о чувствах на нотных строках

                   В один из дней когда кабинет живописи работал до поздна, Генри остался в классе один, дорисовывая свою итоговую работу. Холст на котором он нарисовал картину изначально, был слишком маленького размера, и Штейн занимался тем, что весь вечер неспешно переносил её на большой формат. Несколько кусков бумаги — палитры наполненные разными оттенками, затертые и зарисованные до дыр, лежали стопкой на свободном стуле рядом с мальбетом, на котором расположился художник. Закат в художественном кабинете был виден прекрасно, и Штейн выпрямившись, устремил на него усталый взгляд. Уходящее солнце на прощание золотило русые волосы художника, которые были собраны в небольшой короткий хвост, грели лицо, на щеках которого красовалось пару пятен алой акварели. Штейн не мог упустить такого шанса и принялся зарисовывать закат свежими, ещё мокрыми красками в своем небольшом блокноте, потрепанном и толстом. И вот, момент вдохновения, резкие горизонтальные мазки ярких красок, резвые профессиональные и одновременно эмоциональные и плывучие словно музыкальные ноты, движения рукой, но поток эйфории прервался упавшей на пол кистью, что забрызгала пол охристой краской. — Ну вот… Как невовремя.       Художник поднял кисть и печально взглянул на уже закрытое облаками солнце. В тихом коридоре эхом раздались чьи-то торопливые шаги. Громкие, и уверенные.       Студенты сценарного отдела всегда отличались своей громкостью. После того как табун этих неугомонных раз за разом занимал любой из кабинетов, в этом самом кабинете, можно было сказать с уверенностью, не оставалось живого места. Через все свое подавленное раздражение Штейн предполагал считать, что пока его лично не касаются все эти неудобности — выказывать агрессию нет смысла. Он всегда так делал, всегда, испытывая неприязнь придавал её чёткому анализу, и только после него мог решить, была ли она достойна вообще его тревожить. Как понять в какой момент ему стоит высказывать недовольство, если через время все, что происходит кажется ему пустяком и мелочью? А как же золотое правило того, что стоит всегда слушать свои чувства? Но как далеко они могут завести, на какое дно опустить, если всегда ставить их на первое место? Голова загудела, и ему отчего-то захотелось непременно покинуть помещение. Но он не послушался собственных ощущений.       Позже он пожалеет об этом.       До того как он вновь взялся за кисть, и стал медленно промывать её в воде и салфетках, дверь в художественный класс со скрипом отворилась.       — Эй, есть тут кто?       На пороге появился молодой парень, студент со старшего курса того самого сценарного направления. Генри не ошибся. Он выглядел слегка взьерошенно, и слишком уж для скромного мнения Генри, резво? Юноша видел его несколько раз в толпе, но не разглядывал толком, и не интересовался тем, кто это.       «Наверное, снова что-то понадобилось»       Тот с оживленной ухмылкой поймал растерянный взгляд художника, и настойчиво зашагал навстречу.             — Генри Штейн, правильно? — произнес он без обычной неловкости, что как водится сопровождала все первые диалоги незнакомых людей.       «У него отсутствует чувство страха? Или он очень общителен?»       — Откуда ты зн—       «Или сначала следовало поздороваться?» — начал было думать художник, как мысль его перебили, как и фразу.       — Да-да, я знаю, что ты хочешь сказать. — горделиво начал незнакомец, или, раз он его видел, незнакомцами они не считаются? Незнакомец — вообще звучит жутковато. — Мне про тебя рассказала одна твоя знакомая. Дот, знаешь ведь?       Генри слегка потряс головой, вспоминая, кто это, но образ кучерявой девушки в больших круглых очках быстро всплыл в голове. Остальные мысли вроде: что ему, зачем ему, что рассказала — пришли к нему уже позже. Пока что он мало что понимал, и даже как следует рассмотреть гостя своего вечернего одинокого пристанища он не успел.       — Знаю. Что-то нужно?       Почему-то его голос прозвучал слабо и сонно. Ему самому это не понравилось, и он прокашлялся.       — У меня к тебе есть одно дело.       «Да, нужно. Ничего нового.»       Парень, напротив повернутого боком мальберта, оглядывается по сторонам, словно что-то выискивая, а затем почти бесцеремонно придвигает ближе к Генри легкую маленькую табуретку, и садится на неё так, что кажется на голову ниже художника. Почему-то от этого он стал казаться забавнее, или просто Штейн не привык что он намного выше кого-либо.       — Долго рассказывать. — объяснил он. — У тебя ведь есть минутка?       Генри вздохнул. Он не мог сказать, что у него её нет. Да и не сказать, что ему было совсем не интересно, что от него вдруг понадобилось чудоковатому парню из сценарного отдела. Интересного в его студенческой жизни было и не много но и не мало, так как являлся он не тем кто любит искать приключения, а тут подвернулась возможность.       Студент напротив устроившись поудобнее стал оживленно рассказывать свои грандиозные планы создать собственную студию по производству мультфильмов, и по его словам, ему нужен был художник, что поможет ему изобразить образ главного маскотного персонажа так, как ему нужно. Ибо вариант той же самой Дот его не устроил, а сам рисовать он не умел, да и излагать свои мысли судя по всему тоже, иначе почему у других по его словам выходило совершенно не то, чего он бы хотел. Генри еле-видно прищурился. Надо ли сказать что ни одну из его идей всерьёз он не воспринял, и сразу решил что парень просто в порыве, и скоро это пройдёт? Но разбивать планы мечтателя, Генри не хотелось, да и нарисовать то, что он просит не составило бы ему труда. Он просто осмотрел его с ног до головы словно ребёнка, который с увлечением перечисляет ему свои игрушки, и не выдержав долгой и незатыкающийся речи, сделал укоризненное лицо. Обычно это всегда работало, и тот осунулся.       — Я могу попробовать. — произнес Генри. — Только расскажи по-подробнее, что тебе нужно.       — Ну смотри, мне нужно, чтобы ты изобразил дьяволенка, маленького, в мультяшном стиле. — произнес юноша, что-то пытаясь показать руками, и вскочив со стула. Ему и до этого было тяжело сидеть на месте, поэтому он стучал ногой и ерзал, а сейчас видимо вообще не выдержал.       «Какой-то он бешеный» — подумал Генри.             — Дьяволенка? — странный выбор для мультика.       — Да.       —…Допустим.       Генри достает свой небольшой скетчбук и осторожно вырисовывает пару набросков того, что ему самому приходит в голову исходя из описания.       Джоуи слегка заглядывает к нему, что мешает, и Штейн недовольно вздыхает. Студент понимает, и терпеливо отодвигается. Правда, на пару сантиметров.       Через некоторое время на старой потрепаной бумаге вырисовалось что-то вроде того, что мы обычно видим когда имеем ввиду чернильного демона Бенди. Вот правда рога у него были острее, и длинный хвост торчал сбоку. Юноша со сценарного нетерпеливо завозмущался.       — Подожди, давай, лучше хвост вообще убери. — он сказал это так, будто имел право командовать работой. То есть, он конечно имел, имел бы, если бы не имел ни капли стыда. А он и его не имел, ну, кажется.       Генри дважды говорить было не нужно, и он молча стер хвост. Но небрежно, чтобы показать, что он немного обиделся.       — И знаешь что… — Тот наконец-то отодвинулся на приличное расстояние. — Ты можешь, вот так, закруглить немного рога? Чтобы было ещё более мультяшно, но при этом читалась форма чертенка. И вообще, почему это он такой грустный?       Чертенок с листа и правда не улыбался, вместо этого корчил недовольную гримассу.       — Нарисуй ему улыбку, ему ведь все-таки нравится творить беспорядок. — объяснил он, а Генри в свою очередь ничего не понял, но улыбку нарисовал.       — Знаешь, как его зовут? — Внезапно спросил парень.       — Чертенка?       — Да.       — Нет. Откуда мне знать? — У Штейна начинала гудеть голова. Но отчего-то ему было даже забавно, и он не подал виду, что хочет избежать разговора.       Парень напротив видимо воспринял это как заинтересованность, и немного вспыхнув выдал:       — Бенди! — было в этом что-то гордое, будто он произносил имя собственного сына. Хотя, от этой мысли Генри смутился — если он ещё нарисовал, не значит ли, что он был бы его отцом? Хотя, это вполне странные мысли для него прямо сейчас… — И он любит нарушать правила. — Вот, что главное.       — А… — Генри не нашёлся что ответить, и неловко улыбнулся, неуверенно взглянув на затертый скетч, будто о чем-то спрашивая его.       — Знаю, звучит необычно. — продолжал монолог студент, будто сам с собой. Хотя, эй! Поэтому и монолог, понимаете? — Но не то, чтобы я против этих до неприятного хороших персонажей. Я просто хочу внести что-то новое, что-то правильно-неправильное?       — Разве что-то правильное вообще существует? — сказал художник, отдаляя от себя рисунок. — То есть, нигде и никем ведь не написано, что правильно а что нет…       — Да, но есть законы, и многое другое… Ты бы нарушал законы?       —…Нет.       — А Бенди бы нарушал, представляешь?       Некоторое обсуждение идей парня продолжалось ещё некоторое время, пока художник, сам не зная зачем, слушал его. Возможно уже не так настороженно, словно просто свыкнувшись с дерганностью этого персонажа. Говорил он увлекательно, что правда, то правда. Краски на холсте, так и не размывшись нужными оттенками, застыли и высохли, а солнце давно зашло за горизонт. Поток странного человека которого для маленького мира Штейна было слишком много не останавливался, и ему хотелось открыть окно, чтобы не оказаться задавленным им совершенно и полностью. В конце концов наступило позднее время, и диалог пришлось прервать, закончив на том, что парень ещё раз обратиться к нему.       Так Генри и познакомился с… Хотя, знакомство ещё и не происходило, потому что Генри, так и не узнал в тот вечер его имени.       «А теперь, он все ещё незнакомец? Или уже немного знакомый незнакомец?» — Подумал художник, глядя на пару листов бумаги в скетчбуке, где красовались лёгкие зарисовки Бенди.       Стало немного неприятно где-то в районе живота, где обычно скапливается страх. Обычно, Генри легко удавалось читать людей по всем их признакам, жестам, эмоциям, взгляду. А там, где у всех находились чувства и какой-то целстный неуловимый ни одним из чувств образ — у парня из отдела сценаристов не было ничего. Пустота. Как будто минуту назад он заполнял весь воздух, но он был настолько прозрачен и бессмысленен. Как будто он был сделан из картона. Штейн вздыхает, и медленно водит карандашом по бумаге. Чёрное пятно красуется в середине листа, вместо дьяволенка.

***

      Но странный парень больше не появлялся, и Генри стыдно было признавать, что он ждал его. В конце же концов он только покачал головой, приняв это за какой-то невзначайный триггер своей головы, и решился забыть об этом. Однако в груди неприятно кололо когда по коридору снова проносился табун шумных студентов. И ему было даже страшно, потому что среди них он не видел того парня, и начал было думать, что придумал его, или сошёл с ума.       «Дот» — подумал он, и решил невзначай столкнуться с ней в коридоре, то есть, специально.              Она, как и полагается, находилась недалеко от кабинета живописи, и как раз не с кем не разговаривала. Это бывало с ней редко, потому что её тоже можно было назвать оживленной. С Генри она познакомилась, просто случайно схватив его за рукав и утащив с собой в столовую, только потом осознав, что это не тот человек.        «Почему ты рассказываешь про меня кому попало?» — хотелось сказать ему, но он так не сказал. Внимание он не любил, и Дот это прекрасно знала. Да и людей, он, честно сказать, не любил.       — Ты знаешь, недавно ко мне обращался парень из сценарного. — сказал он легко, привычно улыбаясь. — И он немного…       — Джозеф?       — Не знаю, я не спросил как его зовут. Он слишком много говорил, поэтому… — ему стало немного стыдно, теперь он выглядит как мямля.       — Значит точно он. — махнула рукой девушка. — Он не слишком достал тебя? Уж извини, я подумала…       — Да нет, не совсем. — он случайно перебил девушку, начав оправдываться. — Подумала? — «Что нужно натравить на меня человека, зная, что я ничего не скажу?»       — Нет, просто мои рисунки его не удовлетворили. — манерно развела руками она.       Генри знал, что дело не только в этом, хотя девушка явно попыталась подсластить ситуацию.       — И я решила, что у тебя лучше получится. У тебя более мягкий стиль, чем у меня.       «Стиль чего?»       Генри вздохнул, откуда ему знать, может она и правда ничего плохого не хотела. Наверное, то чем он себя успокаивает, и чем одновременно до жути недоволен, так это неспособность вскрыть чужую голову.       — Я надеюсь он тебе глупостей не наговорил? — неловко спохватилась она, словно что-то вспомнив. — Он иногда, а… Его слишком много.             «Как с ребёнком, честное слово»       — Я заметил. — мрачно ответил тот, так, чтобы по его тону стало более чем понятно.       Дот вздохнула, нервно хихикнув, но все-таки расслаблено взмахнула рукой, глядя на часы. — Не переживай, я думаю, он от тебя быстро отстанет, когда ему надоест.       «Видимо, он уже»             «Надеюсь»       Звонок прозвенел, прервав неловкий диалог, и скомканно попрощавшись, конечно, сделав вид, что мило и дружелюбно, Генри вернулся в класс.       «Имя Джозеф ему не подходит» — подумал он, поглядывая на свой вчерашний недорисованный закат, который был в нескольких местах обрисован улыбающимся дьявольским лицом. Все равно краски высохли, а чернильная ручка приятно водила по шершавой от красок бумаге.       После этого он успокоился, почти забыв об этом инциденте, и продолжил жить спокойной жизнью. Вернее, настолько спокойной, насколько он мог её сделать для себя. Генри был ответственным — и это было его клеймом. Если что-то происходило, или кому-либо было нужно — обращались к нему, быстро взяв это за правило. Ничего почти хорошего в этом он не ощущал. Разве что, выглядел как человек на которого можно все взвалить, что на кого-попало не взвалишь. Людям которые не любят ответственность нужны люди как Генри, и это вечный круговорот. В обществе такие в почёте, но только на бумаге, и чьих-то головах. На самом деле ничего в этом хорошего. Сначала он был ко всем мягок, а когда уставал — раздражался на все что можно, но не на окружающих. Когда он наздражался на них он просто молчал и много работал. И убеждал себя, что раздражался на усталость. Вообще-то это было сложно.       После рабочего дня в академии он медленно бредет по вечерним улицам с огромной и тяжёлой сумкой в руке, ему ничего не хочется и ни о чем не думается. Снова он пустой. По пути он заглядывает в вечерний магазин по пути к дому, чтобы купить воды и овощей для ужина. Внутри тепло, и жёлтый свет жжёт глаза. Но на самом деле, глядя сквозь пелену на глазах на разноцветные полки, он ищет нечто другое. Маленький мальчик рядом с мамой недалеко от него о чем-то жалобно просит. Генри мягко улыбается, пока его слух наполняется чужой речью. Может, растворяясь в других, и думая о других, он сможет ощутить себя хоть чем-то. Он слабо улыбается когда кому-то хорошо, и поджимает губы когда кто-то плачет. А когда хочется плакать ему, он не совсем понимает. Поэтому молча сидит в холодной и тёмной квартире, не до конца разутый, с разбросанными по полу продуктами из пакета. В голове пустота. В нем пустота. Без других ты не ощущаешь себя, но если другие тоже тебя не чувствуют, ибо ты существуешь для них только как образ, что тогда…? Он не хочет думать. От этого щемит в груди.       «Помогите мне»       Эта фраза всегда звучит в голове когда он не отдаёт себе отчёт. Он не знает, что это значит. Он вообще мало себя знает.

***

      Нежданно негаданно самим Генри, но парень со сценарного снова появился. Но на этот раз не в кабинете живописи, а перед его носом у выхода из академии, когда тот только выбрался из толпучки, собираясь домой. Это было настолько неожиданно, что парень вздрогнул, и несколько мнгновений стоял как вкопанный.       — Ты сегодня ещё более грустный. — заметил парень напротив. Да, это первое что он сказал, как ни странно. Генри даже не успел подумать о том, насколько это несуразно прозвучало. Он открыл рот, но так и не определился, что ему на это ответить.       — Джозеф, тебя так зовут? — вместо этого, зачем-то выпалил он. — Не честно, что ты знаешь моё имя, а я твоё — нет.       Тот рассмеялся.       — Какой я Джозеф? Ты посмотри на меня! — он деловито убрал руки в карманы. — Я просто Джоуи.       — Джоуи. — подтвердил самому себе Генри, уставившись себе в ноги. — Приятно познакомиться?       — Разве мы не знакомы? — удивился тот, почти неподдельно, но затем что-то вспомнил, переглянув через плечо собеседника, и обратно. — Точно. Ты уже домой?       «Не переводи тему!»       — А ты?       — Я, вообще-то тебя искал. Надо было с тобой поболтать по поводу проекта, снова. — улыбнулся он, а Генри сделал измученное лицо, но черт дёрнул его согласиться.       И так происходило раз за разом. Джоуи говорил почти не переставая, а Генри слушал. Время почему-то утекало быстро во время таких бесед. А Штейну становилось отчего-то расслаблено и тепло, наверное, потому что можно идти с кем-то вместе с академии, и ничего не говорить, ничего из себя не выдавливать, не бороться за чужое внимание, а расплываться в собственном. Можно вообще не проявляться, а просто быть.       — Ты мне сразу понравился. — сказал как-то Джоуи. — Когда я увидел как ты с кислым лицом сидишь перед мальбертом, и постоянно думаешь о чём-то.       Генри смутился.       — И что в этом такого, что может понравится?       Джоуи на секунду задумался. Когда он так делал, его лицо отчего-то становилось немного опустошенным, как будто на самом деле ни о чем он не думал, а просто ждал.       — Не знаю как объяснить. У тебя такое спокойное лицо всегда, мне такие нравятся, вот так. — у него не очень получилось объяснить.       — Не удивительно. — вздохнул тот, почти укоризненно посмотрев на приятеля.       — Чего ты опять обижаешься? — хмыкнул тот. — Я тебе комплименты делаю!       — Знаешь, у тебя не очень получается.       — Не издевайся!       Прошло немало времени с того момента, как Генри совсем привык к своему новому приятелю, и чувствовал рядом с ним почти-что полную раскованность. Он не планировал дружить, но Джоуи был удивительно настойчивым человеком, который мог схватить его за локоть в любом конце академии и утащить искать приключения вместе с собой без явного согласия самого Генри. Что-то в этом непривычном и сумбурном он находил привлекательным. У него никогда не было ветра в голове. Обычно там был туман. Но тут, с вечно громко хохочущим и звонким студентом, он чувствовал себя более чем свободно. И самое главное, что его устраивало, что несмотря на свою неповоротливость и тихий на вид нрав, Джо не терял к нему интереса, и снова и снова подтверждал его странную для себя значимость время от времени. Он словно вошёл в его маленький мир размером с комнату, и перевернул все вверх дном, став почти единым с ним. И потихоньку из закрытого со всех сторон бутона художник начал цвести, с каждым днем все больше улыбаясь, и больше разговаривая. Он ощущал то, что обычно было ему незнакомо, и названия чего он ещё не знал. Доверие. Доверие — интересная штука. И для всех она разная. Когда тебя спрашивают что-то вроде: «Ты мне доверяешь?» — звучит это так, словно из тебя намеренно хотят что-то вытрясти. И от этого мерзко. А до этого момента Генри не часто говорил другим о сокровенном, а если быть честным — никому. Он привык существать только как образ, а у образа нет мыслей, и печалей тоже нет. А они были. И перед человеком, что ничего не требует от него, как окружающие, что привыкли давить его ответственностью — он не мог удержаться, и первое время глубокие разговоры проходили так, словно Генри приходилось вырезать куски собственной плоти из себя, но заинтересованность друга и его порой хорошее умение поддержать или сказать что-то приятное, подкупало его. Раз за разом он думал, не говорит ли что-то такое из-за чего теперь тот бросит его. Но этого никогда не бывало, и как бездомная кошка, боящаяся притронуться к бесплатному угощению, Генри набирался смелости. Теперь, у него не было права портить их отношения. Потому что его собственный страх за собственную голую душу оставался сильным, и чем дальше, чем почему-то сильнее, хотя, может он был слишком на себе зацыклен. Джоуи знал все его секреты, и многие мысли, несмотря на то, каким по прежнему непонятным для себя являлся сам Генри. И он думал, что знал Джоуи также. Думал. Но чувство его стеклянной прозрачности и щемящей внутри пустоты не проходило, а просто срослось с его шармом, как и все странности, что он вытворял.       «Джоуи не плохой, просто в голове у него какой-то дурдом.» — думал Генри каждый раз. — «А у кого в голове вообще его нет?»       Так прошёл их выпускной. Открытие студии. Первый договор. Первые нанятые работники. Первые планы работы. Планы. У Джоуи их было много, и становилось с каждым разом все больше. Сказать, что ничего не изменилось для Генри? Нет. Все менялось. Менялось ли?       Наверное, он поздно это понял.