Свет маяка

Буду рад ПБ и отзывам:) Тишина, повисшая на кухне и разбавляемая только Серёжкиным шёпотом, давит на голову, словно Игорь слишком резко погружается в воду, сразу уходя на глубину. В душе вместе со страхом за Серого поднимается ярость, как раньше, ещё вюна службе, когда он отделал мажористого сынка депутата за всё хорошее. Рука сама ложится на яркое красное пятнышко, которое рыжик оставил в порыве страсти, прижимаясь к нему всем телом сегодня утром. Это пятнышко – ещё один знак их чувств, знак того, что он нужен Серёженьке, что Серому с ним хорошо. Но тон, с которым про эту крошечную метку принадлежности любимому человеку, говорит Макар, ухмылка эта чёртова, будто он что-то знает про них, будто понимает всё про отношения между ними, видит насквозь – это заставляет злость внутри Игоря клокотать, требуя защитить своё. «Ни хера ты не знаешь, а видишь только грязь потому, что у самого внутри пусто» – думает Игорь и медленно разворачивается, не обращая внимания на встревоженный и предостерегающий взгляд Разумовского. Гром делает шаг к столу и нависает над улыбающимся Макаром, который чувствует себя хозяином положения. Ещё бы! Уличил такого своего в доску Грома в постыдной гомосексуальной связи с педиковатым "пришельцем". Тут из них обоих можно теперь верёвки вить. Потому что как говорят? Хочешь жить, умей вертеться, ищи с кого и что поиметь, иначе поимеют тебя. Маячник же пытается рассчитать последствия своих действий и не ошибиться. Макар чуть выше Игоря и порядком крупнее, но у Грома за плечами занятия смешанными единоборствами и боксом плюс эффект неожиданности. - А может и так? Может, он и оставил, – Гром чувствует, как на левом виске начинает бешено биться жилка, но губы сами растягиваются в ответный оскал, а тело напрягается, готовясь к рывку, если будет необходимо. – У тебя проблемы какие-то с этим, братюнь? Что-то я вспомнить не могу, когда интересовался твоим мнением насчет своей личной жизни. Время полностью останавливается: Серёжка сидит на полу, глядя на Игоря снизу вверх с восхищением смешанным с испугом, часть осколков зажата тонкими пальцами, часть всё ещё блестит на полу; Васька касается кончиками пальцев бутылки, будто если оторвёт руку от заветного стекла, то мир рухнет как минимум, лицо мужчины не двигается, только глаза мечутся от Игоря к Макару. Здоровый блондин смотрит маячнику в глаза, пытаясь найти в них хоть каплю сомнения или страха, но ничего из этого нет и в помине. Игорю не стыдно, Игорю не страшно, Игорь готов отстаивать своё право на чувства к бледному рыжему парню, сжавшемуся на полу. Улыбка стекает с бородатого лица нежеланного гостя, светлые густые брови сходятся к переносице, и Макар поднимается, не разрывая зрительного контакта со смотрителем маяка. Ему не нравится то, что Грому не стыдно, не нравится стальной блеск в глазах бывшего полицейского и гордо расправленые плечи. Стул, на котором он сидел, с жутким грохотом падает на пол. Гром, в свою очередь, думает о том, как следует начать драку, чтобы Серёжка успел сбежать и запереться в комнате, пока он отвлекает на себя мужчин. Вдруг тшедушный Васька вклинивается между ними, тесня блондина плечом и вытягивая тощие руки перед Игорем в успокаивающем жесте. - Мужики, ну чё вы, а? Заканчивайте, мужики, завтра праздник, давайте вот без этого! – Василий криво улыбается, губы прыгают нервно, кадык то и дело подёргивается. - Согласен, Макарка, ты бы не нарывался, давай миром разойдемся, окей? – Игорь немного отступает, но всё ещё смотрит на блондина предостерегающе. – Мне кажется, ребят, вам пора. Всем к Новому году нужно готовиться. Если соберетесь всё же к нам через пару месяцев, будем рады, но, сразу предупреждаю, с чувством юмора у меня не очень, так что такие шутки не покатят. Васька кивает судорожно, бормоча что-то про некупленный подарочек жене, и хватает Макара за рукав, тот нехотя идёт за коллегой, ощутимо цепляя Грома плечом, чтобы хоть куда-то выплеснуть адреналин, скопившийся в крови, и злобу на то, что ему дали отпор, а не уступили. Игорь почти уверен, что слышит выплюнутое сквозь зубы «Педрила», но маячник только ухмыляется, спускаясь за мужиками вниз к оставленный лодке. Он стоит на берегу в одном свитере, не успевший взять куртку, и даже не чувствует особого холода, попыхивая сигаретой, до тех пор, пока моторка не скрывается за скалой и её шум не стихает окончательно. Когда Игорь уже хочет вернуться в маяк, чужая холодная ладонь осторожно вплетается в его пятерню, сжимая прохладными пальцами кисть Грома. Серёжа прижимается грудью к его спине и другой рукой обвивает талию своего мужчины, укладывая голову на крепкое плечо. Бывший майор застывает, стараясь не спугнуть мгновение этой близости, кажется, даже дышать перестает, чтобы рука Разумовского не сползла с бока. - Я испугался, – шепчет рыжик и трётся щёкой о шершавую ткань серого свитера. - Я тоже, – признаётся Игорь, наклоняясь и целуя душистую рыжую макушку. Стресс отпускает, тело расслабляется и начинает ощутимо мёрзнуть, но уходить ему не хочется, пока они вот так вот стоят рядом. - Почему ты…Почему ты не соврал? Можно было просто отшутиться, так было бы проще... - И как бы я потом тебе в глаза смотрел? – Игорь отбрасывает сигарету и сжимает пальцы компьютерного гения сильнее. Серёжка тихо смеётся и целует его холодными губами в шею, заставляя содрогнуться от мурашек. - Пошли чай пить, пока ты у меня не замерз тут окончательно, – рыжий юноша тянет его за собой к маяку, и Гром думает, что даже если бы они с Макаром подрались, он ни секунды не стал бы сожалеть. Однако этот инцидент не помогает избежать маячнику уборки. После чаепития они долго разбирают привезенные гостинцы под радостные Серёжкины возгласы, раскладывая по разным кучам спальные принадлежности, одежду, продукты, книги и электронику, потом Разумовский хватается за тряпки, протирая все используемые поверхности в жилых комнатах, а Игорю вручает веник с совком и ведро со шваброй. Вдвоем они справляются с уборкой довольно быстро, тем более, что Серый откапывает где-то ещё одну швабру, приходя Игорю на подмогу, но Гром всё равно выматывается прилично, бурча что-то про старость и «пенсию», которую так напрягать нельзя. За очистительные подвиги Серёжа разрешает ему просто посидеть за кухонным столом и развлекать рыжика болтовней, пока сам компьютерный гений крутится у плиты, нарезая салат и поджаривая любимые громовские котлеты. Игорь всё равно подключается к готовке, решая почистить картошку и рассказывая, какие блюда готовили мама с тётей Леной Прокопенко на Новый год, когда он был мелким. Темноволосый мужчина не сразу замечает, что Серёжка какой-то слишком задумчивый и почти не реагирует на его истории. - Серёг, ты чего? – мягко интересуется Гром, вставая и обнимая парня со спины, чтобы привлечь его внимание. - Как думаешь, он будет мстить? – компьютерный гений вопрошающе смотрит на него, закусив губу. Маячник сразу понимает, о ком идёт речь. - Пф, да нет. С какого ему нам мстить? Попиздиться не дали? Щелкнули по носу, когда свою бестактность проявлял? Он взрослый мальчик, за такое не мстят, переживёт как-нибудь, – бывший майор только улыбается беспечно и быстро целует рыжика в нос, успевая стащить половинку помидора под протестующие вопли. – Но если ему так хочется походить с расхераченным лицом, то пусть попробует, где наша не пропадала. После сытного ужина сил уже не остаётся ни на что, кроме как лежать и смотреть какой-то сериал, который Серёжка очень хотел глянуть вместе. Игорь дремлет, на автомате поглаживая Серого, лежащего на его груди, по плечу. Разумовский тоже не может уследить за сюжетом, прислушиваясь к сердцебиению Грома и думая о том, как жутко и агрессивно выглядел Макар, готовый броситься на темноволосого молодого парня, и какой Игорь был решительный и бесстрашный. Серёжа ведь понял, что Игорь испугался не потасовки с блондином здоровым, а испугался за своего партнёра, который мог пострадать гораздо сильнее, чем сам бывший майор. Серый своим бесстрашным Громом гордится потому, что даже высокий и крепкий маячник на фоне Макара казался мальчишкой. Игорь окончательно проваливается в сон, рука вяло опускается на плечо компьютерного гения, и Разумовский осторожно поднимается, стараясь не потревожить уснувшего парня, выключает компьютер и отставляет его на стол. Эх, книги забыл разобрать свои, хотел же прочитанные отнести в свою бывшую комнату. Серёжа проводит пальцем по корешкам, и вдруг подушечку указательного что-то несильно колет. Рыжик отодвигает одну из книг и замечает старую фотографию, ту самую, которую нашёл Гром. Олег на ней всё такой же юный, каким его Серёжка обычно вспоминал. Юный, красивый, влюблённый в друга детства. Когда Олег ушёл служить, ему было двадцать три, два года он провёл в Сирии, и компьютерный гений в это время довольствовался только редкими звонками и длинными письмами, в которых Волков обещал, что скоро вернётся, уже вот-вот, и они обязательно поедут в горы, и сходят в зоопарк, как всегда хотел Серёжа, и к морю сгоняют, и ещё много чего сделают вместе. Разумовский ждал, и ждал, и ждал, пока вместо возвращения Олега или хотя бы вместо очередного письма не получил похоронку, сухое письмо с перечислением военных заслуг и выражением скорби по поводу столь преждевременной кончины и маленькую коробочку с медалью, врученной посмертно. Сергей помнил тот день с детальной точностью, будто это на всю жизнь впечаталось в подкорку мозга: душное августовское утро и темные тучи, неохотно пропускающие солнце, готовые затопить Питер дождём, и побледневший Серёжка, стоящий у почты и сжимающий в руках извещение о смерти и медальку. В глазах потемнело, и кто-то страшно закричал рядом. Только спустя пару минут Разумовский понял, что кричит он сам под неодобрительными взглядами прохожих, которые в первый момент подумали, что кто-то умирает. А он и правда умирал там, возле почты, сжимая металлическую коробочку так, что на ней потом обнаружатся вмятины от пальцев. Серёжа помнил, как пытался дышать, но воздуха словно ни осталось нигде в мире, только выжигающая внутренности жара, до дома он дошёл с трудом, шатаясь, будто пьяный, не разбирая особо дороги, пытался звонить по последнему определившемуся номеру, с которого набирал Олег, но трубка сообщала, что этот номер больше не обслуживается. Конечно, не обслуживается, мёртвым телефоны без надобности, но Серёжа всё равно набирал, пока пальцы не заболели и метался по квартире, как раненный зверь, натыкаясь на углы и сходя с ума от беспомощности. Он не понимал, куда ему бежать, кому звонить, чтобы получить хоть какие-то ответы, чтобы убедиться, что это просто ошибка. Но ошибки не было. Уже позже вернувшийся на Родину сослуживец Олега передал рыжику несколько фотографий и неотправленных писем, кое-какие вещи, старенький телефон без симки и документы. «Подорвался на мине, когда пытался дотащить раненного товарища до наших. А знаешь, что самое грустное? Врач сказал, что парень тот уже погиб, а Олег его всё тянул. Не хотел оставлять, понимаешь? Олег человеком пытался оставаться, до конца, это ведь должна была быть его последняя операция. Спросишь, почему не привезли? Хоронить нечего там было, пустой гроб закапывали», – Сергей слушал молча, думая, что раз он умер ещё тогда, получив похоронку, то сейчас так больно быть не может. А больно было страшно, он даже кричать не мог и плакать, будто его парализовало с концами. Товарищ Волкова, понимая, что от рыжего парня, смотрящего в одну точку, больше ничего не добьется, хлопнул Разумовского по плечу и ушёл, расплатившись с последним долгом перед погибшим сослуживцем. Было дико думать о том, что у Сергея ничего от Волкова не осталось, даже могилы нет, куда можно было бы приходить. Вообще ничего. Серёжа не верил, сжимал в пальцах фотографии смуглого, улыбающегося в объектив заросшего бородой голубоглазого парня в военной форме, и не верил, что ничего больше не будет, ничего не случится для них. Никакого тебе больше "вместе". Один миг понадобился, чтобы человек исчез без следа, навсегда исчез; один миг, чтобы лишить Серёжу всего важного в жизни. Разумовский восемь месяцев провел в состоянии сомнамбулы, и вот это время он помнил с трудом. Ему снились какие-то мутные кошмары, переплетающиеся с реальностью, он разговаривал с Олегом, которого не существовало, он путал день с ночью и постоянно скулил, будто его разрывало изнутри. Как он выжил, вообще было не ясно, какие-то люди помогали, жалея почти прозрачного рыжего парня с пустым взглядом. Вроде, из детского дома кто-то приходил. Рыжий лица этих людей не помнил, только силуэты и жалостливый шелест голосов, которые уговаривали его не опускать руки. А потом наступила весна, и Серёжка вдруг начал оживать, постепенно, неуверенно, опасливо, но оживать. Парень вышел на улицу и, превозмогая боль в привыкших к сумеркам квартиры глазах, уставился на солнце. «Серёж, я в армию иду, чтобы люди могли жить, чтобы ещё хотя бы день могли любоваться солнцем, как я тобой, и просто жить, понимаешь?» – кто это говорил? Настоящий Волков или Олег из морока? Разумовский не мог сказать точно, но жить захотелось, чтобы всё, что делал Олег, было не напрасно. Он занялся работой, активно включился в создание своей соцсети, и, кажется, научился не думать про Олега, просто не думать, чтобы снова не погрузиться в бесконечный мрак, но не рассчитал, что приближающаяся годовщина смерти Волкова ударит по нему с такой силой, отбрасывая на год назад, вскрывая раны, которые только начали рубцеваться. Первая годовщина размазала его чудовищным катком, никакая работа не спасла. Серёжа еще несколько месяцев после этого собирал ошметки себя, чтобы заставить тело и душу функционировать. Вторую годовщину он боялся не пережить, поэтому судорожно начал искать способ скрыться от себя и своих переживаний. Нет, юноша понимал, что даже если сбежит на край света, от своей боли он убежать не сможет, но всё равно, услышав от случайных знакомых про маяк, на который, хорошо бы, найти ещё одного смотрителя, предложил свою кандидатуру, отказавшись от зарплаты, чем сразу поставил себя впереди всех претендентов на это место. А на маяке оказался Игорь, вечно насупленный и грубоватый, с милыми кудряшками, выгоревшими на солнце (только попробуй скажи ему, что они милые, сразу схлопочешь), с огрубевшими от холода огромными ладонями и хриплым голосом, в огромной рабочей куртке и вечных свитерах с горлом откуда-то из восьмидесятых. Серёжа, если честно, сначала перепугался при виде сурового парня и хотел сбежать даже, но заставил себя остаться, а потом… потом случилось то, что случилось, и он вдруг влюбился. Противился, конечно, этим чувствам, сам себя убеждал, что ещё рано, что он предаёт Олега, что не заслуживает счастья, но… Игорь, даже не зная о внутренних метаниях партнера, умудрялся своей нежностью, своими ласками неуклюжими и смешной заботой спасать, доказывая, что можно ещё не просто существовать, а просыпаться счастливым, лезть обниматься, смеяться над глупыми шутками, тянуться за поцелуем и просто любить. Серёжа провёл по оцифрованному лицу Олега пальцем, он почти забыл, как кололся чужой подбородок, когда Волков ленился побриться, и за это стало чуточку стыдно. Разумовский быстро утёр сорвавшуюся слезинку, прочертившую на щеке влажную дорожку. - Олеж, я счастлив, знаешь? Правда, счастлив, на маяке этом брошенном. Ты бы очень удивился, я ведь теперь даже готовлю, представляешь? – всхлип вырвался непроизвольно, напугав самого рыжика. Серёжа вдруг с какой-то легкой, но светлой тоской осознал, что готов отпустить Волкова, теперь полностью, навсегда. – Я люблю его, Олеж, и он меня любит. Он бы тебе не понравился, я знаю, ты бы обязательно сказал, что он заносчивый мудак, но я так люблю его. И тебя всегда буду любить и помнить, но я… Знаю, ты был бы рад, что я готов дальше двигаться. Я правда готов. И мне кажется, что я смогу прожить ту жизнь, которую ты бы для меня хотел: любимым и любящим. Серёжа сглатывает и бросает быстрый взгляд на Игоря, тот так и лежит, закинув одну руку за голову, а вторую опустив на грудь, где до этого лежал рыжик. Брови чуть приподнимаются во сне, мышцы на лице расслабляются, от чего его выражение становится немного удвиленным. Разумовский невольно улыбается и вновь поворачивается к снимку, смотрит на него в последний раз, затем быстро убирает фотокарточку в книгу, относит её в свою бывшую комнату и задвигает в самый дальний угол. Юноша думает, что теперь, если этот снимок попадется ему на глаза когда-нибудь, он не почувствует той всепоглощающей тоски, которую испытывал до этого. Компьютерный гений возвращается в спальню и быстро забирается обратно под руку Грома, уютно устраиваясь калачиком у мужчины под боком. Маячник ворочается, просыпаясь, и крепче обхватывает Серёжу рукой, прижимая ближе к себе. - Ты долго, – зевнув, хрипло ото сна шепчет Гром, проводя пальцами по впалой груди рыжика. – Куда ходил? - Да так… Я завтра тебе всё расскажу, ладно? – Серёжа улыбается. Даже если он не расскажет завтра, то у него будет ещё много-много времени, чтобы пустить Игоря к самым потаённым своим переживаниям и мыслям, чтобы тот смог всё исправить, как всегда это делает. - Ладно уж.. Только не забудь, – сонно бормочет смотритель Анивы, готовый вернуться снова в объятия морфея. - Люблю тебя, Игорь, – отзывается шёпотом рыжий, но ему уже никто не отвечает. Компьютерный гений осторожно целует бывшего полицейского в сгиб локтя – ну вот, впервые сказал вслух, а Гром уснул. Разумовский прикрывает глаза и вздыхает – вот так, в ночь последнего дня старого года он отпускает своё прошлое, и пусть это всё равно было больно бесконечно, эта боль была лечущей, такая боль, после которой наступает облегчение. И облегчение обязательно наступит, он уверен. Утром Гром будит его мягким поглаживанием по голове и легкими поцелуями, оставляемыми по всему лицу. Сергей потягивается и поворачивается на бок, любуясь сидящим на коленях перед кроватью Игорем, который смотрит на него в ответ с нежностью, от которой щемит сердце. Маячник мягко вплетает пальцы в отросшие рыжие волосы и осторожно пропускает пряди сквозь пятерню, от чего у Серёжки бегут мурашки вдоль позвоночника. - Ты сегодня припозднился, уже одиннадцать утра, – темноволосый укладывает подбородок на матрас и улыбается своей кривоватой улыбкой. - Я сегодня выспался настолько хорошо, как за два года ни разу не высыпался, – улыбаясь в ответ, отзывается Разумовский и легонько трётся кончиком носа о чужой нос. - Так, ну чё, мой косяк, понял-принял, буду исправляться, – усмехается Гром и кусает рыжика за подбородок несильно. - Дурак, – фыркает компьютерный гений, отмахиваясь от лезущего в лицо с поцелуями маячника. – Шутки эти твои. Я вообще-то серьезно. - Вставай, Серый, у нас сегодня насыщенная программа. Игорь не шутит, день и правда получается немного суетной, но по-хорошему суетной, по-праздничному. Всю первую половину дня они изгаляются с продуктами на кухне, пытаясь переплюнуть друг друга в кулинарных изысках, которые хотели бы приготовить: Серёжа лепит кривых и разваливающихся цыплят из яиц, рецепт которых посмотрел в интернете, Игорь пытается сделать курицу в вине, которая никак не хочет пропитываться виноградным нектаром. Когда приготовления заканчиваются, парни оглядывают стол, уставленный салатами и всяческими закусками, которых хватило бы на компанию человек из пяти. - Перестарались, – подводит итог Гром, приобнимая Разумовского за бедра. – Мы этим ещё неделю будем питаться. - Нууу… Так ведь и принято на новогодние праздники, нет? – Серёжа очень сомневается, что они успеют всё съесть за неделю, хотя, в принципе, Игорь – здоровый сильный мужик и питается соответственно. - Вот, я нашёл единственный минус в отношениях с парнями – в готовке никто не шарит толком, – ворчит шутливо бывший полицейский, тут же получая от Серого тычок в бок. - Стереотипное мышление, товарищ Гром! Сам ты неплохо готовишь. - Но рассчитывать не умею правильно, – вздыхает Игорь. - Ну и ладно, зато урок на будущее, в следующий Новый год столько не будем кулинарить. Маячник внимательно смотрит на юношу, который этого не замечает, рассуждая о том, что нужно съесть в первую очередь, а что может пожить подольше, и губы сами растягиваются в спокойной улыбке абсолютно счастливого человека. - Серёнь, пошли снеговика слепим? Разумовский удивленно смотрит на любовника, но кивает, соглашаясь на детскую, вроде забаву. Они тепло одеваются (Игорь заставляет компьютерного гения натянуть на себя тройной слой одежды, свои рабочие рукавицы и валенки) и до темноты тусуются на улице, строя кособокие фигуры из липкого от влажности снега, толкая друг друга в сугробы и заваливаясь сверху по очереди. Серый попадает Грому в лицо снежком случайно и потом долго с воплями убегает от раззадоренного молодого мужчины, который готов карать любовника не менее холодными руками, засовываемыми под свитер и футболку. Наконец Разумовский выдыхается и падает в особенно большой сугроб на спину, чувствуя, как влажный снег проседает под его весом, образуя уютное холодное ложе. Игорь укладывается рядом, закидывает голову на плечо рыжего, тяжело дыша, крепко сжимает ладонь юноши, с которой во время сражения упала слишком большая для его кисти рукавица, пряча её себе в карман. Серёжа смотрит в темное небо, на котором проклевываются звёзды и думает, что мог бы лежать так вечность, слушая чужое сбитое дыхание и ощущая тяжесть чужого тела на плече. - Знаешь, иногда я думаю, что у меня херофобия, – вдруг признаётся рыжик, сжимая большую ладонь в чужом кармане. - Это заразно? – лениво интересуется Гром. – Хотя пофиг, всё сейчас лечится, Серёнь: гонорея, херофобия… - Игорь, это не венера, если что, – стараясь не рассмеяться, шепчет Серёжа, опуская взгляд на темную макушку. - Знаю, – маячник поднимает голову, глядя ему в глаза. – Просто хочу, чтобы ты знал: я всегда буду заставлять тебя смеяться, что бы у нас не случалось, и за своё счастье ты можешь не бояться, – Гром выглядит очень серьезным, потом вдруг усмехается и приподнимает брови. – И, кстати, я знаю всё про свой всратый юморок, и мне очень льстит, что ты знаешь, когда нужно рассмеяться, чтобы я не расстраивался из-за этого. - О, нет, что ты! Ты – мой персональный Петросян, самый веселый парень на этом маяке, отвечаю, – Разумовский всё же не может удержаться и заливается смехом. – Пошли домой, а то у меня джинсы промокли. Они вместе принимают горячий душ, согреваясь и лениво лаская друг друга, потом долго и со вкусом занимаются любовью в свете гирлянд, мерцающих на ёлке и наполняющих комнату волшебными разноцветными бликами, которые Игорь губами ловит на коже Сергея. Уже ближе к десяти парни выбираются из комнаты и принимаются накрывать на стол, но воздух всё равно наэлектролизован между ними и от каждого касания они искрятся оба, будто бенгальские огни. Игорь не может перестать улыбаться самой счастливой и идиотской улыбкой из всех возможных, а Серёженька прячет за чёлкой лицо, на котором алыми пионами расцветают пятна смущения. Разумовский притаскивает ноутбук, подключаясь ко Всемирной паутине, чтобы посмотреть новогодние советские фильмы и отсчитать бой Курантов. Они уютно устраиваются на диване: Игорь удобно откидывается на жесткую спинку, Разумовский сидит, сложив ноги по-турецки и тыкаясь в бедро Грома острой коленкой. Маячник нахваливает кривеньких цыплят и накладывает себе двойную порцию крабового салата, за который отвечал рыжий. Рис немного жестковат, крабовые палочки порезаны слишком крупно, но Игорю кажется, что вкуснее салата он не ел. Рыжик довольно щурится, благодарно улыбаясь своему мужчине. Они вместе отсчитывают двенадцать ударов больших часов на Спасской башне и выпивают из граненных стаканов дорогущее шампанское, что в других кругах точно посчитали бы моветоном, но Серому так кажется даже вкуснее. Игорь под удивленным взглядом рыжика достаёт из-за дивана сверток, завернутый в мятую обёрточную бумагу и несколько раз перемотанный скотчем, и смущенно протягивает Серёже подарок. - Я вот хотел… подарить кое-что, тут скромно, чтобы ты не мёрз просто… – бубнит Гром, тыкая в рыжиковы ладони шуршащей упаковкой. Разумовский пытается распаковать подарок как можно осторожнее, но Игорь наворотил с бумагой и скотчем так, что упаковку приходится разрывать с помощью ножа. Под взволнованным взглядом темноволосого мужчины компьютерный гений достает яркие варежки и теплые носки. Серёженька несколько долгих секунд смотрит на подарки в своих руках, и сердце Игоря начинает биться сильнее. «Не понравилось… Конечно, у него вся одежда дорогущая, брендовая, а тут какие-то варежки самодельные, ещё и цвета выбрал убогие… Какой же я тупарь» – Грому хочется забрать обратно свои дурацкие презенты, но рыжик в этот момент поднимает на него свои серо-зеленые глаза, в которых блестят готовые пролиться слёзы. - Серёжик, ты чего?.. – шепчет сбитый с толку Игорь и крепко прижимает его к себе. – Если не нравятся, я что-нибудь другое куплю, ты только не плачь! - Нет, Игорь, они мне нравятся, так нравятся! – всхлипывая, шепчет рыжик ему куда-то в шею, забираясь коленями на диван и прижимаясь к мужчине всем телом, не выпуская при этом подарок из рук. – Ты обо мне думал… Заметил, что я мерзну, выбирал для меня… Так давно для меня такого никто не делал… Я так тебя люблю! Игорь чувствует, как перед глазами начинает всё плыть – Серёженька, его Серёженька впервые признаётся ему в любви. Ему кажется, что внутри всё плавиться от счастья и ответных чувств к этому парню, который появился на маяке в своей желтой куртке и со своими огненными волосами, чтобы раскрасить и жизнь бывшего полицейского в самые насыщенные и яркие цвета. - Я тебя тоже люблю, солнце, – Гром отодвигается и берёт лицо Серого в ладони, глядя в глаза и кивая слабо. – Серёнь, я тебя тоже так сильно люблю, ты бы знал… Разумовский, улыбаясь счастливо, утирает слёзы ладонью, вскакивает с дивана и тянет Игоря за руку, заставляя двигаться за собой. Смотритель Анивы покорно идёт следом, не понимая, что задумал любовник. Компьютерный гений приводит его в световую камеру и просит подождать. Маячник покорно остаётся в темном помещении в одиночестве, слушая, как внизу Серёжа шуршит курткой и пакетами, потом где-то внизу хлопает дверь и внезапно внизу появляются маленькие брызги бенгальских огней, сияющие в непроглядной тьме – сигнал, куда надо смотреть Грому. Игорь смеётся, качая головой и пытается разгадать задумку рыжика. А через секунду его глаза пораженно распахиваются: за окном, совсем рядом, с громкими хлопками расцветают вспышки салюта. Красный, золотой, зеленый – огни освещают, кажется, всё небо. Ну, по крайней мере, всё небо над Громом. Игорь не может отвести взгляд от этого шоу, устроенного лично для него, он так давно не видел ничего столь завораживающего. Почему-то вдруг в глазах начинает щипать, а внутри всё замирает, чтобы запомнить этот миг если не навсегда, то очень надолго. Для Серёжи никто давно не старался, чтобы сделать ему приятно, для Игоря такого никто не делал никогда. Серый стал первым, кто подметил игореву любовь к ярким цветам и понял его боязнь остаться в жизни в полной темноте, без ориентира, который освещал бы верную дорогу. За спиной тихо скрипят половицы, и Серёжа подлезает под его руку, крепко обнимая за талию, чтобы вместе любоваться оглушающими вспышками света. На его руках красуются тёплые зелёные варежки. - Нравится? – тихо интересуется рыжик. - Безумно, – искренне отвечает Игорь. – Я это навсегда запомню, – обещает темноволосый парень. - Я тебе хоть каждый день буду салюты эти запускать, – горячо шепчет Серёжа, мягко целуя Игоря в губы. Игорь смотрит на Серёжу Разумовского и вдруг представляет его в своей квартире на Васильевском острове, представляет, как затащит рыжика в любимую шаурмечную и поведёт гулять по набережной, представляет, как приведёт его к дяде Феде, который, по началу, будет безумно ругаться, а потом всё равно примет. Потому что благодаря этому смешному парню, который прячется за рыжей чёлкой, когда смущается, который разбирается в компах лучше, чем в приготовлении даже элементарных пельменей, Игорь впервые почувствовал, что это значит – быть нужным, и почему все этого так хотят. - Серёнь, помнишь, ты спрашивал, излечимся ли мы когда-нибудь настолько, что сможем вернуться в Питер? Мне кажется, пора возвращаться. Когда нет ориентира, Твой свет Из окна Укажет дорогу домой (Сова – Свет фонарей)