died before I met you

      Не помню, сколько я уже здесь сижу, но с чувством того, что у меня щиплет в глазах, словно перед моим носом тарелка нарезанного лука, я уже свыкся.       Сижу я перед стеклом, и на моем безэмоциональном лице, играют тени лампочек его комнаты. Меня привели сюда ещё утром, и я наблюдал то, как Фрэнк просыпался, как широко он открывал свои изумрудные глазища, щурясь солнцу, как с его сонного лица сползала тень небытия, и на нем появлялись эмоции ненависти к утру.       Он полежал ещё так немного, а затем резко поднялся и стал шустро ходить по комнате, собирая какие-то вещи с пола. Резкие движения, это вообще его конёк, я все ещё вздрагиваю, потому что он то словно находится в трансе, и я вместе с ним, то вдруг куда-то подрывается, будто бы кто-то вонзает свои клыки ему в бедро.       Когда Фрэнк вышел из комнаты, видимо пошёл умыться или позавтракать, я поймал себя на мысли о том, что не испытываю какого-то неудобства, вот так в наглую наблюдая за ним. Наоборот, мне все интереснее и интереснее. Кажется, я мог бы долго провести вот так, подглядывая за чужой жизнью. Конечно, я ведь не на что не влияю здесь, а значит от меня ничего не зависит, я не совершу никакую ошибку, ничего не испорчу, это в разы легче чем жить свою жизнь.       Он вернулся за рюкзаком, а потом вновь ушёл, видимо на учебу, оставив меня наедине с собой и его комнатой. Ничего и не оставалось, как разглядывать ее. Теперь то я прочитал заглавия на всех корешках книг, рассмотрел все постеры на стенах, все игрушки из сухих завтраков и все диски. У него неплохой вкус. Ну, по моим меркам, по крайней мере.       Но в глазах щипать у меня начало не от этого. Нет, я не настолько тряпка. В какой-то момент, мой взгляд зацепился за одну штуку… штукой такой владели только три человека в мире — он, я и Зак.       Зак — мой хороший друг, точнее был им. Зак ушёл в мир иной задолго до меня, лет пять назад. Тогда я завидовал ему, но сейчас, если он тоже проходил через все эти круги ада, поводов для зависти не нахожу. К слову, Зак не такой дурной как я, он рук на себя не накладывал, просто одной зимой пошёл по тонкому льду и провалился, замёрз насмерть. Я тогда ещё долго приходил на то место, к тому пруду, и смотрел на оставшуюся от парня дырку во льду, и капельки крови на снегу. Но дело не в этом. Зак занимался фотографией. У него была куча пленочных фотиков и один полароид. Он постоянно снимал на них всякую дичь — дохлых птичек на траве, сбитых кошек на дороге, обгорелые здания, людей он почти никогда не фоткал. Карточки получались весьма странными, но мне вся эта жуть сильно нравилась. И вот, однажды я возвращался из школы, после драки, меня мелкого тогда нагнули какие-то старшеклассники, изваляли в грязи и разбили мне нос. Мы с Заком жили в соседних домах, и он увидел мое триумфальное возвращение с учебы в окно, вылетел ко мне с полароидом в руках, очень уж ему мой кровавый нос приглянулся. У него всего то оставалось три кадра в кассете, и он все эти три кадра на мой нос с разных ракурсов и потратил. Я потом этим долго гордился. Одну фотокарточку Зак подарил мне, на память, а две другие оставил себе. Это была ранняя осень, а зимой Зака уже не стало. И этот снимок, последнее что у меня от него осталось. Каким же было мое удивление, когда я увидел изображение моего окровавленного носа, с половиной лица, на прикроватной тумбочке у этого Фрэнка. Воспоминания как-то слишком резко на меня нахлынули, и я почти прослезился.       Я снова вздрогнул, когда он вернулся в комнату хлопая дверью. Из-за этого стекла звуков совсем не было слышно, но кажется я увидел, как стены трясутся. Фрэнк кинул рюкзак куда-то в сторону и тяжело осел на кровать, закрывая лицо руками. Я примерно в таком же состоянии всегда возвращался со школы. Только я ещё обычно был весь в синяках. Фрэнк побитым не выглядел, да и вообще, помимо фотки моего носа на тумбочке, на стенах его комнаты были расклеены фото с его друзьями, на которых все они веселиться, и Фрэнк улыбается во все тридцать два, или сколько у него там. Парень снова резко подорвался, меня это уже начинает раздражать, достал какие-то тетрадки из своего рюкзака и сел за стол.       Я, если честно, уже заскучал разглядывать его сгорбленную спину, он лишь сидел и списывал что-то с учебника, не поднимая головы. И это все, что я буду наблюдать оставшиеся шесть дней? Всю комнату я уже разглядел, его кажется тоже…скукота.       Но ода вещь всё-таки никак не выходила из моей головы. Эта чертова фотография. Откуда она у него? Он тоже знал Зака? И даже если так, зачем ему нужна фотка моего блять носа?! Да, мы с Заком торчали от всякой такой жутковатой фигни, но больше особо никто наши интересны не разделял, к тому же, эта карточка была чем то личным для меня, и я не хотел, что бы ей обладал какой-то левый пацан, которого я не знаю и уже никогда не смогу узнать!       Пока я думал, как мне выяснить про фотку, не заметил, как Фрэнк снова вышел из комнаты и минут через десять вернулся, переодетый в растянутую футболку со стершимся принтом нирваны и пижамные штаны. Неужели, уже дело к ночи? Странно, течение времени здесь не такое как обычно. Я наблюдаю за тем, как Фрэнк закрывает свои тетрадки, стоя над столом, выключает настольную лампу, и вместо неё зажигает небольшой ночной светильник в виде желтого полумесяца, висящий у него над кроватью. Маленький мой, спит со светом, сопляк. Я смотрю на то, как он, приподнимая толстое одеяло, забирается в кровать. Его постель выглядит довольно уютной, особенно в сравнении с холодным полом, на котором я коротаю ночи. Фрэнк уже собирается уронить голову на подушку, но вдруг замирает, тянет руку к комоду и… берет, блять, фотку моего долбаного носа! Он пару секунд на неё пялится, так словно знает, что-то, чего я сам о себе не знаю, затем ставит на место, и, переворачиваясь на другой бок, засыпает. Ничего не понимаю.       Из моих глубоких мыслей меня вырвали сильные руки двух амбалов, пришедших за мной. Сейчас опять в ту темноту потащат. Но мне нужно выяснить кое-что. Я сегодня не усну просто так.        — Мне нужно к вашей главной — уверенно произношу я, когда мне заламывают руки за спиной. Ни ответа, ни привета не последовало.        — Мне нужно к рыжей. — настаиваю я. Они вообще говорить то умеют? Мне ведь очень надо, а сейчас меня опять закинут в эту тёмную комнату, на пол, и я так ничего и не узнаю. Блять.       Я резко разворачиваю голову в сторону одного из охранников, и кусаю его со всей дури за руку, которой он меня держит.       Ну что ж, новые синяки на моем теле, небольшой провал в памяти, и я сижу в кабинете у бестии.