Равнодушие

Она обнимает его, прикусывает губу и жадно впивается поцелуем. Ее тонкий девичий стан, хрупкая фигура и молодое, девственное тело. Она нежная, цветущая, ласковая, пьянящая, желанная, запретная. Он старый, седой, поношенный жизнью, видавший смерть и боль. У нее все только начинается, для него-все кончено. Она воплощение красоты, юности, женственности, любви, страсти, похоти. Он вызывает лишь жалость и презрение. Она смотрит на него взглядом полным отвращения, готова разорвать на клочки этого самодовольного, похотливого мерзавца. Ах, если бы у нее было побольше сил, или хотя бы оружие, то непременно бы вонзила острие ножа прямо в его пустую грудную клетку. Она бы наслаждалась моментом своего триумфа, своей победы над злом, бессилием старости и уродства перед молодостью и красотой. Она желала увидеть как тот будет корчиться от боли и взывать к ней о помощи. Но та бы не удостоила его даже взглядом. Наверно они поменяются ролями. Она-станет палачом, а он-жертвой. Правосудия. Он вскакивает на кровати и пытается отряхнуться от шерсти неприятного сна. За окном уже светло. Значит сейчас нужно найти в себе силы, собраться и направиться прямиком на колокольню. Сегодня Клоду предстоит важный разговор с его приемным сыном. Это будет непросто, да и нет уверенности, что слова Фролло подействуют на парня должным образом. Но попытаться стоит. День дураков самый ненавистный праздник Клода Фролло. Улицы стали мало-помалу заполняться людьми, а музыканты с самого утра затянулись справлять веселье. Судя по невнятному блеянию, кто-то уже вовсю отмечал. С отвращением Клод вспоминал все эти мирские празднества, что приносили лишь пустые кошельки и уйму грехов, за которые потом никто не волновался особо. Распутство в этот день было абсолютно нормальным, а быть дурком, даже в почете. Что еще более худшего могут придумать пустоголовые тупицы, чтобы нажраться лишний раз до состояния животного. А еще навязчивый, никак не желающий покидать тяжелую голову Клода, сон, свинцом заливал веки. Тонкие пальцы принялись тереть виски, чтобы хоть немного избавить себя от этого наваждения. Все было столь реалистично, что казалось судья и впрямь в последний раз может взглянуть на эти прекрасные зеленые глаза. И это более всего ужасало Фролло. Это было хуже чем сама смерть. Потерять возможность обладать ею, или даже смотреть на желанное тело. Цыганка пленила его душу и тело. Проникала своими колдовскими чарами в сознание и наводила на греховный путь. То, чего он хотел и чего боялся. Ее очарование, словно бесовской легион затмевал разум и окутывал рассудок честного, набожного человека, грязными помыслами и желаниями. Как сильно и непреодолимо было желание любви к молодому женскому телу. Руки не слушались и длинные, тонкие, украшенные драгоценными камнями пальцы неволей расстегивали ворот мантии при одном представлении юной красы. Клод проходился ими по жилистой шее, чувствуя как удушливый жар окутывает все тело и становится трудно дышать. Это мешало, очень сильно. Такие моменты не могли оставаться незамеченными если происходили на публике. Рядом приставленный слуга, с толикой страха спрашивал о здоровье своего господина, на что получал лишь укоризненный взгляд и холодное "Все в порядке, я здоров". Но это было чистой воды ложью. Это понимали и слуги, и сам судья. Он был болен. Смертельно болен, неизлечимо. Холодные руки тянущиеся из пламени костров и огня разожженного камина, сковывались замком на шее Клода. Ему казалось, что тот сходит с ума, когда после очередной бессонной ночи тот словно и впрямь чувствовал чье-то дыхание над своим ухом. Горячее, живое, пугающее. И холодные объятие, наверно самой смерти ощущались так отчетливо, что с каждым разом тот вскакивал как ошпаренный. Красные от ночей не приносящих пользы, глаза, усталый и вид и еще больше осунувшееся лицо Фролло, выдавало в нем сильные перемены. Словно кто-то или что-то вытягивало из старика все оставшиеся жизненные силы, и пыталось утянуть на дно. В саму преисподнюю, или утащить в небытие. Он не знал точно, но чувствовал. Мягкие бесшумные шаги по деревянным половицам колокольни собора, запоминали каждое движение высокой, статной фигуры судьи. Колокола и мифические твари окаменелые от времени, или превращенные в статуи по велению высших сил, таращились на Фролло с неодобрением и даже отвращением. Они смотрели на мужчину и словно желая спрыгнуть с насиженных за долгие годы мест, вгрызться в тело ненавистного мучителя. Судья был неприятен многим, и ни одно действие палача, не могло ускользнуть от глаз многорукого и многоликого собора. Все священнослужители, стены, статуи, колонны и колокола, все видели кто ходит под их покровительством, но не делали быстрых решений. Они ждали, ждали момента. Когда придет Их час. Клод зашел так же некстати как и всегда. Юноша врезался в него и тут же взгляд ярких светлых словно, радующихся чему-то глаз, померк еле сумев осветить мрачное помещение. Фролло заметил странности в своем воспитаннике, Квазимодо никогда не улыбался просто так, еще и явно возбужденный какой-то вестью, явно пришедшей тому по душе. От зоркого глаза судьи не ускользнули мысли, бежавшие словно крысы с тонущего корабля, из рыжей головы уродца. Этот негодный мальчишка собрался на праздник! Неслыханная дерзость, которая даже для звонаря была равносильна самоубийству. Как только в безобразный ум этого паршивца поместилась эта идея, пойти посмотреть на... Эсмеральда... Стрелою пронеслось имя девушки мимо уха Фролло. Юноша виновато потупил взгляд. Судья казалось хотел испепелить его на месте, и если бы это было возможно, то непременно сделал. Квазимодо и сам прекрасно понимал, что столь уродливый монстр просто распугает народ, и ничего хорошего в этом нет и не будет, если он ослушается приказа своего господина. Но приговор который вынес судья поверг в шок даже горгулий, что слушали наблюдая со своих мест разговор двоих. Неуж-то судья на старости лет решил образумиться и дать шанс молодому человеку побыть хотя бы на день счастливым? Это было ни как чудо. Или помутнение рассудка старого судьи. В целом это и не волновало звонаря, он никогда не покидал стен собора и высоких башен, ставших для него и домом и тюрьмой. Обрадованный вестью, тот не слушал самого главного уговора между судьей и его приемным сыном. Что-то треснуло в груди юноши, он медленно обернулся и недоумевающе посмотрел на Клода. Тот был спокоен, как всегда, а лицо его не выражало ни капли гнева, злобы, страха или других эмоций которые обычно выражали живые люди. Глаза, черные как смоль, глядели совершенно живо и осознанно, явно давая понять, что тот не сошел с ума и даже говорит на полном серьезе. О своих жутких намерениях Фролло оповестил лишь Квазимодо. Никто больше их не слышал. Никто кто мог говорить. Стены собора закрыли уши и глаза не желая омрачать свое бытие пагубными для души помыслами судьи. В край лишенного света добра и чести. Юноша впервые за много лет испытывал что-то похожее на счастье. Да, это приятное чувство наполняющее всего тебя светом и радостью, верно об этом говорят люди которые испытали момент польного умиротворения и счастья. Эти минуты были совсем недолгими, но казалось, что они длятся целую вечность. Крики восторга, музыка, танцы, алкоголь, влюбленные парочки снующие между рядами и старающиеся найти уединение, костюмы богато расшитые в красивых, дорогих и ярких тканях. Какой-то человек, пытался привлечь внимание к свей персоне, взывая посмотреть на него и что-то ярко жестикулируя, но на него уже никто не смотрел. Разум вопящей толпы был окутан очарованием музыки бубна и танцем юной красавицы-цыганки. Которая ловко танцевала босыми ногами на сцене, одновременно показывая жестом своей козочке, и умудряясь ввести толпу в восторг. Умное животное танцевала на задних ножках и забавно кривлялась в попытках поравняться с хозяйкой. Восторженная публика ликовала, и лишь один человек был мрачнее самой ночи. Судья примостился в конце длинного коридора людей, толкающихся и извергающих звуки восторга и радости. Цыганка словно вводила их в транс и постепенно толпа утихла, завороженно пялясь на огненный танец девушки. Звуки бубна прекратились, девушка и ее четвероногая подопечная исчезли, а фиолетовый дым заполонил площадь окутывая всех в странный сон, казавшийся реальностью. Или это реальность казалась сном. Фролло уже не знал, и лишь бешено колотящееся сердце стучало в гряди так, что казалось выпрыгнет. Когда народ окончательно проснулся от помутнения, ни Короля Шутов, ни красавицы цыганки, поблизости не было. Тола удивленно пялилась друг на друга, в итоге, решив, что все эти чудеса были изысканной постановкой, чуть взволнованный народ решил успокоиться. И их недоумевающие голоса были совсем слегка слышны в темноте темниц, таящихся в подземелье. Сильные руки Квазимодо с легкостью тащили хрупкую, хоть и отчаянно вырывающуюся цыганку вглубь этого ада. Личного ада Клода Фролло. Лишь там он был полноправным господином и представал на Страшном Суде самим Сатаной. Юноша покорно поклонился своему господину и удалился прочь, не в силах более помочь мушке, что попала в паутину коварного паука. Тот наслаждался садистски ухмыляясь от беспомощности свей жертвы и возбужденно, похотливо раздевал ее взглядом, черных как ночь глаз. Девушка не сразу смогла понять, кто похитил ее прямо посреди площади и замешательство толпы сыграло злодеям на руку. Красивый фокус с исчезновением обратился в нехитрую ловушку в которую Эсмеральда так легко попалась. Сзади кто-то очень сильный и ловкий натянул на ее голову маску, не дающую разглядеть ничего поблизости. Мужские руки подхватили ее и быстро унесли прочь, туда где она наверно навсегда останется в цепях. В логово Дьявола. Пред ней предстал сам Клод Фролло, известный садист и палач под защитой государства. Известный своей жестокостью и набожностью, извращенным взглядом на правосудие, тот казался уродливее любого монстра из страшных историй. Мужчина лет пятидесяти, седой, высокий, худощавого телосложения, это был явно не ее похититель, он бы не стал делать такую тяжелую работу. Не в его вкусе и сил бы точно не хватило. Но зато сейчас, полностью закованная в цепи юная дева была как никогда слаба и беззащитна. Словно запуганная овечка она смотрела на волчью пасть. Но паук стоял и лишь осматривал свою добычу. Похотливая улыбка все шире натягивалась на осунувшемся лице судьи. В глазах плескалось безумие. Рядом свет от разожженного огня, предавал теням еще больше жути и даже очарования. Эсмеральда старалась держать себя в руках до последнего. Она не привыкла молить о пощаде и становиться игрушкой в чьих-то руках, хоть и понимала, что страданий ей не миновать, пообещала себе не показывать слабость и уязвимость. - Что вам от меня нужно? Почему я здесь? - разрушила тишину молчания та, первой. Ответ был очевиден, Фролло ненавидит всех цыган от мало до велика, его ненависть не знает границ и жалости. Он не видит ничего кроме крови и жажды страданий ее народа. Вопрос был очевиден, но ответ поразил девушку и поверг в легкое недоумение. - Потому что я люблю тебя. - Голос судьи звучал как-то не так. Он дрожал и казалось срывался его губ неохотно, будто боясь быть отвергнутым. Девушка уставилась на него в недоумении и зеленые глаза наполнила лютая злоба. - Вы не любите никого кроме себя, не знаете, что такое любовь, жалость, сострадание. Вы холодный, жестокий, циничный и... - За все годы она копила в себе эти слова, которые пламенем вырывались из ее алых манящих уст. Она остановилась не в силах произнести больше ни слова. Пухлые, мягкие губы накрыли сухие, тонкие и жадно впивающиеся зубами. Кровь солоноватым вкусом отдалась во рту Эсмеральды, Фролло тоже заметил это и лишь с большей страстью принялся впиваться. Широко распахнутые глаза девушки выражали отвращение и каплю боли. Ей было противно, что ее первый поцелуй, и наверно уже последний. Был именно с этим чудовищем. Клод смотрел на нее так странно, пугающе. Он смотрел на девушку с надеждой, словно взывая к мольбам о пощаде. Глаза его заблестели, а после бледное лицо обезобразила гримаса жалости и ужаса. Жалости к себе и ужаса, что тот навсегда останется отвергнутым своей единственной любовью. Он осознал какую роковую ошибку совершил пойдя на преступление. Этот ангел никогда не сможет полюбить своего мучителя. Слезы скатывались по его бледному лицу, а плечи предательски дрожали, вызывая большее отвращение к этой сгорбленной униженной фигуре. Клод стоял к ней спиной и не в силах пошевелиться, упал на колени, что подкосились будто не желая больше держать своего хозяина. Страх, необъятный страх охватил его. Он схватился за волосы цепляясь за них, причиняя себе боль. Словно в знак искупления тот хотел испытать что-то похожее на страдания. Хотя боль в груди не прекращалась ни на минуту. Девушка испуганно наблюдала за странной картиной. Никогда и никто не видел судью Фролло в таком ничтожном положении. Никто не видел его слез и даже не знали, что тот вообще умеет испытывать чувства. Он сжался на полу и стал казалось совсем незаметным. Превратился в паука, что хотел бы заползти в самый дальний угол и остаться там навсегда. Не в силах более смотреть на свою жертву, которая стала для него и ядом и спасительной водой. Он испытывал такую жажду и знал, что умрет либо от яда либо от бессилия перед решением небес. Он не сможет жить пока жива его любовь. Его страсть. Его грех. Его самый лучший сон. Она шарила руками по холодному полу темницы в надежде найти хоть что-то, что поможет оглушить этого мерзавца, а потом подвергнуть пыткам, страданиям, мукам, боли. Но нет. Она не сможет этого сделать, как на зло ничего не было в проклятой камере, лишь цепи и огонь обжигающий своим светом. Она окажет ему куда меньше милосердия, тот будет знать, что навсегда обречен на одиночество и быть покинутым всеми. Быть отвергнутым и презренным. Это будет самая сладкая месть. Ее личная месть. За все злодеяния судьи, за все его зверства. Она ненавидит этого монстра, и знает что тот к ней испытывает. Страсть и болезненная влюбленность, похожая на одержимость. Что угодно, но не Любовь. Он склонился перед ней на колени, оказываясь ниже и становясь почти насекомым, что так легко было бы раздавить. Он обхватил ее ноги руками, прижимался в животу, тянул руки выше, в попытках разжалобить девушку, молил о прощении. Но все было бессмысленно, его слезы, мольбы, его слова, все было пропитано ядом. Этот монстр никогда не сможет быть любим ею. Сердце юной красавицы принадлежит другому. Ее любовь отдана Фебу, ее рыцарю, возлюбленному. Что будет с телом, уже не важно, она готова принять любую участь независимо от того как больно ей будет. Она не сможет испытать мучений сильнее чем сейчас страдает судья. Она никогда не будет Его. Клод, словно в безумии стягивал с девушки одежду, разрывал тонкую ткань на хрупком теле и спивался, словно голодный раненный зверь в девушку. Его сны превратились в реальность. Реальность стала сном. Молодая девушка извивалась, кричала, звала на помощь, умоляла, но ничего это не было слышно для Клода. Он был одержим бесом. Одержим ей. Мужские руки, грязно ощупывали девичью грудь, сжимая мягкие нежные соски, кусая их до крика боли, так, что слезы невольно катились из зеленых глаз. Кровь капала и стекала по тонкой, смуглой шее девушки, запястья ныли от оков, что ее мучитель не удосужился снять. Полностью обнаженная, она была пищей для голодного паука, что съедал ее по-кусочку, жадно пережевывая и наслаждаясь процессом. Казалось, что судья и впрямь вовсе не человек, он дьявол в человеческом обличии и верно заберет ее с собой, в преисподнюю, как только закончит свою кровавую трапезу. Клод прижимался к жаркому телу юной красавицы. Ее молодая, нежная, упругая кожа, волосы, растекающиеся по полу, все это сводило с ума. Страсть окутала его с головой. Желание иметь молодую цыганку охватило и не выпускало из своих цепких лап. Такая узкая, нежная, юная, горячая. Он переставал быть собой, он становился ее рабом. Ее преданным рабом. И наверняка бы хотел целовать ее ноги каждый день, лишь бы слышать простое "Люблю". Лишь себе тот мог признаться, что он несчастен в своей страсти к цыганке и одновременно самый счастливый человек на свете. Он был бы готов бросить к ее ногам весь мир, он бы сжег до тла весь Париж, если бы та приказала. Он был готов на убийство собственного брата, если бы Эсмеральда была готова любить его. Только Его одного. Вечно. Всегда. Он ласкал ее кожу, проводил языком по хрупкой шее, упругим бедрам, царапал гладкую спинку, и слышал лишь проклятия в свой адрес и слова "Ненавижу". Они сильнее любой плетки ударяли по больному. Никто и ничто не могло сравниться с болью от ее слов. Она это знала, потому и повторяла раз за разом. Ненавижу. Он целовал ее и обнимал, притягивал к себе и впивался, их языки заплетались в причудливом танце. Любовь и ненависть. Оба не знали сколько времени они провели в таком состоянии. Внутри у девушки все болело и разрывалось, холодный пол обжигал обнаженное тело, и ничего уже не могло бы ее согреть. Клод впервые испытал это приятное ощущение ниже пояса. Любовь к девушке. Которая стала наказанием, или милосердием? Чуть пошатываясь, тот облачился в свою привычную мантию и с небольшим намеком на жалость посмотрел на Эсмеральду. Она сидела прижимая ноги к груди и уставила взгляд в пол. Волосы ее были распущены и слегка потрепаны, на губах красовался красный укус, руки посинели и верно скоро появятся гематомы. Она была побита и отрешенна. Казалось, что ее вовсе и нет в этой камере. Зеленые глаза потухли стали мутными, как застоявшееся болото. Она шептала еле слышно лишь одно слово, так, чтобы Он услышал. Ненавижу. Клод возвращался в свои покои, сегодня был лучший день в его несчастной жизни. Он впервые чувствовал себя Так хорошо. Его сон оказался реальность. Реальность больше не была сном. Каждый день этот день будет повторяться. Столько, сколько Он захочет. Эсмеральда сидела сжавшись от холода и сжимала в кулачке кусок ткани. От его мантии, тот даже не заметил как она пыталась вырываться и его мерзких, грязных лап. Она поднесла клочок ткани к догорающему костру и прошипела не своим голосом. - Ты будешь греть в аду, Клод Фролло. - Прямя быстро принялось зализывать остаток ткани из рук девушки, слегка вспыхнуло, а после, камера окунулась в кромешную тьму. Это был худший день в ее прекрасной жизни, никогда она не испытывала столько боли и унижения. Но лишь уголек надежды на сладость мести, заставлял девушку окунуться в забытье и она с улыбкой отошла в объятия Морфея. Ее кошмар стал явью. Этот жуткий, болезненный, реальный сон будет продолжаться еще долго. Но ее муки, не сравнить с болью Клода Фролло. Он уже горит в адском пламени. Пламени любви. Пламени греховной страсти.