Шёлк

             Он бы в жизни не подумал, что последний из образов по-настоящему воплотится в ночь Саовины, в самое яркое на его памяти полнолуние.       Да и, честно говоря, не слишком Геральт и рассчитывал, что подобное может случиться в такой день. Чертовски занятой день, полный разных хлопот: в конце концов, весь Туссент давно гудел от приготовлений к Саовинам, а Корво Бьянко и подавно. Сотни, десятки дел валятся на него с самого утра, и чудо, что между ними он успевает разобраться с расплатой за недавние заказы.       Пока его неожиданно не находит Регис. Регис, до безобразия энергичный для субботы, в которую обычно привык подольше поспать, но сегодня снова поднялся ни свет ни заря. Регис, по которому ещё до завтрака было видно, что тот затеял что-то нечистое, но, как и всегда, Геральт предпочёл об этом забыть – и потому легко поддался просьбе помочь с некоторыми делами хозяйственного характера.       Просьбе вовсе странной для Региса, предпочитающего не перекладывать свои заботы на других. Так он и оказывается у тыквенных грядок рядом с вампиром, облачённым в серый дублет и садовый фартук – и не успевает сказать и слова, как ему на руки надевают плотные рукавицы.       – Может, не надо? С мандрагорой понятно, но сейчас-то на черта…       – Любые предосторожности никогда не бывают лишними, – назидательно произносит Регис, поправляя кожаные края. – Тем более некоторые из местных сорняков способны весьма неприятно ужалить. Ну, так что? Ты и дальше намереваешься со мной спорить, любовь моя?       И выразительно приподнимает брови, намекая, что лучше бы Геральту закрыть рот обратно. Приходится подчиниться, и, натянув рукавицы, Геральт волей-неволей присоединяется к работе.       В мирном молчании они срывают по одному поспевшие овощи. Ночами уже начинает холодать, и небо кажется затянутым одним огромным облаком, в которое падают и выныривают ласточки и стрижи, гоняясь за мошкарой. Моросит мелкий дождь, запутываясь в завитках Регисовых волос и оседая крошечной паутинкой. Шелестят осыпающиеся золотом деревья, вторя заунывной песни ветра, и, как всегда осенью, на душе становится спокойно… и как-то светло, что ли.       Впервые за долгие годы время летит легко, без оглядки на обязательства. Ящики быстро наполняют то тыквы, то кабачки, то какие-то странные хреновины размером с ладонь, с краями, отчаянно напоминающими брыжи нильфгаардских вельмож.       – Патиссон обыкновенный, – поясняет Регис на его удивлённый взгляд, – Или же в обиходе тыква тарельчатая. Между прочим, вчерашнее рагу было именно с его добавлением.       – То-то я думал, что туда подмешали, – хмыкает Геральт, рассматривая изогнутые края. – Откуда оно вообще взялось, Регис? Не припомню, чтобы Варнава-Базиль говорил про…       –…Потому как это я распорядился об их посадке, dragul meu.       Вот тут-то и происходит первая за день странность. Вздохнув, Регис разворачивается к нему лицом, и порыв ветра шевелит его потемневшие ещё сильнее волосы. Собранные в хвост, они придают ему растрёпанный и вместе с тем удивительно благородный вид.       Наперекор выражению в антрацитах глазах, потому что там неожиданно светится… волнение.       – Впрочем, если тебе не по душе подобная вольность, впредь этого не повторится. Пожалуй, не стоило принимать это решение без учёта твоего мнения. В конце концов, это в первую очередь твои владения, Геральт, и с моей стороны…       – Снова-здорово, – устало закатывает глаза Геральт и делает шаг ближе, кладя ладонь на бледную щёку.       И просто-напросто целует Региса, затыкая проверенным способом. У них уже были подобные разговоры, о личных границах и прочем, важном и правильном, но, зараза, почему-то всегда сводившемся к чувству вины у вампира. Даже странно, что о таком пришлось говорить, разрушая устоявшуюся мысль о том, что не слишком-то с ним, Геральтом, приятно делить быт. Пусть он и запретил себе сравнивать, но Йен – Йен никогда бы…       …А, холера. Если сейчас он начнёт думать и об этом, Саовины благополучно пройдут мимо них, оставив с хлопотами до глубокой ночи. Так что, разорвав поцелуй, Геральт решает закрыть тему. По крайней мере, на сегодня.       – Это твой дом, – тихо напоминает он, – Твой чёртов дом, Регис. Сколько раз повторять?       – Но я лишь… Боги, не стоило и начинать эту тему, – вдруг хмурится, отводя взгляд, вампир. – Прости, Геральт, кажется, во мне снова говорят старые привычки. Я вовсе не хотел омрачить настрой, тем более нам обоим.       Наперекор словам он начинает сникать на глазах, и приходится быстро найти его ладонь и сжать, притянув к себе. Странно, как раз за разом Регис поддаётся своим былым страхам, и хочется его понять, но ещё больше – попросту утянуть в объятие. В котором точно нет места никаким сомнениям, во всяком случае, сейчас. Рассеянно Геральт обнимает его, находя губами мокрый от сырости висок, и отчаянно думает, что бы такого сказать для закрепления эффекта.       – Заканчивай с привычками, – наконец бубнит он. – И не против я этих па…       – Патиссонов, – бормочет в ткань его дублета Регис, – Cucurbita pepo patissoniana, если быть точнее.       – Как скажешь. Ну, и сколько там ещё их осталось? На обед хватит?       Хватает и на обед, и на быстрый ужин, который они разделяют вместе между полусотней дел. Кто бы мог подумать, что тут не хватит одного Варнавы-Базиля: чего стоит только проверить, вычищены ли конюшни, заперт и накормлен ли скот, доделаны ли заготовки припасов на зиму, и прочее, прочее… Нет, он прекрасно знал, что день Саовины обычно становится днём подготовки хозяйства к зиме, но не бывало ещё, чтобы Геральт участвовал в этом сам.       К середине вечера он даже успевает пожалеть, что владеет целым чёртовым поместьем.       Впрочем, ненадолго. Небо темнеет в мгновение ока, и скоро шум и гам крестьян утихает, утопая в шорохах их последних шагов. Хлопают деревянные ворота и засовы; далеко в саду ветер нещадно треплет ветви дубов. Удивительно, но ночь выдается чистая, безоблачная, без намёка на привычный дождь. Такая ясная, что в ярком свете луны его собственная тень удлиняется и чернеет до неузнаваемости, вытягиваясь по двору.       В свете полной луны, неожиданно понимает Геральт: как раз в тот миг, когда со спины его легко приобнимают длинные руки.       – Так вот почему ты весь день как на иголках, – хмыкает он, чувствуя, как Регис кладёт голову ему на плечо. – Очередные из ваших чар?       – Скорее, сила некоторого рода воспоминаний, – фыркает вампир. – И, к сожалению, не все из них можно назвать приятными. Позволишь удивить тебя небольшим предложением, dragostea mea?       Предложением? Нахмурившись, он чуть поворачивает голову, соприкасаясь с Регисом носами и чувствуя тепло его дыхания. Чуть более тяжелого, чем обычно; такие вещи Геральт привык слышать сразу, и нечто подобное он точно уже улавливал. Память нехотя шевелится, подкидывая на ум многочисленные из вампирских особенностей… и скоро добирается до нужного.       Похоже, так Регис дышал в Тесхам Мутна в одной из своих чудовищных форм: глубоко и размеренно.       – Сгораю от нетерпения, – бурчит Геральт, сам чувствуя, что всё внутри напрягается в неясном ожидании. – Что, захотелось сделать мне подарок к празднику?       И внезапно – угадывает. В точности до последнего слова.       – Невероятно, – слышит он мягкий шёпот. – В который раз мне думается, что тебе едва ли удастся меня удивить, но ты с лёгкостью разрушаешь любые в том сомнения. Мне действительно хочется преподнести тебе символический подарок, но… Видишь ли, определённая его составляющая связана с самой его подачей.       Шаг, и теперь Регис подходит к нему лицом к лицу, на миг отводя взгляд; так, будто колеблется перед каким-то из решений. Набирающая свет луна всё отчётливее выделяет отсутствие его тени; очередное напоминание о том, кто он такой на самом деле. Создание, которого особенно боятся в ночь Саовины, пусть сейчас и вовсе не внушающее страха.       – Я надеялся предложить тебе, – наконец тихо произносит он, – Путешествие со мной в той бестиальной форме, что сегодня я могу себе позволить.       С минуту Геральт так и таращится на него, медленно переваривая услышанное.       – Летучей… мыши? Мне, что… Полетать с тобой, Регис? Серьёзно?       – О, я не настаиваю, – конечно, извиняющийся тон тут как тут. – Если ты не желаешь, мы можем…       –…Так, – спустя вечность отмирает от удивления Геральт, – Хватит.       И вмиг делает шаг к Регису, расплываясь в полной предвкушения ухмылке. В самом деле, прокатиться на спине у высшего вампира? Чего-чего, а вот такого с ним ещё не случалось.       – Не знаю, кто кого удивляет больше, – фыркает он, кладя ладони Регису на талию, – Но я, знаешь ли, не против. Просто не ожидал. Уж прости, но туговато у тебя с духом риска.       – Как бы мне ни хотелось возразить, в этом ты прав не меньше, – мягко усмехается вампир, – В таком случае мне принимать твой ответ за согласие?       – В таком случае – пошли. Найдём место поудобнее, чтобы тебе превращаться.       Со двора они выходят осторожным шагом, следя, чтобы не попасться никому на глаза. Из всех обитателей Корво-Бьянко о природе Региса знают только управляющий и Марлена; и другим, естественно, видеть в «местном лекаре» нечто большее ни к чему. Хорошо, сама ночь будто благоволит им – тихая и безлюдная, она оставляет их вдвоём, быстро пересекающих сад и ограду поместья в сторону опушки леса.       Небольшая ясеневая рощица оказывается на редкость удобной для их задумки. В центре её обнаруживается просторная поляна, надёжно скрытая густыми зарослями орешника. Заметив её, Регис довольно хмыкает, раздвигая тонкие ветки – и неожиданно… снимает с себя домашний дублет.       Как и рубашку, и ботинки, и брюки с бельём. Ошарашенный, Геральт так и стоит, просто глядя на то, как вампир раздевается на его глазах, и с минуту не находится, что сказать.       – Вот оно что, – соображает он, пока Регис неторопливо складывает вещи в аккуратную стопку, – Надеешься за ними вернуться?       – Не хотелось бы портить вещи зазря, – рассеяно кивает тот, – У тебя были иные предположения?       И бросает ехидный взгляд через плечо, поднимаясь во весь рост. Неторопливо Геральт подходит к нему и оглаживает обнажённые плечи; позволив себе ненадолго отвлечься на одно это ощущение. Тепла бледной кожи в руках и звука медленного биения сердца. Шелеста ветвей ясеней и слабого дуновения ветра, играющего тёмно-пепельными прядями. Самого этого вечернего часа, таящего в себе иного Региса.       Того, что он уже видел, но всякий раз под властью обстоятельств. Никогда – по его собственной воле.       – Так, думал, что мы уже начали с подарком, – хмыкает Геральт, прижимаясь губами к его затылку. – Что дальше? Мне отойти? Может, спрятаться куда?       – О, в этом нет нужды. Разумно будет лишь дать мне немного пространства, душа моя, и только.       Кивнув, приходится подчиниться, шагнув за пределы зарослей орешника – и попросту наблюдать. Сперва не происходит ничего; осторожно Регис садится на колени, опуская голову к земле. И – вдруг начинает меняться. С громким, режущим слух хрустом конечностей, неприятно напоминающем о сломанных костях.       Первыми удлиняются руки и ноги, с треском вытягиваясь в длинные чёрные лапы. Тело стремительно укрупняется, темнеет, покрываясь шерстью; голова сплющивается и искажается в жутковатую звериную морду. Вытягиваются уши, из небольших в выразительные, торчащие в стороны, и то и дело поворачиваются на звуки ночного леса. Резко вырастают длинные, цепкие когти, врезаясь в пучки травы, и – наконец между костей лап растягиваются толстые перепонки крыльев. Массивных крыльев чудовища, размахом не уступающих крыльям ослизга, или того больше.       Поразительно, насколько быстро всё происходит. Там, где только что сидел Регис, теперь неповоротливо разворачивается гигантская летучая мышь. С мощным взмахом расправляются крылья, светясь красноватыми прожилками, и по поляне проносится вихрь, с силой всколыхнув стебли редкой травы.       – Думаю, я закончил, – неожиданно раздаётся в голове голос, – Ты можешь подойти ближе, Геральт.       Вот чего, а этого он точно не ожидал: того, что при всей звериной сути Регис, оказывается, может сохранять рассудок. Впрочем, привычной осторожности это не отменяет. Медленным шагом Геральт приближается к летучей мыши, подбираясь со стороны и избегая взгляда огромных алых глаз. Чертовски знакомых алых глаза, привычных для… Региса, ещё неизвестно, насколько сейчас разумного.       Но он удивляется и здесь. Оказавшись вплотную у гигантской морды, Геральт застывает, оторопев на миг. На душе становится неспокойно: всё же перед ним не то чудовище, не то просто дикий, крупный зверь, которому не слишком-то есть дело до разумных поступков. В голову приходит первая подсказка: стоит дать мыши ощутить его запах, дав понять, что он, Геральт, не несёт угрозы. Осторожно он вытягивает руку, к кромке блестящего кожистого носа…       …И вдруг тот толкается прямо ему в ладонь – коротким, игривым жестом.       – Это… ты? – поражённый, усмехается Геральт, – Правда ты, Регис?       – В отношении здравого рассудка безусловно, – отзывается тот в мыслях. – Понимаю твои опасения, но я действительно способен контролировать эту форму в полной мере. Прошу, прикоснись ко мне как следует, душа моя.       Широкие ноздри жадно втягивают его запах, и, сбросив остатки волнения, Геральт наконец оглаживает нос, отмечая странное ощущение жёсткой кожи. На самом деле вблизи эта Регисова форма кажется почти забавной: алые глаза уже не пугают, светясь, как два гигантских фонаря, и над ними он неожиданно замечает пучки шерсти, отчаянно похожие на знакомые тёмные брови. Пальцами Геральт очерчивает и их, и пушистый лоб, и даже розовые уши, на ощупь будто бархатные. Трогать Региса оказывается до смеха приятно, и Геральт долго изучает его, гладя и пропуская мех сквозь пальцы.       Пока внезапно летучая мышь не открывает пасть, полную острых, как бритвы, клыков – и не издаёт стрекочущий, будто… радостный писк.       – Нравится, что ли? – усмехается в изумлении Геральт, – Что, ещё тебя почесать?       – Не уверен, что мне нравится подобная формулировка, но я действительно не отказался бы. Между прочим, за правым ухом были особенно приятные ощущения. Можно и… чуть сильнее, Геральт. О, благодарю.       Позабавленный, он треплет короткий мех, слыша, как писк становится чуть громче. Мышь так и млеет в его руках, и Геральт прибавляет и вторую руку, пробегая пальцами по мощной шее. Что ж, и в этом Регис себе не изменяет; даже зверем оставаясь удивительно, до странного ласковым.       – Не могу поверить, что ты такая громадина, – замечает Геральт, перебираясь к основаниям массивных крыльев, и с утробным урчанием мышь вытягивает и их, подставляя касаниям.       – К слову, так было не всегда. В юности размеры этой формы были куда меньше, – неожиданно заявляет Регис, – Не говоря уже про детские годы. Из того, что я помню, это было подобно...       В мыслях внезапно вспыхивает образ – нет, ощущение, похожее на то, как чувствуются руки и ноги, как соотносится тело с высотой деревьев и шириной рек. И соотносится, надо сказать, вовсе не так, как он ожидал: совершенно точно Геральт чувствует себя не больше собственной ладони.       – Что? – поражённый, прыскает он, – Вот таким? В самом деле?       Чёрт, и слов не надо, чтобы представить так вампира. Как крошечный, ещё юный Регис превращается в крошечного же мышонка и летит, торопливо хлопая тоненькими крыльями. Не сдержавшись, он так и начинает хохотать – и слышит странный, высокий лай в ответ, не меньше напоминающий смех. Нет, хорошо, что они забрались так глубоко в чащу: невероятное, должно быть, выходит зрелище. Ведьмак, гогочущий на пару с гигантским высшим вампиром, в его руках ручным, как телёнок.       Одно радует: кажется, с этим Регисом они тоже поладили, и вот теперь можно воплощать задуманное.       – Так что, – покончив с хохотом, произносит Геральт, – Не расскажешь, куда собирался меня прокатить?       – О, позволь мне оставить это место в тайне. По крайней мере, совсем скоро ты узнаешь о нём сам, dragul meu. В конце концов, сюрпризы – тоже своего рода часть подарков, не находишь?       Н-да, и всё-таки странное же чувство: говорить с мышью-Регисом, причём Регисом, остающимся привычной занозой.       – Как скажешь, – закатывает глаза он. – Значит, мне уже садиться?       Устроиться на спине у Региса оказывается непросто. Гладкий мех чертовски скользит, и приходится изо всех сил вцепиться в основания волосков, надеясь, что он не причиняет вампиру боль. Хотя, кажется, тот вовсе и не против, и не думая выражать недовольство. С минуту усаживаясь между исполинских крыльев, Геральт прижимается к мощной шее и крепко обхватывает её, чувствуя, как под толстой шкурой перекатываются бугры мышц.       – Плотва из тебя, скажем прямо, так себе, – бормочет он в розовое ухо, – Если что, скажи Варнаве-Базилю, чтобы переписал на тебя Корво-Бьянко. Завещания нет, но…       – Между прочим, подобным настроем ты всё сильнее уменьшаешь шансы на подарок, – ворчливо отзывается в голове мягкий голос. – Уверяю тебя, я не стал бы и предлагать подобное, не будь убеждён в полной безопасности происходящего. Дальнейшее зависит уже от тебя, Геральт. Прошу, доверься мне, мой дорогой.       И он доверяется, с силой обнимая шею вампира. Вмиг чудовищные крылья делают один мощный взмах, и они… ох, чёрт, поднимаются в ночной воздух. Мех всё-таки скользит, но мышь летит и в самом деле осторожно, не наклоняясь в стороны, и по спирали набирает высоту. Не веря ощущениям, Геральт снова усмехается – и украдкой целует бархат уха.       – Охренеть, – выдыхает он, – Так вот, каково это, а?       Желудок переворачивается сам собой от нового, сосущего чувства невесомости. Затылок щекочет мурашками, но вместе с тем – на сердце становится легко, так легко, словно он не тяжелее птичьего пера. Расслабившись, Геральт выпрямляется и даже начинает смотреть по сторонам, за края кожистых перепонок крыльев. Ветер бьёт в лицо, и в глаза отчаянно лезут волосы, но ему всё равно удаётся разглядеть окрестности, лежащие, как на ладони: леса и холмы, крошечные деревушки – холера, и наверняка кто-то их видит – и широкую ленту Сансретура, сверху кажущуюся меньше в десятки раз.       – Признаться, мне всегда нравилось летать, – между делом сообщает Регис, поворачивая в сторону гор, – Жаль, что с годами предоставляется всё меньше на то возможностей. Видишь ли, в ночи полнолуний представители моего вида ощущают в себе больше сил, чем обычно. Возможно, под влиянием собственной природы… а, возможно, и чего-то иного, ещё неизученного.       Вмиг становится ясно, откуда те самые попойки по полнолуниям из его молодости, и Геральт задумчиво хмыкает в ответ. Далёкий, чужеродный мир вампиров снова напоминает о себе; благо, теперь без намёка на опасность. Знать бы, как многое скрывается за историями Региса, ещё им не рассказанными… В голове до сих пор с трудом укладывается происходящее, и в раздумьях Геральт почёсывает вампира за ухом, вглядываясь в окрестности.       Пока неожиданно их не узнаёт: трудно было бы не узнать это место.       – И всё-таки ты ужасно сентиментален, – фыркает он, чувствуя, как Регис начинает снижаться в направлении склонов Горгоны.       Прямо к Рысьей Скале, почти не поменявшейся за годы. Из того, что он знает, здесь жила ведьма, помышлявшая разного рода проклятиями; маленькая её хата и сейчас тут – единственное, что бросается переменой в глаза. Благо, сама чародейка её покинула, и теперь их точно никто не потревожит. Так же, как и в единственный раз, что они побывали здесь вместе.       Полная луна освещает обломки скал, обнажая валуны в серебристом свете. С последним взмахом Регис приземляется в неожиданной, мягкой грации, прижимаясь животом к редким пучкам травы, и, дождавшись, пока тот замрёт, Геральт неторопливо спускается с массивной спины. На всякий случай он делает пару шагов назад, как раз в тот момент, когда Регис начинает менять облик, и чудом успевает не попасть под удар трансформирующихся крыльев.       Взмах, и длинные чёрные лапы начинают уменьшаться обратно до бледных, худощавых рук. Кожистые перепонки оборачиваются вокруг тела, и вампир разворачивается спиной, кроша когтями мелкие обломки камней. Хрустят кости, трещит кожа, но не слышно животного писка или рёва; только тяжёлое, глубокое дыхание, как никогда подходящее этой оболочке. Вопреки тому, в кого она превращается: в по-прежнему тонкого, изящного, обманчиво хрупкого мужчину. В Региса, мертвенно-бледного в лунном свете, встряхнувшего головой, чтобы отбросить завитки волос назад... И, конечно, полностью обнажённого.       Таким ты мне нравишься точно больше, хмыкает про себя Геральт – и наконец возвращается, подходя со спины.       – Беру свои слова обратно, – бормочет он, пробегая пальцами по изгибу позвонков, – Похоже, Плотва тебе и в подмётки не годится.       – О, неужели? Признаться, я всю дорогу беспокоился об испорченной репутации, – в тон отзывается Регис и оборачивается, сверкнув лукавым прищуром глаз. – Как и о том, какого рода шутками ты пополнил свой арсенал, душа моя. Не уверен, какими последствиями это обернётся, – добавляет он с усмешкой, – Но так или иначе, похоже, я сам им виной.       Неторопливо Геральт подходит к нему ближе и заправляет за ухо прядку седых волос.       – Зато я уверен, – урчит он, – Что могу и сейчас кое-что сделать. Скажешь, неприятно?       И легко щекочет крохотный участок кожи за ухом, отчего Регис тут же вздрагивает – и прячет маленькую, тонкую улыбку.       – Скорее, нелепо, если хочешь знать моё мнение. Впрочем, один факт о высших вампирах ты всё же приобрёл, – прибавляет он. – В этой форме уши действительно приобретают исключительную чувствительность, как и все участки, лишённые меха. Крылья, к слову, в том числе.       – Ну и ну, – так и скалится в ответ Геральт, – Чем ещё сегодня удивишь? Сиять в свете луны, часом, не планируется?       – В свете... Постой, Геральт. Кажется, это какой-то из современных стереотипов? Не припоминаю, чтобы ранее о таком слышал.       С довольной усмешкой он кивает: что-что, а удивить Региса ещё нужно постараться, и надо быть олухом, чтобы упустить на то возможность.       – Книжонка тут завалялась. Цири оставила, когда приезжала в последний раз. Сказала, дрянь редкостная, но ради смеха стоит глянуть.       – Боюсь спросить, очередная беллетристика?       – Хрен её знает. В синей обложке была. Не то «Сумеречные тени», не то...       – Ох, кажется, я припоминаю, – неожиданно кривится Регис в забавной, почти брезгливой гримасе. – Авторство мадам Майери, верно? Обычно я предпочитаю не критиковать подобные… кхм… опусы, но этот и в самом деле исключителен. Особенно в своём полном, абсолютном пренебрежении здравым смыслом.       Усмехнувшись себе под нос, он поднимает взгляд, и в глубине антрацитов глаз мелькают ясные искорки смешинок.       – Знаешь, что поразило меня больше всего? Сама фабула произведения выстраивается на том, что один из мне подобных посещает нечто вроде школы для юных жрецов. Школы, dragul meu! Никогда в здравом уме я не смог бы понять, для какой цели существу, прожившему не первую сотню лет, получать образование такого…       – Ну, и где твой романтический лад? – ухмыляясь, качает головой Геральт, – Спроси Лютика, он тебе вмиг разъяснит, что к чему. Держу пари, он без ума от этой чепухи.       – О, я даже подозреваю, почему. Magna res est amor*, – задумчиво отзывается Регис, – И, видно, порой настолько magna, что не требует логических обоснований.       Что-то от этой короткой фразы, вопреки всему, заставляет шевельнуться в сердце. В рассеянности Геральт запускает пятерню в волосы вампира, зачесав их назад, и Регис прикрывает глаза с тихим вздохом. На миг только он и остаётся перед глазами – как и диск полной луны, щедро льющей серебро на изгибы форм. Громадной, величественной… Видевшей сотни, миллионы смертных и бессмертных созданий, но всегда висящей в небе.       Видевшей и их обоих, в самые разные времена. Вздохнув, он просто смотрит на Региса, расслабленного, с едва заметной улыбкой на губах; в самом деле, почти светящегося в лунном свете. Странно, но что-то в знакомых чертах меняется, пряча за собой призрак прошлого, невольно напоминающий о себе. Обманку, которая раскрылась давным-давно, в далёкий вечер перед Испытанием Медальона.       В одной из прежних жизней, поделённых ими на двоих.       – Что-то мне подсказывает, что не по своей воле я заразил тебя мечтательностью, мой дорогой, – мурлычет Регис, всё ещё не открывая глаз. – Не поделишься, о чём ты так крепко задумался?       – Так, ерунда. И почему мы не были здесь раньше?       Вздрогнув, вампир распахивает веки – и отчего-то отводит взгляд в сторону.       – У всех из нас есть свои предубеждения, – тихо говорит он, – И, полагаю, они причиной тому, что мы оказались на Рысьей Скале именно сегодня. Но, пожалуй, мне стоит вдаться в подробности чуть позже. Думаю, как только я перейду к подарку.       И вдруг, развернувшись, выпутывается из объятий, шагнув к одной из скал. Наклонившись, Регис долго ищет что-то между камней, скользя пристальным взглядом, и наконец извлекает небольшую коробочку на свет луны, похоже, явно припрятанную сюда заранее. Длинная, тёмно-алая, она напоминает те, что используют для браслетов ювелиры… Холера, неожиданно замирает Геральт, он что, потратился на какое-то украшение? Дурень, а он и не думал, что Саовины для Региса могут быть настоящим праздником – и, конечно, ничего не приготовил в ответ.       В животе мгновенно начинает шевелиться совесть, на грани с тошнотворным, леденящим стыдом. Кажется, ясно, почему они столько скандалили с Йен: сколько раз он забывал про все эти праздничные тонкости. И ведь у него уже был с десяток идей, взять только расшитую серебром рубашку, лежащую в сундуке под кроватью – Геральт заказал её сгоряча, как-то проезжая по Боклеру. Ну, ничего, сейчас он скажет, что им стоит вернуться домой, и…       – Прошу тебя, оставь свои беспокойства, – перебивает его мысли мягкий голос, – Как ни странно, но мой подарок имеет скорее символический характер, чем обязывающий к взаимности.       Как заворожённый, он смотрит, как Регис подходит к нему ближе, неслышной поступью босых ног. Бледный, высокий, он неторопливо движется по скале, и тёмно-пепельные завитки волос едва заметно трепещут на ветру. Невольно от вида его так и перехватывает дыхание, от странного, неясного ощущения ритуальности; таинства, незнакомого ни одному из ныне живущих людей.       Подвластного только этой ночи. Ночи, родной для чудовищ, даже чудовищами не являющихся.       – Впрочем, отчасти он действительно имеет отношение к Саовинам, – наконец продолжает Регис. – По крайней мере, мне достаточно давно хотелось найти удачный повод для полноценного праздника. Праздника, обязанного моей, возможно, ностальгии, но вместе с тем… некоторым из опасений.       – Ч-чего? – сбитый с толку, хмурится Геральт, – Это ещё к чему, Регис?       И внезапно видит, как, сжав крышку коробочки, вампир поднимает взгляд – открытый, отчаянный и почему-то… до боли печальный.       Дьявол, а это откуда?       – Собственно, некоторые из них я выдал против воли, – глухо отзывается Регис, – Когда так неприкрыто искал твоего одобрения касательно посадок. Мне жаль, что я не упоминал об этом ранее, но это глубоко мои личные тревоги, Геральт. Возможно, я ошибался, думая, что смогу справиться с ними в одиночку, и потому решился пойти на этот шаг.       – Ближе к делу, – окончательно напрягается Геральт, – Я не шучу, Регис. Что за хрень происходит?       Антрациты глаз следят за ним, не отрываясь, и он просто кладёт ладонь на щёку Региса, чувствуя мягкость волосков бакенбард. Сердце по привычке пропускает удар – не то в волнении, не то в ожидании подвоха. В голове начинают всплывать любые, самые глупые поводы на беспокойство, и… Зараза, да не было же ни одного, даже мелочи, способной Региса по-настоящему расстроить.       Если только не самый главный повод, от которого, как ни крути, им никак не избавиться. Его собственный мозг.       – Видишь ли, dragostea mea, – совсем тихо произносит вампир, – К несчастью, дело в том, что я испытываю трудности с самим фактом восстановления связи. И, прежде чем ты посчитаешь себя в том виноватым, я попрошу выслушать меня целиком.       Ни черта не понимая, Геральт невольно делает шаг назад. Плечам почему-то становится зябко, и он неожиданно чувствует холод конца октября во всей красе. Холод, до которому и дела нет созданию напротив. Вампиру, который… Ох, и думать не хочется, что за дьявольщина творится.       Но как же хочется надеяться, что всё закончится хорошо. Пусть даже, как и в этих дурацких «Сумеречных тенях».       – Поясню, – осторожно говорит Регис, не сводя с него напряжённого взгляда. – За эти долгие месяцы мне действительно стало близко Корво Бьянко, настолько, что я готов назвать его домом. Однако, как видишь, не называл до сих пор. Думаю, возвращение к жизни спровоцировало у меня появление определённых… фобий.       Тонкие пальцы неожиданно начинают дрожать, слабо, едва заметно – для кого угодно, но не для них двоих. Как же хочется коснуться их, сжать сильнее, успокоить… Поцеловать, в конце концов, оставив все странные разговоры. Правда, если бы Геральт ещё был на то способен.       Вконец запутавшийся, он застывает на месте, глядя, как Регис медленно приподнимает крышку коробочки.       – За всё время после воссоединения у меня, признаться, существуют и другого рода кошмары, кроме тех, о которых ты осведомлён. Страх того, что ты забудешь меня снова, Геральт. Я достаточно знал тебя не имеющим и понятия о том, что было здесь, – и Регис вдруг делает слабый жест рукой, – О том, что связывало нас в прошлом. Это причиняло мне невероятную боль, dragul meu. Невыносимую для того, кто испытывал её в одиночестве.       – Регис…       – Одна возможность видеть тебя, не говоря уже о посягательствах на твои чувства… К тому же, я слышал достаточно красочных баллад о вашей истории любви с Йеннифер. Я помню каждую из них, Геральт. Я знаю их наизусть.       Ком подскакивает к горлу, сжимая челюсть, и – ох, дьявол, не у него одного: моргнув, Регис опускает взгляд, и в свете луны становятся заметны тонкие дорожки слёз.       – Регис, мать твою…       – Попрошу, я практически… закончил, – сглотнув, перебивает тот, и слышно, как у него надламывается голос. – Мне прекрасно известно, что эти страхи не имеют никаких оснований, и всё же… Не хотелось бы обременять ими нас обоих и далее. Словом, поэтому мне пришло в голову избавить нас от этих беспокойств одним символическим способом. Кажется, я уже упоминал о традиции оставлять…       – След, да, – быстро кивает Геральт, – Но разве… Как же архаизм, и всё прочее?       – Верно, однако этот же архаизм допускает возможность её замены на традицию иную. Если ты не будешь против, любовь моя.       Крышка коробочки наконец снимается, и, не веря своим глазам, Геральт видит внутри две ленты. Тонкие красные ленты, совершенно точно из лучшего назаирского шёлка. Маленькими полосками они лежат на бархатной подложке, и что-то едва заметно бежит по ним серебряным узором.       Буквы. Имена. Их обоих. Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой на той, что справа.       Геральт на той, что слева. Не Геральт из Ривии. Просто Геральт. Так, как он представился, впервые встретив этого удивительного, невозможного вампира, с которым оказался связан.       – Регис, – осипшим голосом выдавливает он, – Как я, по-твоему, могу быть против?       – О, по многим причинам. Возможно, этот акт может показаться тебе в некотором роде клеймом. Согласно традиции, ношение лент подразумевается круглосуточно, и сопряжено с…       – Ох, зараза. Давай сюда руку!       Коробочка быстро ставится на землю, и они наконец-то заканчивают с разговорами. Осторожно Геральт берёт в ладонь бледную руку, прочерчивая пальцами очертания вен, – там, где когда-то были жутковатые рубцы чёрных шрамов, давно зажившие без следа. Красный шёлк обхватывает запястье куда лучше; будто всегда и должен был там быть. Да и был, наверное, незримой тенью.       Столько, сколько существует Регис, незаметно утирающий глаза.       – Говорить что-то надо?       – Не обязательно. Только если ты пожелаешь сам, dragul meu.       Ну, здесь и нечего думать. С силой Геральт обхватывает его лицо ладонями и целует, долго, жадно, слыша в ответ сдавленный всхлип. Сердце грохочет о рёбра – единственный звук, что слышится посреди шорохов скальной травы. Той же, что была здесь... А сколько лет-то прошло? Сорок? Боги, вдуматься только, что всё это время о нём помнил Регис.       Его Регис. Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. Имя, которое всегда было и будет с ним.       – Я люблю тебя, – бормочет он, прижимаясь губами к острой скуле, – Очень сильно. И никуда не денусь. Понял?       – Ох, Геральт, – неожиданно слышится слабый смешок, – Никогда не перестану восхищаться твоему таланту к лаконичности… И, к слову, вовсе не скрытому.       Дорожки слёз отзываются на губах солью, и наконец он отодвигается, дав Регису действовать в ответ. Осторожно вампир берёт его запястье – и внезапно начинает покрывать поцелуями. Тонкие губы касаются основания ладони, выпуклых вен, шрамов, костяшек пальцев, каждого по очереди. Невесомо, нежно, так, словно Регис изучает его губами, как мог бы изучать слепой.       Словно запоминает в последние секунды перед забвением.       – Порой мне жаль, что я так мало говорю о моих чувствах к тебе, dragul meu, – тихо произносит он, – Недостаточно, чтобы ты имел полное о них представление. Какими бы ни были мои опасения, они ни в какое сравнение не идут с тем, что на самом деле ощущает моё сердце. Нет ни дня, чтобы я не был счастлив с тобой, Геральт. Ни единого мгновения.       Красная лента ложится на запястье с долгим поцелуем, туда, где бьётся пульс. Медленно Регис поднимает на него бездонные омуты глаз, сейчас полные особенной уязвимости… Или слабого неверия в происходящее? Будто так сложно поверить, что он, Геральт, с готовностью принимает каждое из его слов.       Ты стараешься достаточно, хочется сказать вместо молчания, я и так всё знаю. Трудно не знать за долгие годы, что они вместе, хоть и по-разному; видеть Региса беспокоящимся о его здоровье, рассеивающим его тревоги, оберегающим... Попросту целующим его в любую свободную минуту, словно эти ласки – что-то вроде естественных потребностей, как воздух или вода. Впрочем, так оно, наверное, и есть, слишком, слишком давно. С того самого далёкого вечера, в котором он, Геральт, ещё был мальчишкой, волчком из Каэр Морхена, а Регис… Регис уже любил его.       Всем своим сердцем, которое сейчас стучит поразительно похоже на человеческое.       – Inima mea îți aparține, – в отклик мыслям шепчет вампир, медленно завязывая ленту на его запястье, – Что бы ни случилось… Десятки лет существования не стоят ничего, если в них не будет тебя, мой дорогой. Потому я всей душой надеюсь разделить их с тобой и дальше, какими бы они ни были.       – Вот и славно, – мгновенно отзывается Геральт, чувствуя, как губы растягивает предательски дрожащая улыбка, – А теперь иди сюда.       Миг, и они сливаются в новом поцелуе, с невероятной, отчаянной быстротой, оба вздрогнув от колющей щекотки эманаций и влажности слёз на губах. В голове рождаются смутные образы юности, стукая кровью в виски: старое чувство волнения, трепета… Знакомые благородные черты, дорогие до каждого дюйма. Обманчиво молодого вампира в расшитой золотом рубашке, от которого шла кругом голова.       Манящего и желанного, но вместе с тем – другого.       Ещё незнакомого, в отличие от Региса в его руках. Региса с морщинками в складках носа и уголках губ, с седыми прядями и припухшими от недосыпа глазами. Того Региса, что он встретил в Фэн Карне, прошедшего с ним через огонь, воду и саму смерть. Благородного и самоотверженного создания, которого он знает в самых тонких чертах души.       Региса, в которого хочется врасти намертво, в одно целое. Запоминать каждую из улыбок и по-прежнему мягкий смех, прижимать к себе в долгих, горячих поцелуях. Доставать ему самые редкие ингредиенты и книги, да и попросту дарить всякие мелочи, от новых чернил до дорогих конфет. Отвлекать от кошмаров и делиться с ним собственными заботами; доверять целиком и полностью, душой и телом.       Просто быть с ним, несмотря ни на что.       – Ну, не плачь, – бормочут против воли губы, – Не плачь.       И до чего же странно, но так привычно говорить это Регису. Не привыкшему сдерживать ни одно из чувств наперекор прежним годам их знакомства. Скажи кто Геральту год назад, что сейчас они будут здесь… Что его старый друг, вернувшийся с того света, изменится до неузнаваемости. От регенерации до многих других черт, но при всём этом оставаясь самим собой.       Всегда самим собой, даже в знакомом жесте, когда заправляет за ухо выбившуюся прядь отросших и потемневших волос.       – Признаться, порой мне неловко от того, что я слишком часто демонстрирую тебе слёзы, – внезапно признаётся Регис глухим голосом, – Прости мне эту чувствительность, dragul meu.       – Всё в порядке. Только платка у меня в этот раз не найдётся, – поджимает губы Геральт. – Ты бы сказал заранее, что ли. Может, стоило и приодеться.       – Постой, что…       – Да хоть тот дрянной дублет. Венки, или ещё чего… Не расскажешь, как у вас принято, Регис?       Стремительно быстро Регис поднимает на него антрациты глаз, теперь искрящиеся коротким, едва заметным испугом. Чего и следовало ожидать, невесело проносится в голове, тоже мне, праздник.       – Что, думал, не догадаюсь?       – Не понимаю, что конкретно ты имеешь в виду, – поспешно отзывается вампир, – Но… ох, тебе вовсе не обязательно расценивать это так. Как я упомянул, ленты в первую очередь являются символическим актом, и трактовка его зависит от… Геральт?       Удивительно видеть, как широко распахиваются его глаза в изумлении, пока Геральт возится с завязками плаща. Чёртова тряпка никак не хочет поддаваться пальцам, но наконец он справляется и с ней – и набрасывает плащ на худощавые плечи, в странном порыве укрыть. Поделиться чем-то, ему принадлежащим, в ответ.       Прежде, чем прижать вампира к себе поближе в новом и очень, очень красноречивом поцелуе.       – Есть… предложение, – посылает он в мысли, обвивая Региса руками за талию, – Давай-ка я расскажу тебе про трактовку дома. В конце концов, не ты один можешь баловать подарками.       И невозможно не улыбнуться в поцелуй, чувствуя, как крепко обхватывают его за шею длинные руки. Как тянется к нему Регис, порывисто и неприкрыто, так непохоже на того, кем он предстаёт для остального мира. Обманкой, которая всегда будет существовать в различных обликах: демона в тонкой рубашке, лекаря в окровавленном фартуке, алхимика с редкими пучками седых волос, не расстающегося с торбой, полной душистых трав. Любого, но всегда – нужного.       Всегда скрывающего за собой настоящую суть. Душу, которую хочется изучать, погружаясь в неё до дна; душу, выросшую и проросшую в нём, Геральте, самом, сплетая их незримой нитью. Связью, магией реликтовых форм, вампирьими чарами, как их ни назови… Всем, что теперь будет воплощать красный шёлк на запястье, сколько у них ни осталось времени.       – Регис, – внезапно тихо зовёт он, и вампир приподнимает голову с вопросительным выражением.       На короткий миг Геральт просто смотрит на него, бывшего здесь, на этой скале, десятки лет назад. Те же антрацитово-чёрные глаза, те же черты, та же манера едва заметно опускать уголки губ… Присмотрись, и заметишь: ни морщинок, ни отблесков глубокой печали, поселившейся в изгибе бровей, ни седых прядей во вьющихся волосах. Может, и сам Регис сейчас видит настолько же чётко его другого: Геральта из Каэр Морхена, готового вот-вот стать Геральтом из Ривии.       Глупого волчка, ещё и понятия не имеющего о том, что его ждёт. Как сложится их долгий путь друг к другу и к связи, какой бы она ни была.       – Кто я тебе теперь, – наконец медленно спрашивает он. – Муж, супруг? Партнёр? Как это у вас называется?       И – о чудо – получает в ответ широкую улыбку с неприкрытым рядом клыков. Счастливую улыбку; так, как улыбаются вампиры тем, кому доверяют. Улыбку, которую он когда-то увидел впервые здесь же, пусть и вымученной, но, холера, как же хорошо видеть её другой. Искренней в каждом из оттенков чувств этого удивительного создания.       Региса, который легко оглаживает его висок, заправляя прядь волос за ухо в заботливом жесте. Прежде, чем произносит короткое, трепетное:       – Геральт, мой дорогой. Просто Геральт.

***

      Дорога домой выдаётся больше похожей на телепорт.       В этот раз Регис летит быстрее, с размашистыми, сильными взмахами гигантских крыльев. Словно торопится – и оба они прекрасно осознают, почему. У опушки леса они оказываются в мгновение ока, и после возвращения вампира в человеческий облик торопливым шагом добираются до поместья.       Корво Бьянко встречает их глубокой, звенящей от сквозняка тишиной. Тем лучше для них обоих; но больше для Геральта, толкающего дверь первым. Успев бросить короткий взгляд на Региса, он наклоняется...       ...И делает то, что просто обязан: поднимает его на руки.       – Геральт, что...       – Сам как думаешь?       Сразу он понимает, что идея так себе – в худощавом Регисе всё ещё остаются все его фунты, и Геральт на секунду даже думает его отпустить. Правда, ненадолго. Тащить Региса наверх оказывается сложно не поэтому: за поцелуями ни черта не видно первые ступени лестницы, и они едва не летят кубарем на пол.       – Ради всех богов, Геральт! Неужели необходимо... Мм-м...       – Умолкни, будь добр, – поцелуй, жадный, со слабым укусом тонкой нижней губы, – Лучше держись...       – Не уверен, что это будет... во благо. Едва ли твой ответный подарок включает сломанные конечности... Ступенька, Геральт!       С горем пополам они всё-таки поднимаются в спальню, и чудо, что Регис не попытался ни разу выскользнуть из его рук. Впрочем, об этом он уже не думает: в конце концов, им ещё нужно успеть многое, прежде чем наступит рассвет. Рывок, и Регис падает поперек кровати, не успев и вздохнуть.       – Должен признать, что ещё никогда не имел подобного удовольствия, – коротко замечает он, пока Геральт стягивает и швыряет рубашку в дальний угол, – Полагаю, стоит... расценивать это как...       – Мх-мм, – поцелуй, быстрый, влажный, в изгиб длинной шеи, – Кстати, теперь можно и… поговорить о трактовке.       Правда, внезапно вампир удивляет его и здесь. С резким переворотом они вдруг меняются местами – так, что Геральт невольно замирает, не веря своим глазам. В висках жжёт яркой, ослепляющей болью, и торопливо Регис проводит пальцами по его груди – ниже, ниже… К самой кромке домашних штанов, легко подцепляя её когтем.       Чрезвычайно длинным для того, чтобы находиться рядом с его членом, и отчего-то от этого открытия по коже пробегает дрожь.       – Что ж, тогда предоставлю слово тебе, мой дорогой, – мурлычет вампир и одним махом стаскивает с него штаны, обнажая целиком.       И нападает, не иначе. Горячим, алчущим ртом Регис впивается в его живот, сразу проводя языком вниз, по краю мышц. Куда только испарилась прежняя нерешительность и печаль? Дьявол, голова уже начинает кружиться, и, позволив себе короткий вздох, Геральт с большим трудом вспоминает про разговор.       – Что-то мне подсказывает, – выдыхает он, – Что это вполне себе подходит… под особенный случай. Я бы даже сказал, уни…       Холера, Регис уже целует головку его члена – и легко, с наслаждением всасывает, не отводя взгляда; так, что думать становится сложнее раз в сто. Видеть его одетым тоже ощущается иначе, вовсе не так, как в играх с воском. Слабое, глубинное чувство вдруг напоминает о простом и очевидном.       Том, что это ночь Саовины – и том, что в его постели, вообще-то, находится истинно высший вампир.       – Пожалуй, в вопросах категории ты прав, – шелестит тот, проводя языком по стволу его члена, – Однако, боюсь, мне всё ещё неясны твои… порывы. Прошу, постарайся объясниться точнее, любовь моя. Пока я…       И выразительно обхватывает головку губами, всасывая уже сильнее. Прежде чем начать опускаться горлом – медленно, медленно… До самого, чёрт возьми, основания.       – З-зара… О-ох, – срывается с губ, – Изверг ты, вот ты…       Но Регис уже не отвечает, да и не слишком-то ему нужен ответ. Тонкие пальцы обхватывают его за талию, и вампир начинает двигаться: неторопливо, но быстро ускоряя движения. Так, как способен только он, в излюбленной манере сжимая мышцы; лаская его, Геральта, самой сладкой, самой невыносимой пыткой.       – Твою… мать, – задыхается он, вцепляясь в тёмные волосы, – Что ты… Мх-х, не…       Дьявол, у него есть минуты две, не больше: жар наливается внизу живота со стремительной быстротой. Да ещё и Регис усердствует так, что хочется поддаться ему без сожалений, просто забыться в этих чувствах, потом… Ох, нет, но тогда ни черта у него не получится воплотить мысли, крутящиеся в голове. Мучающие и без того слишком давно для того, чтобы их оставить в покое.       Не сегодня. Не в эту ночь.       – Ре… гис!       – Между прочим, я всё ещё… жду объяснений, – отзывается тот, оглаживая языком уздечку, – Как минимум… некоторого направления твоих мыслей, душа моя.       – Я тебе сейчас… так объясню, – бормочет Геральт, надавливая на его затылок, – Кончай разыгрывать комедию и…       –…И?       Рывком он тянет тёмные пряди, заставляя Региса поднять голову, и оглаживает край его припухших губ. Как же всё-таки поразительно, что ему всегда мало… Им обоим всегда друг друга мало, что бы они ни творили. Потянувшись, вампир наклоняется ближе – и он не выдерживает; хватит уже этих глупостей и болтовни.       Без слов Геральт дёргает его к себе, грудь к груди, и целует, заставляя широко открыть рот.       – Хочу… тебя, – выдыхает он, – Всего, Регис.       И тут же слышит лучший ответ: рваный, изумлённый вздох.       – Уверен, Геральт?       – Охренеть, как, – рычит он, – Прекращай с церемониями.       Благо, Регис наконец его слышит – и сам снимает с себя рубашку, обнажаясь в лунном свете. Почти так же, как на поляне в зарослях орешника, но теперь иначе. Видно, стоило верить ему и в вопросе влияния полнолуния: что-то слегка меняется в знакомых движениях. До нечеловеческой, почти звериной грации, удивительно подходящей свету алых радужек.       – В таком случае, – едва слышно произносит он, – Я совершенно не нахожу смысла тебе отказывать, мой дорогой.       Сердце пропускает удар; отчего-то слышать непрошеную ласку бьёт по чувствам привычной щекоткой. Хочется касаться Региса дольше, просто погладить где бы то ни… А, поздно: он уже тянется к тумбочке, извлекая масло. Правда, пока укладывая его рядом, и Геральт с готовностью сжимает стеклянный фиал, согревая ладонью.       Странное выходит чувство: слишком уж он привык делать это для Региса, но теперь для себя… Ох, мысли снова обрываются, когда его увлекают уже в долгий, глубокий поцелуй. Руки находят Регисовы ягодицы, стягивая с него кромку брюк, и тот внезапно фыркает; коротко и отчего-то насмешливо.       – Думаю, не ошибусь, если скажу, что… Поразительно ощущать подобную смену ролей, не находишь?       – Может… быть. Как по мне, рановато…       Или нет, проносится в голове, когда Регис снимает остатки одежды – и рывком садится в его ногах. Разгорячённый, покрасневший, он вдруг трансформирует ногти на его глазах – и бросает маленькую, многообещающую улыбку. Прежде чем наконец-то откупорить фиал и смазать пальцы; так щедро, что масло льётся с его ладоней прямо на алый шёлк.       – Снять бы, – замечает Геральт, – Ничего ведь с ней не случится. Уже нет, Ре…       И умолкает: свободная рука резко сжимает его член, и тонкие пальцы резко скользят между ягодиц.       – О, нет, мой дорогой. Возможно, ты посчитаешь это гранью сентиментальности, но едва ли я сниму её по своей воле.       Ещё один поцелуй, в подтверждение словам – мягкий, в край его колена. Неторопливо Регис оглаживает его ягодицы, скользя пальцами ко входу, и чуть дразнит, лаская круговыми движениями… И наконец осторожно проникает внутрь.       Тело дрожит от возбуждения, и между делом он находит свой член, прикрывая веки. Льётся больше масла; наверняка сегодня кончатся последние из запасов, и придётся снова мотаться в Боклер. Скоро прибавляется и второй палец, скользя медленными, дразнящими движениями; хочется ругнуться, ускориться самому, лишь бы… Зараза, вампир уже находит чувствительную точку в глубине – и ласково надавливает, так, что под веками сыплются звёзды.       – Х-хо…       –…Рад видеть, что ты получаешь удовольствие, – хрипло бормочет Регис, – Невероятно рад, dragul meu.       Холод от окна щекочет макушку, но всё остальное – горит, постепенно вспыхивая до корней волос. Непроизвольно Геральт расставляет ноги шире, чувствуя, как добавляется и третий палец. Ещё немного, и… Взгляд сам падает на Региса, между тем принимающегося ласкать себя, и, боги, видеть его в такой роли совсем плавит мозг. Видеть, как естественно он сменил его, Геральта, самого.       – Ре… гис, – прислушавшись к ощущениям, зовёт он, – Думаю, уже… можно.       Наклонившись, вампир вдруг целует его – так отчаянно, будто боится упустить; потерять снова, как терял не один раз. И нельзя в него не вцепиться в ответ, запуская пальцы в тёмные пряди. Осыпать поцелуями скулы и крылья носа, брови, виски, лоб; в молчаливом диалоге дыханий, биений двух ускоривших бег сердец. Масло льётся снова, и, как заворожённый, он смотрит, как смазывает себя Регис – и вдруг замечает его мелкую, но отчётливую дрожь.       Да так, что в ответ ей бьёт дрожь собственная. Простым импульсом, что его хотят до одури.       – Геральт, – вдруг поднимаются алые глаза, – Геральт.       В не то мольбе, не то заклинании… Признании, одном из тысяч, миллионов, слишком хорошо ему знакомых. Вздох, и Регис подвигается к нему ближе, вдруг коснувшись ягодицы головкой члена, и оба они вздрагивают от нового, острого чувства. Одного предвкушения того, что только их ждёт.       – Давай, – слетает тихое с губ, – Ну же, dragul meu.       И его слышат. Ещё поцелуй, и мягким движением вампир поднимает ногу Геральта выше, устраиваясь у входа. Кожу ягодиц жжёт, укалывая эманациями, и Регис долго обводит растянутую кромку; прежде чем начать погружаться, и это…       – Охре… неть, – закрываются от ощущения глаза, и тут же к нему приникают в поцелуе тонкие губы.       Сразу срываясь на общий, резкий вдох.       – Всемилостивые… боги, Ге…       – Ре… гис, – задушенно выдыхает он – и всё прекращает быть важным.       Тело горит, разрываемое тысячами противоречивых чувств: жжением мышц, жаром масла… Горячим, каменно-твёрдым Регисом внутри, сжигающим его изумлёнными алыми глазами – так, будто не верит ни секунде происходящего. Так, что надо бы побыстрее убедить его в том, что это реальность. Что больше и нет ничего, кроме них двоих.       – Иди… сюда, – бормочет Геральт и обхватывает его за талию, и, отмерев от удивления, Регис наконец-то начинает двигаться.       –…О-ох, – жмурится он, – Прошу, не забудь… сообщить, если я…       – Хва… тит. Всё с тобой…       Потрясающе, хочется добавить, просто невероятно, на самом деле. Рывком Геральт тянется к нему, утягивая в поцелуи – в ямку подбородка, в изгиб нижней губы, в жаркий, изголодавшийся рот. Мышцы медленно привыкают, расслабляясь от чужого тепла, от одной мысли, что это – Регис, что они, мать его, одно целое. Медленно, неторопливо тот проникает всё глубже, и как же странно… Как, оказывается, приятно чувствовать это растяжение внутри.       То, как легко его тело принимает Региса в себя. Так же легко, как принимает и во всём остальном.       – Ебать, – выдыхает он в ответ чувствам, – Ре... гис, ты... О-ох, это...       Холера, как быстро этого становится мало. Тонкие Регисовы пальцы находят его член, и всё превращается в единый темп удовольствия, растущего сильнее и сильнее. Осторожно вампир выпрямляется – и внезапно меняет угол; успев поцеловать его лодыжку и выдохнуть:       – Надеюсь, так будет…       –…З-зараза!       Он едва успевает понять, что за дьявольщина творится: глубоко внутри всё вспыхивает огнями, сперва знакомо, но гораздо, гораздо сильнее. Так, что и Регис, кажется, это чувствует, толкаясь теперь резко и точечно, прямо…       – Зде… Ох-х, бля-ать, – стонет Геральт, жмурясь изо всех сил, – Давай бы…       И тут же вздыхает, захваченный врасплох: Регис слышит его и здесь, впрочем, действуя по-привычному трепетно. Ритм ускоряется, и вампир окончательно садится, сжимая его бёдра – и невозможно не податься ему навстречу с новым, глухим стоном.       – Н-нгх, мой доро…       –…Ре… гис, – вторит он сипло, – Я… О-ох…       Веки распахиваются с трудом, и сразу же он видит Региса: дрожащего, покрытого румянцем… Насаживающего его, Геральта, на свой член. Своего, родного до безумия, и как хочется прижаться к нему, обхватить всем телом… Чёрт, вмиг в голове всплывают десятки простых, почти смехотворных осознаний.       Так, что сразу понимается каждое из знакомых Регисовых чувств, которые он, Геральт, привык вызывать.       – Обними… меня. Ну же, dra…       Но он получает куда лучшее: Регис прижимается к нему в глубоком, бесстыдном поцелуе. На миг забывается обо всём, кроме того, как хочется быть ближе, ещё ближе… Ногами Геральт обхватывает узкую талию, запуская пальцы во вьющиеся волосы – и слабо пробует сжать мышцы.       И тут же слышит сиплый, надрывный стон.       – Не… сдерживайся, – бормочет он быстро, – Не… бойся, Регис.       – Я не… Ох, такая интенсивность проникновения…       – Ни… хрена. Холера, я сейчас сам тебя…       Правда, угрозы срабатывают совсем не так, как хотелось бы. Рывок, и Регис толкается до основания, с влажным, развратным шлепком кожи о кожу. Красивым, плавным движением бёдер – и вообще становясь красивым как-то иначе. Нечеловеческим, и в ответ этой мысли вдруг что-то…       – Ка… кого…       –…А-ах, Геральт!       Алые глаза распахиваются от шока, и внезапно – совершенно точно – член Региса, мать его, увеличивается внутри, снося последние остатки разума им обоим.       – Ге… Бо… ги! – вскрикивает Регис, впиваясь поцелуем в его шею, – Бо… Ох-х, никогда е…       Пусть никогда, пусть впервые – плевать, плевать, потому что ритм ускоряется до быстрого, жёсткого; безумного. Слепо они находят рты друг друга, в яростном, чудовищном рыке. Руки вжимаются в спину Региса, в отчаянной попытке объятия; и как же мало его, как же сладко, как же…       – Глу… Х-холера, – шипит Геральт сквозь зубы, – Давай, глу… бже… Б-блять, Ре…       Глубже, больше… Жёстко, почти жестоко: ему нужно, чтобы в него проникли до самого, мать его, желудка. Излились, вцепились в шею – поцелуем, зубами, чем угодно… Дико, бешено он впивается губами в тонкую, бледную кожу, везде, где её видит, в плечо, мышцу груди. Родинки, его родинки, три точки, которых нет дороже.       Его наречённого, всего его. Региса, который должен быть с ним, быть в нём, умирать и плавиться в россыпи стонов. Сильные руки внезапно подхватывают его под бёдра и – ох, ёб же – поднимают в воздух, сжимая ягодицы…       – Дер… жись, Геральт, – выдыхает Регис и начинает его трахать.       По-другому и не сказать: вот теперь его точно порвёт, напополам, прямо по заднице – и никогда в жизни ему ещё не было так наплевать. Член внутри скользит с неумолимым напором, и каждым дюймом Геральт чувствует напряжение вен.       – Ё-об… Регис, ты…       Руки находят изящную шею, обхватывают крепко, изо всех сил. Слепо он прижимается лбом к худому плечу, пока Регис имеет его на весу, так легко, будто он не тяжелее пушинки. Чудовище, ты же чудовище, колотится в мыслях, грёбаный кровосос. Мой, мой, мой, и я – твой, всегда, всегда.       – Drago… Dragostea, – задыхается Регис, – Primul și… ultimul meu**…       И, дьявол, это ведь правда так. Во всей их связи, во всей любви, что умрёт только с ними обоими – да и, как знать, найдёт их и на том свете… Жадные, горячие губы впиваются в его шею, и Геральт стонет, громко, надрывно. Изо всех сил донося одному-единственному созданию, как это правильно, быть в этом сплетении тел.       Быть, несмотря ни на что. Просто быть. Даже в тот момент, когда что-то трещит и…       – Твою… мать! – округляются глаза, когда на спине у Региса распахиваются кожистые крылья.       Огромные чёрные крылья, во всю комнату, делающие резкий, мощный взмах. И они взлетают, как будто мало всего, что творится, всего… Боги, как явственно чувствуется, что он, идиот, простой смертный. Ведьмак, ничего не стоящий, ничего не значащий перед невероятной силы бестией, которой принадлежит.       Мальчишка, которым был в Каэр Морхене. Чёртов дурень в своей нелепой любви, которую хочется вырвать из самой груди, лишь бы отдать всего себя целиком. Кожистые перепонки накрывают их в подобии объятия; в подобии кокона, укрывающего от мира. С силой он находит ладонями родное, дорогое до боли лицо, впиваясь в него поцелуем… В Региса, всего его, обхватывая руками и ногами, позволяя проникать, сколько угодно.       В отклик той частице, что всегда будет в нём, как и в Регисе – его часть.       – Не оста… Ч-чёрт, Ре…       –…Всегда будешь… моим, – внезапно раздаётся в голове голос, – Всегда. Геральт, Геральт, Геральт…       И он не выдерживает: сил попросту не остаётся. Зубы находят уже меняющееся, серое плечо – и кусают, до крови, слыша в ответ чудовищной мощи рык. На языке внезапно горчит металл, и…       …Он летит в неясную, незнакомую красную тьму.       Где внезапно видит знакомые до каждого дюйма черты. В каждую из секунд их знакомства, вмиг уносящуюся назад в прошлое. Слёзы, Рысья Скала, грядки… Свечи, дождь, запах яблочного варенья, кленовые листья. Сад и резной балкончик у синих гор. Тесхам Мутна, гроза, стёганый зелёный халат.       Амбар у Боклера; тёплые, крепкие объятия… Стигга, боги, нет, Стигга – страшная, выкручивающая жилы боль. Фэн Карн, курганы, сумка с духом трав…       …И внезапно – маленький домик в Диллингене, давно пустой. Кровь, маленькая кровать… Тонкие, узловатые пальцы. Холод января, Бругге, Марибор, спальня, ленты, озеро, объятия, десятки, тысячи… Всё, что было с ними, каждый отзвук мягкого смеха, каждый из поцелуев. Вплоть до самого первого, что случился на Рысьей Скале.       Того, что вмиг сменяется резким переворотом к времени, о котором не слишком хочется знать. Детлафф – охренеть, юный Детлафф, так на себя похожий… Операция за операцией в одиноком свете свечи. Пустота. Холод бесцельного существования, в череде мыслей, гнетущих, как рой трупных мух.       Одиночество. Страшное, неприкаянное. Ненужность, от которой так хочется уберечь. Всеми силами показать, что он всегда будет здесь, всегда будет ждать его одного, пусть ради одной секунды вместе. Чего бы это ни…       – Мамочка?       Страх, как много страха – в таком знакомом кошмаре. Маленькое сердце колотится, пытаясь найти покой; прячется в ворохе одеял, испугавшись чего-то… Его, Геральта. Его глаз.       Так, что теперь в голове становится ясно, как днём, и…       – Я здесь. Всё в порядке, dragostea… mea.       Медленно, не веря своим ощущениям, он приходит в себя. Кто-то гладит его по голове, ласково, как маленького, и внезапно он узнаёт эти руки. Потому что сам повязал на одно из запястий ленту с собственным именем, коротким, без ненужной приставки.       –…Регис, – вырывается из горла хрип, и наконец-то Геральт – просто Геральт – открывает веки.       И видит Региса. Округлившего уже антрацитовые глаза, сияющие сотней эмоций – от тёплой, греющей сердце нежности до чего-то иного. Молчаливого признания в том, что он и так прекрасно знает: разными фразами, которые Геральт слышал и на общем языке, и на латыни, и на вампирском наречии в своей голове. Для кого-то избитыми и напыщенными, будь они сказаны для пустой красоты, но только не для них. Не в этой странной связи, слишком давно научившей их относиться к чувствам иначе.       Я принадлежу тебе, говорят бездонные омуты этих глаз, столько, сколько существую.       – Ре… гис, – совсем нелепо повторяет он, – Ты…       – Признаться, и сам… не ожидал подобного, – вдруг говорит Регис ужасно хриплым голосом – и свешивает ноги с края кровати. – Я… принесу воды, мой дорогой. Боюсь, неизвестно, какие эффекты…       –…Куда собрался, – успевает среагировать Геральт, рывком хватая его узкое запястье, и попросту тянет к себе.       Не до воды и не до эффектов сейчас, пока сердце заходится в бешеном стуке от эмоций. Видно, уловив и это, Регис даже не сопротивляется порыву, со вздохом устраиваясь у него на груди. Привычный, без всяких крыльев, без алых глаз, и невозможно его не поцеловать, просто обмениваясь чувствами без слов. Длинные руки обхватывают его в объятии, и Геральт просто обнимает худощавую спину; чувствуя, как в сердце внезапно щемит до боли.       – Прости, но я всё же не могу… не обеспокоиться, – шепчет вампир, – Видишь ли, ты случайно… попробовал мою кровь вовсе не в подходящий момент, Геральт. И, соответственно, испытал невероятной силы галлюцинации.       – Я догадался, – тяжело выдыхает Геральт. – Надо думать, не просто…       – Не просто, любовь моя. Что, судя по всему, снова… виной моему ослабленному контролю.       Холера, а это, похоже, его личное увлечение: рушить всё привычное, получая новую грань Региса взамен – пусть и возвращаясь после к его знакомому, взволнованному виду. На мгновение оба они забывают про разговор, просто сплетаясь в объятии, грудь к груди. Кажется, Регис успел и вытереть их обоих: кожу приятно холодит от мокрого следа какой-то ткани. Глупо, но даже от этой мелочи всё сжимается в груди, так, что ещё немного, и станет нечем дышать.       Так, что сразу хочется об этом сказать, чувствуя, как десятки фраз душат изнутри, все, в конечном счёте, сводящейся к одной истине.       – Люблю… тебя. Очень… сильно.       Истине, которая и должна продолжать быть, чего бы это ни стоило – хотя бы затем, чтобы получить взамен Региса, широкого улыбающегося в ответ. Раскрасневшегося от жара их тел, с мокрыми волосами и капельками пота на висках, довольного до невозможности и отчего-то умиротворённого. Счастливого.       Правильного.       – Знаю, мой дорогой, – тихо говорит он, – И не смею сомневаться ни в этом, ни в своём ответном чувстве, Геральт.       Всё окончательно возвращается на круги своя, в прежнюю прохладу их спальни. Клонит в сон, и руки тянут прижать к себе Региса покрепче. Уставшего, всё ещё со сбитым дыханием и, вообще-то, стоит принести воды и ему – или любой другой ерунды, что только он ни попросит. Ну, кроме того коричневого пойла, от которого ни черта не спит, и, по-хорошему, надо бы поговорить с ним об этом построже.       Завтра. С самого утра, как только закончится ночь Саовины, и всё станет прежним – и одновременно удивительно новым.       – Откуда… крылья? – вдруг вспоминает он, чувствуя, как вампир мягко целует его в плечо, – И ещё…       – Ты о других… изменениях моей анатомии? Думаю, на то есть несколько причин. Как, безусловно, влияние полнолуния, так и, возможно, ряд неизученных аспектов связи.       – Похоже на то, – вяло кивает Геральт, спускаясь пальцами по изгибу худой спины. – Прямо кладезь сюрпризов, не иначе. Хвоста у тебя, часом, не вылезет?       С тихим смешком Регис подвигается ближе, прижимаясь губами к его ключице.       – Полагаю, это тебе стоит узнать самостоятельно, душа моя. Во всяком случае, подобных трансформаций я ещё не… Что ты… делаешь?       – Хвост ищу. Мало ли, найдётся.       – В таком случае едва ли ты движешься в верном направлении. Потому как анатомическое строение любого хвоста основано на формировании его из vertebrae sacrales***, что находятся… Геральт, мне…       –…И здесь щекотно, что ли? Что же ты раньше-то не сказал? Сколько раз… Мм-м…       Всё-таки поразительно, как они не надоедают друг другу, забываясь в очередном из поцелуев. Правда, поразительно, и скажи кто Геральту об этом ещё год назад, он бы в жизни в подобное не поверил. Во всяком случае, до возвращения их связи – незримой и настоящей, в лентах на запястьях и попросту во всём, что шевелится в сердце; и, холера, об этом точно не должен узнать Лютик. Никоим образом.       Да и, на самом деле, никто не должен знать. Ни одна живая душа.

***

      Громкий, размашистый стук в дверь будит его на следующее утро.       Причём в дверь вовсе не в спальню. Кто-то настойчиво ломится в главный вход поместья, звуча так, будто собирается его таранить. С глухим ворчанием Геральт разлепляет веки, оценивая обстановку на слух и кое-как вернувшееся зрение. Надо бы разобраться, всё ли в порядке, прежде чем он спустится вниз и хорошенько расскажет о том, как не надо будить ведьмаков.       И вампиров, к слову, тоже. Комок у него под боком ворочается, натянув повыше одеяло, и с минуту он просто смотрит на Региса, едва высунувшего наружу нос. Тёплого, с подрагивающими от сна ресницами, и странно представить, каким он был вчера... Что вообще творилось вчера.       О чём, кстати, Геральт вспоминает сразу же, стоит ему подняться с кровати.       – Х-холера, – шипит он себе под нос в ответ жжению между ног – и, с трудом натянув штаны, вываливается из спальни на звук.       Спуститься вниз оказывается целой пыткой. Прихрамывая, он успевает доковылять до зеркала в гостевой ванной и с ужасом отмечает фиолетово-синие пятна на шее. Чёрт, стоило бы найти рубаху, но теперь будь что будет. Бедолага Варнава-Базиль видел уже многое, и исправно получает за это сверх жалования, но ещё неясно, как воспримет это его непрошеный гость.       Или гости. К первому стуку прибавляется второй, и Геральт наконец отрывается от зеркала.       – Иду я, иду! – ворчит он, добираясь до дверей и как можно тише распахивая деревянные створки… и замирает, как вкопанный, не веря своим глазам.       Конечно, из всех дней именно этим утром произошло две вещи. Во-первых, перед ним стоят Йен и Цири, собственными персонами. Обе в дорожных плащах, румяные от стылого воздуха утра – и обе меняющиеся в лицах от его вида. В чём-то, отчасти, до неузнаваемости: он ещё никогда не видел, чтобы у Цири вытягивалось лицо, но Йен… Йен сверкает такой ухмылкой, что рефлекторно хочется закатить глаза.       А, во-вторых, за ночь выпала целая гора снега.       – Откуда…       Дурацкий, нелепый вопрос вырывается сам: обо всём и ни о чём одновременно, и фиалковые глаза тут же прищуриваются в ехидном выражении, слишком хорошо знакомым за долгие годы.       – О-о, милая, – неторопливо тянет Йеннифер, – Кажется, нам здесь не рады.       – Не говори чепухи, – отмирает от удивления Геральт. – Как вы тут оказались?       – Мама нашла меня в Боклере, – пожимает плечами Цири, – И, как видишь, мы обе решили, что ужасно по тебе соскучились. Ну, и долго ты будешь стоять столбом?       Всё закручивается в такой кутерьме, что быстро становится не до прежних хлопот. Приходится быстро усадить обеих в столовой, разогреть стылый очаг, пока Йеннифер в красках рассказывает ему, как местные крестьяне только и делают, что судачат про ночь Саовины. Что-де в окрестностях летал страх какой жуткий летучий мыш, и надо бы обязательно вызвать ведьмаков, чтобы те избавили их от чудовища.       Благо, сам этот мыш и понятия не имеет о том, что стал знаменитостью в мгновение ока. Только спрашивает мягким голосом в голове:       – Полагаю, мне стоит одеться?       – Уж постарайся, – фыркает Геральт, и через пару минут в столовую спускается сам виновник сплетен.       До безобразия энергичный, одетый в домашний серый дублет и собравший отросшие волосы в низкий хвост. Стоит Регису шагнуть на порог столовой, как Цири бросается ему на шею, пискнув что-то нечленораздельное, пока он сам обменивается с Йен мягкими, вежливыми кивками. И, кажется… Он, Геральт, попросту пялится на всё это зрелище, как полный кретин, не издавая ни звука. Иначе в воцарившейся тишине остальные не стали бы сверлить его красноречивыми взглядами глаз.       Зелёных, фиалковых и антрацитово-чёрных пар глаз. Три самых дорогих создания в его жизни каким-то чудом оказались на его кухне, и не сразу до Геральта доходит, что им всем стоит устроить завтрак.       – Кажется, со вчерашнего ужина осталось рагу, – спасает его Регис, – Надо сказать, с прекрасным урожаем патиссонов местной разновидности. Впрочем, я мог бы и приготовить омлет, если пожелают дамы.       – Дамы желают рагу!       – И вина, – кивает Йен, – Прошлый урожай был прямо-таки исключителен. Не принесёшь, Геральт?       – Только после того, как расскажешь, по какому поводу пьёшь в такую рань, – хмыкает он. – А, вообще-то, здесь была и…       –…О, я схожу за настойкой, – вдруг предлагает вампир, – По счастливому совпадению, у меня как раз готовы слабоалкогольные вариации.       Видно, зная Региса, тот наверняка думает, что Геральту хочется поговорить с семьёй наедине. Не подозревая, что и сам – семья не меньше, и невольно Геральт прослеживает глазами, как он исчезает в дверном проёме. Пока за спиной вдруг не слышится отчётливый, ехидный смешок:       – Так, значит, Туссент уже избавлен от коварного монстра? Судя по твоим отметинам, – фыркает Йеннифер, – Подозреваю, что ты боролся с чудовищем всю ночь. Верно?       Как же хочется съязвить ей в ответ, да погрязнее – но не при Цири же, в самом деле, прячущей в ехидной гримасе лицо. Впрочем, ему и без того есть чем заняться. Показательно покривив губы, Геральт отходит к кастрюле с рагу и ставит его на очаг – и между делом отвлекается на вид из маленького кухонного окна.       Вид на двор Корво Бьянко, усеянный первым за этот год снегом. Чистое, сероватое небо и ветки деревьев в саду, склонившиеся под весом белых шапок. Странно, что вчера не было ни намёка на снегопад, да и колено не думало ныть с привычной болью. В задумчивости Геральт рассматривает припорошенные снегом мешки и ящики… И вдруг видит, как Регис возвращается из своей лабораторной пристройки.       Почему-то тот застывает посреди двора, словно захваченный неясными осознаниями – и находит его взгляд через окно. Бездонно-чёрные антрациты глаз сияют в свете этого белоснежного утра, и невольно Геральт теряется в них с головой. Так и стоят они, как два дурака, пялясь друг на друга, он в жаре кухни и Регис в заснеженном дворике; и неважно, что он слышит со стороны столовой ещё одну насмешку от Йен.       – Регис, – зовёт он мысленно, и вампир мгновенно склоняет голову набок, как всегда, когда старается его слушать.       – Что такое, мой дорогой?       Хочется донести ему столь многое – всё, что переполняет сердце, каждое из чувств, не слишком-то правильных для ведьмаков. То, как красиво налип тёмно-пепельный завиток на его лоб; то, как естественно видеть его таким, посреди дворика Корво Бьянко. То, как щемит под рёбрами от этого простого вида, и даже нелепо, как он один, один-единственный в этом чёртовом мире… Один он и заключает в себе целый его, Геральта, мир.       То, как он, Геральт из Ривии, охренительно счастлив с этим вампиром, о чём обязательно надо бы ему сказать.       Но не сейчас. Сейчас их ждёт рагу из патиссонов и бутылка слабой настойки из мандрагоры. Долгий разговор с Цири и Йеннифер, и, может быть… Ох, а он и не знает ещё, каково запустить в Региса снежком, и какую кару заработает он в ответ. Как не знает ещё много из того, что их ждёт впереди.       Что подарить Регису на Йуле, кроме добротных шерстяных носков, и что подарит ему сам вампир. Каково целовать его с холодными от стужи губами, хоть зимы в Туссенте и выдаются не слишком щедрыми на морозы. Сможет ли он уговорить Региса показать его родовое поместье. Какие цветы взойдут в их саду ранней весной, какого коня стоит купить, чтобы съездить вместе в Новиград, к Лютику, у которого явно наклёвывается свадьба. Что ещё освоит вампир из кондитерских изысков и что ещё доведётся ему, Геральту, попробовать.       Как они будут любить друг друга. Как угодно, чем бы это ни было. Сколько ещё наберётся поцелуев, сколько объятий, сколько ласк… Как тепло будет просыпаться с мирно дремлющим Регисом на груди, наконец-то избавившимся от своих кошмаров. Сколько ещё клыкастых улыбок он увидит, не сдержав улыбки в ответ.       Всего, что так сильно повезло ему заполучить по везению, граничащему с чертовщиной. Всего, что воплощает в себе одно-единственное создание, с тонкими, узловатыми пальцами и нежными участками кожи прямо над косточками стоп. Весь он, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, до последней буквы сложного имени, давным-давно сросшимся с его судьбой. Имени, которое теперь всегда будет на его запястье.       Вместе с коротким, вшитым намертво в память. Самым дорогим.       – Регис, – повторяет Геральт, сглатывая предательский ком в горле, – Прекращай стоять на морозе.       И добавляет простое, трепетное:       – Иди ко мне. ____________________________________ *Великая сила - любовь (лат.) **Мой первый и последний (рум.) ***Крестцовые позвонки (лат.)