Рыцари и полёты

— Снова кошмары? — с характерной утомленностью в голосе приветствует принцессу Алисента, потирая затёкшую шею. — Как и всегда. Таргариен проходит вглубь спальни и привычно устраивается на чужой кровати, зная, что ей не откажут. Виски пульсируют, отстукивая парадный марш, а веки — предатели — тяжелеют с каждой секундой. Невыносимо хочется спать, но поддаваться нельзя, иначе утром на языке будет умертвляющий привкус соли. — Повернись. Старшей нравится этот приказной тон, которым говорит Рейнира, когда хочет проявить заботу и не желает слышать возражения. Озвучить это вслух она, конечно, не смеет. Принцесса устраивается на коленях позади неё и аккуратно убирает копну тёмных волос вперёд, чтобы не мешали. — Твой отец мог бы и сам писать, — бурчит она, не скрывая своего недовольства десницей. Ей можно это. Ей можно всё. Алисента привыкла думать, что недоверие к её отцу подруге внушил Деймон, но это едва ли было правдой. Просто Рейнира не была слепой или глухой. И уж точно она не была глупой. — У него же и слуга есть. Мальчик такой рыжий. Как там его? — вопрос повисает в тишине не надолго. — Не суть. Главное, что сидеть весь день, скрючившись в неудобном положении, и по дюжине раз переписывать сообщения не подобает леди, — девушка язвительно выделяет последние три слова, чем заставляет Алисенту усмехнуться. — Он мой отец, Рейнира. Он делает то, что считает нужным, — чеканит всем известную истину старшая. Таргариен впивается зубами в свой язык и ограничивается показным закатыванием глаз. Хайтауэр медленно выпускает из лёгких воздух, наслаждаясь тишиной, и её плечи, наконец, полностью расслабляются. День закончился — лопаткам больше не нужно быть сведёнными до острой боли. Следующие минуты она ясно ощущает сильные руки, сминающие её кожу. Сначала шея, затем — верхняя часть спины. Драконья всадница останавливается на каждом позвонке с остервенением. Проминает. Продавливает. Будто может врасти своей рукой в чужое тело. Рейнира знает, нет, чувствует своими ладонями, какие мышцы ноют жалобнее других. С ними она особенно беспощадна — ни одна окаменевшая от напряжения точка от неё не укрывается. Алисенте больно. Очень. Но такой болью можно наслаждаться. Такую боль она готова испытывать каждую ночь. — Рано или поздно нам придётся лечь спать, — не своим голосом прерывает идиллию старшая, будучи не в силах сказать что-либо ещё. Какую-то минуту назад она была близка к тому, чтобы издавать такие звуки, от которых у неё самой покраснели бы уши. — Тебе стало лучше? Рейнира улыбается самодовольно. Только так она и умеет. — Стало. Спасибо тебе, — Алисента улыбается искренне — до ямочек на щеках. Младшая думает, что это зрелище лучше, чем рождение дракона. Леди свободно устраиваются на просторной кровати. В горе подушек Таргариен отрывает «свою», светло-голубую. Дочь десницы лишь фыркает и тушит свечу. Рейнира по привычке ложится на бок, отворачиваясь. Ей вполне достаточно ощущать спиной чужое тепло, чтобы найти в себе силы бороться с ночным кошмаром. Сзади неё продавлена перина и смяты простыни. Слышно чужое размеренное дыхание. Присутствие, простое присутствие. Большего она никогда не просила. После подобных ночных вылазок, утром, как правило, чувствовалось сладкое удовлетворение. Однако сегодняшнее стало ярко выбивающимся исключением. Рейнира просыпается от настойчивого стука. От шлёпанья своих босых ног по леденящему камню. От скрипа двери. От крика. — Мамочка, успокойтесь, — продирая глаза и слабо понимая, что происходит, хрипит Таргариен. — Не говори мне успокоиться! Ты уже не дитя, чтобы устраивать подобные выходки, Рейнира. Пора взрослеть, — принцесса пропускает слова матери мимо ушей — она давно привыкла к её переменчивому настроению и всегда оправдывает его. Алисента, материализовавшаяся рядом из ниоткуда, нерешительно делает шаг вперёд. — Ваша милость, Рейнира не вин- — Леди Алисента, — холодным, как ветра за стеной, тоном пресекает эту попытку королева. Она на неё даже не смотрит — не считает нужным. Не считает достойным. — Простите за вторжение в Ваши покои, но моя своенравная дочь и так проводит довольно времени в Вашей компании. Не хватало, чтобы прислуга искала её по всему замку ещё и по утрам. — Мама! — в голосе принцессы предупредительный надрыв. Они подошли слишком близко к границе. — Со дня Вашего прибытия в Королевскую Гавань, моя дочь постоянно пропадает невесть где. Я достаточно молчала — думала, перерастёт, помудреет, поймёт, наконец, что её положение особенное, но этого не произошло, поэтому я обращаюсь к Вам, Алисента. Вы, как никак, старше. Поймите, пожалуйста, и навсегда запомните, что если Вам нравится бегать наперегонки с крысами по катакомбам, то Рейнира не может позволить себе такой роскоши. Юная Хайтауэр опускает глаза в пол и ясно видит, как его очертания плывут сквозь пелену слёз. Тело застыло и отяжелело в тысячу раз, кровь прилила к щекам и стало невыносимо душно. Нельзя моргать. Нельзя поднимать голову. Нельзя. Нельзя. Нельзя. — Мы поняли друг друга? — не унимается женщина, пронзая дочь десницы нечитаемым взглядом. — Да, Моя королева, — получается еле слышно даже в звенящей тишине. Рейнира, всё это время пытавшаяся поверить в реальность происходящего, приходит в себя, лишь когда за ней с матерью закрывается дверь. Она тушуется на лестнице, желая вернуться и крепко-крепко обнять подругу, но не может унять клокочущий в груди стыд. В конце концов не находит ничего лучше, чем просто уйти. Пятнадцатилетняя Алисента в жизни не испытывала такого унижения. Для неё эти слова — удар посильнее посчёчины. Если Отто когда-нибудь узнает об этом разговоре, он наверняка заставит дочь на коленях вымаливать прощения невесть за что. Эти мысли не перестают копошится в голове Рейниры, когда она отмахивается от обеспокоенных блюстителей, проходит прямо к дремлющей Сиракс и облокачивается спиной о её шею. Размеренно гладит шершавую кожу и зверь мурчит сквозь дремоту. Только в темноте пещер Драконьей ямы Таргариен может позволить себе выпустить на волю эмоции. Она смотрит на отдалённую точку света — факел на стене, и слёзы проступают сами собой. Она позволяет им спускаться и скапливаться у подбородка. Хотя бы это сейчас в её власти. Хотя бы это она может решить сама. — Сука! — шипит в пустоту. Она любит мать — любила и будет любить, но этого она ей простить не сможет. Эймма в очередном своём порыве частенько могла сказать дочери что-то такое, на что любой другой ребёнок обиделся бы, но Рейнира не обижалась ни разу. Она понимала, пусть и не до конца. Но сейчас мама задела Алисенту. Её Алисенту. И сделала она это нарочно, и как-будто бы ни капельки об этом не сожалела. — Сиракс, — тихо зовёт принцесса, разворачиваясь к своей любимице. Дракониха неспешно открывает глаза и без промедлений находит ими хозяйку. — Пожалуйста, расти быстрее, — поглаживая огромную жёлтую шею своего названного ребёнка, Таргариен невольно улыбается, и есть что-то горькое в этой улыбке. — …чтобы мы с Алисентой могли улететь на твоей спине куда-нибудь… Может, в Дорн? Как думаешь?