письма одной охотницы

Пальто срывает. Ветер распахивает полы, отрывает пуговицы и треплет мокрые волосы. Они, без резинки, разлетаются, попадая в лицо. Липнут к коже. Дождь заливает до ворота водой, плюётся дистиллированными слезами, самыми чистыми и настоящими. Они разбиваются об очки на макушке, оставляют мокрые пятна на ткани. Она уже вся, под ноги ручьями стекается. Кафка отплевывается от волос, снимает их измокшими пальцами, с которых стянула перчатки. Которые теперь мертвым грузом лежали в карманах, некогда ещё сухих. Под ногами грязь, в ней вязнут высокие сапоги, щелкая пузырьки невысокими каблуками. Грязь брызжет на ноги, но Кафка игнорирует это. Как и все до. Каждую выходку природы, каждую новую капельку. Каждое погодное смс. «Штормовое предупреждение — не выходите из дома». Мимо ушей, идти вперед. Сквозь беснование природы, которое невозможно остановить щелчком пальцев и собственными способностями. Природа слишком многогранна, она особенная и опасная. Такая же, как Кафка. Снисходит цунами, заливая соленой водой глаза, лишь бы новые раны кровоточили смолой. Сжигает леса, утягивая их от чужих людских лап. Насылает ураганы. Половина из которых по генному коду — женщины. Названы в честь женщин. Потому что женщины — ураган, и Кафке бы какой-нибудь свой завести. Но ей больше нравятся гром и молния. Похоронный марш небес, отзвуки ударов куда-то в деревья. Запах озона, блеск молнии, совсем такой же, как на рисунках. Пронзает грудную клетку. И потрошит, пока земля не впитает достаточно крови для исцеления. Грязная дорожка кончается. Каблук застревает между досок, Кафка закатывает глаза и дёргает ногой, едва не ломая его от собственной силы. Ступает вновь, скользя по выложенному мостику, как по подиуму. Точно на неё все смотрят, фотографируют. Оценивают потяжелевшее пальто — единственное, которое не жалко — и волосы, налипнувшие на плечи. Они пристают водорослями к лицу. Начинают пахнуть солью, когда море, ударяясь о скалы, огромной волной накрывает. И ей бы сорваться с этих скал телом. Чтобы волны ударили, откинули к острым камням. Потащили за собой пластиковой куклой без шарниров. Разбитым фарфором, из которого уже потекло брусничным. Соком. Но не срывает. Море воет в штиле, бьется о собственную каменную клетку и страдает. Ищет заблудших моряков, чьи игрушечные кораблики можно перевернуться и потопить, сделав их очередным достоянием дна. Почти бермудский треугольник. Мертвый альбатрос Кольриджа. Именно здесь Айвазовский нарисовал свой девятый вал. Кафке нравится. Она наслаждается искренне и без страха — первобытные эмоции её не трогают. Её вообще природа не трогает. Природа боится того, кто не боится её. Поэтому она создает всех людей одинаковыми, вылепляет из глины и песка. Пахнет рыбой, выброшенной на берег, как выбрасываются киты и умирают огромными камнями, неспособными спастись. Они бояться, как люди. Каждое существо в какой-то мере испытывает страх. Кафка — нет. Она касатка, выпрыгивающая на берег за едой и утягивающая за собой. Хитрая, с маленькими черными глазами-бусинками. Слишком кровожадна и умна. Никогда не боялась штормов. Высеченная из стертых камней, режущая острыми углами. Коснешься — вскроешься. Кафка разворачивается лицом к непогоде. Она бушует на планете уже неделю. Уже неделю каждое утро просыпается под новое сообщение о бурях, просящих никуда не выходить. Жители, конечно, не послушаются. Но это в самом деле длинная, тяжелая неделя. Засыпающая в груди всполохами красных роз. Лепестков, мажущих по щекам. И Кафка даже не дергается, чтобы растереть бурое, вязкое, теплое по коже. На ней сейчас только поцелуи волн, обнимающих горечью на губах и солью в волосах. Новый удар молнии, блестящий в глазах. Маяк, рыскающий светом в поисках новых жертв морской бойни. Кафка разбегается. И прыгает. Вода принимает её, как старую подругу. Вымывая любые сомнения и впервые забирая судьбу в свои руки.