Алые слёзы

      Три дня.       Достоевский позвонил Вере узнать, пришли ли деньги за лечение.       — Значит, не пришли...       — «Та-ак, Федь, я знаю этот тон. Не натвори мне глупостей пока я на работе, тебе ясно?!»       — Хорошо, сестрица.       Он сбросил трубку и бросил телефон на кровать, да и плюхнулся на стул.       — Так, так... Значит не захотел. Жаль, очень жаль... — Федор рассматривал девятку червей, лицо его приняло задумчивое выражение. Он положил эту карту на фото Фриджеральда. — Ну посмотрим как ты запоёшь, когда твой сын узнает правду.

***

      Чёткое наставление от Дадзая: «Без Акутагавы, Атсуши не приводить». Чуя с этим больным и на голову и на кое-что ещё уже устал спорить. Атсуши в дискуссии с Осаму вообще влезать не хотел, а Рю вообще было не до него.       Его мысли были заняты Федором. При том метались не самые приятные мысли, от чего настроение у Рю испортилось уже окончательно. Но к счастью, Федор предупредил, что скорее всего опоздает минимум на час, а может и больше, так что по школе он не рыскал.

***

      Что не скажешь о Гоголе.       Тот наоборот кричал на всю школу, почему птичка его вырвалась из клетки и не прилетает обратно уже как час. Учителя сами задавались этим вопросом, Акутагава же объяснял им, а вот бедный Николай всё так и бродил по коридорам ища свою птичку. Он опустил голову когда уже правда надоело кричать. Николай видел лишь свои ноги, смотрел как шагают от квадратика к другому квадратику, а потом к другому...       Он кого-то столкнул. Подняв голову он увидел, как слегка шатаясь стоит Федор , собственной персоной. Николай аж завизжал от счастья, схватил его руки и всё кричал.       — Дос-кун! Дос-кун! Я потерял тебя и нашел! — чуть ли не прыгая говорил он, с наслаждением смотря как фиолетовые глаза темнеют от злости.       — Изыди, клоун. — прошипел он вырываясь из крепкой хватки Гоголя. Он хотел поднять учебники... Но Николай его опередил, схватил его учебники и протянул ему. — Не пачкай мои учебники.       — Дос-кун ты злой! — обиженно прокричал Гоголь, хотя внутри у него всё бурлило от счастья. Достоевский это прекрасно видел.       — Я не злой, — он взял учебник и ударил им по Гоголю. Коля вскрикнул, хватаясь за голову, — я не выспался.       — Злой!       — Как ребёнок, эй-богу, — недовольно пробурчал Дост, пихая ему учебники. Фыркнув, Федор круто повернулся и ушел.       Гоголь, вздыхая, смотрел ему в след крепко обнимая его учебники.       «Как же он прекрасен, когда злится...»       Достоевский потихоньку успокаивался. Он взял свой телефон и сразу написал Рю, что он в школе. Ровно через секунду ему пришёл короткий ответ от Акутагавы: «Библиотека.» Достоевский мягко улыбнулся своим мыслям и сел.       Он даже не посмотрел куда он сел, но четко услышал вскрик и звук упавшего тела. Он опустил глаза и увидел длинноволосого парня, у которого одна половина была покрашена в фиолетовый, даже, скорее в лиловый, а другая в белый.       — Ой, я тебя напугал? — тихо сказал Достоевский подавая ему руку помощи. Парень не сразу принял её, но после неловко схватил его руку и поднялся.       — Н-нет... — голос его мягкий, почти детский, совсем несформировавшиеся.       — Сигма, я не кусаюсь. — тихо рассмеялся Федор, замечая как заливается краской лицо парня. — Ох, можешь поделиться учебниками? Мои, Николай забрал.       — А... Д-да, конечно, Федор...       Сигма не боялся Федора, нет. Притом при сём они одногодки, чего же его бояться?       Просто парень был как собачка у Гоголя. Не те как Пушкин и Гончаров, а совсем другой. «Особенная» птичка, как говорил про него Гоголь. Сигма как «секретарь» Николая, постоянно объясняет поведение Коли учителям, лжёт им... Гоголь как помощника его ценил больше чем Ивана и Сашу.       Но вот приблизиться к птичке Николая... У Сигмы не девять жизней, так что вспомнив про это он встал и хотел уже пересесть куда подальше, но рука Федора его остановила.       — Эй, ты чего..?       В таком положении их застал Гоголь. Лицо Сигмы вспотело, а вот Николай полыхал гневом: чтобы его птичку трогало ЭТО?!       — ТЫ..!       Гоголь быстр, вспыльчив и сначало действует, а потом уже думает. Хотя ему бы наоборот... Ведь рука превратилась в кулак и мгновенно, со всей своей силой размаха, Гоголь замахнулся на Сигму. Для Достоевского всё происходило словно в замедленной съёмке: он толкнул Сигму и подставил своё лицо под удар. Прозвучал вполне естественный хруст и отрывистый вскрик.       Дост зажал свой нос, с которого вновь капала кровь. Он не спешил подниматься с пола.       — Дос-кун!       — Замолкни! кха...! — прорычал Федор не поднимая глаз, челюсть ужасно ныло, а нос уж явно нужно было поскорее вставить на место. Николай протянул руки, чтобы поднять Доста, но получил лишь пустой взгляд от чего отдёрнул руки.       Ни гнева, ни злости. Просто ни-че-го, это ранило Гоголя больнее любого ножа.       — Сигма, помоги мне встать, пожалуйста...       Сигма не мог и пошевелиться ведь заметил на себе обжигающий взгляд разноцветных глаз. Но он хорошо понимал, что Федору срочно нужно в больничное крыло, а без посторонней помощи он явно не встанет. Так что пересилив себя, Сигма встал и не обращая внимания ну на очень злого Гоголя помог встать Достоевскому и даже не оборачиваясь повёл его в больничное крыло. Но даже не видя этого, он ярко чувствовал обжигающий взгляд Николая на своей спине.       — Не бойся, — тихо прошептал пострадавший, Сигма нервно повернул к нему голову. — Он тебя не ударит. После такого не тронет.       — С чего такие догадки?       — Это не догадки, — слегка улыбнулся Федор, видя двери больничного крыла перед собой, — это факты.       — Ты... Ты с самого начала хотел попасть сюда?       — О, а ты довольно проницательный. — усмехнулся он тяжело опускаясь на койку.       — Зачем..?       Фёдор бросил взгляд на мирно спящего Френсиса.       — О, Сигма, ...аргх... рановато тебе ...кха!... участвовать в таких интригах. Аргх... — Достоевский коснулся его носика, а Сигма машинально закрыл глаза. — Ха-ха, а тебе говорили ...а... что ты похож на котика? Ау...       Достоевский коснулся своего подбородка и ойкнул ещё раз. Конечно, не только трогать, но и говорить было сложно и очень больно.       — А... С чего бы это? — нервно спросил он заливаясь краской, он спрятал лицо руками.       Почему Достоевский настолько прямолинеен? Это смущало его собеседников, ведь всегда он сразу говорил о том, о чём Федор думает о них. Редко конечно бывало, чтобы он пересекался кроме Чуи, Дадзая, Атсуши, ну и конечно Акутагавы. Но когда такое происходило, Федор сразу начинал или: «Ты мне не интересен» или «Чего вам надо?», причём если услышал последние, то считай, что Достоевский всё соизволил поговорить с простым смертным вроде тебя – это просто дороже золота. А вот когда завязывался разговор, то собеседник постоянно кипел от стыда превращаясь в самый настоящий помидор, а Дост с самым непринуждённым выражением лица говорил всё, что думает.       — Пуньк!— он вновь коснулся его носика, заставляя ещё хуже пылать от стыда Сигму. — Пуньк!       — А! Тебя слишком сильно ударил Гоголь! — закричал Сигма прикрывая свой нос. Лицо Федора приняло выражение всемирной печали. — Хватит!       — Эх...       — Так, так кто у нас здесь..? — послышался ласковый голос Акико и громкий стук её каблуков. — О, Федор-кун... Карма по твоему лицу проехалась?       — Йосано, это не смешно. Аргх!       Акико однажды встретилась с Верой в больнице, когда первая помогала Мори, так они и подружились. Что ж поделать, к несчастью через Веру, Йосано узнала о Федоре, а после и пошли очередные сто раз повторяющие: «Как твоё самочувствие?». Это настолько ему надоело, что однажды он слишком грубо оборвал триаду Акико «почему зимой без шарфа ему ходить смертельно опасно». В общем, он до сих пор не попросил прощения.       — Воу, воу, тише, — смеялась Йосано касаясь его носа, она резко вставила его на место при этом придерживая его челюсть.       — А! М-м-м...       — Всё ясно, удар был не хилым, — она слегка провела рукой по его лицу, словно успокаивая, а после резко вставила на место челюсть.       — А-А-А!       — Тш, не кричи, — девушка невозмутимо посмотрела на часы. — Ох, опаздываю на урок! В следующий раз не...       — Замолкни. Я и сам знаю. — отрезал Федор массируя подбородок.       Йосано в ответ лишь закатила глаза и молча ушла восвояси.       — Достоевский? — сонно пробормотал Френсис открывая глаз.       Да, у него было целая куча переломов и открытых и закрытых, что говорили слегка красноватые бинты. После, один глаз был перевязан тугой повязкой; к счастью сам глаз не пострадал, но вот на брови явно останется шрам от того гвоздя. Так же у него была сломана правая рука и две ноги, которыми он довольно больно врезался об подоконник когда падал. Был естественно сломан позвоночник, но благодаря Мори-сану до конца жизни он в инвалидной коляске не останется.       — О, здравствуй, Френсис, — шептал Федор слегка приоткрывая рот, — как самочувствие?       — Да... Так себе... — честно признался он закрывая глаз.       — Ты собираешься отдавать это дело под суд? — резко спросил Федор, заставляя Фриджеральда кое-как повернуть голову в его сторону.       — Тебе-то какая разница? Решил спасти этого придурка?       — Во-первых он не придурок, — прошипел Достоевский, — а во-вторых не выгодно это для тебя, в суд идти.       — С чего ты взял. Ещё как выгодно: и Акутагаву посадят, да и деньги он мне заплатит.       — Не будь настолько самоуверенным, — мягко осадил его Федор, — в суде тебе расскажут о том, о чём мать твоя, калека, молчит.       — Тебе-то откуда знать, Достоевский? — прохрипел Френсис старательно избегая взгляда холодный фиолетовых глаз.       — Я уже повидался с твоим отцом. — решил не тянуть Федор, замечая как переменился в лице Фриджеральд.       — Ха, ты слишком сильно головой ударился, не считаешь? — нервно рассмеялся он. — Мой отец давно помер.       — Вот поэтому я и не советую тебе идти в суд, — повторил русский приподнимаясь на локтях, — ведь твой отец тоже будет там.       — Иди в психушку. Мой отец меня бросил, ещё пять лет назад. А после помер, в той автокатастрофе.       — 31 декабря, десять часов ночи, рейс Нью-Йорк – Токио. — прошептал Достоевский, у Френсиса округлились глаза. — 22:16. Авиакатастрофа – все погибли, включая пилота.       — Что тебе от меня нужно?       — Одно место пустовало, — словно в трансе шептал Достоевский не обращая внимание на вопрос Френсиса. — 3 место, бизнес-класс.       3 место. Френсис вспомнил про кровавый билет, на котором было число три. Билет отца. Его не было в том самолёте. Но откуда тогда кровь?       — Это кровь твоей матери. — оказалось последний вопрос он озвучил. — Они хотели давно развестись и при этом никак не заморачиваться с разводом. И вот, они придумали такую историю – твой отец якобы умер, а твоя мать якобы глухонемая, да и к тому же с документом, подтверждающий, что она – инвалид. Хе-хе, так загнули – жуть.       — Я... Я тебе не верю! Откуда тебе знать?! — прокричал Френсис, если бы мог, то встал бы и просто размазал эту наглую морду об ближайшую стену.       — Мне не веришь... — он достал из кармана телефон, где было лицо человека... — Поверишь ли своему отцу?       — Френси...       Тихий, хриплый голос. Те же добрые, светлые глаза. Та же мягкая улыбка. Те же морщинки на уголках глаз, которых стало всё больше.       — О-отец... — заикаясь произнёс Френсис. Дост встал и поднёс свой телефон поближе к Фриджеральду. — Т-ты постарел...       — А ты вырос...       — Ха...       — Да... — его отец глубоко вздохнул. — Прости меня, Френси... Это всё она придумала, я не хотел, правда...       — Эй, я верю тебе. — впервые в жизни он счастливо улыбнулся. — Давай, когда я выпишусь...       — Конечно, встретимся у того самого парка... Матери ни слова.       — Понял. — продлилось недолгое молчание. Палец Федора нажал на красную кнопочку.       — У меня не безлимит, если что так. — вздохнул Достоевский убирая руки в карманы.       — Эй, Достоев....       — Я ПОНЯЛ!       Именно с таким криком ворвался Рампо сопровождаемый, как обычно, Мори и Фукудзавой. Прозвучало хриплое «Хех» от Федора. Эдогава выглядел совсем растрёпанным и не выспавшийся.       — Так вот в чем состоял твой план! Всё с самого начала вело к этому! — подходя к нему кричал Рампо.       — Пф, я просто восстановил разрушенную семью, — пожал плечами Федор, — ничего противозаконного.       — Зачем? — тихо спросил Мори явно не понимая мотивы этого мальчишки. — Какое тебе дело до чужой жизни?       — Хех, его отец не захотел платить нам.       — С чего бы это?       — Поведите меня в суд. Но я могу показать несколько страховок Акутагавы, которые он уже оформил давно. — четко проговорил Достоевский глядя на улыбающегося Рампо.       — Теперь всё ясно как день! — рассмеялся детектив. — Мори-сан, проверьте ка свои уведомления.       — Ха... За лечение Акутагавы-куна пришли деньги... — удивлённо вздохнул Огай.       — Хороший эксперимент, Федор! Хороши-ий! Втянуть в своё исследование и Акутагаву и Френсиса! Выкопать из глубин души Дадзая его совесть! Воссоединил Френсиса с его отцом! Заставить Атсуши прыгнуть в воду! Расшатал нервишки Чуи! Как изящно!       — Не льстите мне, Рампо-сан. — тихо рассмеялся Федор.       — Ну, ну как? Где лучше? Здесь или в России?       — У нас на родине говорят: В гостях хорошо, а дома лучше... — вскинул голову Федор, улыбаясь. — Дом это то место, где живёт твоя душа. Так что я не могу точно ответить на этот вопрос.       — Хорошо у вас говорят, — сказал Фукадзава сжимая плечо Мори, чтобы последний не перегрыз этому мальчику горло. — Но в следующий раз спроси меня если хочешь сравнить две страны с политической точки зрения, хорошо?       — Ну, хорошо...       — Федор, Федо-ор! — сжимая его руки счастливо кричал Рампо. — Побольше! Побольше таких интриг! Твои нити так сложно распутывать! Так интересно! Так захватывающе, это будоражит мои нервишки!       — Только в следующий раз, — прорычал Огай, — не впутывай в это Дадзая.       — Хе-хе, хорошо. И больше никто не пострадает, обещаю. — приложив руку к сердцу важно сказал Федор.       — В таком случае, раз сам сознался в своём непосредственном участии в этом. — сказал Фукадзава, тяжело вздыхая. Как же тяжело с этими гениями. Им Рампо с Дадзаем хватало, а вот ещё один объявился у которого явно в одном месте шило. — Федор-кун на неделю отстраняется от занятий, так же в школу я приглашаю твоего законного опекуна, а также за лечение Френсиса Фриджеральда теперь платит твой опекун.       — Конечно. — спокойно кивнул Достоевский. — Теперь, можно я пойду?       Сигма же старательно делал вид, что его здесь нет и никогда не было.