///мальчик с гитарой///

      — Так, так, так, давай ещё раз, — прошло не менее целого часа с того момента, как Чуя начал рассказывать. И рассказал он одну и ту же историю уже далеко не один раз, ибо Тачихара уже раза четыре перебивал его и просил описать все события снова, с самого начала.       — Сначала была лишь пустота. Потом произошёл взрыв и вселенная раскололась на маленькие кусочки. Из одного из них появилась Земля, из других остальные планеты солнечной системы, — устало, но всё также ехидно начинает Накахара.       — Блять, ну не с самого же начала, — Мичизу хлопает себя ладонью по лбу, это слышно даже через телефон. — То есть ты видел его за несколько минут до того, как главную звезду Японии, если не всего грёбанного мира, объявили без вести пропавшим?! И ничего не рассказал полиции? Ты сейчас серьёзно?!       — Нет. Ну, то есть, да, конечно, но... — Чуя впадает в полнейший ступор, гипнотизируя взглядом разложенные перед ним на кровати записки со стихами. — Просто, понимаешь, какой был бы скандал? Мне и этого видео достаточно было, так-то.       Где-то в нескольких километрах от своего друга Тачихара готов разнести всю свою квартиру в клочья. Но нельзя. Лучше будет немного остыть, а завтра пойти в фитнес-центр и выместить всю свою злость на боксёрской груше. Или на фитнес-тренера. О, а ещё лучше пойти в шоппинг-центр и дождаться, когда начнёт приставать консультант. Да, там можно будет разгуляться. Но пока нельзя. Пока.       — Ты понимаешь, что сейчас какой-нибудь маньяк, возможно, пытает твоего ненаглядного? Или Осаму вообще уже лежит в какой-нибудь канаве? Без пульса? Об этом ты не подумал, нет? Полиции может помочь всё. Даже то, во что он был одет! — Мичизу несколько раз глубоко вздыхает, пытаясь привести своё дыхание в норму. Конечно, до того, что происходит там с этим самым Дазаем, ему дела нет никакого, но вот если пострадает Чуя... А точнее, его и так уже достаточно расшатанная нервная система.. Тогда будет плохо. Всем.       — Я... Боже, я не знаю, что делать, — голос начинает дрожать, и Чуя беспокойно оглядывается на окно. Что он сейчас может сделать? Да ничего, в общем-то. Разве что пойти в полицию и реально дать показания. Да, это сильно потревожит его репутацию, но что важнее — жизнь другого человека или чёртова репутация? Кажется, ответ очевиден. Хоть и не для всех.       — Не делай ничего. Пока что. Я скоро приеду, только, Бога ради, не наделай глупостей, — в трубке слышатся гудки. Ни капли не успокаивающие.       Тачихара приезжает быстро. Дверь в квартиру оказывается открытой — и абсолютно непонятно, ждал его Чуя, или просто куда-то уходил, а потом забыл закрыться. Ладно, если первое. Но что могло бы произойти, если б к Накахаре решил заглянуть кто-то, не настроенный так дружелюбно, как Мичизу, — это уже абсолютно иная история. Вокруг тихо, и парень даже на секунду пугается, не случилась ли уже подобная история. Но в спальне горит свет. И из-за приоткрытой двери видно чужие метания вперёд-назад по комнате. Всполох рыжих волос движется то вперёд, то назад, не останавливаясь ни на секунду.       — Чуя, ты здесь? — Юноша наконец замирает, прислушиваясь к чужому голосу, и позволяет себе обернуться. Он, вопреки далеко не радужным ожиданиям Мичизу, вовсе не плачет. Напротив, глаза сухие, и как будто водная гладь, обычно бушующая на их глубине, подёрнулась тонкой ледяной плёнкой. От одного беглого взгляда хочется спрятаться куда подальше. Веет холодом, и Тачихара даже думает, что это от Накахары, но замечает приоткрытое окно. — Успокойся. Давай, всё хорошо, дыши.       — Я абсолютно спокоен, — немного истерично, и всё же с нотками, присущими, к слову, только ему, горделивой безразличности отвечает юноша. В его голове творится непонятно что. Он понимает, что поступил неправильно, но в то же время ему кажется, словно полиция не смогла бы ничего сделать, даже если бы он ей всё рассказал. И от этого становится только страшнее и хуже. Всё плохо. Верно?.. Да. — Просто... О Боже, я не знаю, что делать, абсолютно точно.       — Давай так. Ты уже взрослый и можешь делать всё, что угодно. Через несколько месяцев тебе исполнится восемнадцать. А ещё позже ты будешь сдавать экзамены на поступление, правильно? — Тачихара уже изучил поведение Накахары досконально. Он знает, когда следует на него надавить, когда успокоить, а когда... Просто перевести тему, чтобы не было больно говорить о чём-то, что ему в этот момент точно-точно неприятно.       — Да, поступление, конечно, — он рассеянно переводит взгляд на открытый ноутбук. Послезавтра ему придётся вернуться на занятия. Дистанционно, к счастью. Что ж, перевестись в школу, где занятия проходят заочно официально было его лучшим решением. — Надо готовиться.       — Куда ты решил поступать? — Осторожно спрашивает парень, отходя к кровати, и быстро (и немного небрежно, но это неважно) закидывает небольшие клочки бумаги со стихами и посланием под чужую подушку. Чуе сейчас точно лучше не станет от вида этих бесполезных бумажек. — Надеюсь, что мы хотя бы в одном универе учиться будем. Или ты хочешь прогуливать пары и там? Как уроки в школе?       — Вообще-то, я хотел завязать со всем этим, когда поступлю, — немного смущённо бормочет юноша, наконец отвлекаясь от навязчивых мыслей. — Я думал пойти на факультет психологии, или юридический. Знаешь, что-то, куда сейчас почти все пытаются поступить.       — Что ж, психологию отметай сразу, ты же людей ненавидишь, как лечить их собираешься? — Хмыкает Тачихара, плюхаясь на кровать и теперь уже окончательно ложась на неё. Кажется, обстановка слегка разрядилась. Чуя уже не выглядит дёрганным, потихоньку успокаиваясь. Это нормально для него — сначала безумно паниковать, а потом резко успокаиваться.       — Хм, смотря с какими пациентами. Возможно, что-то у меня и получится. Не могу, конечно, говорить, что всё прекрасно, но поживём — увидим, — Накахара падает на кровать рядом с подвинувшимся к стенке Тачихарой.       Они ещё долго разговаривают о чём-то глупом и совсем не кажущимся важным. За время пребывания Чуи на квесте, в мире, оказывается, довольно много чего изменилось. Например, наконец вышел новый фильм, которого чуть ли не весь мир ждал с замиранием сердца уже несколько лет подряд. Накахара никогда не был особенно в теме подобного кино, хотя должен был бы — он же сам снимается, должен знать всё о новинках и пробах... И сериал новомодный вышел. И игра какая-то. Боже, давненько же он не заходил в новости! От новинок кинематографа и индустрии видеоигр переходят к обсуждению некоторых личностей. Дазая стараются обходить стороной — точнее старается только Тачихара. Как только они хотя бы немного приближаются к нему, он быстренько переводит диалог в более мирное русло, опасаясь того, что может произойти. Успокаивать друга совсем не хочется. Точнее не так — не хочется слышать, как он рыдает навзрыд на протяжении долгого времени. Но когда они уже почти засыпают, Чуя вдруг тихо произносит:       — Как ты думаешь, с ним всё будет хорошо? Только отвечай не так, как ответил бы для меня, а так, как считаешь на самом деле, — тихо просит он, уже прикрыв глаза и шепча. Свет приглушён, они стараются не говорить слишком громко, ноутбук с закончившимся фильмом валяется где-то в ногах. Мичизу мог бы посчитать подобную обстановку интимной, но только не рядом с Накахарой. Чуя всегда был для Тачихары кем-то, вроде младшего брата. Да, они одного возраста, но за время длительной дружбы, множество раз убеждались, что Чуя ведёт себя больше как ребёнок. Мичизу долго не задумывается прежде чем ответить.       — Да. Он довольно живучая тварь. Ты видел все эти бинты? Нет, конечно, это наверняка для имиджа и всё такое, — фыркает юноша, оглядывая Чую, уже начавшего засыпать. — А ты вообще хочешь, чтобы с ним всё было в порядке? Всё же, он неплохо так помотал тебе нервы.       Никакого доверия к Дазаю Осаму после многочисленных жалоб на него от Накахары, у Тачихары не осталось. Наверное, так и должно было случиться, и каждый из них легко мог это понять, но Чуя, знаете ли, как-то не особенно задумывался о том, что между ними может что-то быть. Да и было ли?.. Нет. И не будет. По крайней мере, их агентства это точно не одобрят. Или, по крайней мере, Озаки. Кстати о ней, примерно полчаса назад, девушка попросила его провести завтра трансляцию и хотя бы так отвлечь внимание фанатов от интервью. Неважно как, просто отвлечь. Хотя, кажется, из-за этой самой трансляции они привлекут к себе только больше никому сейчас не нужного внимания.       — Конечно. Я хочу, чтобы он выжил, и больше никогда ко мне не приближаться. Ты прав, всё, что произошло, произошло из-за него. Я не дам больше до себя дотронуться. И, тем более, оскорбить подобным образом, — он отворачивается, поджимая губы. Мерзко? Нет. Но неприятно, это точно. — Просто скажу сегодня, что то видео фейк и всё.       Ночь для Тачихары проходит куда более беспокойно, чем для Чуи. В то время как Накахара спокойно сопит на своей части кровати, Мичизу наблюдает за ним, молча обдумывая произошедшее. Достаёт стихи и перечитывает их, вчитываясь в строчки. Обычная поэзия, немного некачественная и, он мог бы даже сказать, что не очень-то старательная. Если бы он влюбился и начал писать стихи, писал бы лучше. Или ему просто хочется в это верить.       Утро начинается с криков. И ладно бы Накахаре просто приснился кошмар. Но нет. Сегодня он должен присутствовать на уроке. Боже, спасибо, что заочно. В противном случае, он бы точно не успел. А так хотя бы какой-то шанс, но есть. Напяливая прямо на футболку более-менее презентабельный свитер, юноша заходит по ссылке в Zoom.       — Доброе утро всем, кто только что присоединился, — преподаватель оценивающе сверяется со списком и на секунду дольше, чем положено, задерживается, когда произносит имя Чуи и чиркает что-то в своей тетради. — Вижу, сегодня нас намного больше, чем было на прошлой неделе. Что ж, начнём.       И, казалось бы, всё круто! Он наконец может учиться, как обычный подросток, здесь к нему нет никакого особенного отношения, он наравне с остальными отвечает на вопросы, наравне со всеми получает оценки и наравне со всеми пытается готовиться к экзаменами. Но настоящий ад начинается, когда им разрешают немного отдохнуть. Перемен, как таковых, на онлайн-уроках не существует. Это, так называемое, без-учительское время. Когда преподаватель отключается и позволяет детям немного пообщаться между собой. Накидываются, конечно же, на Чую. На кого же ещё, м?       — Эй, Чуя, это правда, то, что говорят в интернете?       — Вы видели эти статьи?! С нами учится настоящая знаменитость, чёрт!       — Ты правда вообще ничего не скажешь по поводу исчезновения Осаму? Вы же вроде были довольно близки.       Чуя хлопает себя ладонью по лбу. О нет, ну только не это. Да, они, чёрт возьми, были близки — во всех смыслах, — но это только их дело. Уж точно не незнакомых людей, с которыми Чуя видится максимум на уроках. Хочется выйти из трансляции, и это, не то, чтобы запрещено, но потом обратно зайти будет проблематично. Он просто выключает камеру и звук, снимая наушники. Сегодняшний день обещает быть интересным. А он ведь только-только начался.

***

      В комнате темно. Дазай осторожно расправляет плечи. Он точно знает, где он, но в то же время, ему мерзко от того, как он поступил с Накахарой. Они, вроде, только сблизился. Хотя, он не обязан ничего рассказывать. У него небольшой шанс выжить. Даже не так, его шанс по-настоящему мал. По сравнению с предыдущими разами, в этот всё и правда может закончиться нехорошо. О том, что происходит сейчас знает только пара человек. Остальным раздали указания и сказали, что делать. Штраф за разглашение информации и правда огромен, Осаму сам видео договор, который пришлось подписать всем ответственным за эту операцию людям.       — Ты готов? — Сзади подкрадываются совсем незаметно, но Дазай даже не пугается. Ему надоело просто ждать и оттягивать неизбежное. Это страшно. Это правда страшно. Но ещё хуже продолжить притворяться.       — Да, — юноша выдыхает. Его предупреждали о том, что может случиться. Он с самого начала знал, на какой риск идёт. И с самого начала знал, что он виноват. Хоть сначала винил и не себя. Он виноват во всём произошедшем и только ему отдуваться.       — Слушанье назначено на завтра, на полдень. Мы тебя подготовим и всё будет хорошо. Ты не сделала ничего незаконного, помнишь? — Дазай оглядывается через плечо, усмехаясь одними губами.       — Да. Я не виновен. И завтра это докажут, — юноша усмехается, смело шагая по комнате вперёд, лишь на секунду подняв взгляд к потолку. Он знает, что подвёл Чую. Что ему будет плохо всю ту неделю, что Дазай будет вынуждено считаться пропавшим без вести отсутствовать. Но всё равно идёт вперёд, на ходу надевая на нос тёмные очки. — Кстати, что это была за девочка? Твоя идея?       — Девочка? О чём ты вообще? — Мужчина на несколько секунд останавливается. — Если ты думаешь, что я хотел тебя запугать каким бы то ни было образом, то нет. Моих людей здесь был минимум. Допустимый законно, конечно же.       Осаму хмурится. Законно и Мори? Что ж, ему ещё многое предстоит выяснить о происходящем, но пока что хочется верить, что это всё проделки людей, защищающих его, а не наоборот.

***

      Учебный день больше похож на ад. И это ещё хорошо, что многие дисциплины учителя попросту отказываются вести, тупо присылая задания и следя за тем, чтобы школьники хотя бы раз в неделю их выполняли. Всех всё устраивает и слава Богу. Чуя не знает, чем можно себя занять. По-хорошему, стоит провести трансляцию. По-хорошему, стоит выложить что-нибудь в интернет или написать кому-нибудь из фотографов для того, чтобы запланировать фотосессию. Говорят, фотографии отлично отвлекают от происходящего. Иногда. И, хоть Чуя и не знает, насколько действенно это будет сегодня, ему хочется верить в лучшее.       Он сидит у кровати на полу, на коленях уже полуживой ноутбук из последних сил без конца показывает кадры предпоследнего эпизода очередного мини-сериала. Пора отвлечься. С момента окончания последнего онлайн-урока прошло более пяти часов. За окном темно. Не поздновато ли проводить трансляции? Хотя, зная его фанатов, после этого злосчастного интервью (на которое, как после долгих размышлений решил Чуя, приходить ему вообще не стоило) никто спать не будет ещё как минимум неделю. А то и весь месяц.       Накахара откладывает отрубившийся комп подальше. Хочет встать. Получается только лечь.       Хотя ладно, так даже лучше, на самом-то деле. Но если он не разъяснит всю ситуацию сейчас, то потом будет ещё хуже, а он уже нарывался и не раз. Получить очередное предупреждение вполне может быть равносильно отстранению. Как там это обычно в подобных компаниях поступают? Говорят взять отпуск на полгода, а потом, когда тот, соответственно, заканчивается, отказываются браться за совместные проекты, отдавая айдола на растерзание публики, явно недовольной пропажей любимого актёра, музыканта на долгое время. Нет, ему подобное не нужно. Чуя встаёт, устало протирая глаза. На экране наконец мелькают титры.       — Всем привет, — он честно старается улыбаться на камеру, но, говоря объективно, получается это у него не очень-то удачно. — Я думаю, что все знают о том, что недавно произошло, и, если я не дам хотя бы какой-то комментарий, относительно произошедшего, подорву ваше ко мне доверие.       Чуя не уверен в том, что Коё оценит то, чем он сейчас занимается, но уже слишком поздно. Она ведь сама попросила, верно? Сначала только одна-две тысячи зрителей наблюдают за его замешательством, но через несколько минут, пока юноша собирается с мыслями и наблюдает за быстро растущим количеством присоединяющихся к эфиру, уже более сотни (или нескольких сотен) подписчиков напряжённо всматриваются в экраны своих телефонов, ноутбуков, планшетов по всей чёртовой Японии. И, кажется, не только Японии. Накахара в последний раз глубоко вдыхает и выдыхает, стараясь даже не смотреть на комментарии. Он почему-то уверен, что больше половины из них — оскорбления.       — Во-первых, мне хотелось бы заявить, что большинство моих слов на интервью были вынуждены. И, хоть это является правдой, мне бы не хотелось, чтобы каждый из вас судил о произошедшем только из этого выпуска новостей, — да, отвлекать внимание от интервью, рассуждая о нём — это в духе Накахары. — Скоро Рождество. Мне бы также не хотелось портить настроение ни вам, ни себе, так что предлагаю пока что отмести это всё в сторону. По поводу Осаму я просто повторю собственные слова. Я хочу, чтобы он вернулся. Я хочу, чтобы он сейчас был рядом. Я хочу, чтобы он просто снова был здесь, — Чуя понимает, что его заносит, но уже слишком поздно. — Это не приватный разговор, и я более чем уверен, что кто-то из вас сейчас записывает каждое моё слово, а эту трансляцию потом разберут на кусочки. Поверьте мне, это пройденный этап, и мне на это наплевать.       Накахара пытается остановить поток своих мыслей. Ему нужно выговориться. Разговор с Тачихарой ему помог, но, как выяснилось, ненадолго. Сегодня, спустя всего несколько часов (ну ладно, много часов) после их последней встречи, ему снова необходимо кричать о произошедшем. Видео было неприятным — это казалось нарушением личной жизни, создавалось впечатление, будто бы он и шагу не может сделать без назойливой съёмки. И, в общем-то, так оно и было. Это было незаконно по отношению к ним с Осаму, и Чуя, если честно, отдал бы всё на свете, чтобы их близость осталась только в их собственных воспоминаниях — но никак не в общем доступе на ютубе. И других уже менее приличных сайтах. Но пропажа дорогого тебе человека — ещё хуже.       — И если вы сейчас снимаете, я просто хочу выговориться. Отвечая на самый главный вопрос, который я слышу на протяжении трёх лет своей жизни. Влюблён ли я в Дазая Осаму? Да, чёрт возьми. Пишите фанфики, рисуйте арты, пожалуйста, я не против. Но я ставлю одно единственное ограничение. Пожалуйста, пусть моя личная жизнь остаётся моей личной жизнью. Мне неприятно, когда люди лезут туда, куда лезть не нужно. Теперь вы знаете правду. Что дальше? Расскажете об этом всему миру? Сольёте эту запись в ютуб или тик ток?       Он чуть не плачет. Никогда ещё в словах, произнесённых им на публику не было столько искренности, горя, сколько в них есть сейчас. Никогда ещё он не позволял себе столь многое, зачастую стараясь просто улыбаться в ответ на смущающие вопросы или ловко отводить тему, избегая. Но избегать подобного всю жизнь не получится. А значит, лучше научиться отвечать сейчас, искренно. По-настоящему. А не с фальшивой улыбкой и по заученному тексту. За всё ведь нужно платить, так лучше заплатить сейчас — слезами. Но не чьей-нибудь жизнью.       — Сливайте. Давайте, вперёд. Я ведь медийная личность, у меня нет права на чувства и собственную жизнь, верно? Сливайте, — его взгляд падает на количество людей, просматривающих его трансляцию. — Пятьсот тысяч человек сейчас смотрят моё обращение. Полмиллиона людей в прямом эфире видят, как я признаюсь в чувствах человеку, которого даже не могу увидеть. Я не знаю, где он. Вы тоже не знаете. Скажите, хоть кто-нибудь из вас хотел бы признаться тому, кто вам нравится, так, как это приходится делать мне? И, отвечая на ещё один вопрос. Да, мне страшно. Да, я не уверен в завтрашнем дне, возможно, прямо сейчас кто-нибудь взламывает мою квартиру. Но, знаете, я просто хочу быть уверен в том, что теперь каждый из вас понимает, что такое личная жизнь, и ничего подобного больше не произойдёт.       Чуя замолкает. Только сейчас он запоздало чувствует, как по щекам катятся слёзы. Улыбается. Тыльной стороной ладони размазывает солёную влагу по щекам и кивает, глядя в экран своего телефона. Чат под трансляцией, как будто бы завис, никто не смеет написать хоть строчку. То ли они боятся гнева Накахары, то ли наконец поняли свою оплошность.       — Если я найду человека, который это сделал, я не собираюсь подавать на него в суд, хотя стоило бы. Мне просто хочется, чтобы он усвоил этот урок. Я думаю, чувство вины будет для него достаточным наказанием, вы так не считаете? — Наконец, голос начинает немного подрагивать, и Накахара не без злорадного удовольствия встаёт, оставляя камеру, и подключает уже разрядившийся окончательно ноутбук к зарядному устройству. — Я искренне надеюсь, что с этого момента моя личная жизнь будет моей личной жизнью. Я влюблён в Дазая Осаму. И я хочу, чтобы он вернулся. Хочу этого, чтобы наконец сказать это один на один, без лишнего внимания. Надеюсь, этого заявления вам хватит. Спасибо.

***

      Осаму нервно стучит пальцами по экрану почти разрядившегося смартфона. Ему никто не пишет — уведомления включены только на двух людей. Мори сейчас с ним, а вот что с Чуей… Конечно, Дазай смотрел интервью. И, конечно, он понимает, как непросто было Накахаре в этот момент. Боже, он всё отдал бы, только чтобы в тот злополучный день сидеть на этом неудобном диванчике рядом с напарником, а не в зале суда. Осаму знает, что они выиграют дело. Он уже и сам-то не верит, что виноват в пожаре. Ему спокойно. Тёмный экран вспыхивает. Трансляция. Внезапно, Дазаю безумно хочется увидеть чужое лицо. За толстым слоем косметики его видно не было — спасибо гримёрам, но сейчас он наверняка дома.       — Мне нужен перерыв, — тихо шепчет Осаму, наклоняясь ближе к Мори. Они здесь уже несколько часов к ряду. Это правда невозможно.       — Ваша честь, — мужчина встаёт, кивнув Дазаю. — Мой клиент немного устал, мы можем сделать перерыв?       Конечно, судья соглашается. Слушание началось довольно рано, а сейчас уже поздний вечер — всем нужен перерыв. Дазай выбегает из зала так быстро, как только может, включая режим инкогнито и истерично кликая на трансляцию. Он закрывается в первой же кабинке мужского туалета, судорожно сползая по стенке вниз, на кафельный пол. Наплевать на дорогой костюм, наплевать на то, что комфортом здесь и не пахнет. Осаму наконец может его видеть. Да, через экран. Да, они не одни, зрителей великое множество. Но он всё равно видит Накахару. С синяками под глазами, немного покрасневшими от недосыпа (и слёз?..) глазами — камера на его телефоне отменная, но сейчас на руку это не играет.       Юноша внимает каждому слову. Каким-то невероятным образом Чуе удаётся высказать то, что крутится на языке у Дазая уже очень долгое время. Хочется сбросить все эти маски, кричать прямо в динамик телефона, позвонить. Даже просто написать, что с ним всё в порядке… Сердце трепещет в грудной клетке, раз за разом разбиваясь о тяжесть то ли золотой клетки, то ли собственных рёбер. Он не в порядке. Каждое слово, слетающее с чужих губ отдаётся резкой болью не только в сердце, но и в голове. Больно. Как же больно. Но ещё хуже то, что Чуя сейчас чувствует себя также отвратительно. Может, даже, страдает больше, чем Осаму. «Влюблён ли я в Дазая Осаму? Да, чёрт возьми»       Дазай невидящим взглядом смотрит прямо в экран, пытаясь поймать блеск чужих рыжих прядей, отсутствующие звёзды в глазах, он пытается найти всё, что угодно — всё, что могло бы связать этого, незнакомого, грустного и такого далёкого Чую с его Чуей — радостным, немного взбалмошным, конечно, ужасно злым и частенько стебающим его, Дазая, за картавость. Но юноша не может найти даже отголоска, даже намёка на всё это. Накахара словно бы ушёл в себя. На несколько минут перестал играть на публику, и вот он — с мокрыми щеками, дрожащими пальцами, но всё такой же уверенный в своих словах, сидит на ковре перед камерой в позе лотоса и о чём-то думает. «Я влюблён в Дазая Осаму»       И это последнее, что он слышит. Дазай выключает телефон, выключает трансляцию, пряча мобильник в карман брюк. Ему чертовски плохо. Не хочется возвращаться в зал суда, но, если он не вернётся, это не закончится. Лучше страдать один день, чем ждать очередного слушания. И он стирает тонкую паутину слёз со своего лица, он спокойно заходит обратно, падая на своё место и кивая. Они выиграют это дело. Дазай прекрасно знает, что присяжные и судья подкуплены, но ничего не говорит и — тем более — не делает. Работа Огая — не только продвигать его по карьерной лестнице, но и защищать. Осаму свою часть выполняет — он актёр, его кандидатуру на главную роль рассматривают в первую очередь; он певец, его поп-музыка, по его собственному мнению не представляющая из себя ничего хорошего, расходится по всему миру, приносит неплохой заработок; он модель, его фотографии нередко мелькают на страницах модных журналов, многие бренды подписывают контракты с компанией, которой заведует Мори, только ради того, чтобы увидеть Осаму — можно мельком, но увидеть. Он для агентства всё. И он прекрасно это понимает. Юноша прямо сейчас должен были сосредоточен, внимая чужим речам. Но в мыслях всё ещё чёткие слова, произнесённые на трансляции одним из самых важных в жизни Дазая людей. Я влюблён в Дазая Осаму.       Дазай больше не может думать ни о чём другом. Когда ему говорят встать, чтобы услышать решение судьи, парень не реагирует, поднимаясь только потому что остальные тоже встали. Он невиновен — и слова судьи это подтверждают. Мори что-то говорит, раз за разом раздражая Осаму только больше. Хватит. Прекрати. Я не хочу об этом думать. Отстаньте. Верните меня домой. Пожалуйста.       — Ага, — Дазай соглашается, пробегаясь по какой-то бумаге беглым взглядом, и, даже не глядя, подписывает. — Мори.       — Что-то ещё? — Устало спрашивает Огай, вежливо кивая удаляющемуся обвинителю. — Если ты сейчас скажешь, что сделал что-то незаконное, я тебя ударю, честное слово.       — Нет, — Осаму соображает медленно, кажется, прикидывая, стоит ли вообще что-то говорить. — Но я должен кое в чём сознаться. И для этого мне нужна возможность запустить трансляцию.       — Ты же помнишь, что все считают, что тебя похитили, да? — Огай медленно оборачивается на Дазая. Внезапно улыбается. Так может только он. Со стороны подобная улыбка кажется вежливой, возможно, даже учтивой. Но не многие могут различить острые иглы, скрывающиеся за ней. — Сегодня мы объявим о том, что знаем, где ты. Но только через неделю разрешим появиться на публике. Ясно?       — Поздно, — отрешённо усмехается Осаму.       — В смысле?       — Они у дверей. Журналисты. И они не отвяжутся от нас, пока не узнают, почему я здесь был. Как думаете, история о том, как моя бывшая девушка пыталась отсудить мою квартиру подойдёт?       Мори всегда умел быстро сориентироваться. А ещё он всегда знал, что если его подопечный что-то говорит, значит, это скорее всего окажется правдой. Следовательно если он говорит, что сейчас придётся общаться с журналистами — так оно и есть. И придётся постараться, чтобы история звучала правдоподобно и никто из них даже не подумал рыть что-то о том, что происходило в зале суда на самом деле.       — Да, вполне. Сам придумал? — Огай закидывает сумку на плечо, легко поправляя тёмные волосы, мешающие видеть.       — В одном фанфике прочитал, — хмыкает Дазай, надевая на нос тёмные очки. Уже очень поздно, на улице темно. Но у здания суда сегодня будет ярко. Осаму постарается сиять. А у него это получается чертовски хорошо.