В поисках дома

Где-то в Колорадо, март 1884 «Идет дождь», — подумал он, лежа в поле и глядя в небо. Его ноги ничего не чувствовали. Как и его руки. Если честно, он даже не был уверен, может ли его тело вообще что-то чувствовать. Кроме крови. Ее он чувствовал, как она хлюпала и хлюпала под ним каждый раз, когда он пытался двигаться. Или, может быть, это была грязь. Потому что шел дождь. От дождя землю размывало. Он пытался вспомнить, была ли земля влажной до того, как пошел дождь, но не смог. Кто-то застонал. Бен заставил свою голову повернуться. Вик. Вик лежал всего в нескольких метрах рядом. Его грудь была распорота. Бен видел его сердце. Оно висело, как будто кто-то пытался его вырвать. Его тянуло вырвать, он пытался, но его тело отказывалось подчиняться. Вместо этого он повернул голову в другую сторону. Еще стон. Не от Вика. Первый тоже не мог быть его. Вик был мертв. Как и Александр, из того, что Бен мог увидеть. Он чуть перевел взгляд от тела Александра, где оно лежало у куста. Он видел голову Джонаса. Только его голову. Бена снова накрыла тошнота, и на этот раз тело подчинилось. С оглушительной болью он перевалился на бок и исторг из себя немного воды, обгоревших бобов и желчь, что была в нем, на траву. Опустошив желудок, что заняло пугающе короткое время, Бен попытался сесть, чтобы осмотреть свои раны. Его левая рука отказывалась подчиняться, а правая начала гореть, едва он надавил на нее. После того, как ворон каркнул и улетел, Бен осознал, что он сам громко завопил при этом. Он упал обратно в жидкую грязь. Она снова хлюпнула, и Бен дернул голову, насколько мог, когда грязь залилась ему в рот. О. Это была не грязь. Это была кровь. Должно быть, его. Наверно, рана на голове. Это тревожило. Что было еще более тревожащими, так это тишина, повисшая над полем. Кроме капель дождя, Бен не слышал ничего. Ни людского шума от движений, ни стонов или плача, ни просьб о помощи. Дерьмо. Бен дернулся, все его тело внезапно проснулось от страха и обжигающей боли, и снова попытался оглядеться. Быстрым взглядом он осмотрел все, что мог со своего места на земле. Он не видел их, этих дикарей. Но это не значило, что они не ждали момента, чтобы прикончить его и содрать с него скальп. Бена дернуло. Он видел оскальпированные тела прежде, на маленькой ферме в Канзасе, пока преследовал стаю этих змей-убийц. Они убили всех мужчин, и женщин, и детей тоже. — Ты и сам недалеко от них ушел, — прошептало в его голове. — В конце концов, твоя бабушка… Нет. Его бабушка была другой. Ее народ был мирным. Или был прежде, до того, как на них начали охотиться и практически истребили. Сама мысль об этом до сих пор заставляла Бена замирать. Народ его бабушки был мирным, но правительство отправило войска, чтобы уничтожить их. Они были мирными, но их все равно убили. Не в первый раз Бен задался вопросом, что он вообще тут делал. *** Солнечная долина, Аризона, 1876 — Что значит «ты присоединился к девятому полку»? — прогремел Хан Соло. — Ты хоть знаешь, что они делают? Знаешь? Бен сложил свою запасную рубашку и положил ее поверх штанов в сумку. Он не повернулся к отцу, который стоял на пороге его комнаты с алым от злости лицом. — Бен! Бен услышал стук сапог о дерево, и затем рука на плече развернула его. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, парень! — рявкнул Хан. — О чем ты черт побери думал? А? Пойдешь убивать индейцев? Убивать их так же, как армия убила народ твоей бабушки? Как они убили племя, что вырастило меня? Бен выдернул себя из хватки Хана и вернулся к сборам. Несмотря на то, что он молчал в ответ на вопросы отца, он не мог не жевать губы от бегущих в его голове мыслей. Наконец он открыл рот: — Как индейцы, убившие Пейдж? — прошептал он. Хан вздохнул. — Слушай, парень, я знаю, что она была тебе дорога, может быть, ты даже любил ее, по-своему, — сказал он, — но ее смерть была несчастным случаем. Она оказалась в неправильное время в неправильном месте. Никто — начиная этими индейцами и заканчивая кланом Тико — не мог знать, что их повозка окажется на равнинах во время индейской охоты. Случайная стрела, парень. Это была случайная стрела. Бен зарычал. Он любил Пейдж. Может быть, это не была романтическая любовь или та, что рождалась из страсти, но их письма за последние несколько лет вырастили между ними привязанность, которой не существовала до тех пор, пока семья Соло не уехала на запад. Едва Тико написали, что собираются переехать в Солнечную долину, Бен был рад. Он был уже несколько лет как в возрасте, когда пора было жениться, и до сих пор никто ему не приглянулся. Он знал, Пейдж приближалась к той границе между девушкой и старой девой очень быстро, и поэтому в своем последнем письме перед тем как она и ее семья двинулись на запад, сделал ей предложение. Когда ее ответ прибыл, у него ушло почти три дня на то, чтобы его открыть. Она сказала да, конечно, да. Они были друзьями, и какой брак может быть лучше брака между друзьями, которые уважают и заботятся друг о друге? — Случайность, — пробормотал Бен пустым голосом, — да, иди скажи миссис Тико, что ее дочь умерла по случайности, посмотрим, что она скажет. Или еще лучше, скажи это мисс Роуз в лицо. Хан снова вздохнул. Даже не глядя на него, Бен знал, что он стоит, опустив голову в усталом смирении и зацепившись пальцами за шлевки пояса, пистолеты в кобурах, а на груди сияет значок. — Ладно, парень, если это то, что ты хочешь сделать, делай, — смирился Хан, и Бен невольно поднял на него взгляд. Не стоило. Палец Хана воткнулся в лицо Бена, его рот скривился: — Но не возвращайся сюда, если на твоих руках будет хоть капля крови. Ты слышишь меня? Если ты станешь безмозглым убийцей, ты мне больше не сын. Бен резко вдохнул. Это было больно, больнее, чем он был готов признать, но он не мог просто сидеть и ничего не делать. После смерти Пейдж он потерял ориентиры. Он больше не хотел быть маршалом этого города. Он больше не хотел быть шерифом после отставки отца. Он не знал, чего хотел. — Ты это сказал Чуи? — спросил он, с трудом удерживая голос ровным. — Когда он отправился в Колорадо, чтобы взять руководство над местными полками, ты тоже сказал ему не возвращаться? Хан закрыл глаза. Он не ответил, и Бен понял, что это значило «нет». Он никогда бы не сказал такого своего дорогому и старейшему другу. А вот собственному сыну… — Что ж, ладно, — сказал Бен, закидывая сумку на плечо и двигаясь прочь из дома, его мать потянулась к нему, когда он проходил мимо нее, но он стряхнул ее руки, — увидимся никогда. Звук захлопнувшейся двери за ним был ничтожным по сравнению с воплем его матери, едва она поняла, что Бен имел в виду. *** Где-то в Колорадо, март 1884 Что-то двигалось сквозь грязь рядом с ним, вырвав его из воспоминаний о том дне. Дне, когда он потерял свою семью. Бен откинул голову назад и хотел закричать, когда увидел пару невысоких, вручную сшитых кожаных сапог. Индейских сапог. Он снова попытался сесть. Он не собирался умирать без боя. Индеец сказал что-то, и Бен замер. Человек перед ним был не из племени, с которым сражался полк Бена. Нет. Он был из Навахо, не Арапахо. И Бен понимал язык достаточно, чтобы понять, что он сказал своему клану, что Бен все еще был жив. Не зная, что делать, Бен ждал. Навахо раньше были мирными, но, опять же, раньше почти все племена были мирными. — Пока белый человек не пришел и согнал нас с нашей земли, убивая тех, кто противился краже, — когда-то сказала его бабушка, и ее мягкий голос держал в себе невозможную боль. Бен поморщился. Сомнения, которые были у него с момента вступления в полк, снова подняли голову. Восемь лет Бен игнорировал сомнения и конфликт внутри себя. Теперь, лежа в ожидании смерти, он мог принять, с большим стыдом и неохотой, что его отец был прав. Арапахо, на которые он и его «Рыцари» напали в тот день, не нападали. Нет, они всего лишь занимались своими делами, охотясь и делая припасы на долгую зиму. Они были невинными, и люди Бена пришли, чтобы безжалостно их вырезать. Мысль о том, что это им не удалось, принесла ему немного покоя. Арапахо вернули направленный на них огонь, и вскоре к ним присоединился еще один отряд охотников, которые были неподалеку. Вместо этого Девятый полк Равнинной Кавалерии встретил свой кровавый конец. Ему не стоило радоваться этому. У них были семьи. У некоторых его сослуживцев были дети. Но, когда он подумал о жестокости, которую его сослуживцы обрушили на племена, с которыми встречались, он чувствовал лишь облегчение. Бена устраивало стрелять и оставлять мертвых смерти. Его сослуживцы были не настолько цивилизованным, и воспоминания об их порочном поведении, внезапно заставили его поверить, что то, что случилось сегодня здесь, в какой-то мере, было оправдано. Предопределено. Воин Навахо вышел в поле зрения Бена. Он был молод, еще двадцати не исполнилось, судя по догадкам Бена. Он попытался сесть вновь, но боль в его руке и боку заставила его упасть обратно на землю с головокружением. — Не шевелись. У охваченного болью мозга Бена ушло мгновение, чтобы перевести слова мальчика. Он поднял на него взгляд, нахмурившись. — Сильно ранен, — ответил мальчик на английском в ответ на незаданный вопрос Бена. «Еще бы», — подумал Бен. Но он решил подчиниться, когда его накрыла волна тошноты. Он кивнул воину Навахо, чтобы показать, что понял и подчинится. Может быть, тогда его прикончат быстро, если он не покажется угрожающим. Мальчик встал с колен, наклонился и положил руки на колени. Он смотрел на кого-то за спиной Бена и криком подозвал их, что Бен примерно перевел как «большой, как буйвол». Он… Он что, сравнил его с проклятым буйволом? Серьезно? Что-то в голове Бена безумного хохотало. Смех был в точности как у его матери. Эта мысль заставила его улыбнуться. Его мать была крошечной, и это никогда не переставало изумлять людей, что она не только родила такого большого сына, как Бен, но и пережила это. — Ну, он же не сразу взрослым появился! — всегда восклицала его мать, на что его отец всегда отвечал: — Но близко к тому. Сожаление. Печаль и страх. При мысли о родителях его затопило чувствами. Он больше не увидит их. На глаза навернулись слезы. Он закрыл их, отказываясь думать о грядущей смерти. Влажные шаги по грязи вырвали его из мыслей к еще одному мальчику из племени. Итак, вот оно. Ладно. Он вытянул свое тело в какое-то подобие приличной позы, но обжигающая боль охватила его вновь. Новая волна тошноты, и Бен потерял сознание. *** Деревня Навахо, Колорадо, 1884 — Ты опять дуешься, Sik’is. Бен поднял взгляд от конского крупа, который вычесывал и увидел Гааджии с дразнящей ухмылкой на лице. Бен фыркнул. — Моя мать говорила, что я родился нахмуренным и с весом всего мира на плечах, — ответил он почти отчужденно. Как и всегда. Это не заставило мальчика Навахо, который нашел его на поле боя несколько месяцев назад отступить, и Гааджии сел напротив него на траву. — Да, я это вижу. Твоя мать мудрая женщина, — кивнул Гааджии, и у Бена возникло легкое чувство, что мальчик и его мать бы подружились. Он тихо сидел несколько минут, просто глядя на работу Бена. Это заставляло его нервничать. Он знал, что грядет. — Моя мать бы сказала, что найти прощение для других — это милосердие, но найти прощение для себя — это дар, — сказал он мягко, отказываясь смотреть на Бена. Бен вздохнул. Они и прежде говорили об этом, много раз, с тех пор, как племя привезло Бена на стоянку и исцелило его. — Я убивал невинных, — ответил Бен. — Включая женщин. — Но не маленьких, — заметил Гааджии. — Мы тоже убивали невинных, я уверен. — Мать моей матери была Чикасо, — признал Бен, — и моего отца вырастили Семинолы в штате, который мы теперь зовем Джорджией. — А, так ты думаешь, что это делает твои действия хуже. Потому что кровь твоей семьи «смешана» с индейской кровью, — сказал Гааджии, практически выплюнув слово «индейской». — Ты думаешь, что убивал свой народ, может быть, и это делает твои действия непростительными. «Да», — подумал Бен. Ничего не сказав, он пожал плечами. Загорелая рука потянулась и шлепнула по его, заставив выронить щетку. Бен недовольно уставился на него. Гааджии уставился в ответ. — Ты глупец, — сказал мальчик. Он ткнул пальцем в лицо Бена, и Бен внезапно подумал об отце и их последних словах друг другу. Он с трудом сглотнул. Взгляд Гааджии смягчился, и он отодвинулся. — Ты оплакиваешь, но не своих воинов. Бен рассказал Гааджии о его споре с отцом, и что его отец практически отказался от него в тот день. Он знал, насколько это будет больно. Покачав головой, Бен отвернулся от своего юного друга и начал собирать инструменты, чтобы вернуться в свой тент и спрятаться там. Гааджии вновь потянулся к нему. Он дернул его за рукав. И Бену не оставалось ничего иного, кроме как взглянуть на сидящего мальчика. — Ты оплакиваешь, но может быть, ты не должен, — сказал он Бену, — может быть, ты сможешь простить себя, если поймешь, что они простили тебя. Бен фыркнул. — Ты их не знаешь, — возразил он. — Я знаю тебя, — спокойно ответил Гааджии, — и родители делают детей. Ты человек, который любит и может прощать, значит, и они должны быть такими же. Бен не знал, что на это ответить, поэтому предпочел не говорить ничего. *** Эль-Пасо, Техас, 1885 Салун был шумнее обычного в это время дня, но это вполне подходил его цели. Он ждал почти час, зная, что лучше прибыть заранее. Он продолжал смотреть на девушку на маленькой сцене. Она напевала какую мелодию, которая стала популярна в последние месяцы, и пританцовывала. Ее длинные темные волосы, завитые мелким бесом, торчали во все стороны, некоторые пряди украшали белые бусины, которые, решил Бен, должны были изображать жемчуг. Стул рядом с ним дернулся назад, и на него приземлился низкий, крепкий мужчина. — Эль, — пробурчал он бармену. Бен слегка отодвинулся. От мужчины сильно пахло навозом и свиньями. Должно быть, он пришел прямо с работы с своей фермы. Обычно, запах не был таким уж дурным, но сегодня был особенно жаркий день и пустынное солнце было достаточно жестким, чтобы сделать салун горячим, словно печка. Ко всему прочему, запах табачного дыма и алкоголя, казалось, только делали вонь сильнее. Желудок Бена сжался. Когда бледный, явно разбавленный напиток оказался перед мужчиной, и бармен отошел на другой конец стойки, крепыш повернулся к нему и прошептал: — Ты он? Ты Кайло Рен? Бен поморщился. Он ненавидел это имя. Оно было выбрано им в момент вызванного алкоголем безумия, когда другой клиент, его первый, спросил у него имя, а он не хотел пользоваться своим именем по рождению. К тому же, насколько Бен слышал, Бен Соло был мертв, убит в Битве на Больших Равнинах с остальным Девятым полком. Ему было нужно новое имя, что-то одновременно пугающее и таинственное. Кайло Рен показалось подходящим именем для наемника. Теперь он только морщился от глупости пьяного себя. Что ж, теперь слишком поздно менять имя. — Я, — ответил Бен так же тихо. Мужчина кивнул. Он сунул руки в карманы куртки, и Бен напрягся, расслабившись, только когда мужчина вытащил руку с мешочком, открыл его и начал сворачивать самокрутку. — Слышал, что ты можешь за пятьдесят ярдов попасть человеку в сердце. Если захочешь, — сказал крепыш, — и ты только берешься за работу, если цель — плохой человек, который делает людям больно. Правда. Все это. — Да, — коротко сказал Бен. Он надеялся, что мужчина перейдет сразу к делу. Он уже пробыл там слишком долго, и ему не нравилось, как один из картежников в углу смотрел на него из тени своего Стетсона. — Чего ты хочешь? Крепыш откинулся на спинку стула. Его сигарета мигнула, и он сделал долгий глоток эля. — Мой зять, — сказал он, и Бен едва не спрыгнул со стула и не ушел тут же. Он не вмешивался в семейные дрязги. Следующие слова мужчины остановили его до того, как он успел дернуться. — Колотит мою сестру и их мальчишек до синяков. Шериф ничего не делает. Я ничего не могу сделать. Не смогу выстрелить, даже чтобы спасти свою жизнь… Или Мэгги. — Он сказал имя женщины так печально, что Бен едва не потянулся и не похлопал его по спине. — Десять, — сказал Бен. Десять долларов было большой суммой для этих мест, но это было намного меньше его обычной цены, и обидчик был именно из тех подонков, на которых Бен предпочитал охотиться. Они были не просто отвратительными людьми, они были еще и трусами. Большинство из них падало на колени и утомляло о милосердии, стоило им только столкнуться со Смитом и Вессоном Бена. Конечно, иногда ему приходилось стрелять издалека, дальше, чем мог позволить его верный револьвер, и тогда он брал свою выданную правительством винтовку Спригфилд. Пятьдесят ярдов было мелочью. Крепыш слегка кивнул и сунул мешочек в руку Бена. — Желтый дом на краю города, голубая дверь, — сказал он и опрокинул в себя остатки эля. — У него светлые волосы. Коричневые глаза, и пивной живот, по сравнению с которым мой просто шутка. — Он погасил свою сигарету о край стойки и ушел. Бен сделал глоток своего разбавленного водой виски. Он бросил взгляд на грязное зеркало, стоявшее за барной стойки. Подозрительный картежник исчез.