Бинго! Порочный круг.

      Дома было пусто, на работе больничный взял. Неделя заканчивается, с понедельника опять на работу, не могу ходить, точнее не хочу. Понимаю, что после этого утра ни о каких встречах и речи идти не могло, но страх, как и прежде, стал преследовать меня. Сбежал, только стоило почувствовать жареное, даже не пытался хоть как-то разъяснить недомолвку. В этом весь я – Слон! Хотя кого я обманываю, мне нужно было прийти в себя. Первые дни казалось будто его руки все ещё на мне. Стоит закрыть глаза, и тут же я ощущаюсь не на жестком матрасе, а в руках Аккермана. Его поцелуи вызывают жар по моему телу. Я чувствовал себя желанным, я снова почувствовал себя живым.       Гостиная, вся засранная различными бутылками и маленькими пакетиками. Нарики херовы, но что с меня взять, в ментовке лишь у виска покрутят и скажут, чтоб со своими дружками сам разбирался. Терпилой был, терпилой и умру. Распахиваю окна и впускаю дождливую свежесть в квартиру, а после стал убирать весь мусор. Удивительно откуда силы после всего случившегося, но уже плевать. Первый, второй пакет, гостиная и кухня чистые, а я хочу спать. Дергаю ручку двери и замираю. Не надо, нет. — Сюда подошел, — доносится с двуспальной кровати, — быстро, блять неблагодарная! Холод пробирает все тело, а конечности начало трясти, будто на морозе в минус тридцать стою без куртки. Медленно подхожу к кровати, он резко привстает и, хватая за волосы, кидает перед собой на кровать. — Дорогой мой, не ахуел ли ты часом? — вжимает лицом в матрас, от чего дышать становится труднее. Нос болит от неудобного положения, — на звонки и сообщения не отвечаешь, еще и шля… Это че за подарок?       Схватив за волосы, провел пальцем под ухом и потом сжал шею. Да что там такое-то?! Почему не отпустит? Больно, как же больно. Зачем я согласился на тот вечер? Почему он вообще сюда явился, кантовался же до этого где-то две недели, а сейчас зачем явился-то? — Ах ты шлюха неблагодарная. Не успеваю подумать, как по лицу прилетает пощечина лицевой стороной руки. Переворачиваюсь на спину, а тот злобно смотрит и нависает сверху. — Трахаешься на стороне с кем-то? Да?! Блядивая сука. — Не бей по лицу, — произношу чуть ли не умоляя, когда он хватает меня одной рукой за челюсть, — прошу тебя, мне на работу скоро. — Аааа, — произнес с таким ехидством додумывая правду, — ебарь твой на работе, да? — улыбка со скуластого лица спадает, приближается и как-то яростно шепчет в лицо, от чего слюни летят в мою сторону, — ты же понимаешь, что никому не нужен? Ты себя в зеркало видел? Убожество, об которое и руки марать не стоит. Думаешь пидр твой, любовничек, тебя полюбит? Да хер тебе, придёшь ты на работу, а он от тебя нос воротить будет, а знаешь почему? Потому что ему нужна была только разрядка, такой, как ты, никому не нужен. — Мы… — в горле образовалась Сахара, трясущимися руками вцепился в запястье, но убрать силы не хватает, в раз будто все тело стало ватным и не слушалось, — мы не спали, честно не спали. Прости, прости меня, пожалуйста. — Поворачивайся, — лишь шипит в ответ, — кофту не снимай, твое тело просто омерзительно. — Я не хочу, прошу тебя, давай завтра, пожалуйста. Цепляюсь за его штаны, но он лишь выдернул мои руки и подошел к комоду. Резной старинный комод, который достался матери ещё от давно почившей бабушки, почти что семейная реликвия. Сейчас покрытый пылью, в котором хранится то, что и хранить-то нельзя. В его руках появляется упаковка презервативов и ещё один маленький пакетик. — Я не буду, меня вывернет, — прижимаюсь к стене, но тот лишь на коленях подполз и прижал за горло к подушке, — отстань, хватит! — Не ори ты, ебаный случай! — в живот прилетает локтем, но согнутся мне не дают, лишь насильно зажимают нос, и когда под натиском сильной хватки открываю рот, он туда что-то закидывает и зажимает ещё и рот. Воздух! Боюсь под ним, но он лишь с какой-то ненормальной улыбкой садится на мои бедра, все также зажимая рот и нос, — давай, будь покладистым. Под кайфом ты мне больше нравился.       Без того ватное тело, казалось, вообще парализовало. Тело будто прижало какой-то плитой, но при этом в мышцах была легкость. Что за хрень? — Вот так, — хохочет мне на ухо, стягивая спортивные штаны и откидывая их на пол, туда же летят и боксеры, — не стоит сопротивляться. Ты же знаешь, только таким нравишься мне, только так будешь любим. Насухую у него ничего не получается, тянется к прикроватной тумбочке, достаёт лубрикатор. Как же больно, зажмуриваюсь, из последних сил вцепляюсь в его руку, на которую оперся по правую сторону моей головы. Матерится, но не обращает внимание. А ведь с Риваем все было по-другому, все было так ласково, нежно даже можно сказать. В его руках было наваждение, а сейчас суровая реальность. Больно и обидно, прям для меня самое место. Хочу вернуться туда, разве я не имею права хоть на толику нежности в этой ебанной жизни?! — Б-больно. — Хорош скулить и задом шевели! — Бьет наотмашь куда-то по пояснице. — Давай, ты же знаешь, как улучшить свое состояние. Сделай и мне, и себе хорошо. Не молчи, хаха. Начинает ржать, а в голове какой-то звон, к горлу подкатывает ком, только не сблевать. Начинаю вырываться, но тот лишь за шею обездвиживает, прижимая сильнее в матрас. В голове будто картинки меняются. Будто я сейчас не здесь, а совсем в другом месте. Сижу на диване, смотрю дурацкий фильм или бешусь от любого едкого комплимента. Может так просто наркотик действует? Наверное. Ведь совсем не чувствую его действий. — Быстро нахуй! — Кручу головой. Не скажу, ни слова не скажу. Не буду. Уйди, пожалуйста, уйди от меня. — В уши долбишься?! — Он уйдет, если буду молчать. Ни слова не скажу, но он лишь на мой упрямство подозрительно хмыкает, — я уйду и не вернусь. Ты будешь один, понял меня? Ты же не хочешь, чтоб я ушел? Не хочешь, я же знаю, ведь кто кроме меня будет с тобой. Ты должен мне чуть ли не ноги целовать, что я с таким, как ты. — Люблю, — шепчу как в бреду. Не хочу быть один, не могу. Он прав, кто, если не он? Он единственный, кто держится вокруг меня. Единственный, кто принимает меня. Разве он меня не любит так? — Люблю тебя. Люблю, ты единственный для меня. Никто кроме тебя. — Молодец, — от его похвалы лишь катятся горькие слезы, и хочется блевать. Ничего не чувствую, но лишь по тому, что он меня трогает, значит ебет. Хорошая наркота, мысли не застилает и чувства все отбивает. Нужно лишь подождать, и он ляжет спать. Цепляюсь за простыни и мычу в подушку от отвращения. Как же противно от себя, он прав. Как всегда, прав. Я слишком жалок, слишком уродлив, слишком сломан. Таким, как я, не приходится выбирать. Надо лишь пытаться удержать тех, кто остается рядом. — Не, хуйня какая-то, — недовольно бормочем и переворачивает меня на спину, — рот открой.       Смотрю не моргая, а тот лишь дергает за волосы. Сажусь на колени и цепляюсь за его бедра. Лишь бы не сблевать, не сблевать. Он уйдет, если это случится, он уйдет и не вернется. Кто я без него? Почему-то вспомнился день, когда мы только встретились. Я тогда только мать потерял, и издёвки в школе не прекращались, хотел покончить со всем. Лишь просто повеситься или порезаться. Выбрал первый вариант. Ведь для такого никчемного человека, как я, мучительная смерть лучше, чем медленное вытекание жизни. Тем более навряд ли бы я сделал глубокие порезы, трус, что с меня взять. Если бы я не оставил тогда входную дверь открытой, возможно и не было бы меня сейчас. Он снял меня с петли, он меня успокоил. Он меня полюбил. Как я без него? Кто я без него?       Все что я делаю, это лишь открываю рот, а ему и этого достаточно, даже не замечает, что уже и дышать тяжело, но продолжает таранить рот и глотку. Закрыв глаза, в голове вырисовывается момент с утра. Ошарашенный вид Ривая, его слова и так обидно стало, на глаза наворачиваются слезы. Он же не поймет? Больше не придет? А хочу ли я этого? Конечно хочу, надо уже признать, что с его появлением привязанность снова появляется, но разве могу ли я на него положиться? Не думаю. У него свои проблемы, и мои на его плечи перекладывать не собираюсь. Я больше не тот мальчишка, и он не мой кумир, о котором я мечтал ночами. Сейчас мы лишь проблемный технарь и любопытный офисный планктон.       Горло болит. Как и губы. А он все не кончит, нарик херов, смотрю на него, и он через несколько минут кончает. Захожусь громким кашлем, а тот заваливается у стенки и засыпает. На негнущихся ногах добираюсь до ванной, выкручиваю все краники на полную и ложусь в неё. Вода поднимается, щекоча своей температурой холодную кожу. В глаза бросается плоский живот, какой урод, теперь я слишком худой. Не знаю меру, где нужно есть, а где нужно худеть. Неконтролируемое животное. Ненавижу себя. Не понимаю, что делаю, пока от воды не почувствовал запах крови. Еле чувствуется, смотрю, а живот весь исцарапан, кожу лица сушит и щиплет от слез, голова болит, а вода начала выливаться за бортики ванны. Закрываю глаза и погружаюсь на дно, как же спокойно под водой. Умиротворение и тишина, то что нужно. Интересно, что бы об этом сказал Аккерман? Нахмурился бы? Накричал? Или опять начал плести всякую чушь? Хотя может он и прав, скорее всего я вправду иду не по тому пути, но разве он не видит, насколько я уродлив? Не видит разве, что я никто в этом мире? Мне здесь просто нет места.       К понедельнику все царапины и синяки стали виднее, пришлось надеть маску на лицо, на скуле ярко-оранжевый синяк от его костяшек. Сам виноват, он просто ревнует. Наверное, это так называется. Больше не дам ему повода. Хотя, раз я получаю по любому поводу, разве не могу ли я закрыть глаза на этот раз? Сейчас Аккерман нужен мне как глоток воздуха. Буду держаться с ним столько, сколько смогу продержаться, это не потребность, а необходимость.