Это Александр, мой новый личный фитнес-тренер.

      Шура сидит на диване в гостиной и трясущимися руками держит кружку горячего, как кипяток, чая. Он кутается в толстый плед и молчит, лишь иногда подёргивая нижней губой. Лера устроилась рядом и обеспокоенно смотрит на него. В голове множество разных мыслей, которые одна краше (точнее, хуже) другой.       — Я не думал признаваться, но, видимо, придётся, — сорванным голосом прошептал Александр. Он всё ещё на нервах.       — Шур, ты не обязан, — заверила Лера. — Ты можешь выговориться, только если тебе от этого станет лучше. Но если всё… так, то ты не должен мусолить рану. Я не буду заставлять.       Воскресенский поджал губы и вздохнул.       — Да, мне действительно будет легче, если хотя бы кто-то будет обо всём знать… — пробормотал Шура. Лера понимающе кивнула и устроилась поудобнее. — Начну издалека, чтобы ничего не упустить. — Он сделал паузу. — Лет в шестнадцать у меня была одна одноклассница… Красавица, отличница, любимица всех учителей… Её многие пацаны недолюбливали, потому что она слишком идеальная, а мне она нравилась. Не то чтобы прям я её любил… но как человек она была ничего. — Александр впервые где-то за час поднял на Леру взгляд. — Она была чем-то похожа на тебя, кстати. В плане характера. — Он снова отвернулся. — А я — распиздяй, который тогда с четырнадцати лет сменил больше десяти девушек. Даже не рассчитывал ей понравится… Её звали Ксюша…       То, как Шура говорил о ней… Сколько боли читалось в его лице… Настроение стало ещё более омерзительным. Ему хочется выть от досады в звёздное небо в надежде на то, что хотя бы кто-то его услышит. И хотя бы кто-то поймёт его боль, кровоточащую рану в сердце. Но этому не бывать.       — Как-то она предложила мне участвовать в какой-то школьной постановке, потому что остальные мальчики отказались, и я ради интереса согласился. Потом мы начали общаться, вместе украшали класс к Новому году, она иногда помогала мне с уроками, я ей рассказывал, как правильно делать упражнения по физкультуре, показывал некоторые приёмы… В общем, мы сдружились, а потом… — Шура грустно, через боль улыбнулся, — начали встречаться… Без понятия, что её во мне привлекло, но всё же. Я очень любил её, а она любила меня… Ну, знаешь как это бывает, когда тебе шестнадцать, вся жизнь впереди, а ты в первый раз по-настоящему влюбляешься?       — Знаю, — коротко ответила Лера.       — Я ушёл после девятого класса в колледж, а Ксюша пошла в десятый, но мы продолжили общение. И однажды, когда мы пошли гулять, мы случайно столкнулись с её подругой, а потом гуляли вместе с ней весь вечер. Но проблема в том, что с подругой был папик… — Он осёкся. Макарова, почувствовав новые перемены в его настроении, всё поняла, но не перебила. — Романов… Мы особо даже не разговаривали друг с другом, но я чувствовал, как он на меня странно, не здорово смотрит. Он нашёл меня во «Вконтакте» и написал. Я, дурак, даже не почувствовал никакого подвоха. Ну… если у него есть девушка, значит, не гей. Значит, «натурал». Значит, я не интересую его в том самом плане. Про существование бисексуальности я и не задумывался. Но всё оказалось не так гладко… — Он проглотил ком в горле, отпил чай и убрал кружку на кофейный столик, потому что она начала мешать.       — Я могу взять тебя за руки? — неравнодушно поинтересовалась Лера. Шура отрешённо кивнул и послушно протянул кисти. Макарова осторожно накрыла его ладони своими и медленно поглаживала их в успокаивающем жесте.       — Романов задаривал меня подарками, рассказывал красивые сказки о том, какой он крутой. А я вёлся. Думал, что это просто очень крутая дружба с состоятельным мужчиной, но уж точно не с душегубом, который разобьёт меня… Думал, что особенный. Я всё равно любил Ксюшу, несмотря ни на что, и его странная манера приобнимать меня за нетипичные места для обычных объятий… — Он немного прикрыл глаза и виновато опустил их в пол. — Потом Романов начал использовать Ксюшу как рычаг манипуляций, чтобы заставлять меня делать что-то, чего мне не хочется…       — Это… отвратительно… — заметила Валерия. Шура еле истерично рассмеялся.       — Для него это ещё самое лайтовое. Не знаю, пытался ли он завоевать Ксюшу, но, в любом случае, она не так поддаётся манипуляциям и давлению, как я. Она была спокойнее, уравновешеннее. И подступиться к ней было тяжелее. В общем… — замялся Александр. — Однажды Романов заставил пьяного меня его поцеловать… Я потом так противно себя чувствовал… Но стало ещё хуже, когда он отправил фото Ксюше…       У Леры округлились глаза. В ней было столько злости, что хватило бы на небольшую атомную бомбу. Эта история с самого начала казалась ужасной. И предположения оправдались.       — Она очень много плакала и кричала… Такой я не видел её никогда… — Воскресенский сделался таким грустным, что сердце сжалось от одного вида его. — Мне было так стыдно, Господи… И Романов воспользовался моим отчаянием и подбил на побег из дома к нему… Моя мать… это самая прекрасная и сильная женщина из всех, кого я знаю… Она рано потеряла моего отца, делала ради меня всё… Я не имею морального права называть её мамой за то, как с ней поступил… — Из глаза выделилась одна скупая слеза. Лера одной рукой вытерла её и сама была уже готова реветь. — Прости, что…       — Нет-нет, всё хорошо, — нежным голосом убедила его Макарова.       — Тогда я продолжу… — Воскресенский глубоко вздохнул. — Романов манипулировал мной, заставил себя любить. Я даже на какое-то время думал, что это действительно так. Что он — мой мир, мой спаситель, мой лучший друг и тот, кто заботится обо мне… — Он выдержал паузу. — Романов меня обеспечивал, водил на светские мероприятия и рассказывал красивые истории о том, как меня обожает и о том, что готов весь мир к моим ногам положить. Но когда мы оставались наедине, Романов мог меня лапать и склонять… сама знаешь к чему. Он говорил, что это нормально, что так и надо… А я верил…       Александр был сейчас таким искренним, раскрывал себя, оголял свою душу… Признак поистине сильного человека, который готов показать себя миру, несмотря на всю боль и горечь.       — Я проломлю его череп голыми руками, насажу на арматуру и сделаю шашлык, — не сдержалась Лера и подпрыгнула с места, но руки знакомого не выпустила. Шура посмотрел на неё очень сочувственно и притянул обратно.       — А потом его адвокаты сделают с тобой то же самое, — разочарованно прошептал Александр. — Так вот, о чём это я… А, да… Когда я закончил колледж, добровольно пошёл в армию. Должен признать, это были лучшие годы моей жизни после школьных. Я многое для себя осознал и не вспоминал о нём до тех пор, пока из-за Разумовского с Волковым не остался на мели с ПТСР в придачу. Я ненавижу их не за то, что чуть не умер (лучше бы действительно умер), а за то, что он нашёл меня. Опять. И мне снова пришлось это пережить. Снова пришлось быть вещью! — В речи агрессия, в глазах боль и обида. Воскресенский на грани истерики. — Я был уже не таким молодым и прекрасно понимал, что происходит... Но я не мог из этого выбраться!.. Я не… блять… — Шура вырвал ладони из чужой мягкой хватки и закрыл лицо. Лера встрепенулась. — Если бы не Дагбаевы, которые дали мне работу и возможность из этого уйти, это бы продолжилось... Но сейчас он снова… он снова нашёл меня… — говорил, будто, в бреду.       — Посмотри на меня, пожалуйста. — Лера осторожно положила руки на плечи собеседника, но Воскресенский не среагировал. — Родной, я прошу тебя…       «Родной» застряло в ушах и отдалось эхом во всей голове. Александр от неожиданности всё-таки выполнил просьбу и поднял на Макарову мокрые глаза. Он удивлён.       — Я с тобой. И я не позволю Романову снова тебя разбить. Слышишь? — говорила она так мягко и так успокаивающе, что ни в одном слове не заставляла сомневаться. Так открыто, искренне… Мягко гладила по щекам и стирала слёзы.       — Солнце, я прошу тебя… Нет, я умоляю, тебя, слышишь?.. Не нужно, — возразил Шурик. — Я не прощу себя, если подставлю тебя под удар… — Он закусил нижнюю губу. — Второго января он заставит меня лететь с ним в Москву…       — Шура…       — Солнце, — серьёзно возразил Воскресенский. — Закрыли тему.       Отчаяние — вот что чувствовали оба. Ужасное всепоглощающее чувство безысходности, которое режет без ножа и заставляет еле как сдерживать себя от того, чтобы залезть в петлю к чёртовой матери.       — Но Дагбаевы же вряд ли отпустят своего сотрудника просто так, верно?.. — заговорила Макарова тише.       — Представители клана есть и в Москве тоже. Романов просто всё уладит, со всеми побеседует, и я буду делать дела там, — с ужасной горечью, засевшей в пересохшем горле, объяснил Воскресенский и уткнулся в Лерино плечо. — Я же просто пешка. А зачем нужна пешка, если королеве ничего не угрожает? — Пауза. — А когда мне стукнет тридцать или тридцать пять (чёрт знает, что там у него на уме), я стану для него негодным, и он выставит меня на улицу, как это обычно бывает у таких, как он. Мне, кстати, двадцать восемь. Недолго страдать осталось…       — Тогда могу ли я хоть как-то тебе помочь?.. — Лера сама уже была на грани от безудержных рыданий. И хотя они были знакомы всего-то чуть больше двух с половиной месяцев, терять это приятельство вообще не хотелось.       — Просто проведи остаток этого года со мной. Я не прошу каждый день и каждую секунду. Когда на то будет время и желание.       Валерия начала гладить его по голове, спине, спрятанной под пледом. Воскресенский задышал тяжело. Чувство грусти сжирает изнутри. До Нового года осталось чуть меньше двух недель.