Impressionné

      Ступив в это неизведанное, Феликс последовал за шарканьем тапочек-лисичек. Кухня встречала его своей неизменностью. Широкое окно, на подоконнике которого всегда росли в горшках разные цветы, посаженные самим Чанбином; наклейки и магниты, висящие на холодильнике, переданные по большей части родителями Со; мятного цвета обои, местами покрытые пятнами от готовки. Несколько даже оставил здесь сам И около окна со стороны столешницы, виднелись шоколадные капли неудачно приготовленного брауни. Столик на четверых, хоть порог не переступало больше трёх человек. Не хватало только корзинки с котами, в которой ютились излюбленные Феликсом вафли с шоколадом. Для полной картины нет только стойкого запаха кофе, которое Чанбин заваривал ежедневно, с интервалом в пять часов.       Сейчас плотно задёрнутые занавески, что ни лучика заходящего солнца не было видно. Запах мяты и свежезаваренного чая, холод от настежь открытого окна, а вместо шоколадных вафель были лишь крошки. — Тебе разбавлять чай? — Словно в воду окунули. Феликс испуганно привстал и замотал головой в стороны. Хёнджин даже не повернулся, ждал ответа. — Нет, не нужно, спасибо, — «что с тобой, И Феликс?»       Руки начали искать в чём-то утешение и зацепились за отдирание пластырей, которые ему бережно клеила то мама, то Чанбин, когда мамы дома не находилось; яркие, забавные, детские только такие. Клеить обычные Феликс отказывался, всегда говорил, что не хочет прощаться с детством и смотреть на скучные «взрослые» пластыри, которые с кожей сливаются, тоже не хочет. — Не ковыряй, заразу занесёшь. — Хван по-хозяйски уселся за стол с двумя кружками чая.       Одна, вероятно, его, вся в каких-то цветных еле заметных пятнах. Но вот другая кружка, не кружка И Феликса. Его кружка белая, а на ней он самолично вырисовывал животных: жирафа, тигра, льва и обезьянку на пальме; а когда содержимое кружки пустело, то на дне можно было увидеть солнышко, яркое-яркое, что даже через крепкий кофе было видно (или это было отражение самого И, как подшучивал Чанбин). Эта тёмно-синяя грустная и скучающая кружка была не его. — Но это не моя кружка, — первым голос И, смотря мёртвым взглядом на темно-синюю проблему, — моя вон там. И указал куда-то на верхний шкафчик. — Есть разница из какой кружки пить? — сделав глоток, Хван поднял взгляд на мальчишку. Феликс яро закивал головой, всем видом говоря «да ещё какая разница, вы меня совсем не понимаете». — Если есть, то возьми, сделаем новый, а этот Чанбину оставим. — Так и не насладившись чаем, Хёнджин вновь стоял и колдовал над чашкой чая, но уже ни, а бы какой, а самого Феликса! — Спасибо, Хёнджин, — И поник и смотрел на своё отражение, а после пальцем водил по зверюшкам на кружке. «Получилось слишком по-детски, Феликс. Я так в тебе разочарован.» — заговорил лев. «Нужно извиниться, Феликс!» — поддержал его жираф. — Простите, пожалуйста, меня, — зажмурившись и сжавшись, сказал Феликс. А у Хёнджина глаза размером с часы, что висели на стене. — За что это? — В голове пронёсся голос Чанбина с вопросом: «Где это ты уже успел накосячить, Хван? Что аж подросток перед тобой извиняется.» — За кружку, — Феликс всё больше и больше кутался в свитер, словно пропадал как Алиса от пузырька с уменьшением роста. — Нашёл из-за чего извиняться. Лучше расскажи что-нибудь о себе, а то вдруг привёл я не того друга Чанбина, — глаза заметно сощурились, а Феликс заметил в них некий огонёк. — Ну, меня зовут Феликс. Хотя это вы. Ой, то есть, ты знаешь. Мне шестнадцать, будет скоро семнадцать. Ровно через два месяца. — Феликс снова замолчал, отпил уже остывший чай. — А ты? Кто ты? — Я-то самый известный художник в ваших кругах — Хван Хёнджин. Живу здесь, потому что Чанбин взял меня в плен. И совсем недавно, полгода назад, мне стукнуло двадцать, к сожалению. — Наигранно вздохнув, художник отпил из кружки, давая Феликсу инициативу в диалоге, хоть и странном. —  К сожалению? — держа кружку в руках, Феликс не отводил глаз с собеседника, тот стал таять прямо на глазах. — Мне вряд ли будут присуще милые пастыри, яркие кружки и улыбка на лице. — Хван пожал плечами, смотря на Феликса. — Тем не менее, у вас розовые волосы, тапочки-лисички, бардак в комнате и три ложки сахара в чае, причём одна с горсткой. — И стал наблюдательнее к Хёнджину, замечая любые мелочи. — Тебя, у тебя, Феликс. Будь добр, выброси слово «Вы» в разговорах со мной. Второе, у меня не беспорядок, а более чем порядок в комнате. Ты просто не заметил, — Хёнджин весело подмигнул и кинул в чай ещё одну ложку сахара, — Третье, четыре ложки сахара в чае. Абсолютно всегда. — И встав удалился, судя по шарканью тапочек в свою комнату.