Лего. Последний итог

- Моя мама ходит в салоны красоты. Ей там убирают… цел…цыл..целюл… - Целлюлит, что ли? - Да! А твоя ходит? - Моей не надо. Она и так красивая. А твоей еще лет десять придется деньги в трубу сливать. Впервые за долгое время Николь вытянула свою дочь на прогулку без Мэри и обещаний купить ей все, что та пожелает. А это сложно. Давали бы премию за самоотверженное родительство, Остин  за ней была первая в очереди. С утра они пробыли на детской площадке минут десять, где Ми-Ми безапелляционно замерзла, купили билет в кинотеатр, где Ми-Ми стало душно, прошлись по торговому центру, где Ми-Ми все время злобно фыркала и вздыхала. Теперь сидят в маленькой кофейне, в которой встретили знакомых (дети хотят в одну подготовительную группу, а матери как/никак немного общаются). Нужно признать: довольно милое местечко. Нет броскости и акцента на детском культе, не играют гнусавые песни 0+. Вместо них тихо стелятся расслабляющие звуки классики с солирующей скрипкой и аккомпанирующим фоно. То, что нужно сейчас Николь. Неделя выдалась не из легких. Двое тяжелых (одного спасти не удалось). Как и не удалось спасти семилетнего мальчика из детского отделения, куда Остин экстренно вызвали. Она не оперирует детей. Обычно наотрез отказывается. Но практика показала, что в Грейси –Сквер случаются моменты, когда НАДО переступать через себя и делать исключения. Его звали Рафаэль. Он боролся с пороком, мучился уже два года. Стойко переносил все неприятные и болезненные процедуры, но так и не смог преодолеть последний рубеж. Тимати Рамос объявил время смерти мозга и звонко снял перчатки. А через час в коридоре выстроились люди: персонал, родственники и просто пациенты, проходящие там лечение. Рафаэль оказался донором. И в последний путь его провожали слезами и аплодисментами. Ники ненавидит такие проводы. В ее душе становится в три раза тяжелее, когда мимо провозят крохотную каталку с заплаканной матерью, что прижимает к себе сына, напичканного трубками жизниобеспечения, нужных для пересадки органов. До тошноты болезненная картина. Поэтому она запирается в своем кабинете и воет белугой, сжимая в ладони ингалятор. Как правило, ее рабочий день на этом и заканчивается. Но в тот раз не закончился. Дежурная медсестра Макензи сообщила, что в палате 212 ее ожидает очень важный пациент. И этот пациент требует ТОЛЬКО доктора Остин-Адамс. Николь прожгло горячим потом, когда ей в руки передали личную карту с именем Соло на обложке. Настолько неожидан был этот визит, что в висках забарабанил пульс. Остин села на пуфик у выхода из кабинета и добрых пять минут пыталась вернуть себе трезвость ума и холоднокровное сознание. Не вышло. Точнее, вышло, но для иного: -Передай эту папку дежурному кардиохирургу, - как можно ровнее произнесла она, когда Макензи постучалась вновь в ее дверь для подтверждения приемного часа в 212. - Но…,- дрогнул молоденький тонкий голосок и тут же был прерван поднятой ладонью Николь. - Нет. Мой рабочий день на сегодня окончен и я не собираюсь задерживаться. Ники уносилась из больницы не оглядываясь, словно бежала от войны. Давила на педаль газа с твердым осознанием своей никчемности и непрофессионализма. Но она поступила правильно. Она поступила так, как должна была.  И на следующий день ей было доложено все той же Макензи, что Соло отказалась от иного доктора. Просто встала и покинула стены Грейси-Сквер, не проронив ни единого слова. Взрослый стол с горячим кофе и десертами чуть поодаль, а маленький с мороженным и соком в уютном детском углу. На нем так же есть мелки. Это чтобы разрисовывать стены в самом законном смысле этого слова. Но для НЕКОТОРЫХ творения прошлых посетителей кажутся доисторической мазней. Не дай Бог коснуться своей черной курткой этих «шедевров»… Ми-Ми куксится, морщит нос и ждет команду от матери, чтоб домой слинять. Но та, будто назло увлеченно разговаривает с жестикулирующей мамашей напротив и совсем не собирается никуда идти. Приходится тяжело вздохнуть и уткнуть нос в свое подтаявшее мороженное. -Мы начинаем понемногу читать и уже складываем цифры. Жардин все так легко дается, - говорит бледноватая блондинка, и Николь даже немного завидует. Ей не довелось провести с дочерью много времени за учебой. То работа мешала, то постоянные дела… Алекс… Но по большей части потому, что ребенок сам научился всему по средствам интернета. Ми- Ми читает двести сорок три слова в минуту, а это средняя скорость чтения взрослого человека. К тому же она щелкает математические задачки и уравнения. Иногда, когда совсем скучно. Николь знает, что подобное - не норма! Что для четырехлетнего ребенка это даже пагубно! Что станет с ее развитием к десяти годам? Какие изречения она будет возводить в аргумент, и какие мысли посетят ее голову? – В прошлом месяце мы съездили в Мехико отдохнуть, и Жардин там нахваталась…- женщина заливисто смеется и поворачивается к столику, за которым сидит ее дочь. – Милая, скажи что-нибудь на мексиканском. - Un tercer vaso Tequila a expensas de  casa! – радостно выдает девочка на все кафе, а Ми-Ми, все это время пялящаяся на свои руки (мать нагло отобрала ее телефон), кидает на довольную собой девочку едкий и хмурый взгляд из под опущенных ресниц. - Un tercer vaso DE Tequila a expensas de  LA casa! Тебе бы этот стакан на бошку вылили за такой испанский! Повисает тишина. Каждый грязнет в пучине своего шока. А маленькая Жардин обиженно насупливается и вот-вот готова зарыдать. - Простите, - Николь нужно срочно выровнять ситуацию. – У нас Испанские корни, и поэтому Ми-Ми очень остро реагирует на ошибки. Ее бабушка помешана на правилах…

///

- Серьезно, малыш, испанский?  Она бы хотела заниматься с дочерью изучением языков и планировала заняться этим в будущем. Но испанский был бы последним в списке познания. Они уже почти у дома. А там ждет отец. Он приготовил индейку в духовке и отварил кучу полезных овощей, которые Ми-Ми терпеть не может. - Ну и что? Ты ж сама сказала, что бабушка меня учит, и что у нас… - Прекрати! Я же должна была что-то выдумать. Девочка чуть не расплакалась. Маленький пальчик вырисовывает фигуры на запотевшем стекле: вот уже глаза и нос. К ним добавляются усы. Осталось округлить, дорисовать уши - и хмурый кот готов. На улице уже холодно,  капает дождь – Николь включила дворники. Никто не гуляет, нет встречных машин. Тусклые фонари в сумерках придают пейзажу загадочную мрачность. - Ну и пусть бы ныла. Все тупые только ныть и умеют. - Зато ты очень умная, да? Ми-Ми отрывает палец от стекла и зыркает на мать через зеркало заднего вида: - Да! И тебе это известно! Поэтому прекрати меня таскать на все эти детские движи, хорошо? Я УЖЕ такая! И не стану деградировать только, что бы вас с папой удовлетворить! Маленькая Адамс яростно щелкает кнопкой ремня безопасности на заднем сидении, а потом и дверью. Хорошо, что они уже у ворот своего гаража. - Ми-Ми! – слышится сзади, когда девчонка почти бегом спешит к главному входу в дом. Грубо дергает металлическую ручку, влетает внутрь. Не обращает внимания на задорное приветствие отца и уносится в свою комнату. С нее прогулок достаточно.

\\\

  Сегодня в третьем опять много народа. Очень много. Мэри бы окрестила такое сборище зомбипсихозом. Она на фоне беременности совсем перестала быть терпимее и добрее. Однажды даже отчитала бабку, которая спешила в первые ряды на пешеходном переходе. Да так жестко, что Ми-Ми в голос рассмеялась, а прохожие злобно бросали ошарашенные взгляды в их сторону. Николь вспомнила этот случай, сидя в обшарпанном, сделанном подручными средствами «кабинете» и невольно тихо похихикала, тут же себя отвернув и пожурив. Ну как привить дочери доброту и сострадание, когда вокруг постоянные срывы и несдержанность? На часах уже три, а врачи еще и с места не сдвигались. По соседству творит Кейси. То и дело она одергивает пожелтеашую, порванную в углах простыню, служащую перегородкой, в сторону, и томно закатывает глаза, намекая подруге, что она уже не может терпеть и ей нужен перерыв. Но люди идут. Они просят помощи. Среда - единственный день, когда Грейси-Сквер принимает бесплатно. Средний палец Николь начал ныть еще с одиннадцати от большого объема писанины. Карточки застилают почти весь рабочий стол. Некоторые небрежно отправляются на пол, но все равно места не хватает. Очередной вызов. Мужчина. 28 лет. Жалобы на боли в области сердца. Ники делает пометку и встает, снимая с плеч стетоскоп. По-хорошему нужно долгосрочное лечение. Но у мужчины, пришедшего в ЭТОТ день, естественно нет финансов, и страховка просрочена на полгода… Николь устало выдыхает. Сколько сегодня уже было таких? Всех жалко ей! Всех. Но помочь она едва ли может. Трем людям в тайне выписала рецепт по социальному коду в партнерской социальной аптеке. Она рискует. Поймай ее проверка на таком, давно осталась бы без лицензии и права практики… Мужчина уходит, склонив голову, а Остин рычит в потолок от бессилия. - Чего? – высовывается Кейси, отпустив пациента. - Как меня бесит наше правительство! - Тц. Ты че? Мы живем, конечно, в демократическом обществе, но ты не забывай, что можно и на муке срок получить. Кейси, как всегда права. Николь тяжело выдыхает. Делает несколько упражнений для разминания шеи, хрустит пальцами и выпрямляется, нажимая на кнопку «Next» на столе. Это означает, что она готова к следующему пациенту. До конца рабочего приема два часа. Нужно потерпеть. Из ящика со сломанной ручкой добывается новый бланк (дешёвая желтая бумага) и ложится на стол. «Хоть бы не полумертвая бабулька или дрожащая мать со скелетообразным ребенком»- Ники скрещивает пальцы и, зажмурившись, поднимает голову вверх. - Все так же в господа веришь, Остин? Нет… Только не этот голос. Ники тут же выравнивается в осанке. Пред ней стоит Соло со своей неизменно-едкой ухмылочкой. Ее чернота течет зыбким туманом, и словно тьма поглощает блеклый свет настольной лампы и светильников с мертвыми насекомыми в плафонах  на потолке. В горле появляется сучий ком, но Николь не покажет своего шока. Просто осматривает вошедшую бестию с ног до головы и приподнимает бровь, пытаясь невидимыми упражнениями привести сердечный ритм в порядок. - Ты днем ошиблась и корпусом. Алекс даже с места не двигается: - В другие дни ты меня не принимаешь. А я пыталась. И правда пыталась. После того дня, когда Николь была не в состоянии даже шевелиться, потеряв маленького пациента, еще три гребаных раза. Но Остин так же отклоняла ее визиты. Каждый раз у нее находились дела важнее. И каждый раз хрупкая Макензи-медсестра была вынуждена сообщить Соло, что доктор Остин-Адамс ее принять не может. Сегодня черная мгла выбрала иную тактику. - Я занята, Алекс. Сейчас ДЕЙСТВИТЕЛЬНО кому-то нужна моя помощь. – Ники пытается не смотреть на Соло. Вычерчивает что-то в новом бланке, но это больше выходит нелепо, чем профессионально. Фыркает и откладывает карандаш в сторону.   - Мне тоже нужна твоя помощь. Ты же не откажешь, когда пациент УЖЕ в твоем… - Алекс осматривается: - пространстве? Не откажет! Конечно, нет! Но какой ценой? Соло медленно проходит дальше, ступает так мягко, как это свойственно только ей. Словно пантера перед броском: того и гляди вцепится в горло. Садится на побитую жизнью и списанную кушетку с правой от Ники стороны и закидывает ногу на ногу. Возможно, в ней клокочет брезгливость, возможно даже вместе с ней на ухо шепчет злость, но она не показывает эмоций. Статуя с нерушимым стремлением идти до конца. Николь сглатывает. Она должна взять себя в руки! Проводила же работу над собой, старалась научиться быть холоднокровнее с этим человеком, отрешиться от общего прошлого с ним и поставить прагматизм в приоритет. Поворачивается в кресле к Алекс и снимает с себя стетоскоп. - Хорошо. Что беспокоит? – встает. Ноги ватные, отечные. Еще утром немного большие белые кеды в данную секунду предательски сдавливают ступню. Стали малы. Ники садится на кушетку, уже не такую мягкую, кой она была еще три года назад, когда стояла в первом приемном, и ее уносит запахом флэшбэка: черный салон тайоты, не громкая Сиа и косой, но теплый взгляд с водительского сидения. Левая нога фантомно чувствует теплоту, которую ТОГДА ей даровала ладонь Соло, Николь непроизвольно дергается. Алекс замечает. Замечает, но лишь выше поднимает уголок пухлых губ: - Меня беспокоишь ты,- мурчит, не убирая тяжелого взгляда с лица Ники. – Иначе какой смысл мне сейчас сидеть рядом? Господи, она стала слишком напористой в поиске правды в мире, где ее, по черному мнению унизительно кинули. Ей совершенно не свойственно искать откат там, где все зовется «личным», где смертельно громко хрустнула ее гордость. Точнее, это было не свойственно ТОЙ Соло пятилетней давности. А теперь Ники ее совсем не знает. Только со слов Мэри, да и то по большей части слушать отказывается. Не то чтобы не хочет – не считает правильным и полезным. Она многое осознала и слишком через многое прошла, что бы еще раз так рисковать. Вздыхает. Руки начинают понемногу дрожать, но она не покажет слабости, не сегодняшняя Остин. Вставляет в уши оливы стетоскопа и поднимает на Алекс глаза: - Расстегни рубашку, пожалуйста. Многозначительный хмык как-то неприятно проходится по слуховым каналам. Опошлила все-таки, зараза. Соло медленно выполняет поручение, а Ники все больше пропитывается потом. Она знает, что Кейси по соседству,  слышит каждый звук, и наверняка не вызвала к себе очередного пациента, чтобы не пропустить ни единого слова. Этот факт трезвит. Не дает наделать глупостей, хотя противно гудит и ноет мозжечок. - Готово, - шепчет Алекс, возвращая Ники из раздумий на Землю. Николь поднимает головку стетоскопа: - Будет прохладно. – Черт, и зачем она это ляпнула? Лишь только распалила ухмылку Соло еще больше. Дура! Головка касается груди, но, как и было ожидаемо, Алекс даже не дергается. Она всегда любила холод намного больше, чем тепло. Ей комфортно. Ники пытается незаметно сглотнуть. А когда непроизвольно кожа ее мизинца касается кожи Соло, вся спина покрывается мурашками. – Давно была на обследовании? - Хм… - Завораживающий бархат голоса обволакивает, выпускает свои паралитические флюиды, Соло же приставляет в наигранной театральной сцене палец к нижней губе. Пытается показать, что думает. Один ее глаз сложился в идеальном прищуре. – Перед выпиской. В Швейцарии. Что? Не послышалось? Взгляд Николь холодеет, наливается серостью и блекнет на глазах: - Это не правильно! С твоим сердцем нужно обследоваться каждый месяц! - Хуже, чем было, оно не будет. Упрямая индюшка! - Алекс, послушай, - Ники убирает руки от горячей груди и чувствует, будто от нее вновь отрывают нечто важное. Нужное. -  Это не шутки! Ты перенесла тяжелейшую операцию. Тебя доставали с того света, понимаешь что это вообще такое? Ты в любой момент можешь заработать разрыв клапана! Не забывай, что он искусственный! – Соло молча слушает, не убирая карих глаз с Николь, а та едва ли может посмотреть в ответ. Слишком не выносима зрительная связь. Приходится эмоционировать, кидая секундные взгляды и не обращать внимания на то, как трясинная смола втягивает в свое нутро сопротивляющееся бренное тело. – А ты пьешь и куришь, как будто… Как будто и вовсе не пережила то, что пережила! Эта высшая степень глупости!  Привкус слияния. Они разговаривают. Вновь сходятся жизненные изгибы и сливаются в одно. Соло равнодушно жмет плечами: - А смысл сидеть и оберегать себя?! Для чего вообще тогда надо было сюда возвращаться, Остин? Или кто ты там… Адамс. Меня на этом свете из близких и надежных только алкоголь с табаком и дождались! Вот. Отдаю им дань.  Она и трети себе представить не может, что перенесла Николь, пока та болталась между мирами. Она и не догадывается, какой ад царил вокруг хрупкого брошенного создания, пока ее ослабленное тело было окутано любовью и заботой. Гнет свою завшилую линию, да грош ей цена! Ни ломаясь и ни уступая… Соло просто обросла застывшим цементом. Через него никак не сможет пробиться росток правды. Не выльется капля истины. Да что ж это за уверения, если они ведут прямой дорогой в болото? А из трясины не выбраться самому. - Это твоя вина!- И все-таки Ники больше не может держаться. Язык заговорен невидимой цыганкой и глаголет сам собой. Уже не нужно играть спектакль абсурда, Николь вешает стетоскоп на шею и идет к столу, что бы сесть в рабочее коричнево-оранжевое кресло. Соло же провожает ее взглядом. - Несомненно! Я и спорить не стану.  Я творила хаос, в нем же и задохнулась. Но у меня есть очень важные вопросы, Остин! - Пропей курс витаминов, - Ники дрожит всем телом от напряжения. Пишет что-то на прямоугольном маленьком рецепте и протягивает его Алекс, пытаясь унять извержение в своем эмоциональном вулкане. – Важно следить за сердечным ритмом и бывать на обследовании хотя бы раз в два месяца. Но Соло и пальцем не шевелит, чтоб взять протянутый клочок бумаги. Смотрит. Она зла- итак долго продержалась. Остин нутром ощущает черную ярость. Научилась отличать хорошего демона от заведенного. И, будто почувствовав свою смелость, вытягивается в осанке и вздергивает подбородок. Гордая. Бросает немой зрительный вызов на дуэль. Она сейчас достойна похвалы. Но вряд ли ей нужно одобрение из вне. - Николь… - Героин по венам и то бережнее протекает. Этот тембр голоса сжимает легкие. Нет! Только не ингалятор! Она не хочет быть слабой! Не хочет, чтобы Алекс ее такой видела! – Дай. Мне. Ответы! Ты должна….  И несет течение: - Я тебе ничего не должна!!!- Остин наверняка слышали у стойки регистрации - там подозрительно стало тихо. – Я отдала тебя все сполна и даже больше!!! И не смей мне сейчас говорить, что я оплошала! Не имеешь права! Я…- внутренняя струна натянута и вот-вот лопнет. Она на соплях держится. Кажется, сейчас Ники провалится под землю и больше не сможет подняться на поверхность. Она чувствует свой крах. Она уже на полпути к нему. Ах, если бы не кашель Кейси…  С головой под толстый лед, в ледяную воду…. - Наша история завершена, Алекс! Нет смысла искать ответы. Нет никакого смысла пытаться понять то, что уже на половину соскоблено! – Предательская влага в уголках глаз,  рука уже нащупала ингалятор. Тянет его, подносит ко рту. Вдох… - У… уходи… - шепот обрывист и прозрачен. – Уходи, прошу тебя. И больше просто давай постараемся не пересекаться. Я умоляю тебя.- Николь дергается, когда к ней Соло делает один медленный и неуверенный шаг. Быстро вытягивает руку вперед. – Нет! – Слезы все же стекают по щекам. – Ну, пожалуйста, уйди! Ты можешь обратиться к другому врачу! Ты можешь… Блять, да все, что угодно! Мурашки раскатистым громом бегут вдоль позвоночника, когда напирают, нежно убирая ладонь, упершуюся в грудь. Шаг и теперь так близко она: - Я ничегошеньки не могу. Мне нужно только одно, а я бессильна… - Как же близко. Соло так несвойственно ей, горяча.  – Дай мне просто шанс разобраться. И я … я исчезну, как только будет поставлена точка… Пересечение пятнадцатой и третьей. Дом тридцать первый. Шестнадцатый этаж. Квартира шестьдесят пять одиннадцать… В семь. Дай мне возможность закончить. Прошу тебя… Когда Ники приходит в себя, рядом Соло уже нет. Но ее запах, тот, который она пыталась выжечь из себя месяцами, вновь залил собой сознание и теперь останется надолго в памяти. Больше не остается сил. Остин высосали. Хочется напиться и рыдать в голос на железнодорожных путях. Она это сделает. Сегодня же.  

///

- Ты же не пошла? – в трубке голос Мэри звучит чуть озабочено, а на заднем фоне слышно, как Саян гремит посудой. Он окружил свою женщину теплотой и заботой. Настоял на своем переезде к ней. Миллер, конечно, встретила эту идею противостоянием. Но парень был так настойчив. Попросился быть рядом на время беременности и родов хотя бы. И гормонально нестабильная блондинка сдалась. Все-таки это и его ребенок тоже. Да и удобно: придешь с работы – готовая вкусная еда на столе, вещи постираны и выглажены. Все капризы выполняются по щелчку. Казалось бы, что еще нужно от второй половинки? Миллер точно не знала ответа, но принимать статус «вместе навек» пока не собиралась. И Николь ее за это не осуждает. Пусть присматривается тщательнее. До степени «не могу без него», а уж потом идет на полную коллаборацию.  Только с его присутствием в жизни подруги ей стало намного спокойнее. Саян всегда на связи и в случае чего напишет, что с Мэри все хорошо, что она просто засела в ванной или уснула на полдня. Сама Остин в супермаркете. Набивает тележку нужным и, по-возможности, полезным, держа плечом телефон: -Нет. Это ни к чему. Я уже перелистнула страницу. И она последует моему примеру, рано или поздно. – Сомнительного срока годности йогурт отправляется назад на холодильную полку. Ми-Ми есть только с клубникой, а этот последний. Придется заехать в другой магазин. - Наконец-то у Соло зашевелилось в мозгах, - говорит Мэри на том конце и аппетитно хрустит яблоком. – А такое бывает: ты сначала рогом упираешься, дуешься, всех винишь, а потом бац… Только она опоздала. - Нет, она скорее дала время моим мозгам встать наместо. Если бы мы разговаривали вначале, я бы сто процентов не сдержала эмоций и навертела языком того, что меня в лепешку раздавило. А сейчас… - Брокколи тоже опускаются на дно продуктовой корзины. – С ней все в порядке, жива и очень даже здорова. Со мной тоже. Конец. -Правильно, подруга. Скоро кому-то тридцать два. Где празднуем? – Самое время сменить ненавистную тему. Ники расплачивается на кассе и спускается с полной корзиной на подземную парковку. Точно. Скоро ее день рождения… Адамс предложил поехать к его родителем и сразу получил отказ. Это ЕЕ праздник. Никакой нервотрепки, уж точно! Может, просто тихие домашние посиделки? - Я не знаю. Посидим у камина впятером? - Ну, фууууу. Давай слетам куда-нибудь? Чисто мы втроем и все! Какой идеальный был бы вариант. Полететь, к примеру, туда, где тепло. Погреться на солнышке, прогуляться по улочкам… - Адамс не отпустит. – Вздохнув, Николь закрывает багажник. Садится на водительское сидение и заводит двигатель. Телефон отправляется на штатив, и звонок теперь на громкой. Мэри чертыхается. Она все время забывает о статусе этого человека в жизни своей подруги. - Черт. У вас с ним… как сейчас? -… Вроде ровно. Он наконец-то перестал меня подозревать, но далеко все равно не отпустит от себя. Тесла выезжает с парковки на улицу, и ее черные шины со скрипом давят первый ковер из мокрых снежинок. - Господи, как уныло. - Я тоже так считаю. – На перекрестке загорается красный. Николь в длинном потоке машин, что лентой медленно тянутся друг за другом. Стоит капле или снежинке опуститься на Землю, как люди тут же превращаются в стадо напуганных овец: путают направления, не могут скорректировать скорость… Дурдом, в общем и целом.  Знак « остановка запрещена» залепили снежками. Подростки развлекаются, как могут, и Николь ухмыляется, когда патрульная машина, рыкнув сиреной, останавливается у припарковавшегося в неположенном месте седана. Водитель оторопело жестикулирует, тычет пальцем в залепленный дорожный знак и ниже на указатели, видимо, пытается объяснить, куда он спешил и в какой тупик попал. Ники в пробке, Мэри где-то отлучилась ( наверное пошла в уборную. Она посещает это место несколько раз в час, чем злит саму себя), поэтому на том конце телефонного соединения лишь не громкое мычание Саяна. Остается переключить внимание на уличные разборки блюстителей порядка и обычного рядового обывателя. Приоткрывает окно справа: - Да я всего лишь хотел развернуться, инспектор, честно! – скулит водитель. – Мне нужно на пятнадцатую и пятую, а это пятнадцатая/третья! А пока пробка рассосется, я и вовсе заблужусь. Мы вообще неместные… Но Остин уже не слушает. Она уткнулась в уличный указатель: Пересечение пятнадцатой и третьей… Черт! Иногда она корит свою память, которая, где не следует, работает на все триста процентов! Этот адрес, произнесенный единожды, закрепился, как многовековое дерево корнями в земле, и голова поворачивается к высоткам. В мозгу ведутся подсчеты. Плохое зрение и туманная погода ставят препятствия, но логически мыслить никто не помешает. Так, тремя домами ранее был указатель «25В». Значит, где-то здесь будет злополучный «31»… Ники забывает, где она и глазами перебирает дома. Дергается, когда сзади ей яростно гудят клаксоном. Зеленый на светофоре, и машины впереди уже умчали вдаль. Тоже нужно ехать. Жмет на газ. Интересно, что это за место? Не гостиница, но и на элитное жилье не похоже. Обычные среднестатистические дома. Серые, местами запущенные. Неужели Солов ТАКОМ решилась купить себе квартиру? Но она не любитель многоэтажного, вплотную соседствующего с кучей народа, жилья. Пересмотр принципов? Николь настолько задумывается, что, не замечая, давит педаль газа, игнорируя приборные показатели цифрового автомобильного помощника. Грохот и скрежет. В голове туман, а по виску струится что-то теплое и липкое. Ники пытается пошевелиться, но со всех сторон сжата мягкими подушками безопасности. Больно. Трет саднящее место на левой брови и смотрит на ладонь -  в крови. И белая, надутая спасительным воздухом прочная ткань тоже. Черт! Вокруг гул из разных звуков. Непонятно откуда какой. -911, что у вас случилось? – гремит из машинного динамика. - Мэм, вы в порядке? -  напористо стучит в окно полицейский, что бросил оформлять штраф нарушителю парковки и примчался на место аварии. - Ники, что происходит?!!! – голос Мэри из улетевшей куда-то трубки. Так сильно сдавливает голову, что вот-вот вывернется желудок. Обо что она ударилась? Из вне пытаются открыть дверь. Глаза застелил туман. В кого она врезалась? – вдруг возникает вопрос. Господи, живы ли люди в той машине? Пытается отодвинуть от себя подушку, нужно рассмотреть, в чей бампер въехала ее машина. - Ты даже тут никчемная. – Справа у самого уха.  Шепот, а за ним гортанный булькающий смех. Она не повернется. Водительские двери пытаются открыть люди, но тесла заблокировала замки. Не дает никому возможности помочь. – Опять задумалась о своей шалаве и вот результат! Лучше б ты сейчас дома была, в Чикаго! Давала любимому папочке и получала бы ласку взамен, а не давила всех подряд на необъезженном корыте! Сознание уходит, плывет. Нужно отпереть двери, но рука не дотягивается до экрана – слишком сжата вокруг воздушная защита. Николь пытается изо всех сил. – Если бы я знал, что из тебя получится, потащил бы твою мамашу на аборт! – Еще немного! Ну же! Не выходит. Ники хрипит сдавленными легкими. Прерывисто дышит: -От…Открой… дверь… - но машина не распознает тихую речь. Вдох, выдох:- Открой дверь! Щелчок, и несколько пар чужих рук вытаскивают слабое тело наружу. Глаза смотрят на пассажирское сидение, где сидит ОН и улыбается, сверкая своей гнилой дырой в щеке. - Мэм?! Мэм? – Ее кладут, и телу холодно. – Вы меня слышите? Над Николь нависает мужчина. Кажется, это тот самый полицейский. Она старается фокусироваться на нем. - Да… - выдает. -Сколько пальцев, мэм? - Я сбила кого-то? -Мэм, ответьте?! - Три… Кто-то пострадал? – это намного важнее ее чертового состояния. - Нет. Все хорошо. Это в вас въехал минивэн. Но там пострадавших нет. А у вас… У девушки рассечение и, кажется, небольшое сотрясение. Когда медики будут? - Полицейский обращается к кому-то, кого Ники не видит. Она и не пытается видеть, слышать. Просто поднимает глаза к небесам, откуда ей на лицо опускаются холодные снежинки, и мыслями вязнет в сероватых тучах . Почему так? Почему, когда дело хотя бы косвенно касается Алекс, ее жизнь трещит по швам? Страдает тело, разум, появляются монстры прошлого… Отчего так произошло? Пять лет назад Соло смогла стать синонимом безопасности, а теперь все повернулось на 180 градусов. Теперь каждое черное мелькание приносит раздрай и боль… Почему… Думать дальше не получается – ее кладут на каталку, и через минуту она чувствует движение. Рядом воркуют парамедики. - Доктор Адамс, как это вы так? Николь глазами пытается найти обратившегося, а когда пред ней предстает улыбающаяся блондинка,  тело понемногу начинает отходить от напряжения: - Камилла… - Смотри-ка, запомнили… Это не всем врачам свойственно. Обычно они не считают должным нас в лицо знать. - Я… не такой… врач, Ками. -Тихо, тихо. Не такой, да. И сейчас не врач. Вы мой пациент. - Прогнозы есть? Миловидное лицо девушки в черной робе, застегнутой на все пуговицы, еще больше расходится в улыбке: - Сотряс и рассечение. Это из видимых. А вот легкие нужно хорошенько проверить. - Легкие в поряд… в порядке. У меня астма… Нужен… - Ни слова больше. - На лицо Николь опускается кислородная маска. –Лучше? Остин вдыхает полной грудью и удовлетворенно закатывает глаза. Кивает. Получает еще одну порцию лучезарной улыбки и расслабляется, но вдруг резко дергает рукой и приподнимает маску: - Ками, в… какую больницу… - В Грейси-Сквер, конечно. Я не дегенерат, доктор Адамс. – Девушка укладывает Остин назад и возвращает на ее лицо предмет необходимого пользования. – Все будет хорошо. Доверьтесь нам, пожалуйста. Конечно, Николь доверится. Уже доверяет, ибо ее веки тяжелеют, а в ушах все звуки сливаются в один монотонный шип. Засыпает. Спит, чтоб во сне увидеть пустоту, в которой она сейчас нуждается.