Taming the street racer

На следующий день мы втроем смотрим «Тело Дженнифер» и «Черное зеркало», доедая остатки пиццы. Я предлагаю сходить в торговый центр, отчаянно желая как можно дольше не появляться дома, но Вайолет и Пейтон говорят, что у их футбольной команды сегодня выездная игра. Она начинается в 8 вечера, и им придется остаться на ночь. Пейтон говорит, что ее родители, вероятно, не будут возражать, если я переночую в ее комнате, но я отказываюсь, говоря себе, что рано или поздно мне придется столкнуться с родителями. Вайолет и Пей отвозят меня в 6 вечера и направляются на игру, которая проходит в часе езды. Я стою на подъездной дорожке и смотрю, как они уезжают, пока Mercedes Вайолет не скрывается за поворотом. Глядя на кирпичную подъездную дорожку, которую мой отец с любовью моет каждую неделю, я вспоминаю, как много раз я сбивала колени, локти или голову на этой подъездной дорожке. Я помню, что ни один из родителей не приходил на помощь, когда я звала их, только кричал на меня, чтобы я заткнулась и перестала беспокоить соседей. Я помню, как лила спирт на свои раны и наклеивала пластыри на свои ссадины и порезы. Я помню, как целовала свои раны, говоря себе, что «поцелуи-бу-бу» работают, даже если они не от мамы. С дрожащим вздохом я подхожу к входной двери. Я тихо вхожу и поднимаюсь в свою комнату, чтобы снять одежду, наслаждаясь тем, как расстегиваю бюстгальтер, надеваю обтягивающую зеленую майку и чистые черные леггинсы. Умывшись, я смотрю на себя в зеркало, молча мотивируя себя спуститься вниз. Когда я вхожу, они вскакивают со своих, завтракая, на их лицах испуг. Я смотрю на них, бросая им вызов. «Ривер, садись», — говорит моя мать, жестикулируя. Ее голос приторно-сладкий, улыбка приклеена к ее худому лицу. Держу пари, ей действительно тяжело притворяться, что ей жаль за то, что она сделала. Я сажусь на стул, совершая свой первый акт неповиновения. Когда я это делаю, мой отец вздыхает, грубо потирая брови рукой. «Ривер, нам нужно поговорить». «Так говори», — холодно говорю я. Моя мать кладет свою руку на руку отца, как будто успокаивая его. Это бесит меня еще больше. «Так как его зовут, мам? Парень, которому ты позволила трахнуть тебя? Он высокий? Красивый?» — говорю я, перебирая взглядом между ними, изображая интерес. Мой отец бьет кулаком по столу. «Молодая леди, так нельзя разговаривать со своими родит…» «Мои родители? Вау, вы действительно знаете, когда использовать эту карту. Боже, вы знаете, как чертовски отстойно, когда твои собственные родители ведут себя так, как будто ты просто какой-то паразит в их жизни? Не начинайте эту чушь с родителями, потому что вы потеряли это право давным-давно», — я насмехаюсь над ними. «Вы можете кормить меня и давать крышу над головой, но вы, черт возьми, не ведете себя как родители». Мои родители на секунду замолкают. «Мы понятия не имеем, о чем ты говоришь, Ривер. Мы дали тебе все». На их лицах такое выражение. Идеально уравновешенное, пустое выражение, которое напоминает мне обо всем, что я потеряла в детстве. «Да, конечно», — смеюсь я. «Вы оставляли меня одну в этом доме ночь за ночью, когда я была маленькой девочкой, после того как давали мне сотню баксов и улетали на какое-нибудь светское мероприятие высшего класса в нескольких штатах. Час за часом на футбольном поле, потому что вы были слишком «заняты друзьями», чтобы вспомнить, что нужно забрать меня». Я собираюсь с мыслями на секунду, сдерживая слезы. «Ладно, продолжай, говори ту чушь, которую собирался сказать». На секунду они выглядят облегченными, благодарными за то, что я перестала кричать, чтобы они могли продолжить свою собственную повестку дня. Даже не признавая того, что я только что сказала, мой отец возвращается к тому, что он говорил. «Твоя мать и я решили простить тебя за то, что ты сказала на днях вечером. Мы знаем, что ты была расстроена из-за того, что услышала. Но у нас есть новости, которые сильно тебя обрадуют». Я пожимаю плечами, слишком эмоционально истощенная, чтобы даже смеяться над их «прощением». Они смотрят друг на друга, обмениваясь долгим взглядом, затем поворачиваются ко мне с улыбкой. «Твоя мать и я собираемся сделать так, чтобы это получилось. Вчера вечером я немного потерял контроль, но это только потому, что эта проблема существует уже давно. Это конец. Мы любим тебя и друг друга слишком сильно, чтобы разрушить эту семью. Так почему бы нам просто не оставить все это позади?» Я чувствую, что схожу с ума. Я встаю, нависая над ними в гневе. «Что ты имеешь в виду под словами «это длится уже слишком долго»? Ты имеешь в виду, что знал об этом раньше и не сказал мне? Ты не думал, что я имею право знать? Ого, ого, это ужасно, даже для вас». «Это тебя не касалось», — говорит мой отец, его тон срывается. «Меня, по-видимому, вообще ничего не касается! Я просто результат того, что у вас порвался презерватив, и вы оба с тех пор пытались забыть о моем существовании. Не говори о том, как сильно вы любите меня и эту семью, потому что мы все знаем, что это чушь. Вы просто не можете вынести мысли о том, что ваша идеальная семья распадается, и готовы лгать всем, включая вашу собственную чертову дочь, чтобы сохранить ваш грязный маленький секрет в тайне», — кричу я, больше не в силах сдерживать слезы. «Держу пари, вы бы даже никогда не сказали мне, если бы я не зашла к вам вчера. Вы бы держали меня в неведении относительно всего этого, раздувая каждую мою ошибку, как будто это конец света. Вы заставили бы меня чувствовать себя здесь сумасшедшей, как и в течение последних восемнадцати лет!» Моя мама открывает рот, чтобы заговорить, но я опережаю ее. «Я так старалась угодить вам, чтобы вы гордились тем, что я ваша дочь. Я работаю не покладая рук в школе, на футболе, черт возьми, прошлым летом я работала волонтером в приюте, ради бога! Вам было наплевать, вы даже никогда не замечали, как я тосковала по вашему вниманию. Все, что я получала, это деньги и приказы заботиться о себе, пока вы жили своей собственной жизнью, без меня». Я вытираю лицо рукой, сильно, поворачиваясь так, чтобы они не видели, как я ломаюсь. «Ну, это не так, как будто ты идеальный ребенок, Ривер. Посмотри, как ты одета; ты выглядишь как шлюха. И я знаю, что ты украла мою кредитную карту и купила на нее ужин. Знаешь, я мог бы арестовать тебя за это», — ухмыляется мой отец. «И, может быть, так и сделаю, просто чтобы доказать тебе, насколько мы были к тебе добры всю твою жизнь. Я могу быть таким злым, каким ты захочешь, Ривер». Я громко смеюсь, в отчаянии выдирая волосы. Я чувствую, как пульсирует мой разум, пытаясь понять, что они говорят, как они все переворачивают, как всегда. Мне нужно убираться отсюда. «Черт, сделай это, папа. Если сделаешь, я поеду в загородный клуб. И мне есть что сказать твоим маленьким друзьям там», — угрожаю я, останавливая их на месте. Они замирают, наблюдая с ужасом, как я держу их драгоценную репутацию над огнем. Это приятно, эта смена власти. Приятно заставить их хоть раз почувствовать себя беспомощными. «Вот что я и думала, дорогие родители», — говорю я, уже уходя. Я беру ключи и телефон со стола в прихожей и выхожу через парадную дверь, захлопывая ее как можно сильнее за собой. Дверь дрожит на петлях, стеклянное окно вибрирует. Как бы я ни молилась, чтобы оно разбилось, этого не происходит. Я сажусь в машину, поворачиваю ключ в замке зажигания и выезжаю из подъездной дорожки. Когда я нажимаю на газ и выруливаю на тихие пригородные улицы, я понимаю, что забыла надеть туфли. Мои босые, накрашенные розовым лаком пальцы ног смотрят на меня с пола, и я ругаюсь, понимая, что не могу пойти в кафе или на футбольное поле, как планировала. Вай и Пей давно ушли, наверное, уже на своем футбольном матче. Я также не в бюстгальтере. Повезло мне. Я останавливаюсь у знака «стоп» и сижу секунду, вынимая телефон и просматривая свои текстовые сообщения. Мой палец зависает над самым последним, «привет», которое я отправила с телефона Грейсона на свой. Я почти забыла, что у меня есть его номер. У меня есть номер Грейсона Мэддокса, черт возьми. Я говорю «к черту» и нажимаю на экран.