Пой, пташка, пой!

Мы задыхаемся от страха,

Закрыв все створки на замок.

Стирая пальцы в кровь…

Досада,

Ведь он и там тебя найдёт.

      Приглушенный свет предоставил возможность его глазам отдохнуть, рассматривая изгибы юного тела. В свете тысяч огней и мелькающих губ он всё не мог упиться её красотой. Вильям Зоунтрих, муж мадам Рагмонды, хозяин слепой Птички: сколько должностей у такой мелкой персоны? Бесконечный список. Он не был глуп, но и особыми интеллектуальными способностями не блистал. Он не был слаб, единственная слабость — Пташка Руфина, да и этого он не желал признавать. Не желал признавать и тот факт, что незрячая девочка сумела пробудить в нём такой азарт и животную похоть. Руфине тринадцать лет. Такая беззащитная и беспомощная, словно слепой котёнок, барахтающийся в холодной воде, пытаясь набрать побольше воздуха в лёгкие перед смертью. И он, Вильям Зоунтрих, возомнил себя ровней Святой Сине, почувствовал всю свою силу и превосходство, насилуя маленького ребёнка на кухне своего поместья.       Они и сейчас на этой проклятой кухне прячутся от глаз людских. Мужчина подвёл Руф к разделочному столу, как же, блять, иронично, и жадно впился в алые губы, утоляя свою похоть. Она дрожала в его руках: Вильям трактовал это как возбуждение. На самом же деле в её венах властвовал страх, разбавляя кровь. Руфина Моретти не видела его лица, но точно знала, что оно отвратительное. Эти сухие губы, словно в них втёрли табак, небрежная щетина, царапающая шею, и острый нос, зарывшийся в пучину её рыжих волос. Вильям продолжал сминать губы молодой девушки, пихая язык в тёплый рот. Руфина же боролась с желанием стиснуть зубы, навек сделав этого мужчину немым. Один — один. Край стола упирался ей в поясницу, когда холодная рука мистера Зоунтриха сомкнулась на белой шее. От перепада температур Пташка вздрогнула, судорожно выдыхая в ненавистные губы.       — Досадно, что ты не видишь себя, Пташка, — выдохнув в шею Руфины, Вильям, наконец, оторвался от набухших губ. Теперь он внимательно рассматривал каждый дюйм её личика, продолжая сжимать шею грубыми пальцами. — А я бы мог легко свернуть тебе шею, если бы захотел. Вот здесь, — мужчина надавил большим пальцем на шейный позвонок. — Раз — и нет моей Пташки.       — Сломайте, — прошептала Руфина. От недостатка кислорода лёгкие болью отозвались в хрупком тельце.       — А ты смешная. — Хохот Вильяма разлился по кухне, рука всё также покоилась на белой шее. Правда, поверх его ладони теперь вцепились её дрожащие пальцы. — Ты моя, Руфина. Захочу — убью, а захочу… — пальцы сомкнулись сильнее, вызывая с губ Руф стон, — помилую.       Он откинул её на деревянный пол кухни. Каково это задыхаться в полной темноте? Пустота поглощала её органы. На мгновенье она даже возжелала своей смерти. Но это продлилось всего пару секунд, и сейчас она, кашляя и давясь слюной, валялась на грязном полу, вымазывая некогда прекрасное платьице. Его взгляд прожигал дыру в её спине — она всегда его чувствовала, даже если Вильяма не было рядом. Он следит, преследует её. И будет преследовать вечность. От этого не спрятаться ни под одеяло, ни за стенами. Руфина стала отползать от мужчины, оставляя затяжки на пепельном платье. Вильям Зоунтрих лишь рассмеялся, одной рукой подхватывая девушку за талию.       — Куда мы так торопимся, Пташка?       Резкое движение, и он нагнул её над столом, вжимая грудью в холодную поверхность. Ладонь вцепилась в затылок девушки, натягивая волосы. Руфина не могла ничего. Её беспомощность ещё никогда так остро не вдавливалась в черепную коробку. Сегодня уж точно. Лишь тонкие пальцы сжали тряпку на столе, натягивая нити так, словно ткань вот-вот порвётся. На тряпке было что-то вязкое, видимо, мясник вытирал об неё нож после разделки. Но Руф было плевать. Холодные пальцы коснулись тыльной стороны бедра, вызывая отклик в её грудной клетке. Вильям стал мучительно медленно задирать подол платья, упиваясь белоснежной кожей при свете одинокого подсвечника. Он наслаждался этим трепетом, старался запечатлеть каждый момент в своём подсознании. Его ничто не останавливало отыметь эту девчонку и спокойно уйти к своей дорогой жене Рагмонде. Но он медлил, не зная, какой кусок откусить первым. Вильям хотел быть положительным персонажем, но при насилии над маленькой девочкой это крайне затруднительно, поэтому он нежно провёл рукой по следам от своих пальцев, отпуская волосы Руф. Почувствовав слабину в его хватке, мозг Руфины Моретти стал работать в разы быстрее, воображая всю картину происходящего и способы побега.       «Толчок. Два шага вправо к столешнице. Взять нож. Пырнуть Вильяма им.»       Но лишь малейшее движение бёдрами и Вильям сжал её челюсть пальцами, сдавливая так, словно хочет раздавить её лицо. Это была игра, где Руф была всего лишь мышью. Зоунтрих же выступал котом. На её лице останутся маленькие синяки, благо она будет чувствовать лишь боль. Мужчина вновь обмяк, нежно проводя по губам Руфины, касаясь линии зубов.       «Наступить каблуком на ногу. Оттолкнуть. Шесть шагов к печи. Один шаг влево. Взять кочергу. Раскромсать череп Вильяма.»       Он стал медленно водить пальцами по её руке, едва касаясь кожи. Вильям жил в своём выдуманном мире, искренне заверяя себе, что Руфина млеет от каждого ЕГО касания и жаждет близости с ним. Жалкая мечта жалкого человека. И каждый раз, когда его Пташка противилась и вырывалась, он выходил из себя в попытках подчинить бойкую птичку. Вот и сейчас. Он коснулся губами её оголенного плечика, даруя ей свои внимание и «любовь», но Руфина брезгливо одернулась вбок, словно его губы были рассадником чумы. Всплеск. Вильям зарычал, желая разбить эту рыжую голову о поверхность стола, но вцепился в платье, разрывая его на груди. Руфина ударила мужчину локтем в живот, но последний вовремя перехватил её, тихо засмеявшись.       Это игра, и Руф уже давно проиграла.       — Ты слишком самоуверенная, Пташка.       «Откусить указательный палец. Семь шагов влево. Два шага к выходу. Открыть дверь. Двадцать восемь шагов вдоль коридора. Шесть налево. Три…»       — Не противься, ты и сама этого хочешь, — Вильям сжал в холодных пальцах оголенную грудь и удивленно выдохнул. — Твои соски не твёрдые, Пташка.

«Удар головой. Четыре шага назад. Шесть влево. Взять топор. Убить, убить, убить Вильяма.»

      Зоунтрих запихал пальцы себе в рот, обильно смачивая слюной. Капли стекали по наперстку, разбиваясь о гладкую поверхность стола. Он коснулся ими её соска, начиная нежно обводить, втирая свою слюну в кожу Птички. Вязкая жидкость потекла по её животу, исполосовав тело, впитываясь в ткань на бедре. Руфину сейчас вывернет на изнанку, она еле сдерживает новые позывы тошноты. Но Вильям продолжает гладить её соски влажными пальцами, надавливая и задевая. Скучно. Ему не хватает веселья и он затолкал свои пальцы в рот Руфины, насмехаясь над тем, как она давится.       — Ты прекрасна, Руфина. Видела бы ты свою грудь — поняла бы моё желание, — он высунул пальцы из её рта и перехватил кисть, поднося маленькую ладошку к выпуклости в своих штанах. — Это всё ты, дурман. Опиши, как тебе сейчас приятно.       Точный удар по большому пальцу ноги каблуком, и Вильям завыл, отходя на шаг назад. Это её шанс! Она и вправду это сделала. Четыре шага назад — коснулась ладонью спинки стула. Всё верно. Шесть влево. Зоунтрих опёрся о стол, скуля, как раненый щенок. Остается взять топор.       «Руфина, ты должна взять топор. Где же он? Где топор?»       Паника захватила её разум, и она упала на колени, пытаясь наощупь найти хоть что-то острое на полках. Безуспешно. Рука мёртвой хваткой вцепилась в её волосы и потянула вверх, заставляя Руфину подняться на ноги, судорожно цепляясь за рукав своего губителя. Вильям был зол. В своей голове Руф представляла, как из его ушей выходит пар и это лицо раскаляется от гнева. Сука. Краткое слово описало всю ненависть мистера Зоунтриха к этой девушке. Щека Птички всполохнула от резкой пощечины, затем ещё от одной… и ещё, и ещё. Он бил девушку, пока её губа не треснула и тонкая струйка не потекла по подбородку, капая на вздымающуюся грудь. Она упала на пол. Рукой нащупав злосчастный топор, с незрячих глаз её посыпались слезы. Глупая, глупая, глупая. Вильям замахнулся, собираясь здоровой ногой ударить девушку в живот, но…       — Милые бранятся… — засмеялся Эш, опираясь плечом о дверной косяк. Слюна так и стекала по его подбородку, впитываясь в грязную рубаху.       — Отьебись…       Глаза Вильяма блеснули азартом. Эш, личная псина мадам Рагмонды, держал на плече тело девушки, неумело завёрнутое в ковёр: белые волосы окрашивались алыми разводами — Мелани Свифт. Вильям из тысячи её узнает, даже такую. Кусок изрезанного лица заставил Зоунтрих облизнуться и кинуть невольный взгляд на Руфину. Девушка задрожала от голоса псины в попытках прикрыть оголённую грудь.       «Ах, если бы она не была слепа! Какой бы ужас застыл на этом прекрасном раскрасневшемся личике. Мелли, Мелли, нужно было думать перед тем, как языком молоть. Ох, так нет уже и языка!»       — Э-эш? — прошептала Руфина, растирая кровь по скуле. — Эш, ты не видел Мелани? Ответь, я волнуюсь за неё.       — Не видел.

***

      Раскалённый воск стекал по канделябру, засыхая на белоснежных скатертях, испортив материю. Стрелка часов почти перевалила за полночь, но в доме нечисти всё продолжался бал. Пышногрудая женщина с неестественным выражением лица подняла бокал вверх, трижды цокая десертной ложечкой. Обнажив белые зубы, она что-то пролепетала, имитируя голос птиц, но лишь вызвала тихий смешок у Стефани Боул. Благо, все отвлеклись на подачу десерта. Не прошло и пяти минут, как перед каждым гостем — всего их было двадцать три — была десертная тарелка со сладко пахнущим блюдом. Душистая половинка яблока, запеченного в духовке с корицей, а в углублении свежая клубника, политая сливками. И где они только достали свежие ягоды в начале весны? Баснословие.       Эрвин смеялся от души с нелепых шуток пожилого мистера, военных басней Дота Пиксиса, делал комплименты женщинам в богатом одеянии и прелестным Птичкам. Но лишь Леви видел, как лукавит Эрвин Смит, как в голубизне глаз возникает подозрение к каждому из присутствующих аристократов. Командующий явно что-то замышляет, не стал бы он распивать вино в компании лицемеров ради забавы. Леви лишь слушал, не желая вступать в разговор. Его пальцы сжимали ободок чашки, наслаждаясь странным привкусом жидкости. Чай с ароматом черноплодной рябины: чуть терпкий, травянистый, с легкими нотами шиповника. Поднеся керамическое изделие к своим губам, полость рта обожгла жидкость, стекая по гортани, но он лишь слегка улыбнулся, жалея только об одном — сейчас вокруг него столько не нужных глаз и мыслей. Но напиток воистину превосходный.       — Этот ужин многообещающий! — воскликнула Рагмонда Зоунтрих — хозяйка поместья, поднимая граненый бокал с ядовито-красной жидкостью над столом. — Так давайте же выпьем за это!       Отовсюду по залу пронеслись крики: «За хозяйку! За Рагмонду! За Птичек!». Люди давились вином, проливая их на выглаженные скатерти, на свои сюртуки и платья дам. Леви иронично приподнял бровь, наблюдая, как дряблый мистер ущипнул Стефани за бедро, стараясь лицом уткнуться в декольте, а Птичка лишь хохотала. Она не пыталась ни вырваться, ни оттолкнуть наглого старика, словно вполне принимала свою роль игрушки на этом балу. Словно её это устраивало. Вот так позволять притрагиваться к себе каждому второму, если не всем. Это вызывало отвращение у капитана. Люди кидали объедки под стол, пачкали одежду, вытирали грязные пальцы о края некогда белой ткани. Они были пьяны в стельку и продолжали тонуть в алкоголе, заливая его в глотку. Разве так ведут себя аристократы? Что за цирк, Святая Сина? Пока большинство нагло облапывало не особо трезвых девиц, Рагмонда Зоунтрих обратилась к Смиту. Свидетелями сего разговора стали лишь несколько избранных персон, включая Дота Пиксиса, Ханджи Зоэ и капитана Леви.       — Так что насчёт нашего предложения, Эрвин? — протянула Рагмонда, откинув десертную ложечку на стол.       — Вы совсем не притронулись к десерту, мадам, — подметил Смит, внимательно рассматривая вытянутое лицо своего оппонента. — Зря, ведь он очень вкусный, а корица лишь…       — Не забывайтесь, Смит, — учтиво отметила попытку мужчины завести разговор в другое русло. — Знаете, моя матушка всё вбивала мне в голову: «две минуты во рту — годы на бедрах», — перебив мужчину, Рагмонда всё же коснулась сливок, поднося палец к бледным губам и облизывая. — Не стоит со мной играть, Эрвин. Всё же я выделяю средства на ваши войнушки.       — Эрен останется у нас, мадам, и это моё окончательное решение.       Кажется, Пиксис подавился. Вино стекало по его усам, каплями разбиваясь о паркет. Эрвин бросил эту фразу так, словно сейчас разговор идёт о погоде, максимум — о дефиците крупы, но не о жизни новоиспечённого титана, что встал на защиту человечества. Дот искренне надеялся, что перетягивание каната за Эрена Йегера уже увенчалось победой разведки, но… По выражению лица Ханджи, она тоже ничего не знала о предложениях обмена. Что за игры ты ведёшь, Эрвин Смит? А главное, с кем? Слишком много пустых вопросов, на которые ему вряд ли дадут правдивый ответ.       — Конечно, вам сложно распрощаться с личной собачонкой, Эрвин, — в разговор влез Вильям. Слегка запыхавшись, он присел рядом со своей благоверной, поправляя манжет рубашки. — Пуговицу оторвала, чертовка, вот что за незадача, — расхохотался мужчина под свет недоверчивых глаз. — А это, между прочим, моя любимая рубаха! — на его запястье были неглубокие царапины от ногтей, крупинки крови едва стали проступать на ранках, но Вильям накрыл их левой ладонью, натыкаясь на внимательный взгляд Леви.

Закрывшись в клетке ожиданий,

Мы ждём конца своих же дней.

Невольно спутав предсказанье,

О счастье прожитых ночей.

      — Прошу прощения, но Эрен лишь мальчик, и мы все присутствовали на том суде, — голос Эрвина звучал весьма доброжелательно, хоть нотки стали заставляли поджилки дрожать, но Рагмонда лишь засмеялась, встав из-за стола и обращая внимание всех присутствующих к своей особе.       — Вы напоминаете мне породистого кота, Эрвин — отхватили слишком большой кусок и делить его ни с кем не желаете, — женщина наклонилась над столом, словно кошка, скинув посуду на паркет, в последствие чего та в дребезги разбилась, заставляя бедолагу Вильяма вздрогнуть от испуга, — так жуйте! — воскликнула Рагмонда, корпусом поддаваясь вперёд. В её изумрудных глазах отражалось лишь спокойное выражение лица Смита, белые груди, едва прикрытые плотной тканью, стали видны мужчине, но тот лишь улыбнулся, не скользя взглядом по гладкой шее. — Жуйте, мой милый котик! И в скором времени вы им подавитесь!

***

      — Вот какого чёрта, Эрвин?       Уже в знакомой для нас комнате Леви расхаживал назад и вперед напротив стола, на котором буквально три часа назад сидела нагая Мелани Свифт. Имея гиперосмию, в воздухе можно было уловить нотки крови и паленого человеческого мяса, но Ханджи открыла окна, позволяя ночному воздуху проникнуть в помещение, изгоняя дух мёртвой Мелли. Эш поработал на славу, ни крапинки крови на паркете, ни волоса, ни… ах, нет, кое-что осталось.       Эрвин был чертовски спокоен и даже расслаблен, словно всё проходит по его плану, в который он никого не удосужился посвятить. Сев за стол, Смит откинулся на спинку стула, наблюдая за мелькающей фигурой Леви. У него безумно тянуло плечи, будто на них возложили непосильную ношу, и он с ней справлялся, преподнося к ногам Сине сотни сердец, как дань за свободу. Слово «будто» можно изъять из предложения. Комната была тусклой — не под стать всему дворцу. Словно они попали в не самый лучший мотель. Хотя багровый балдахин с вышитыми золотыми цаплями был выбран весьма со вкусом и выделялся на фоне темно-серых, с оттенком зелени, стен.       — Давайте все остынем. Они просто провоцировали нас, — Ханджи сидела на мини-диване, тревожно бегая глазами от Эрвина к Леви.       — Какого черта ты ничего нам не сказал? — перефразировал свой вопрос капитан, остановившись посреди комнаты. Он всматривался всё в такие же до раздражения спокойные глаза Смита. — Мы сидели и только рты открывали.       — На это и был расчёт, — пожал плечами Эрвин, слегка скривившись от пульсирующей боли в мышцах.       — Ты не доверяешь нам? — удивленно произнесла Ханджи, выпрямившись в спине.       — Не хотел говорить, пока сам не буду уверен. — Больные плечи поползли вверх, лицо вмиг стало серьезным, словно мужчина сменил маску добряка, пока Зоэ моргнула. — У них, точнее у неё, Рагмонды, есть документ, при обнародовании которого не только Эрена, но и нас всех обвинят в государственной измене. По началу я был уверен, что это всего лишь блеф, но сегодня она легко отступила. Отдать нам мальчика слишком просто, а значит, у неё есть чем бить. — Смит потёр пальцами переносицу, наблюдая за сменой эмоций на лице Ханджи. — Надеяться, что Рагмонда просто блефует — губительный вариант.       — Раз уж мы здесь, нужно попытаться украсть оригинал и уничтожить его, — Зоэ выглядела крайне обеспокоенно, что удивительно. Хотя, скорее всего, она просто подавляла в себе эти эмоции, показывая миру лишь маску.       — Слишком рискованно, — он вздохнул, опустошая легкие.       — Но, Эрвин, другого выхода нет. Наша казнь — лишь предлог поставить нужных пешек во главе.       — Ханджи, Леви. — Смит произнёс имена единомышленников и погряз в тишине.       А ведь точно, Ханджи права! Им нужен лишь предлог для казни. И они найдут его при любом удобном случае и лишь наличие фактов опровержения спасёт их головы. Они уничтожат этот документ — Рагмонда найдёт другие причины, другие схемы и варианты раздавить их, как мешающих ей жуков. Ей нужен Эрен. Зоунтрих желает его, как маленькая девочка игрушку. Правда, Рагмонда была тем ребёнком, который обожал отрывать головы своим куклам, припаивать конечности и сшивать детали. Она не получит Йегера. Смит готов был поклясться на Святом писании Сины — он умрёт за мальчика и информацию, сокрытую за дверью подвала, если это спасёт человечество от гибели. Без них же упадок неминуем. Но что ему делать? Как поступить?       «Рагмонда бы не стала марать руки, действуя самостоятельно — это бы явно подкосило её положение в обществе. А что если…»       — Нужно найти поставщиков информации, — прошептал Эрвин, всматриваясь в подсвечник на своём столе. Командору вдруг показалось, что на нём следы крови, но Леви заговорил, тем самым обращая внимание к себе.       — А я уж испугался, думал, ты и вправду нас на местных шлюх пялиться привёз, — усмехнулся Леви. Мужчина всё время молчал, давая Смиту возможность выговориться.       — Птички тоже полезные особы, Леви, — подметил Эрвин. — Они безмолвные свидетели всего, что здесь творится, а значит, их головы наполнены полезными сведеньями.       — Нужно узнать, насколько сфабрикованы сведенья о нас, — задумался капитан, заострив взгляд на том чёртовом подсвечнике, — я найду документ, но обойдемся без кражи.       — Где же кобра могла их спрятать?

***

      Тёмные коридоры, ведущие к спальне Рагмонды Зоунтрих, давили на сознание людей, заставляя судорожно вздыхать. Прошедшие единожды по узкому пространству молились Розе о спокойных снах без воспоминаний, о дивных картинах с безликими лицами на бардовых стенах. Каждый дом скрывает свои тайны, зарытые глубоко в темных подвалах, бывает и в прямом смысле. А порой эта тайна живёт среди вас. Сидит за столом на закреплённом за ней местом, ест ваш хлеб, масло, даже домашнее фруктовое варенье. И эта тайна растекается по комнате, поглощая всех присутствующих. Занимает все уголки помещения так, что становится трудно дышать, ведь вязкая слизь тайны наполняет ваши легкие. И последнее, что вам остаётся — только наблюдать, пока в агонии глазные яблоки не лопнут. Так почему же эту тайну не истребить изначально? Зачем же быть лишь безмолвными свидетелями? Ответ кроется меж строк, но его невозможно ни разглядеть, ни осознать. Ведь правильные решения принимаются лишь в конце, а предыдущее действие затмевает сожаление и скорбь.       Проследив за прислужницей, менявшей постельное бельё в покоях Рагмонды Зоунтрих, Леви, подобно тени, пробрался внутрь. Огромное количество волнообразных ассиметричных линий, принимающих форму природных элементов, сразу бросались в глаза. Но Капитан лишь тряхнул головой — у него есть цель. Огромный портрет самой Рагмонды висел на пустой стене. Змеиный взгляд преследовал в любой части комнаты. Мебель из тополя, окрашенная в зелёный цвет, напоминала старую бронзу с позолоченными разными деталями. Огромная кровать с бардовыми простынями занимала четверть всего пространства. В отличие от комнаты, отведенной Эрвину, на этой кровати не было балдахина. Ширма с вышитыми журавлями, стремящимися вверх, спряталась в углу возле кровати. Позади неё была гардеробная. Куски платьев торчали из-за ширмы, словно они подглядывали за Леви. Изящный стол с мелкой резьбой находился сразу напротив окна, дабы днём солнечные лучи освещали писания без использования ламп или свечей. Интересно, что Рагмонда сидела спиной к выходу: видимо, для большего освещения.       Он направился к столу решительным шагом. Рагмонда Зоунтрих произвела впечатление педантичной особы, но все документы на столе были в полнейшем беспорядке: просто гора разбросанных листов, исписанных не особо аккуратным почерком. Странно. Леви коснулся первого листа, пробегая по строкам глазами. Не то. Взял второй, третий, десятый. Всё не то. Конечно, слишком примитивно прятать столь важный документ на столе, поэтому капитан стал просматривать ящики. Один был заперт. Долго не думая, мужчина достал складной нож и вскрыл замок за пару ловких движений. Внутри был один хлам: как посчитал Леви, стопка каракулей — зарисовки женщины. Но он не первый год живёт на этой проклятой земле, поэтому ножом приподнял дощечку. Как и следовало ожидать — двойное дно.       «Подопечная Рагмонды и Вильяма Зоунтрих, девочка одиннадцати лет — Руфина Моретти… Особые признаки: рыжие волосы, слепота в последствие нападения… Отец: прочерк… Мать: имя неизвестно, по писанию: съедена семиметровым титаном при падании стены Марии (845 год).»       «Нападения? Она не с рождения слепая?»       Леви сунул документ обратно в ящик, сокрыв его в темноте от людских глаз. Все эти интриги с Птичками не для него. Он солдат. И этим словом, состоявшем из шести букв, описывалось буквально всё. Кроме пожухлой бумаги со сведениями о Моретти, больше ничего не оказалось. Аккуратно разместив всё содержимое, он захлопнул сам ящик руками, направляясь к другим. Капитан понимал: долго здесь оставаться категорически нельзя, но и уйти с пустыми руками нежелательно. Слишком много жизней поставлено на кон, если не все человечество. Длинные пальцы высунули очередной ящик, доставая бумагу с печатью военной полиции.       Дверь резко отворилась, запуская прохладу в комнату.       «Какого черта? Как она так тихо шла по коридору?»       Леви медленно развернул корпус к дверному проходу: Руфина Моретти. Девушка стояла на расстоянии меньше трёх метров от него и, кажется, не заметила присутствие лишнего в комнате. Благо, она была слепа. Капитан неловко отвёл взгляд от особы, стараясь не смотреть на разорванное платье и оголенную грудь Птички. Мужчина замер, кажется, даже не набирая кислород в легкие, лишь наблюдал за каждым её шагом. Она спокойно передвигалась по комнате, будто и не была слепа. Подошла к ширме и набросила на себя шёлковый платок, прикрывая оголенную грудь. Она направилась к прикроватной тумбе. Он замер возле письменного стола. Протянув тонкую кисть к лентам, Руфина вдруг остановилась, повернув голову к Леви. В тот момент он готов был поклясться, что девушка зрячая. И даже сквозь кружева на её глазах он почувствовал этот взгляд на себе. Медленным шагом Руф направилась к столу, где, не дыша, замер Леви. Она остановилась буквально в двадцати сантиметрах и, протянув бы руку, коснулась его груди. Его легкие сжались от нехватки кислорода, но ни одна мышца не дрогнула. Сейчас он молча рассматривал её лицо. Она зрела лишь пустоту перед собой и ненавязчивый запах мыла. Рыжие волосы спадали на её лицо, прикрывая часть глаз. Тогда, в саду, Леви показалось это лицо совсем кукольным, но сейчас легкие веснушки, красные от пощечин щеки и разбитая губа делали её не столь игрушечной — более настоящей и приземленной. Он не восхищён ею, но, признаться, девушка была красива на лицо, даже с такими явными отметинами. Он слышал её дыхание, такое ровное и спокойное. Тишина съедала изнутри, заставляя Леви считать себя самым шумным в этих четырёх стенах, хоть он и замер, словно восковая фигура.

      

И рухнул мир, его рука,

      Сломала рёбра белой птице.

И словно не его вина,

      Что сердце перестало биться.

      Руфина отступила, подошла к тумбе, всё же взяв вышивку с лент, и села на край кровати, наощупь заканчивая изделие в виде полевых цветов. Она смотрела перед собой. Её взгляд был направлен в окно, но не сфокусирован ни на чём — просто пустые глаза. Но пальцы ловко пришивали ленты к ткани, ни разу не уколовшись при этом иглой. Там было три цвета: красный, зелёный и черный. Но Руфина точно знала, какой цвет ленты держит в руках. Присмотревшись, Леви заметил, что на концах ленточных мотков висели бусины. На конце красной — одна, зеленой — две, черной — три. Видимо, таким образом она знала, что это за цвет. Мужчина наблюдал, как ловкие пальчики просовывают ленты и закрепляют узелки, начав тихо дышать. Но это слишком затянулось. Это всё слишком затянулось.       — Долго будешь спектакль разыгрывать? — его голос разорвал тишину, словно лист бумаги. Это прозвучало резче, чем Леви собирался, но Руфина не вздрогнула, даже бровью не повела.       «Знала, что я здесь с самого начала»       — Пока вы не уйдете, — прошептала Руф, продолжая просовывать иголку сквозь ткань, имитируя форму мака.       — Как? — он наконец полноценно наполнил легкие кислородом, шумно выдыхая.       — Ручка двери была до конца опущена — это местная проверка, был ли кто-то в покоях. Поул работает тут уже много лет, такой оплошности бы не допустила, — Руфина пожала плечами, слегка наклонив голову к столу, но пустой взгляд был направлен в статуэтку. — От вас пахнет мылом, капитан Леви. Я вас сразу узнала.       Они продолжили молчать, лишь неприятный звук вытягивания лент сквозь ткань разрезал воздух. Мужчина внимательно рассматривал эту до раздражения спокойную особу. Может, просто уйти, сделав вид, что ничего не произошло? Но она его узнала! Как такое в принципе возможно в её-то положении?       — Вы же что-то ищете, не так ли? Продолжайте.       — Верностью от тебя и не пахнет, — хмыкнул Леви, возвращаясь к поиску нужного документа. — Спросят видела ли кого-нибудь?       — Спросят слепую? — в её риторическом вопросе было столько самоиронии, что Леви бросил удивленный взгляд на девушку.       — Они явно недооценивают твой талант.       И вновь это странная тишина. Лишь её руки и открывающиеся ящики хоть как-то разбавляли молчание. Леви открывал раз за разом, но ничего стоящего не нашёл: доставка крупы, благотворительность, спонсирование военной полиции и разведки. Но ни слова об Эрене Йегере или же Эрвине Смите. Ни-че-го. Он посмотрел под столом, за ножками. Пусто.       «Где же ты его спрятала?»       — Для них слепцы — это неспособные ни на что люди. Беспомощность, словно яд, сковала моё тело, с их точки зрения. Но это не так, капитан! — её голос запел в комнате, заставляя Леви на секунду оторваться от поисков и взглянуть на пылающие щеки. Только сейчас они всполохнули не от прежних пощёчин, а от неосознанной злости. — Знали ли вы о великодушии Сины? Она отняла у меня зрение, но усилила другие чувства. Я могу убирать, чистить овощи, готовить, даже лентами вышивать научилась! — она отбросила изделие на кровать Рагмонды, стиснув руки в кулаки. — Без помощи трости или других людей я спокойно передвигаюсь, запомнив всю площадь по шагам. Но они всё равно меня не воспринимают, как способного челов…       «Зачем она говорит это мне? Чокнутая.»       Она говорила-говорила-говорила. Леви насчитал двенадцать повторений слова «беспомощность», обыскивая уже прикроватные тумбы. Он старался не вслушиваться в этот несвязанный ни с чем всплеск эмоций, но девушка была уж очень эмоциональной. За подушками, в углах матраса, за портретом — пусто. В этой комнате нет ничего полезного, а девчонка ему порядком поднадоела.       — Довольно этого абсурда, — он произнёс это спокойно, прервав Руфину на полуслове.       — Здесь нет того, что вы так упорно искали. — Она бросила эти слова небрежно, сильнее укутывая голую грудь в шелковый платок. Руф сама не понимала, почему так резко стала злиться, тем более рассказывать об этом незнакомому мужчине. Но ситуация с Вильямом на кухне заставила её поджилки трястись. Правда, не от самого Зоутрих, а от себя. Она испугалась собственной воли к жизни. Смогла бы она и вправду разрубить его артерию на шее, если бы нашла тот топор раньше? Вопрос остался без ответа, пожирая Руфину сомнениями.       Леви сократил расстояние между ними, вцепившись ладонью в покрытое шелком плечо. Она не видела его, но пальцы больно впились в кожу поверх отпечатков Вильяма. И сердце: сердце билось всё также размерено, словно человек перед ней мог контролировать в себе абсолютно всё, подавляя эмоции и мысли. Это пугает.       — Что тебе известно? — его голос звучал так близко, что Руфина почувствовала вибрации гортани от звучания.       — Она не настолько глупа, чтобы доверять слепой потаскухе столь секретное.       Он ушёл ни с чем.       Руфина Моретти вернулась к вышиванию лентами, стараясь отогнать от себя нависшие мысли о бытие. Но долго в одиночестве ей провести не удалось. Стефани Боул, словно вихрь, забежала в покои мадам Зоунтрих. Руф хотела сказать что-то колкое, но сбитое дыхание и дрожь заставили её испуганно повернуть корпус к дверному проёму, где предположительно находилась Стеф. — Я была в покоях Смита. Это он похитил нашу Мелани. Руф, я знаю, — она плакала от страха, растирая слезы по щекам, смешивая их с пудрой, — но мадам признала её беглянкой.

      И мы захлёбнемся кровью,

      Что в венах некогда текла.

      Истошный крик — предвестник боли,

      Навек утихнет в небесах.