Бинго! Порочный круг.

      Всю неделю как в жопу ужаленный бегал по этажам, исправляя криворукие ошибки новеньких. Спасибо, что у них хоть кто-то есть с мозгами, не просто чтоб место заняли. Так понимаю, если бы ещё должность высокая была или платили прилично, так нет же, целыми днями все что и делают лишь сидят. Не знаю, как у других смены выпадают, но меня эти умельцы изрядно потрепали. Между делами выходил на улицу перекурить, такое конечно нельзя, но раз камеры не видят, значит ты не выходил и начальство радо, и тебе по шапке не прилетит. Ближе к обеду покупаю себе пачку чипсов и газировку. Жрать хочу адово, но не очень хочу есть в столовой. Там все всё видят, и от этого становится хуже. Поэтому просто сижу за компом и ищу какой-то сериал. Не особо вникаю в новинки, смотрю уже давно проверенные сериалы, пересматриваю каждый раз как первый. Либо ищу интересные моменты и пересматриваю только их. Скучная и размеренная жизнь мне нравится. Только открыл пачку чипсов, как рука уже потянулась в нее. — Э… — оборачиваюсь и вижу его. Ему тут медом намазано? Просек, что номер не тот дал? Так может быть нужно было ему поразмыслить и не мельтешить перед глазами. Ему же самому противно, хотя может ему тоже понравилось надо мной измываться? Ну, конечно, такое посмешище, надо ловить шанс, пока возможно. Тем более есть я и слова-то в ответ не скажу. Не вижу смысла отвечать, злиться или что-то доказывать. Свою ущербность я знаю и поэтому отрицать не стану. Лучше промолчать, проглотить, чтоб побыстрее отстали. С ним, наверное, так не получится, но думаю, и он скоро уйдет. Все уходят, и ему вскоре надоест. Он обводит взглядом мое рабочее место и снова тянет чипсу в рот. Наглец. — Не жадничай, — проговаривает с перерывами на хруст, — тебе все равно одному столько не съесть. Ага, конечно, не съесть. Сам же видел все мое уродство во всей красе и говоришь не съесть. Какого это издеваться ради собственного веселья? Никогда не понимал и не пойму, все же разные мы с ним люди, хорошо, что вовремя я это понял и прогнал весь ветер в голове. Теперь лишь раздражение и усталость приправленная закоренелой ненавистью к себе. — Я чё пришел? — заблудился, наверное, но лишь оглядываю, как он снова тащит чипсы в рот. — Ты тут ошибся, — укладывает перед мной яркий листочек-заметку. — Здесь должно быть восемь, — тычет пальцем в цифру, выведенную моей рукой. — Тот самый номер телефона. Проследил за рукой поднимая взгляд на его лицо, молчу. Ну, раз написал неправильно, значит это что-то да значит, что прикопался-то ко мне? Вроде у них там с Эрвином дружба невъебенная, так пусть пойду в свой дом престарелых и сыграют в поло, или чем там сейчас на пенсии занимаются. — Все бы ничего, бывает. Но факт того, что ты не менял свой номер несколько лет подряд, наводит на мысль. Либо ты лошара последний, или я тебя жуть как раздражаю. Ставлю на второй вариант, но могу ошибаться, — ещё нагло гребанул хрустящих чипсов и смотрит на меня с ухмылкой. Раздражает, просто выбешивает. Прекрасно понимаю, чего добивается, просто пришел пар выпустить, ну и ладно. Надо лишь признать, и он отъебется. Все-таки он и вправду не изменился, как и раньше лезет во всякую залупу. Любой бы человек отвернулся и не стал бы сталкиваться, а этому лишь бы сковырнуть да паясничать. Как я к нему раньше чувства питал? Где он, а где я? — Лошара… — пробормотал сквозь зубы и посмотрел на пачку чипсов. — Вот я лошара. — Фэ, у меня изжога от этого дерьма точно будет, — высказал мнение Ривай, который беспардонно угостился сам этими же чипсами, и отряхнул руки от крошек. Пока он тянул руки к мой газировке, подмечаю, как одна из девчушек нашего нулевого достала два обеда и косо поглядывает на спину моего «приятеля». Мысль не успевает у меня сформироваться, как уже тяну руку на опережение и стискиваю руку Аккермана в своей. — А пойдем чего-то другого поедим? — взглядом показываю за его спину и посильнее нажимаю. Ну давай, ты же у нас умный, сделай уж одолжение простому люду. Озирается через плечо и понимает весь намек. Могу на него положиться. Если выбирать из двух зол, выбираю наиболее приятное, и это точно не сторона прекрасного пола. — Конечно! Накормить дохляка — это как выполнить долг перед человечеством, — хохотнул во весь голос и хлопнул по спине. — Какой ещё дохляк… — откашливаюсь от его добротного хлопка и смотрю на довольную рожу. — Что ты там гундосишь? Давай уже, пошел. Подхватывает меня и вздергивает на ноги, перед этим как-то очень тесно прижимаясь ко мне. Отдергиваю его руку от своего мерзкого тела и отхожу на шаг, ухо будто жаром отдало. А тому лишь бы что, лыбится, издевается. Девушка провожает нас каким-то странным взглядом, плевать, главное сейчас поесть. Столовая и еда. Устал есть если честно, но не могу по-другому. Это чистая потребность, от которой не могу отказаться. Блюда я себе не выбирал, что понравилось, то и поставил на поднос. Салаты, рыбное суфле, какие-то булочки и чай. Повел на свое законное дальнее место, тот молчал, лишь иногда заглядывал мне на поднос. Знаю я такой взгляд, ему противно, и прекрасно понимаю его. Самого воротит, но есть хочу. — Так значит, ты все же по мужикам? — пытается перевести стрелки, чтоб разбавить атмосферу. — Жаль девчушку. Она премиленькая. — Это ты по мужикам, — с усмешкой пробормотал, за три укуса поедая эклер и приступая к какому-то салату. Люблю намекать на Эрвина. Всегда он бесится с этого, мне в кайф, а он потом на какое-то время от меня отстает и не лезет. Вообще его не понимаю, у него наверняка много друзей приятелей, так с чего бы ему со мной возиться, видит же, что я не горю желанием общаться с кем-либо. Или он решил поиграть в добродетеля? Почему он все никак не поймет, что я не намерен с ним дружбу водить? Раньше это было чистое обожание и безграничная благодарность, а сейчас лишь обычное ничего. — Вообще-то Эрвин давно женат. Они с Ханджи отлично прибабаханая пара. Загляденье прям. — Не спорю, — давно уже в курсе всех их шуры-муры, видел фотки на странице в соцсетях у Ханджи. — Только как это мешает тебе любить его? — отодвигаю от себя одну тарелку салата и придвигаю другую. Зое и меня как-то туда приглашала, но было не до этого. Нужно было на похороны матери средства выделять, а не по праздникам шляться, ладно хоть жильё приватизировано было. Но рассматривая фотографии, был рад за нее. Свадьба получилась шикарная. С того раза вроде и не общались больше. Ривай отложил вилку и откинулся на спинку стула. Ха! Я оказался прав, нечего упираться, своих за версту вижу. — Так правда?! — почему-то эта откровенность меня порадовала, как дурак улыбнулся и закинул в рот булку, закусывая салатом и запивая чаем. — Прекрати жрать! После резкого хлопка по столу, замер. Лишь руки вздрогнули, и я отложил столовые приборы. Кое-как проглотил еду, приминая ком в горле, который так и лез с самого утра после утренней порции сигарет. Аккерман на меня грозно смотрел, а мне захотелось убежать. Знакомый взгляд, который не сулит ничего хорошего. От такого взгляда надо бежать и чем быстрее, тем лучше, но все что я делаю, это лишь сижу на месте и жду, пока весь словарный запал выльется на меня. — А теперь слушай сюда, засранец. Я не могу представить, что ты там такого разнюхал, когда терся рядом. Обо мне можешь ляпать что хочешь. Но нашу дружбу с Эрвином я не дам обосрать какой-то там любовью. Ты понял? Шутки шутками, но язык твой паршивый вырву, если ещё хоть раз намекнешь, невмоготу уже. На глазах слезы, лишь бы не захлестнул меня. Он разозлился не на шутку. Конечно, я ведь за языком не следил. Как дурак сболтнул, не видя границы. Надо извиниться, сказать какой я дурак, лишь бы он не злился. Надо его успокоить, блять, как же мутит. Что я творю-то? Он больше не захочет со мной общаться. Ещё бы не перехотеть, изначально это была плохая идея. Не нужно было говорить эти слова, не нужно было звать на обед. Изначально надо было рассказать, что общение не приведет ни к чему хорошему. Какой я трус, урод, противный. Зачем? Зачем я вообще заикнулся про эту любовь? Мог же ведь перевести тему или просто заткнуться. — Прости, я всего-то тупой жирный Слон, я… — мелкая дрожь пробивает все тело, сглатываю вязкую слюну и пытаюсь дальше хоть какие-то слова подобрать. Лишь бы не разозлился, я так накосячил, — только умею, что жрать, я… — звук становится тише до неразборчивого шепота. Извиниться полноценно мне не дал свой же обед. Быстро прикрываю двумя руками, чтоб все, что успело подкатить ко рту, не выбежало из него. Не слышу, что там шипит вслед Ривай, бегу в туалет. Какой я придурок, имбецил. Дурак, что не может следить за словами, мало били походу раньше, раз место свое не знаю. Как же стыдно, до одури стыдно. Все содержимое желудка выворачиваю в унитаз. Но для достоверности вызываю рвоту. Мне тяжело, очень тяжело. Как же воротит от этого всего, неужели мне так трудно всего лишь не тащить в рот все что попало. Горло и рот саднит от желчи, что выходит из пустого желудка. Последние минуты просто сижу у унитаза и нахожусь в каком-то трансе. Смотрю на белый кафель, а в голове пусто. Ни мыслей, ни желания на что-либо, даже жить не хочу. Так паршиво от всего этого состояния, до безобразия я жалкое существо. Кое-как встаю на ослабленные ноги и волочусь в раздевалку. Завтра выходные, наконец отосплюсь и никто меня не потревожит. Вот бы закрыть глаза и не просыпаться, но это лишь сладкая мечта для такого как я – слишком жалкого и уродливого. Во мне будто собралось все уродство этого мира и не хочет уходить. Интересно, есть ли хоть одна таблетка от такого состояния? Поможет ли врач? Как в зарубежных сериалах, где пациенты и по ночам им звонят, а они чуть ли не в одной ночнушке бегут спасать их от очередного приступа? Хотя скорее у нас лишь покрутят у виска и скажут, что я здоров, лишь бы отвернуться от проблемы. Хотя, как её лечить, если проблема не в голове, а в самом человеке? Человек и есть проблема всех бед и неудач. В раздевалке тихо, видимо я самый последний. Подхожу к шкафчику и, не оборачиваясь назад, чувствую прожигающий меня взгляд. Надо лишь проигнорить, он же уйдет. Ему надоест, и он уйдет. Снимаю бомбер и кого я обманываю? Ему наплевать дискомфортно ли мне сейчас. — Так и будешь пялиться? — Конечно буду, — отвечает, как будто это в порядке вещей. — Ты всегда настаивал на моих нетрадиционных вкусах. Давай-давай, не робей. Посмотрю. А вдруг и правда встанет, и ты окажешься прав, — продолжает ехидничать. Я так устал, хочу домой. Меня от всего воротит, от себя, от одежды, что пропахла блевотиной, он. Хочу домой и закрыться, ему что, домой не надо? Поворачиваюсь к нему лицом, и возникла мысль забрать одежду домой и просто-напросто сбежать. — Я же извинился, — проговариваю, еле шевеля обкусанными губами, и распускаю волосы. Как же болят корни волос от тугого хвоста. — Был не прав. — А что если мне мало, — заключил убедительно. — Я, как и ты, ненасытная скотина. М-да, вернуть мои же слова у него неубедительно получается, к чему он это сказал? Хватаю уличную одежду и уже хочу уйти, как он расставил ноги по обе стороны от меня. Ебучая маленькая раздевалка. Не перешагну, он может поднять ногу, и я носом пол могу пропахать. Чего он добивается? — Раздевайся говорю. Я жду. Шутки шутит, а у меня перед глазами различные картины прошлого. Не хочу, что ему надо? Его ухмылка напомнила того парня, из-за которого и пришлось покинуть старшую школу. Точнее он был одной из причин моего ухода. Он был самой главной причиной. Думал, что я влюбился повторно, сильнее прежнего. Думал это взаимно, но как же я ошибался. Такого, как я, никогда никто не полюбит, тот парень мне помог открыть глаза на реальные вещи. Не с моими пропорциями об этом говорить. Внешность решает в этом мире все, после денег разумеется. Неосознанно затронул полоску шрама, спрятанную под джинсой на тазовой кости. Из четырех полосок она самая глубокая и вероятно будет как напоминание говорить о себе. Отрезвляя мои мысли. — Нет… — Струсил? — напирает на своем, вставая с пригретого места, загораживая собой все выходы к побегу. — Или боишься, что встанет не у меня? Не успеваю и шагу ступить, как на меня наваливается сверху крепкое тело, сжимая в сильной хватке, от чего забываю, как дышать. Пытаюсь выбраться, но руки лишь сжимают сильнее. Черт бы его побрал, этого Аккермана. — Нет… нет… — Знаешь ли, надо справляться со своей фобией, — настойчив не только движениями, тоном. — Смотри ей в лицо, ну, или в мое, — после этой фразы довольно лыбится в мое лицо, а к горлу подкатывает тошнота. Блевать уже нечем, но меня тошнит, надо убираться отсюда поскорее. Любые попытки вырваться пресекаются на корню. Лишь посильнее прижимает бедром, стаскивает всю верхнюю одежду и с довольным видом отходит назад, а я с запоздалой реакции прикрываю себя бомбером, что висел на дверце шкафчика. — Не встал, — озвучивает, разглядывая оголенные участки тела. А я подавляю зачатки истеричного смеха. Он точно издевается, дайте мне провалиться. — Не смотри, я урод. — Урод? Не замечаю физических отклонений от нормы. Чего бесишься зря? Устроил цирк из тощего зада, — обидчиво хмыкаю на его спокойствие и убираю вещи от груди. — То есть тебе нормально все? — показываю худое изуродованное тело различным недоеданием. Будто постарел лет на двадцать или тридцать. — Я не понял. Руки на месте, ноги на месте? Башка вроде тоже прикручена не наоборот. Все остальное только твои загоны. Лично мне вообще многое нормально, как и другим в принципе. Подходит снова слишком близко и, блять! Он может мне ещё в штаны залезет?! Его издевки переходят за грани. Убрать или остановить наглую руку никак не получается. Лишь убирает мою руку своей и продолжает исследовать уродство. — Неважно что тут, — хватает прямо за яйца, через плотную ткань черных джинс и сдавливает, а я лишь зашипел на него сдавленно кошкой, что он себе позволяет-то, где границы. — Без разницы, как выглядит здесь. — Не смотрю, как он проводит рукой по животу, потому что и без того насмотрелся на «это», смотрю на него, а ему вообще не до этого. Он изучает мое тело, оглаживает, пересчитывает ребра и бормочет дальше свою чушь, — на это тоже не особо важно, — тыкул пальцем в лоб и заглянул в мои глаза. — Люди взаимодействуют не по общепринятым шаблонам — пол, тело, эрудиция. И если тебе не хватает мозгов это понять, мне тебя жаль. Молчит с минуту и вздыхает, будто все это бесполезно. Бесполезно, что правда, то правда. — У тебя там не встал? — решил разрядить обстановку напоследок и вновь проверил мою работу в штанах. А там нет никакого отклика, ещё бы он был. Перед чем невзначай прокатился по косточкам словно пересчитывал. Когда Ривай отходит, вздыхаю полной грудью, отворачиваюсь и начинаю одеваться. Легко говорить сильным людям о таком, но что делать если уже упал и встать без посторонней помощь не получается? Что тогда? Легко говорить тем, кто с таким научен справляться, но когда все вываливается на тебя разом, легче просто уже утонуть в этом, чем пытаться выбраться из болота. Я слишком устал для борьбы. Меня практически все устраивает в своей жизни, но вот это «практически» убрать не получается да и не получится, не могу я сам. Плывем как можем, на то она и жизнь, чтоб все были и жили на своих мечтах. Что могу я? Маленький человек в огромной системе, правильно – ничего. — Жаль… — наигранно разочаровывается, — но все равно спор ты продул… — Почему это? — только обернулся, а он уже двери нараспашку открыл и с усмешкой лишь махнул на прощание. — Потому что. Потому ЧТО. — Ускорил шаг. Надоедливый человек, сижу какое-то время на лавочке, держа в руке толстовку и пальто. Мозги не работают. Телефон брякает от напоминаний заплатить за коммуналку, какие-то оповещения от различных пабликов. Мельком просматриваю их и иду домой. Толкаю всю одежду в рюкзак, чтоб постирать на выходных, накидываю на футболку пальто и выхожу на улицу. Из кармана тут же достаю пачку сигарет. Одна осталась. Дожить бы до зарплаты, а там и в отпуск можно отпроситься. Буду заниматься самобичеванием дома. Сейчас хочу лишь дойти до кровати и проспать до утра, не вспоминая ни о работе, ни о Ривае. Тем более о сегодняшнем происшествии.