Это пройдёт

— Фу-ух, это было жарко! Зайдя в гримёрку, Чес с ходу плюхнулся в кресло, закинув голову. Остальные участники группы вошли следом, приземлившись кто куда. Только Глэм, улыбаясь до ушей, остался стоять, прислонясь к стене: энергия всегда переполняла его после концертов, и ему требовалось какое-то время, чтобы успокоиться. У него даже температура поднималась иногда. «Ну ты даешь, Глэм, — как-то сказал ему Чес, — настолько вштырило?» А Глэма и правда «штырило». Музыка приносила столько счастья и удовлетворения, как ничто другое. Он чувствовал себя по-настоящему живым в дни концертов, ему казалось, что он самый счастливый человек в мире. Что ж, возможно, это было правдой. — Чёрт, Глэм, твои импровизации это нечто! — подал голос кто-то из ЧёЗаУродов. — Когда слышу, что начинаешь играть не то, убить хочется. А потом понимаю, что это охеренно. Как ты это, блин, делаешь? Иногда пугаешь. В хорошем смысле, наверное. — Не знаю, — с фирменной интонацией ответил Глэм. — Оно само получается. — Да-а, он у нас талант, — констатировал Чес, улыбаясь, не открывая глаз. Сложно сказать, где он был мысленно в этот момент, но явно не в душной гримёрке. Можно было подумать, что он обкурился, но на самом деле он просто настолько преисполнился в своём познании, что остальное уже не имело значения. Глэм смущенно похлопал глазами от такого заявления, но ничего не сказал. Ему всегда было интересно, что Чес чувствует в такие моменты. Он не понимал, как можно так резко перейти после выступления в такое расслабленное состояние. Всё же, Чес играет на гитаре намного дольше, чем Глэм, так что, наверное, уже привык. Но как можно привыкнуть к такому? Что ж, наверное, он любил радоваться молча. Члены группы начали потихоньку собираться на афтерпати. Не то что бы остались силы после полутора часов драйва, но по инерции они каждый раз отправлялись в клуб, где, уже осознав, что тусить не так уж хочется, напивались и творили фигню. Глэм ни разу с ними не ездил, ему было неинтересно такое времяпрепровождение, да и после концерта хотелось в полной степени насладиться накрывшей эйфорией, а не глушить её зачем-то алкоголем. — Эй, Глэм, го с нами! Знаешь, говорят, что пока не напьешься с человеком, не узнаешь его по-настоящему. Мы тебя так и не знаем! Пора исправлять. — Хорошо, — сказал Глэм, слегка наклонив голову набок. — Ого! Я говорил, мы его уломаем. Ну что, тогда погнали? Чес, выходи из нирваны, а то пешком пойдёшь. — Да-а, сейчас. Это кресло как будто вылито под мою задницу, всегда так сложно встать. Я догоню. — Удачи, и давай порезче. В комнате остались только Глэм и Чес. — Эй, чел, ты это серьёзно? Тебе не обязательно ехать. Мог бы сказать этим придуркам, что занят или типа того, — Чес сел в кресле, подперев щёку рукой. — Нет. Я сам хочу поехать. Ну что, пошли? — Ну пошли. Только смотри, я за тобой как нянечка бегать не буду.

***

В клубе было темно, только танцпол подсвечивался. Толпа подростков дружно дрыгалась под какую-то жутко популярную песню. Она играла из каждого утюга, но у наших музыкантов утюгов дома не водилось. — Ну и параша, так и знал что попса будет. Экспериментаторы ебучие, мы пока все клубы не объедем, вы не успокоитесь? — Чел, я скорее съем своё говно, чем поеду сейчас ещё куда-то. Давайте просто посидим на баре, алкашка тут точно лучше, чем музыка. У бара почти никого не было, веселье было в самом разгаре. Ребята уселись за стойку. — Я в первый раз в баре, — Глэм с улыбкой повернулся к Чесу, ожидая указаний, что тут вообще делать. — Ох-х, чувак, ну вот свалился же ты на мою голову. Почему я должен участвовать в твоём первом разе? Ладно, — он обратился к бармену, — давай вискарик с колой и-и-и… — Чес покосился на друга, — Мартини. Бармен усмехнулся и вернулся к работе. Было шумно, и приходилось кричать, чтобы тебя было хоть немного слышно. Бармен наконец выставил напитки. Глэм взял бокал и в пару глотков осушил его, сморщив нос. Чес закрыл лицо рукой. Внимание членов группы вернулось к блондину.  — Бля, Глэм, что за херню ты взял? Дома газировочки попьёшь. Налейте ему «Отвертку», пусть прочувствует. — Ребят… — начал было протестовать Чес, но договорить ему не дали. — Чеснок, с каких пор ты такой скучный? В прошлый раз сам весь туалет в «Бобрах» обблевал. Или только тебе можно? Скоро на стойке красовался напиток, выглядящий точь в точь как апельсиновый сок. — Давай, чувак! Глэм не сполна осознавал, что он вообще собирается пить. Он опять выпил всё залпом, слегка закашлявшись. Внутренности обжигало, но через пару минут отпустило, и накрыла волна спокойствия. Бар немного поплыл. Голос Чеса звучал приглушённо, как под водой. — Ты как там? Эта штука быстро даёт, так что… Глэм не слушал. Чес выглядел каким-то обеспокоенным. Чего это он? Всё же отлично. Странный он всё-таки, этот Чес. Что за ерунда вообще играет? Глэм поискал глазами диджея и, кажется, нашел. Он поднялся. Коленки на секунду непроизвольно согнулись, но Глэм удержал равновесие. Быстрым шагом он направился к диджею. — … ну Twisted Sister, ты что, не знаешь? Там ещё поётся типа «тун-тун-тун-тун-тун-тун»… Паренёк уставился на пьяного гостя в непонимании. — Забей, он сегодня не в себе, — Чес подоспел к середине разговора и оттащил Глэма от напуганного диджея. Глэм и в обычной жизни иногда крипово выглядит со своей сумасшедшей улыбочкой и выпученными глазами, а тут вообще смотреть страшно. — Но я же… Музыка! Чес, отпусти, он же почти понял! — Пойдём-пойдём, покурим, воздухом подышим. — Я не курю, это вредно. Парни вышли на улицу. Тишина и прохлада на контрасте с клубом ударили в голову. — Ты что в первый раз пьёшь? — Ага, — хихикнул Глэм. — Ёб твою мать, да что с тобой не так? Нафига? Ты же сам говорил, что не любишь такое. На свежем воздухе опьянение как рукой сняло. Свет одинокого фонаря неприятно бил в глаза. — Почему ты злишься? Я же просто хотел «потусить» с вами, — Глэм невинно улыбнулся. Чес взял друга за плечи. — Чел, тебе не обязательно быть как мы. Ты же не такой, тебе не интересна вот эта вся деградация. Я понимаю, что тебе с нами круто и всё такое, но дело не в нас, а в музыке. Ты меня слушаешь? Глэм потупился. Почему-то очень захотелось обнять Чеса — он был таким непривычно заботливым, и держал его за плечи, и вообще хотелось чего-то. Глэм пока не мог понять, чего, пьяная голова еле варила. Чес вздохнул и прикрыл глаза. — Поехали домой. Уже нет настроения тут находиться. — Я испортил? Прости. Я же… — Не говори ерунды. Просто уже поздно. Скоро все начнут разъезжаться по домам. Глэма такое объяснение вполне устроило. Наручные часы Чеса показывали два часа ночи.

***

На следующей репетиции ребята возмущались, что эти двое ушли, не оплатив, но ещё больше — что Чес не дал Глэму перетереть с диджеем. И всё же ради того чтобы увидеть Глэма пьяным, денег им было не жалко. Правда, больше с ними Глэм не ездил. С ухода из дома прошел месяц. Глэм потихоньку приспосабливался к новым условиям жизни. Конечно, жить с другом и его матерью-алкоголичкой в консервной банке не было пределом мечтаний. Глэм, всё детство проведя в особняке, в чистоте и порядке, тяжело привыкал к такой жизни. Иногда он ловил себя на мысли, что в своём прошлом доме ему нравилось больше, что его место — не здесь, а среди таких же аристократов. Но вспоминая отца, его жестокость, сестру и мать, которые мирились с этим, Глэм понимал, что сделал всё правильно, что наконец выбрался. Сейчас Глэм и Чес сидели дома. Чес практиковался на гитаре, Глэм лежал и смотрел в потолок. Если каждую минуту заниматься музыкой, можно с ума сойти, или ещё хуже — перегореть. Глэм не хотел превращать это в работу, старался делать перерывы. Были неприятные ассоциации со скрипкой, ежедневными занятиями, дурацкими упражнениями. А потому он сейчас просто ничего не делал. Заняться в трейлере было совершенно нечем — ни книг, ни компьютера, ни денег на их покупку или развлечения. Они могли только мечтать, что однажды станут настолько популярными, что будут собирать огромные стадионы, смогут купить нормальный дом, а может и не один, и заработают кучу денег, столько, что до старости бы хватило. Глэм повернулся набок и наблюдал за Чесом. За его пальцами на грифе, которые вроде были короткими, но на деле это Чеса совершенно не останавливало, и он играл такие рифы, что даже Глэм мог позавидовать. Наблюдал за его сосредоточенным лицом, слегка нахмуренным, но забавным из-за по-детски высунутого от старания языка. — Ёбушки-воробушки, Глэм, не делай так больше! Я чуть не обосрался. Чего так смотришь? — в какой-то момент Чес, подняв взгляд, увидел Глэма, со своим обычным выражением смотрящего на него в упор. — Просто скучно. — Так делом займись. А то хватку потеряешь, перестанут хвалить твои импровизации, — ухмыльнулся Чес. — А вообще, эта твоя улыбочка иногда пугает. Ты специально так делаешь? — Просто хочется улыбаться, — ответил Глэм. — Прям всегда? Что-то мне подсказывает, что ты пиздишь. Мы, блин, дома, так что можешь не стараться так. Отчасти Чес был прав, но лишь отчасти. — Да нет, сейчас правда хочется улыбаться. Не переживай, в следующий раз, когда будешь меня бесить, увидишь, как я по-настоящему злюсь, — Глэм опять лёг на спину. — Чёрт бы тебя побрал, теперь мне ещё страшнее. Ребята дружно рассмеялись. — Слушай, неужели у тебя раньше больше развлекаловки было? Или ты дома так же валялся целыми днями? — Вообще-то нет, — упоминание прошлого дома немного задело Глэма, улыбки поубавилось, — но у меня не было времени об этом думать. Весь день был расписан: что, когда и сколько я делаю. В основном, конечно, занимался на скрипке. Иначе он меня бы совсем убил. — Жесть. И так всё время? Редко удавалось услышать от Глэма о его семье и детстве. Он любил сосредотачиваться на настоящем. На первый взгляд. На деле же он постоянно об этом думал. Нелегко забыть то, что оставило такие шрамы. Сейчас Чес пытался не спугнуть Глэма в такую минуту откровения, но вместе с тем и узнать побольше нового. — Да-а. Этот придурок нам всю жизнь портил, — Глэм пустым взглядом пялился в потолок. — И всё же, до меня он докапывался больше, чем до кого-либо. «Наследник» же. Чес ничего не ответил. Глэм краем глаза взглянул на друга. Тот уже не возился с гитарой, а внимательно слушал. — Тебе реально интересно? — Конечно! — Чес отложил гитару и сел на пол, по-турецки сложив ноги. — Я весь внимание. Глэм хмыкнул. — Я всё детство до школы провёл дома. Отец считал, что меня в саду ничему не научат, а потому нанимал кучу частных учителей, чтобы научить меня тому, что нормальные дети учат в школе. Я не сопротивлялся — на тот момент сравнивать мне было не с чем. Только когда я пошёл в школу, начались проблемы. Было трудно с одноклассниками — мы были совершенно разными, с разными интересами и взглядами. О каких социальных навыках можно говорить, если я всё время торчал дома? Ну и программа за всю начальную школу была уже пройдена. Было бы скучно, но отец нанял новых учителей домой, и было просто тяжело. — Вундеркинд, да? — хмыкнул Чес. Глэм раздраженно зыркнул на него. — Если бы тебя так воспитывали, ты бы тоже был «вундеркиндом». Выбора у меня не было. — Прости. А что, он тебя, типа, прям заставлял? Ты ему не говорил, что… — У меня не было выбора, — повторил Глэм. — Знаешь, забудь, зря я это начал. Оба помолчали. Всё же Чес его спугнул. Он сам себя ругал: язык как помело. — Ладно, уже спать пора, наверное. Сегодня моя очередь на полу, — Чес достал из шкафа постельное, которое, казалось, не стирали уже… В общем, очень давно. — Спокойной ночи, — Глэм отвернулся к стене, но спать не собирался. Он ещё долго не сможет уснуть, думая обо всём, что сказал, и о том, что осталось несказанным.

***

Глэм на самом деле был рад поделиться с Чесом своей историей. Он не помнил, когда в последний раз кто-то реально интересовался его жизнью. Да и толком до этого он ни с кем и не дружил. Просто было тяжело заново проигрывать в голове всё то, через что пришлось пройти, ту «жизнь», от которой Глэм только недавно отрёкся, уйдя из дома. С другой стороны, всё это и так вертелось у него на уме изо дня в день, но лишь отрывками, какими-то отдельными моментами и воспоминаниями. Было бы легче всё высказать, пусть и не виновнику всего этого ада, но хоть кому-нибудь. Глэм побаивался рассказывать всё Чесу: непонятно откуда взявшееся чувство вины, осознание своей беспомощности все эти годы, страх нагрузить друга своими проблемами останавливали Глэма от подробных рассказов. Но как бы то ни было, сейчас Чес был его семьёй, его другом, самым, или, может, единственным, близким человеком в мире. Глэм чувствовал себя обманщиком, не рассказывая обо всём, он хотел, чтобы Чес понял, через что он прошёл и как это на него повлияло. Но пока страх был сильнее.

***

Очередное утро. Чес сидит на кровати, натягивая носки, Глэм у зеркала подводит глаза и укладывает причёску. — Мы когда встретились в первый раз, ты такой смешной был, — начал Чес, — прилизанный, серьёзный, а пошёл на помойку за разбитой лампочкой. Я подумал: «Странный тип». Хотя кто бы говорил. Не думал тогда, что скоро ты будешь малеваться у меня в трейлере и отжигать на концертах. — Я тоже не думал, — признался Глэм, — но я на самом деле очень рад, что встретил тебя тогда. Хотя да, ты меня поначалу бесил. Чес усмехнулся. — Ещё и припёрся потом, опять такой же прилизанный, в костюмчике, стал мне Twisted Sister орать. Не пойму, ты всю жизнь до этого только Бетховенов слушал что ли? — Вроде того. У нас не было музыки дома, кроме той, что я играл. — М-да, сочувствую. Я думал, богатенький сынок, наверное вовсю жизни радуется, денег-то хоть жопой ешь, а оно вон как. Только с макетами своими возился. И чего батю твоего это так разозлило? — Там был ещё… дневник, — Глэм потупился: кто вообще пишет дневники? — И отец всё узнал. Знаешь, это такая ерунда на самом деле, ну, все эти макеты, дневники и так далее. Это я сейчас понимаю, а тогда всё казалось так важно. Отец был прав, это хлам, но он так и не понял, что дело не в вещах. — Да он у тебя какой-то ёбнутый, пардон. И вообще, если для тебя это было так важно, значит, это не хлам. — Возможно. Глэм закончил с утренней рутиной и повернулся к Чесу. — Знаешь, так странно понимать, что всё это время я считал свою жизнь нормальной. Думал, все живут плюс-минус так, а кто нет, те… — Глэм запнулся. — Отец называл отбросами тех, кто был не из высшего общества, не подходил под его видение. — Таких, как я? — Чес улыбнулся. — Брось, ты же не думаешь, что меня это обидит? Мы уже поняли, что папаша у тебя с тараканами. — Да, но ведь я и сам так думал. — Потому что ты был ребенком. Как тебе ещё думать, если не как родители? Главное, что ты сейчас нормальный стал. Уже не брезгуешь пожить у отброса, сидишь ему рассказываешь секретики. — Да иди ты. — Шучу. Глэм задумался. — Интересно, как там Лидия? — Это сестричка твоя? Она ж тебя бесит. — Никто меня не бесит. Она всё же моя сестра, Чес, мы росли вместе… — Так ты и с отцом рос в одном доме. По нему не соскучился. Глэм поджал губы. — Она, наверное, за нас двоих теперь получает. — Он вас бил, да? Не то что бы я был удивлен, и всё же. — Да. — Это из-за него у тебя… ну… на руке… Глэм резко посмотрел на Чеса. — Когда ты?.. — Ну, ты же не всегда в напульсниках. А мы всё же живём в одной комнате, трудно не заметить. Правда, на побои не похоже. Глэм сглотнул. Он не ожидал, что друг уже видел его шрамы. Стало очень неловко. — Это… Это от линейки. Когда я ошибался или делал что-то не так, он брал эту чёртову линейку… Так глупо прозвучало. Глэму стало стыдно. Ну вот кого вообще можно побить линейкой? Ерунда какая-то. Обычно бьют ремнем, или руками, или… — Пиздец, — констатировал Чес. — Как ты вообще в этом доме до своих лет дожил? — С трудом, — невесело хмыкнул Глэм. Запястье покалывало. Стоило вспомнить о старых шрамах, как они снова начали болеть. И не только на руке. — Да, всё же я молодец, что пошёл ссать именно туда. Глэм фыркнул. На этот раз он решил не тупить — просто подошёл к Чесу и обнял. — Спасибо. — Эй, блин, Глэм, ты чего? Чес, по правде говоря, и сам не привык к таким нежностям. От матери не дождёшься, особенно после… того, через что она прошла. А больше ни с кем он особо не сближался. Были, конечно, казусы после концертов, но никто из тех людей не воспринимал это за отношения. Просто пьяный бред. — Ладно, всё, пожалуйста. Отлипни. Глэм улыбнулся и вернулся на свое место. Сегодня был хороший день.

***

С каждым днём Глэму казалось, что он просто с ума сходит. Он всё время смотрел на Чеса, а поймав взгляд, быстро отворачивался. Ему самому свои мысли казались какими-то глупыми. Ну как ему может нравиться Чес? Они же друзья. И всё же он не мог отделаться от мысли, что ему хочется потрепать пушистые волосы, обнять, или взять за руку. Глэм ловил каждую возможность хоть коснуться, случайно или открыто, дружески толкнуть плечом или плюхнуться рядом на диван. Конечно, он стеснялся, но эти милые попытки не привлекали внимания, Чеса в том числе.

***

Очередной вечер после концерта. Сегодня выдалась возможность заработать побольше, и ребята выступали почти два с половиной часа. Уже никто даже и не думал собираться ещё куда-то, переглянулись и решили: по домам. Чес с Глэмом взяли такси. Водитель так и не понял, куда им надо, и Чес сам диктовал ему все повороты и светофоры. — Вот это корыто что ли? — Сам ты корыто, придурок. Держи пять копеек свои, — Чес отдал деньги водителю и выскочил из машины. — Дебил, — Чес никак не мог успокоиться, идя по двору, — на тачку бы свою посмотрел сначала. Слушай, друг, а ты всё светишься. Восхищаюсь твоей способностью после любой дичи оставаться навеселе. Глэм не ответил, только слегка кивнул. Настроение было невероятное, ни намёка на усталость. Казалось, он сейчас мог горы свернуть. — Ну что там моя мамаша, не спит ещё? — Чес заглянул в окно трейлера. — Чес, погоди. Тот вопросительно обернулся. Что-то в выражении лица друга ему не понравилось. Глэм глубоко вдохнул и выдал: — Я тебя люблю. Кажется. Наверное… Чес? — Да, конечно, друг, и я тебя. — Нет, Чес, я не про то, то есть, не в том смысле, а как бы… Сыграть дурачка не вышло. Глэм, немного расстроившись, что всё пошло не так, как он ожидал, стал запинаться и путать слова. Энтузиазма поубавилось, но он решил довести до конца. Чес открыл рот и тут же захлопнул обратно. — Слу-ушай, Глэм, — осторожно начал он, — мне кажется, ты потерялся немного. Знаешь, это ведь иногда просто так кажется, типа, и вот когда… Ну, например… Э-э-э… Кажется, потерялся не только Глэм. — Чес, я правда много думал. Ну, то есть, оно само думалось. И я тебя правда люблю. Уровень неловкости разговора зашкаливал. — Пойдём в дом, Глэм. Холодно тут. Дома они молчали, пока Чес не принёс чай. Немного подумав, он достал из-за пазухи фляжку и что-то добавил в свою кружку. — Итак, Глэм, — выглядело так, словно Чес собирается рассказывать стих у доски. — Послушай меня… Да, правда, послушай меня, пожалуйста. — Да, я слушаю. — Не перебивай. Чего я там говорил? — Чес попытался вспомнить, но, видимо, безрезультатно. — Короче, Глэм, бля. Ты думаешь, что у тебя чувства какие-то, но тебе кажется. — Мне не кажется. Я лучше знаю, — возмутился Глэм. — А ты послушай. Ты ведь, наверное, ни с кем и не общался раньше, да? Пока жил в концлагере своём. Типа, не гулял, не тусил, да? — Ну-у, да, наверное. — Ну вот и сидел там, как принцесска в башенке. А тут пришёл я, типа рыцарь, спас от дракона. Чё ты ржёшь? Ну я образно. В процессе разговора Чес как-то забавно махал руками, как будто пытаясь иллюстрировать то, что он говорил, но это не особо помогало. Глэм, чувствуя, что попал в просак со своим признанием, сидел как на иголках, пытаясь понять, к чему клонит друг. — И у тебя очень хорошие ассоциации со мной, понимаешь? Что, мол, я тебя оттуда вытащил, и эмоции у тебя хорошие здесь, в трейлере, и на сцене, и вообще новая крутая жизнь. Но я просто обычный челик, который просто попался в нужный момент. Я не рыцарь и вообще ты, наверное, более правильно меня воспринимал, когда мы только встретились. Тишина. — Просто пойми, что это пройдёт. Ты встретишь ещё кого-нибудь и поймёшь, что я просто обычный, и что есть другие люди, которые тоже захотят с тобой дружить или… ты чего? Глэм, казалось, вот-вот заплачет. — Да что… Глэм, да ёб твою мать! Ты мою кружку взял? — Чес раздражённо вздохнул. — Теперь с тобой вообще бесполезно разговаривать. Давай спать. Пиздуй в кровать. — Сегодня моя очередь на полу спать. — Отвали и делай что говорю. Глэм похлопал глазами, но улёгся в кровать. Прямо в одежде. Чес покачал головой, выключил свет и лёг на пол. Какое-то время они лежали в тишине. — Чес, — подал голос Глэм, — ты меня ненавидишь теперь, да? — Не неси ерунду. Я всё ещё твой лучший друг. — Ты не выгонишь меня на улицу? Чес рассмеялся. — Нет конечно. Сейчас темно. Как ты найдёшь дорогу обратно к бате? — Да ну тебя. Я никогда туда не вернусь. — Я знаю. Спи, уже времени много.