До скорой встречи

Сегодня никто в здравом уме и памяти не посмел бы и на шаг приблизиться к грозному главе ордена Юньмэн Цзян. Зная это, Цзян Чэн, совершенно не таясь, допивал третий сосуд вина за день. Прошедшие 30 лет никак не отразились на внешности прославленного заклинателя. К сожалению, над тяжелым характером время тоже оказалось бессильно. В годовщину второй по счету смерти Вэй Ина его бывший шиди традиционно пребывал в особенно паршивом настроении. И не без причины. Поводом к негодованию Цзян Чэна служили пресловутые печати, коих незабвенный Старейшина Илина оставил в Пристани Лотоса аж тридцать штук. Творения дьявольских рук Усяня открывались ровно раз в год и только в этот день. При их помощи шельмец в самых неожиданных местах запечатал свой образ, который, являясь на свет божий, творил всякие непотребства. Разгребать последствия бурной фантазии почившего, естественно, приходилось Цзян Чэну. Каждый раз, когда это происходило мужчина проклинал Старейшину Илина пока не срывал горло. Со временем поползли слухи, что темный заклинатель вовсе и не умер, а живет себе припеваючи в Юньмэн Цзян, покрываемый его главой. Но Цзян Чэн скорее бы сам отправился на тот свет, чем стал объяснять, что все это всего лишь прощальная шутка Вэй Усяня. У него невольно задергался глаз, когда он вспомнил, как в первую годовщину смерти образ Вэй Ина от имени главы ордена, и за его счет, обеспечил всем желающим свободный доступ в бордели Юньмэн. На следующий год он устроил парад мертвецов. Перед глазами Цзян Чэна все еще стояло воспоминание о колонне из прыгающих в четыре ряда трупов, воющих мотив пошлой песенки под аккомпанемент флейты Вэй Ина. Тогда Цзян Чэн сильнее чем обычно устыдился, что когда-то называл этого человека братом. Подумав о флейте, он почувствовал, как нестерпимо заныла челюсть. На шестнадцатую годовщину, образ сутки играл на самодельной бамбуковой флейте сидя на крыше резиденции Цзян. Воспоминания о той ужасающей мелодии до сих пор вызывали у невольных слушателей зубную боль. И хотя каждый раз Цзян Чэн буйствовал так, словно хотел своим криком воскресить Вэй Ина, чтобы затем удавить его собственными же руками, он давно понял истинные мотивы названного брата, который никогда не умел найти нужных слов утешения, предпочитая перебороть грустные мысли любым иным способом. Что ж, Цзян Чэн уже много лет назад нашел в себе силы признаться, что он был даже рад забыться подобным образом. Так ему казалось, что этот человек рано или поздно действительно вернется. Но сегодня все было иначе. Сегодня образ Вэй Усяня появился в Пристани Лотоса в последний раз. Произошло это ни где-либо, а в рабочем кабинете Цзян Чэна. Когда утром он вошел туда, то увидел Усяня, который сидя на подоконнике во весь голос прославлял величие главы Юньмэн Цзян. Не дослушав даже первое предложение, мужчина вышел из зала, чтобы через минуту вернуться обратно и убедиться, что ему не показалось. — О могучий заклинатель, от грозного взгляда которого плачут дети, старики в припадке хватаются за сердце, а беременные женщины рожают раньше срока, — вещал образ. — О, недоступный для чувств нежных дев и храбрых … — Замолчи! — взревел Цзян Чэн, неожиданно для себя опасаясь услышать продолжение. — Как скажешь, — пожал плечами тот и продолжил. — Когда ты проходишь мимо, в чашах скисает молоко под гнетом твоей ярой мощи… Будучи не в силах слышать сию пародию на похвалу из уст Вэй Усяня и в надежде, что образ привязан к помещению, Цзян Чэн решил провести день за пределами кабинета. Но «Величайшее зло мира заклинателей» не был бы достоин этого звания, если бы оказался так прост — образ следовал за мужчиной по пятам, не оставляя его одного ни на секунду. При этом Усянь не затыкался, «восхваляя» каждое действие главы ордена. Тот терпел. Пока дело не дошло до уборной. Цзян Чэн понадеялся на наличие хоть какого-нибудь стыда у Вэй Ина, и это было его главной ошибкой. Ему не следовало забывать, что Старейшине Илина и при жизни такое чувство было совершенно не свойственно, а уж после смерти, так и подавно. — Так вот оно какое «Величайшее достояние ордена Юньмэн Цзян», — захихикал Вэй Усянь, выглядывая из-за спины застигнутого им врасплох друга. Чаша терпения Цзян Чэна, наконец-то, переполнилась. Еще недавно он думал, что в этот день будет испытывать тоску по уходящему навсегда образу Вэй Ина, но за сегодня тот надоел ему так, что он его еще бы лет 30 не видел. С этими мыслями он стремительно рванул в свои покои, чтобы скрыться от всех до заката. И пока он шел под болтовню приставучего образа, вновь пришло понимание, которое неизбежно настигало его, когда накал страстей спадал. Все повторяется. Этот год не стал исключением. — Догадался, да? — обернувшись он увидел, как Вэй Усянь смотрит на него с печальной улыбкой. — Ты все-таки изменился, Цзян Чэн. — Немудрено за три десятка лет. В этот раз тебя нет слишком долго. — Что теперь будешь делать? — Исполню твой последний завет. Хочу выпить, — сказал Цзян Чэн и, не оглядываясь, пошел вперед. Сомнений, что образ последует за ним, у него не было. Захватив пару сосудов вина, они пришли на их с детства любимый причал. И теперь говорил Цзян Чэн. Он рассказывал о том, что сделал, и о том, что еще только сделает. Он делился своими тревогами за орден и Цзинь Линя. Ругал постаревшего, но со временем ставшего еще хитрее, Не Хуайсана. Непривычно молчаливый Вэй Усянь слушал, подперев голову рукой и пристально глядя ему в глаза. От этого взгляда у слегка захмелевшего Цзян Чэна защемило сердце, и он решился задать вопрос, мучивший его много лет. — Вэй Ин, если бы тогда в храме Гуань Инь я попросил тебя вернуться в Юньмэн Цзян, ты бы остался со мной? — волнуясь, он ждал ответа. — Знаешь, чтобы я тебе ни сказал, все вызовет сожаление. Цзян Чэн не смог скрыть своего разочарования от услышанного. С горькой ухмылкой отпив из сосуда немного вина, он произнес: — Я изменился за эти годы, а вот ты, как и прежде, совсем не видишь очевидного. Я бы хотел услышать, что ты бы выбрал меня. Даже, если это ложь. Даже, если на самом деле ты бы все равно ушел с Лань Ванцзы. Допив сосуд до дна, Цзян Чэн посмотрел на горизонт, где в дали виднелась начинающаяся гроза. Ощущение, что этот мир не обделил его славой и почетом, но пожалел дать ему достаточно человеческого тепла и любви, усилилось. Если подумать, то сейчас он пил и делился горестями вместе с фантомом давно умершего человека. И все же… — Я скучаю по тебе, Вэй Ин. Повисло молчание, но оно не было неловким. Словно эти слова должны были быть произнесены здесь и сейчас. — Какая разница, что бы я сделал в прошлом. Я и сам не знаю, как бы тогда поступил, — послышалось вдруг. — Но сегодня я возвращаюсь домой, Цзян Чэн. Это обещание я выполню взамен прежнего. Цзян Чэн резко посмотрел на Вэй Усяня, но образ друга уже уходил прочь от него. Как только его силуэт скрылся в темноте, засверкали первые молнии усилившейся грозы.

***

В Облачных Глубинах все шло в соответствии с порядком, установленным веками. Покой этой обители уже давно некому было нарушить. Двое мужчин, прекрасных словно небожители, стояли у главных ворот ордена. — Лань Чжань, я давно не видел тебя таким взволнованным. Что-то случилось? — Вэй Ин вернулся. Я иду к нему.