Freeze Me

Ладонь скользит по безукоризненно гладким перилам. При сильном нажатии кожа чуть поскрипывает о лак. Возникает какое-то горячее юношеское желание запрыгнуть сверху и с ветерком скатиться вниз, однако здравый смысл напоминает, что если по глупости сломать себе ногу и слегка раздробить череп, то до ближайшего медпункта можно и не дожить. Поэтому по перилам скачут пальцы, играющие в неуловимого ловкого ниндзя. Возраст воображению не помеха. Схватившись за колонну у последней ступени, Чанбин поднимает правую ногу и поворачивается, спрыгивая в холл. Пространство между диванами опустело, всё лишнее убрали, растаявшие лужицы у входной двери вытерли. С хрустом потянувшись, он входит в арочный проём, оказываясь в кафетерии, где пахнет оливковым маслом и немного базиликом. По залу на расстоянии пары метров друг от друга расставлены небольшие квадратные столы, часть которых уже занята гостями, спустившимися чуть раньше, вилки цокают о тарелки. В левой части помещения находятся металлические стойки с выставленной едой, а немного поодаль имеется бар с открытым проходом к стеллажам, полным бутылок. Рядом находятся уже полки со всякими снеками и пара корзин с фруктами. Своеобразный буфет и правда предоставляет весьма неплохой выбор. Даже разнообразнее, чем в некоторых высококлассных отелях. Взяв поднос, Чанбин подходит к стойкам, изучая обеденное меню. В качестве главного блюда на выбор либо паста болоньезе, либо кремовое ризотто. Постучав по выдраенной до блеска поверхности ногтями, он решает взять ризотто. Поедание пасты обычно заканчивается жирными каплями на одежде, слетающими с наматываемой на вилку лапши, а такого счастья на свежей толстовке ему не надо. Достав с полки внизу блюдце, он кладёт туда тост с сыром и ветчиной, а на десерт останавливает выбор на куске яблочного пирога с сахарной посыпкой. В качестве напитка на поднос после небольших размышлений отправляется чёрный чай с апельсином. Развернувшись, Чанбин оценивает, куда можно присесть. Столик у окна оккупировали Минхо и Джисон, которые рассматривают свою корзинку с нарезанным чесночным багетом и обсуждают, как сильно отличались багеты, которые они ели в какой-то там пекарне в Париже. Через столик от них сидит Чан, который одной рукой держит чашку кофе, а другой газету, увлечённо вчитываясь в какую-то статью. Спиной к кухне и лицом к дневному свету сидит Сынмин с камерой в руках и двигает всё, что набрал, на какие-то миллиметры, тут же сверяясь с экраном. Последним из присутствующих оказывается Хёнджин, переодевшийся в мягкий белый свитер и с аппетитом уплетающий спагетти, попутно утирая уголки губ салфеткой. - Не против? – Чанбин подходит к его столику - Нет, конечно, - тот показывает рукой на стул напротив себя. – Садись. Поставив поднос, Чанбин опускается и подтягивает рукава. Желудок разъярённо урчит, требуя быстрее закинуть в него топливо. Вооружившись ложкой, он слегка помешивает кремовое ризотто желтоватого оттенка, после чего отправляет его в рот, немного подув. Сливочный вкус, одновременно отдающий и чем-то сладким, и чем-то солёным, покрывает язык. Хочется сразу же загрести ложкой побольше и добавить ещё. - Блин, а вкусно. - Вообще, я, честно говоря, особого ничего не ожидал, но это прям кайф, - Хёнджин кивает, стараясь намотать спагетти на вилку так, чтобы захватить шарики из фарша. - Здесь шеф-повар какой есть? - Наверное. Я когда пришёл, еда уже была, работников не видел. - Кстати, так необычно, что тут никого из стаффа нет. Ни стойки регистрации, ни администрации, ни охраны. - Они, наверное, в отдельных помещениях, чтобы не мешать. Типа создать опыт такой коммунальной общины, - Хёнджин насмешливо дёргает губой, беря чесночный багет и обмакивая его в томатный соус на дне тарелки. – Детский лагерь для тех, кто задолбался. - Где-то в глубине своей задолбавшейся души я об этом и мечтал, - Чанбин хмыкает в тон ему, закусывая ризотто тостом. – Просто исчезнуть из города на время, но не бегать с горящей жопой и туристической картой в руках. - Согласен. Хочется новой обстановки, но без давления, что надо что-то осматривать, пробовать, фоткаться, сувениры покупать. Просто быть дома, но при этом не дома? Хрен знает, как лучше объяснить. - Я понял, про что ты, да. - А тут ещё и снега столько, как будто не в Корее. Красота, я всю дорогу в окно пялил. - Ну… такое себе, - глухо посмеиваясь в тарелку, покачивает головой Чанбин. - В смысле? – Хёнджин хмурится, опуская вилку, которую уже подносил ко рту. – Ты снег не любишь, что ли? - Есть такое. - Да ладно. Серьёзно? Прям вообще? - Прям вообще. - Как так? - Ну вот так. Вообще зиму терпеть не могу. Холодно, противно, ходишь как капуста, слякоть, ветер отвратительный, рожа отваливается. Потом в транспорт или помещение зайдешь и потеешь как мразь просто. - Ладно, окей, имеет смысл, а снег-то тебе что сделал? - А чего он? Волосы мочит, за шиворот противно попадает, лежит сухая вода и лежит. Как будто телик чёрно-белый смотришь. - Сухая вода. Хёнджин хохочет, откидываясь на спинку стула. Его медовые пряди подскакивают, он лупит себя ладонью по бедру так звонко, что хлопки эхом отдаются от стен. Остальные мужчины оборачиваются, косясь на него и пытаясь понять, в чём дело. Чанбин же, пригубивший чай, отставляет его, с интересом рассматривая Хёнджина и улыбаясь в ответ. Его смех слишком заразительный, чтобы устоять. Глаза превращаются в дуги, природная элегантность, сохранявшаяся даже во время еды, сменяется задором. Было приятно вызвать подобную реакцию. - Ну а что? - Никогда такого не слышал, - просмеявшись, Хёнджин утирает уголки глаз. – Красиво же, ну. Снег так классно переливается, особенно если солнце выходит, преломление лучей, все дела. Похож на кристаллы. И тени сразу ползут голубоватые, необычные. Снежинки тоже невероятные, если, например, попадут на шарф и ты успеваешь их рассмотреть. Иней на окне со всеми этими узорами. Поля снежные потрясные, такие формы создают, оттенки. - Нет во мне этой твоей романтической жилки. Снег мешает ходить и похож на ловушку дьявола: не так наступишь и попадешь сначала на лед, а потом в неотложку. Не всрались мне такие сюрпризы. Не знаю про какие оттенки ты говоришь, ещё тени какие-то. Снег белый, бывает коричневый, бывает жёлтый, тени чёрные. - У каждого цвета есть оттенки, даже у белого. И тени не чёрные, они создаются оттенком, противоположным на цветовом спектре цвету предмета, плюс зависят от освещения. При тёплом освещении оттенки в тени будут холодные, а при холодном – тёплые. Чанбин сводит брови, запивая тост чаем. Он дожёвывает, проглатывает и какое-то время недоумённо смотрит на Хёнджина. - Я сейчас должен понять, про что ты говоришь, да? А то я себя таким тупым с последнего урока физики не чувствовал. - Нет, это уже мои профессиональные тараканы, извини, - Хёнджин машет рукой, издавая смешок и отламывая вилкой кусок чизкейка. – Забей. Просто тени не всегда чёрные, вот основная мысль. - Ты художник, что ли? - Да. По профессии дизайнер логотипов. - Воу-воу, так ты крутой типа. Креативный стильный дизайнер, работающий в Старбаксе за Макбуком, берущий себе напитки на соевом молоке и аккуратно записывающий всё в ежедневник с каким-нибудь морским закатом на обложке? - Я тебя умоляю, - Хёнджин вновь смеётся. – Если ты хотел сказать, что я задолбавшийся дизайнер, креветкой сидящий над планшетом и дрожащей рукой заваривающий себе четвёртый кофе из пакетика за сутки, стараясь не послать тупого дотошного заказчика не просто на хер, а в захер, то ты угадал. Чанбин гогочет, соскребая ложкой ризотто со дна тарелки. Ему нравится манера, в которой говорит Хёнджин. Голос шутливый, а выражение лица активно меняется, демонстрируя яркое недовольство. У него очень живая мимика. - Заказчики всегда такие. Причём чем меньше денег, тем больше из себя строят. - В рамочку и на стену, - Хёнджин щёлкает пальцами. – Больше всего мозги имеют жлобы, которые считают себя дофига мамкиными предпринимателями. Потому что они сами даже не понимают, чего хотят, а вкус у них обычно нафталиновый, с таким дешёвым пафосом, как будто они хотят вывеску не для ресторана с мясом, а для какой-нибудь деревенской сосисочной. - С самым отстойным шрифтом с открыток конца девяностых? - И с самым тупым цветовым сочетанием, которым только фартук доярке расписывать. Они пересекаются взглядом на несколько секунд и улыбаются, шумно выдыхая. От ощущения быстро выстроившегося взаимопонимания по грудной клетке растекается комфорт. В этот момент в арку подтягиваются остальные гости. Сначала Феликс, кутающийся в длинный широкий кардиган черничного оттенка, затем Чонин, сонно потирающий глаза и чуть не роняющий поднос. Они по очереди набирают еду и садятся за оставшиеся пустые столы. - А ты чем занимаешься? Раз тоже морально травмирован ссаными заказчиками, - Хёнджин вилкой превращает крошки чизкейка в блин, после чего отправляет его в рот. - Переводчик с английского. - Ого, так ты и сам не хреном делан. Устный? Письменный? - Письменный. Раньше документы в бюро переводил, потом в другое место устроился, там то новости, то всякие документалки или влоги по заказу, - тостом вычистив тарелку с остатками кремового соуса, Чанбин пододвигает к себе блюдце с яблочным пирогом, на котором бренчит вилка. - Звучит на самом деле интересно. Не уныло. - Звучит, ага. Когда ты шестой час подряд переводишь предложения и уже готов блевать буквами, хочется только застрелиться. Особенно когда у тебя нет никакого контекста, потому что тупорылый заказчик из какой-то упрямости не даёт видео, и ты вообще просрать не можешь, что происходит. - В смысле? А как нормально переводить, не видя, что вообще происходит? – хмурится Хёнджин, покусывая вилку. - Вот именно, - с нажимом тянет Чанбин, вскидывая руки. – Даже сторонний человек понимает, что это тупость полнейшая. - Ну потому что это реально идиотизм. - А вот заказчики этого не понимают. Они думают, что раз ты знаешь язык, то ты просто переводишь, что видишь, и дело с концом. Там же сразу всё понятно, это же родной любимый английский. Посмотрел на предложение и сразу всё понял, напрягаться не надо, самая лёгкая работа в мире, а наглые переводчики просят за неё деньги какие-то. - Это везде такой маразм, - Хёнджин вздыхает. – Всё людям просто, всё по щелчку пальцев. Меня так это задолбало, что я на каждое «А почему так дорого, это простой логотип» говорю, чтобы сами шли разрабатывали тогда. Или шли к тем, кто за копейки это делает, и смотрели, какую шушеру они им нарисуют. - И как? - Кто-то оскорбляется, конечно, чего я только о себе не слышал. А кто-то потом приходит и чуть ли не услугу мне оказывает, соглашаясь. Посмотрят на цены других, посмотрят, каких херов им в шапку накидают, и ползут обратно. Конечно я потом им после такого цирка ничего дополнительно не делаю, не придумываю больше вариантов по форме и цветам. Нечего было мозги мне иметь. - Правильно, пошли в жопу. У нас проект-менеджеры тоже конченные, им клиенты мозги трахают, а они потом нам. Берёшь наряд, работаешь, а они в процессе такие: «Ой, у нас тут дополнительно вбросили на перевод такую-то хрень, возьмите сверху, пожалуйста, рук не хватает, нужно перевести к завтрашнему вечеру». Просто вы конченные? Во-первых, сроки никакие, у меня уже своё распределение нагрузки. Во-вторых, это мои проблемы, что у вас рук не хватает? Найдите переводчиков или не берите заказ, если его некому переводить, ёб вашу мать. Я что, похож на эйчара, чтобы с нехваткой персонала разбираться? – кровь начинает бурлить от одних только воспоминаний и Чанбин с ненавистью насаживает кусок выпавшего из пирога яблока на вилку. – Я раньше жрал всё, что они пихали, опыта не было, деньги были нужны вообще любые, статус ещё не тот, чтобы выпендриваться. Потом уже понял, что нельзя так стелиться, и начал говорить, что, мол, окей, возьму дополнительно, но по ставке в два раза выше, раз сроки сжатые. А что они сделают? Работать некому, у них выбора не остаётся. Не хотите платить мне больше, так это ваши проблемы, валите ищите того, кто согласится вкалывать за ничего. - Да конечно. Хотят бабло себе урвать, а потом психуют, что некому этим заниматься. Я когда только начинал работать, тоже за говно и палки батрачил, соглашался на всё, лишь бы клиенты были. Потом уже мозги начали на место вставать, портфолио набралось, я решил попробовать поднять цены, хотя ссыковал, что никого не будет, так людей наоборот больше стало и обмудки начали меньше попадаться. Но всё равно мозги со всех сторон имеют, сейчас хоть неделю в глуши посижу подальше от «Я хочу, чтобы была рыбка, но не обычная рыбка, а прикольная рыбка, и чтобы было понятно, что у нас крутые рыбки, и чтобы люди хотели брать, ну вы поняли, да, что надо?» - Боже, - Чанбин насмешливо вздыхает, покачивая головой. – Тяжело с людьми работать. - Да вообще. - Я просто радуюсь, что мне не надо ломать голову и чуть ли не плакать над выражением, которого просто не существует в нашем языке, но которое надо как-то перевести, чтобы звучало нормально. В перевод же не вставишь параграф с объяснением фразы, а если поставишь, как есть, то потом проект-менеджер передаст письмо от редактора из серии «Можете ли проверить перевод ещё раз, звучит странновато, возможно, получится переделать?», что на человеческом означает «Я не знаю языка и не хочу вникать, но звучит как говно, сри лучше». - Вообще не знаю, как переводчики работают, для меня это какой-то труд высшего разряда. Столько информации держать в голове и потом как-то красиво это ещё в слова перекладывать. У меня бы извилины лопнули, - Хёнджин доедает чизкейк и кладёт вилку на тарелку, отряхивая руки и откидываясь назад. - Поверь, иногда мне кажется, что у меня лопнули, - Чанбин криво улыбается, попивая апельсиновый чай. – Когда дедлайн поджимает и ты десять часов сидишь за переводом, не вставая, то даже имя своё вспомнить не можешь. Кажется, что ещё хоть слово и из ушей мозги потекут. - Соболезную. Думай о деньгах и крепись. - Спасибо, ты тоже. Ты вот представить не можешь, как переводить красиво, а я представить не могу, как рисовать красиво. Рисовать в принципе, так ещё и качественные логотипы придумывать. Покажешь что есть? - Да, сейчас, - Хёнджин лезет в карман, озадаченно шарится в нём, после чего со смешком прикрывает глаза. – Телефонов-то нет. - Блин, точно, - Чанбин тоже с улыбкой фыркает и разводит руками. – Ну, по дороге обратно покажешь. - Хорошо. Остывающий чай цедится, пока яблочный пирог исчезает с блюдца. Вкус у него такой же отменный, как у ризотто, тесто мягкое, пряность корицы контрастирует со сладостью яблок и сахарной пудры, хотя Чанбин бы предпочёл, чтобы верхушка и боковина были более хрустящими. Хёнджин, который пришёл и, соответственно, доел раньше, допивает свой чай до последней капли и вертит кружку, рассматривая надписи на дне и наблюдая за тем, как белёсый свет из окна отражается на белой керамике. - Отнести, наверное, надо? – тоже доев, Чанбин утирает рот салфеткой и встаёт, отодвигая стул. - Наверное, лишним не будет. Сложив посуду на подносы, они относят их на барную стойку. Чанбин подходит к стеллажу со снеками и, немного изучив ассортимент, берёт себе пачку медового арахиса, если вдруг приспичит пожевать. Хёнджин тоже покусывает губу, чуть склонив голову, и останавливает выбор на пухлом печенье с яблочным джемом. Упаковка шелестит, отправляясь в карман просторных чёрных штанов. - Ребят, никто не хочет сходить тюбинг опробовать? – Чан тоже поднимается из-за стола, сложив газету пополам и взявшись за поднос. – Погода вроде неплохая, познакомимся заодно. Если что, то ко мне можно сразу на «ты», я не против. Давайте оставим официоз где-то там в рабочей рутине. - Извини, я устал, как скотина, и буду отсыпаться, - Чанбин шипит сквозь зубы, виновато морщась. - Я пойду, - Феликс, жевавший тост, поднимает руку. – Только я доем сначала, ладно? - Конечно, не торопись, - Чан тут же ободряюще кивает. – Минут через пятнадцать можем в холле собраться, кто хочет. - Я тоже, - Сынмин подаёт голос и покачивает камерой. – Если есть желание, то могу устроить индивидуальную фотосессию на природе, прайс обговорим. - Отдых работе не помеха? – Чонин, прихлёбывавший кофе, усмехается, отчего и без того вытянутые глаза становятся ещё длиннее. - Никто не запрещал совмещать приятное с полезным. - И рыбку съесть, и на хер сесть, - хмыкает Минхо, закинув локоть на спинку стула. - Рыбка, пойдём на тюбинг? – Джисон под столом касается его ступнёй, несколько раз толкая в лодыжку. - Не, давай не сегодня. Я спать хочу - Ты в автобусе спал. - И? Только спина болеть начала. Не хочу я двигаться. - Мы лежать, что ли, приехали? - Я отдыхать приехал, ты – не знаю. Хочешь, так иди, я спать буду. - Куда я без тебя пойду, ты мне потом сто раз это припомнишь, - Джисон вздыхает и поворачивается к Чану. – Мы завтра пойдём, наверное. Надо отдохнуть с дороги. - Окей, без проблем. В общем, все, кто хочет, подтягивайтесь в холл. Кому надо отдыхать, то отдыхайте, накатаемся ещё. Хорошего всем дня. Кивнув присутствующим с доброжелательной улыбкой, обнажающей ямочки, Чан идёт относить поднос. Чанбин, с чувством потягиваясь, закинув руки вверх, выходит через арку из кафетерия и поворачивается к шагающему рядом Хёнджину, который недовольно трёт красноватое пятно от томатного соуса, появившееся на подоле свитера. - Ты пойдёшь? - Вроде хочется, а вроде как-то лень после еды. Поваляюсь и решу. Я вообще хотел порисовать, пока свет хороший. - А, так поэтому у тебя вещей куча. Ты с собой всё своё барахло взял? - Ага. Хочется порисовать что-то нормально, что-то свободное, а не буквы, да символы. Руку размять. - Покажи потом. Интересно же. - Если нормально получится. - Получится. Учитывая мой скилл, то ты мне хоть яблоко нарисуй и это уже шедевром будет. - Яблоки не так-то легко рисовать, там тени и блики надо правильно распределить, чтобы не плоским было, - посмеивается Хёнджин, покачивая пальцем. - Вот видишь. А моё яблоко – это круг и шпунька наверху. Тепло пола сменяется холодом древесины, когда ступни опускаются на лестницу. Ступеньки не были оборудованы подогревом. Наполненный желудок приятно тянет вниз, появляется сытое удовлетворение. Особенно радует мысль о том, что можно никуда не идти, не торчать на морозе в ожидании автобуса, не корпеть над предложениями, не отвечать на тупые сообщения. Можно заниматься абсолютно чем угодно. В том числе и ничем. В обычной жизни даже при появлении свободного времени в голове появляется противный червь, диктующий, что нужно заниматься чем-то полезным. Зато здесь ничем полезным в профессиональном плане не заняться, нет другого выбора, кроме как отдыхать. - Ну что, увидимся на ужине? – Чанбин останавливается перед своей дверью, доставая карту. - Забились. - Стрелку мне забиваешь? - Ага, часовую Они смеются над тем, каким глупым вышел диалог, и исчезают в своих комнатах. По полу течёт рассыпчатая полоса, похожая на след от белизны, выевшей краску. Чанбин подходит к окну и зашторивает его полностью, оставаясь в приятном полумраке. Сняв толстовку и скинув её на стул, он надевает футболку, поднимает тяжёлое одеяло и запрыгивает в кровать. От мысли о том, что не нужно ставить никакие будильники, едва ли не проносится дрожь удовольствия. Чанбин улыбается, укрывается одеялом по подбородок, повернувшись набок, и закрывает глаза. Постель поначалу кажется прохладной, но достаточно быстро согревается теплом его тела. Подушка мягкая, голова буквально проваливается в неё, пахнет чем-то сладковатым, но не приторным. Чанбин вспоминает, как от Хёнджина запахло персиками, когда он прошёл мимо в коридоре. Почему-то ему подходят персики. Эта мысль не подкреплена ничем совершенно, однако кажется правильной. Что-то сладкое, свежее, сочное, но не навязчивое. Хёнджин сам по себе выглядит достаточно сочно в плане того, насколько приятными для глаза являются его черты. При этом его внешность не кажется навязчивой, назойливой. Он не старается показать себя. Он просто есть такой, какой есть, где за привычной ему внешностью скрываются свои черты характера, свои проблемы, свои особенности. Разговаривать с ним было интересно, он думает достаточно быстро и не колеблется, выражая свои мысли. Хёнджин не старается подбирать выражения или слова, чтобы казаться умнее, а Чанбин такое в людях очень любит. Он терпеть не может лоск и фальшь, напускного официоза ему хватает по горло и на работе. Поэтому поболтать за едой с Хёнджином о наболевшем в свободной форме, не придерживаясь каких-то рамок первого знакомства и шаблонного узнавания друг друга, было едва ли не идеальным. Как минимум, хорошую компанию на отпуск для моментов, когда хочется с кем-то пересечься, а не просто сидеть в уединении от человечества, он себе нашёл. Особенно учитывая, что у компании был очаровательный смех и искрящиеся любопытные глаза. За мыслями о новом знакомом и том, как изящно около его лица покачивалась медовая прядь, Чанбин засыпает, убаюканный теплом после мороза, мягким матрасом и сытным обедом. В окно продолжают постукивать крохотные снежинки, безуспешно сползающие вниз и собирающиеся на карнизе. Он не слышит ни то, как из кладовой достают тюбинги, ни как открывается входная дверь, ни как по снежной поляне за домом разносится смех и весёлые голоса. Уставшее сознание выключается до самой крохотной лампочки, словно от огромного мощного генератора отсоединили все провода, перестав выкачивать из него энергию и давая ей восполниться. Когда в комнате слышится шорох одеяла и глубокий вдох, за которым следует не менее глубокий выдох, кажется, что прошла целая вечность. Чанбин переворачивается на спину, потирая лицо ладонями и хмурясь в попытке вспомнить, где он. Рука шарит по подушке, после чего он чертыхается – телефона нет. Шумно выдохнув, раздувая щёки, Чанбин открывает глаза, но понимает, что не видит ни зги. Даже под гардиной нет практически никаких тончайших просветов. Сев в кровати и помассировав затёкшую шею, он наклоняется вбок, шарясь рукой в пространстве, находит тумбочку и наощупь наталкивается на лампу. Щёлкает кнопка и он жмурится от желтоватого ореола света. Проморгавшись и дав глазам привыкнуть, Чанбин пытается всмотреться в часы на стене, однако охвата лампы для этого не хватает. Откинув одеяло в сторону, он встаёт, в очередной раз радуясь полу с подогревом, и идёт включать основной свет, к которому тоже приходится привыкать. Справившись с мелькающими перед глазами звёздами, он смотрит на часы и охает. - Нихрена себе я поспать. Идёт девятый час вечера. Он проспал шесть часов и пропустил ужин, словно действительно с корнями отрубившись от реальности. Причём не то чтобы он чувствует себя выспавшимся и полным сил. Дневной сон как обычно приносит больше озадаченности и бессвязности, чем какой-то энергии. Чанбин потягивается, давая позвонкам хрустнуть, и идёт в ванную, чтобы умыться. Лицо красноватое после сна, волосы спутались. Утерев полотенцем стекающую по коже воду, он расчёсывается, чтобы быть похожим на человека, и задумчиво встаёт посреди комнаты. Ладонь похлопывает живот. Как ни странно, голода нет. Можно, конечно, пойти докопаться до кухни и попросить согреть то, что осталось, но не то чтобы очень хочется. Взгляд падает на пачку орешков на столе. Чанбин открывает её и хрустит арахисом. Чем вообще теперь заниматься? День уже прошёл, но ночь ещё не наступила, так что и спать-то обратно не ляжешь. Время буквально ни рыба, ни мясо. В комнате торчать не хочется. Может внизу есть какая активность? Почесав затылок, Чанбин достаёт из рюкзака книгу, которую уже несколько месяцев откладывал из-за занятости, и выходит из комнаты. В коридоре тихо, под одной из ламп блестит небольшая лужица, кажется, оставшаяся от упавшего с тюбинга снега. Пройдя дальше, Чанбин слышит приглушённые голоса из-за двери и поворачивает голову. На двери с номером 116 висит табличка «И Минхо, Хан Джисон». Слышно, что они разговаривают, но слова разобрать не получается. Выйдя к лестнице, он обнаруживает, что свет везде приглушили. В холле выключены люстры и работают лишь круглые плафоны, света которых достаточно, чтобы не споткнуться. Чанбин спускается вниз и вытягивает шею. В зоне кафетерия так же горит второстепенный свет, но ничего не слышно. Так и не почувствовав голода, он решает повернуть направо в зону отдыха. Та напоминает холл, будучи обставленной диванами с висящими на них кремовыми пледами, однако значительным различием оказывается затопленный камин, пускающий по округе янтарные всполохи. Поленья мерно трещат, воздух покачивается от тёплых волн. Подойдя поближе, Чанбин видит табличку около металлической корзины, на которой написано, что при надобности дрова можно подкладывать. Опустившись на диван, он какое-то время смотрит на покачивающиеся ленты огня. Те плавно вьются, рисуя чернильные тени на стенах и полу. Пахнет елью. За окном в левой части комнаты видно сугробы, чуть поблескивающие в свете фонаря у входа в здание. Охровый овал перетекает в голубоватую тень, становящуюся гуще с каждым сантиметром и вливающуюся в тьму среди стволов деревьев. Вокруг на несколько километров только лес и горы. В тишине можно услышать, как свистящий ветер впечатывается в плотные стены, по стеклу с хрустом скользят оледеневшие снежинки, больше напоминающие пыль из осколков. Несмотря на усиленное камином тепло, Чанбин зябко передёргивает плечами. Даже представлять страшно, сколько сейчас градусов на улице. Явно слишком мало, чтобы нормально существовать. Переплёт с хрустом открывается, форзац переворачивается. В нос ударяет запах свежей бумаги и типографской краски. Пропустив вступление, Чанбин открывает первую страницу и проводит пальцем по шву, разглаживая разворот. Он любит читать, но на это нужно время, которого у него обычно не бывает. А если оно и есть, то сил видеть буквы уже не хватает. Скользя взглядом по строкам, он медленно жуёт принесённый с собой арахис, оставляющий на пальцах сладкую пыльцу, которую приходится слизывать. Через пять минут опустевшая пачка сминается и отправляется в карман. Чанбин постепенно втягивается, переставая обращать внимание на искорки, временами отлетающие от падающих частей поленьев. Изредка в трубе подвывает ветер, заставляющий огонь прогнуться и затем пружиной подскочить вверх. Тикают большие круглые часы на дальней стене. - Проснулась, спящая красавица? Голос за спиной выдёргивает из мира слов, заставляя удивлённо обернуться. В арке стоит Хёнджин в своём белом свитере. Его худая высокая фигура буквально подсвечивается на фоне тёмного холла. - Как-то меня вырубило, да. Наверное, слишком устал. - Я так и подумал. Думал, конечно, поднять тебя на ужин, но решил, что тебе надо отоспаться. - Я думал, что проснусь до этого, но нет. Спал как убитый. - Поел в итоге? Там должны были порции остаться. - Нет, как-то не хочу. Орешками перекусил, мне хватит. - Держи тогда хоть это. Чанбин только сейчас обращает внимание на то, что Хёнджин держит в руках две белые кружки со светло-серым орнаментом, напоминающим те, которыми обычно украшены рождественские свитеры. С лёгким недоумением забрав протянутую кружку, Чанбин понимает, что это горячий шоколад. По поверхности плавают маленькие маршмеллоу. - Ты прям специально мне это сделал? – брови выгибаются. - Будем считать это благодарностью за чемодан, - Хёнджин садится на диван слева от него, подушка чуть проседает. – Ты ведь пьешь горячий шоколад, да? - Естественно, у меня же есть вкус. Спасибо. - Да не за что. Чанбин усиленно дует на тёмную поверхность, но всё равно обжигается, когда отпивает. Впрочем, это не портит сладкий тягучий вкус. Он жуёт маршмеллоу, выцепляя их из гущи, и те буквально тают, оказавшись на языке. Пахнет шоколадом. - Что читаешь? – Хёнджин тоже делает пару маленьких осторожных глотков и облизывает губы. - Это что-то вроде дневника судмедэксперта. Не особо люблю художку, мне больше нравится читать про опыт настоящих людей, - Чанбин закладывает разворот старой транспортной карточкой, которую использует в качестве закладки, и показывает голубую обложку со скальпелем. - Хрена у тебя интересы, - Хёнджин удивлённо посмеивается, рассматривая её. – Классный цвет, мне нравится этот оттенок. - Кому что. - А мне позадротить. Аккуратно придерживая кружку, Хёнджин убирает ноги под себя, садясь по-турецки. Он чуть дёргает головой, откидывая медовые волосы с глаз. Свет, льющийся от пламени, золотит его кожу. Тонкие длинные пальцы постукивают по выгнутой ручке. Округлая линия свитера идёт под ключицами, частично оголяя их. Он выглядит в каком-то смысле комфортно, устроившись в углу дивана с горячим шоколадом в руках. - В итоге ходил гулять? - Нет. Тоже поспал часик, потом порисовал. - И как? - Ну… - он чуть мнётся, шипя в раздумьях и изламывая брови. – Мне надо размять руки. Давно акрилом не пользовался, надо заново привыкать. - Рисование – это тоже как мышцы? - Типа того. Мышечная память, плюс, так сказать, мышцы планирования, выстраивания маршрута. Привык с планшета рисовать, а в реальной-то жизни косяк не отменишь, его надо вручную исправлять. Так что это тоже натренированный навык. - А ты картины продавал когда-нибудь? - Не то чтобы я пытался, это долгий процесс по выстраиванию имиджа, рекламе, поиску клиентов, плюс и удача тоже не последнюю роль играет, ну, по крайней мере, я так считаю. А так штуки две-три продал знакомым, пока работать не начал. - Тоже неплохо. Скинешь потом, я бы тоже может чего прикупил. - Ты? Прости, конечно, я ничего такого не имею в виду, но ты как-то не похож на заядлого любителя изобразительного искусства, - Хёнджин чуть сужает глаза, наклоняя голову в его сторону. - Я мог бы оскорбиться, но не буду, потому что это правда, - Чанбин смеётся и вскидывает свободную руку. – Но было бы прикольно иметь у себя картину знакомого человека. Чисто с духовной точки зрения. Эстетической. - Эстетической, во как, - хмыкает Хёнджин и отпивает. - Это к чему сейчас? - Да так. - Да как? - Говоришь про эстетику, а сам снег срёшь. - Давай уточним: на снег я не срал ни разу, - поправляет его Чанбин, получая порцию хохота. - Ладно, - просмеявшись и чуть не пролив на себя горячий шоколад, Хёнджин устанавливает кружку дном на подлокотнике. – Ты реально вообще не видишь в нём ну никакой красоты? - Вот же пристал, - Чанбин вздыхает, откидываясь на спинку дивана. – Ну, может, на каких-нибудь фотках, где этот твой снег ровно лежит и сверкает под солнцем, а не мозолит мне глаза и не морозит жопу, то что-то красивое в нём есть. - Вот, - довольно тянет Хёнджин. – Вот видишь, главное – это перспектива. Значит, всё-таки снег может быть красивым. - Когда ко мне он не имеет никакого отношения. - Вот посмотри в окно. Как свет падает. Вдали всё тёмное, деревья, а тут фонарь, тут тёплый тон в холодной атмосфере. Круто же. Хёнджин показывает на окно. Поднявшийся ветер небольшим вихрем закручивает снежинки, не успевшие застыть в единый пласт, и гоняет их по припорошенной дорожке среди сугробов. Кристаллы льда мелькают, проскакивая мимо единственного источника освещения. Взгляд Чанбина невольно соскальзывает с природного пейзажа на профиль повернувшегося боком Хёнджина, с полуулыбкой изучающего вид по ту сторону стекла. Медовая прядь огибает аккуратное лицо с острым подбородком, часть волос убрана за ухо, в котором покачивается маленькое серебряное кольцо. На шее видно мышцу, образующую подобие треугольника, соединяясь с ключицей. Если какой-то вид и вызывает настоящее эстетическое наслаждение, то это явно не вид за окном. - Не тошнотворный, конечно, но от восторга я прыгать не буду, - наконец, Чанбин делает несколько глотков. – Когда я смотрю на него, единственное, о чём я думаю, - это о том, как адски там холодно и как я вообще не хочу вылезать из дома, пока всё это говно не растает. - Тогда подумай об этом так: на улице мороз, такой, что конечности бы трещали, ветер дует холоднейший, снег валит без остановки, везде лёд и сугробы. А мы дома. Сидим в тепле перед камином и пьём горячий шоколад. И мороз нас вообще не тронет. - Ну, это звучит уютно, - признаёт Чанбин, кивая. - Так и я о чём. Чего ты на мороз бубнишь, когда он тебя не касается? – Хёнджин довольно хлопает по диванной подушке. – Смотри в окно и думай, как классно, что ты в тепле и можешь просто любоваться снегом, при этом никак от него не страдая. - Рано или поздно мне придётся выйти и отморозить там нос. - Это уже проблемы будущего, ты чего козу хоронишь до того, как она померла? - Чего? – Чанбин громко смеётся, с недоумённым весельем смотря на него. – Какая нахрен коза? - Да у меня мама постоянно так говорит, она деревенская, - Хёнджин тоже смеётся и отмахивается от него. – Докопался, а. - Это ты до меня со своим снегом докопался. - Потому что я люблю снег и хочу помочь тебе посмотреть на него с другой стороны. - Единственная сторона, с которой я хочу смотреть на снег, - это противоположная. - Ага, видишь? – Хёнджин с лукавостью во взгляде подбирается на месте и указывает на него пальцем. – Ты не сказал, что не хочешь на него смотреть, а сказал, что хочешь смотреть, просто с другой стороны. - Я не… - Чанбин пытается подобрать слова, после чего с улыбкой вздыхает. – Ладно, как хочешь, чем бы дитя ни тешилось. - Сам ты дитя. Просто признавать не хочешь, что я прав. Вот пойдём на тюбингах кататься, увидишь, как тут красиво, и тебя потом за уши в дом не затащишь. - Никакого тюбинга, я сижу дома жопой в тепле, - Чанбин активно качает головой. - Когда ты ещё в такое место выберешься? - Надеюсь, что никогда. - Зануда, - цыкает Хёнджин. – Ничего, я тебя вытащу. - Никуда ты меня не вытащишь. - Вытащу. Соблазню и вытащу. - Соблазнишь? – Чанбин заинтересованно поворачивается, приподнимая уголок губ. - Соблазню, - Хёнджин не тушуется и ухмыляется в ответ. – Наделаю целую армию горячего шоколада и выстрою их дорожкой из кухни за дом. - Этим меня не взять. - Я что-нибудь придумаю, я же дизайнер. - Дофига креативный? - Чертовски креативный и убедительный. Пламя отражается в его тёмных глазах. На пару секунд Чанбин даже хочет согласиться – настолько очаровывающим он выглядит при таком сумрачном тёплом освещении. Хёнджин определённо умеет притягивать к себе, но делает это мягко и незаметно, так, что нет сопротивления. И хотя они немного расходятся во мнениях, Чанбину нравится его упорство. Он любит, когда в людях есть стержень. Так интереснее. Это как водные горки. Зачем ехать на той, что идёт сугубо прямо и просто плюётся в тебя водой, когда можно прокатиться на той, что сворачивает то влево, то вправо, идёт вниз под углом, поднимается вверх, даёт почувствовать самые разные углы? В конце концов, рутины и так хватает. Пальцы Хёнджина вылавливают маршмеллоу из кружки и отправляют их в рот. Они прихлёбывают горячий шоколад, иногда покачивая чашки, чтобы разогнать собирающийся на дне осадок. В камине трещат поленья и когда огонь начинает гаснуть, добавляют ещё одно. В воздух подлетают искры. Вернувшись на диван, Чанбин наблюдает за ними. Искры ему тоже нравятся. Яркие и непредсказуемые, которые могут обжечь, если поступать неосторожно. Это добавляет азарта. На улице валит снег, к окнам прибивается ветер, сгибающий деревья, тонкий слой инея кристаллизируется в уголках. Мужчины перед камином разговаривают ещё около часа, после чего относят кружки на барную стойку и расходятся по комнатам. ODDINARY засыпает в сердце зарождающейся пурги.