение, нарочно игнорируя раскрасневшуюся и набухшую плоть, которая требовала внимания. Навалившись всем телом, он трахал Субина так, как он сам в первую очередь того хотел. Так, как в том он нуждался. Ёнджун вдавливал пальцы в кожу, контролируя когти, царапал и оставлял синяки, когда же жар, смешавшийся с наслаждением, охватил эльфийское тело, и тот, войдя в последний раз, с протяжным стоном кончил на субинову спину, не беспокоясь (или по крайней мере стараясь) о том, что это значило для самого парня.       Прислонившись к оголённому субиновому бедру, Ёнджуну потребовалось некоторое время, чтобы возбуждение, вонзившее в него свои длинные острые когти, перестало ощущаться главным образом неправильно. А когда он наконец смог привести мысли и чувства в порядок, отступил, застёгивая пуговицы на своих штанах и разглаживая белую рубашку.       Субин не двигался. Он тяжело дышал и скулил, прислонившись к стене, и Ёнджуну не нужно было опускать взгляда, чтобы понять причину этого. Он задвигался раньше, чем смог понять это, а слова слетели с губ сами собой:       — Ты ведь этого хочешь? — опуская руку на возбуждённый член, оттягивая кожу у раскрасневшейся головки, Ёнджун и не думал давать тому то, что тот хочет. — Наш жалкий принц желает быть удовлетворённым, — надавливая на головку, а после разнося капли спермы по всей длине, заставляя субинов член блестеть в тусклом свете жёлтых ламп, Ёнджун издевался. И это, удивительным образом взывало к его удовлетворению. — Но ты должен запомнить одну вещь, милый жалкий принц: шлюшки удовлетворения не получают, — последние слова звучали прямо в субиново ухо. И когда тот, запрокинув голову и прикусив нижнюю губу, был так близок к желанной разрядке, буквально тая под холодными эльфийскими руками, тот отпустил его член и с гулким смехом отстранился.       Ёнджун покинул темницы, слушая тихие проклятия, притворившись, что его это не волнует. Однако раз он, находясь почти у запертых дверей, заставил рубашку на глазах Субина развязаться, а самого парня — развернуться и упасть на землю, накрыв той самой рубашкой его возбуждение, значит дело ему всё же было.