Splitting the difference

Когда они отправились в путь на следующий день, Геральт был осторожен, проезжая те места, где было не безопасно. Чтобы наручники сильно не натягивались, он взял Лютика за руку. Они все время молчали, но он слышал, как с каждым разом учащался пульс барда, и спрашивал себя, был ли это слабый сигнал о том, что он что-то чувствует, когда они держатся за руки. В прошлом Геральт подумал бы, что это признак влюбленности, интереса, который он время от времени испытывал к барду с того дня в Посаде, но после горы он не считал это возможным. Наверное, это просто тревога, давний страх Лютика показаться обузой. (Страх, за который Геральт безжалостно зацепился в тот единственный глупый момент гнева). — О, черт… — выдохнул Лютик, камень скатился ему под ноги и чуть не сбил его с ног. Геральт немедленно подхватил его и потянул вверх, положив одну руку ему на спину, а другую на бедро. — Я держу тебя, — произнес он. Лютик покраснел и отвел взгляд. — О, — прошептал он, отстраняясь. — Спасибо тебе. Геральт наклонил голову, зачарованный учащенным сердцебиением Лютика. Этот маленький инцидент не должен был вызвать такую реакцию. Однако, когда он сделал шаг вперед, Лютик сделал шаг назад, как будто они исполняли абсурдный танец. Стараясь не думать об этом, он повел их дальше. (В результате все закончилось тем, что он много думал об этом, всю дорогу до замка).

***

Первая встреча Лютика с другими ведьмаками была неоднозначна. Они не были настроены враждебно и не потребовали, чтобы он немедленно ушел, что воспринялось как победа. Хотя, возможно, это было как-то связано с тем фактом, что они все время, смотря на наручники, связывающие его и Геральта вместе, начинали смеяться так сильно, что не могли говорить. Стоящий рядом с ним Геральт сердито смотрел на них, но, заметив выражение его лица, они снова принимались смеяться, не пытаясь сдерживаться. — Вы закончили? — прорычал Геральт, и ведьмаку со шрамом на лице удалось выпрямиться, опираясь локтем на спину другого ведьмака и вытирая слезы веселья со своих глаз. — Если ты хотел привести своего барда, — произнес ведьмак со шрамом, задыхаясь от смеха, — ты мог бы просто привести его, Геральт. Мы много лет говорили тебе, что ты должен это сделать. В этом не было необходимости. — Взмах рукой в сторону их наручников вызвал у него новый приступ смеха, и Лютик услышал рычание Геральта, глубокий недовольный рокот в его груди. Других ведьмаков, похоже, это совершенно не волновало. Геральт хмуро смотрел на них, и Лютик почувствовал, как краснеет его лицо. Из всех способов, которые он представлял себе встречу с семьей Геральта, этот определенно никогда не приходил ему в голову. В своих лучших мечтах они все равно прибыли бы рука об руку, но в качестве любовной пары и Геральт с гордостью представил бы его своим родственникам. Он был бы очаровательным, дружелюбным и сразу вписался бы в компанию, и его ведьмак знал бы, что с самого начала сделал правильный выбор. Реальность оказалась гораздо более смущающая. В конце концов двум другим ведьмакам удалось взять себя в руки, и Лютик наконец познакомился с ними. Ламберт продолжал смотреть на наручники и тихо хихикать, а Эскелю все же удалось сдержаться, и он сиял от восторга. — Ты не мог просто провести прискорбную ночь с незнакомцем? — спросил его Эскель вполне доброжелательно. — Вместо этого тебе пришлось подвергнуться проклятию? Лютик вспыхнул, пиная камень на тропинке, а затем споткнулся, Геральт поймал его за руку, прежде чем тот свалился. Прикосновение было похоже на маленькие молнии, и он притворился, что не знал, что ведьмаки могут слышать и чуять эмоции и чувства людей. Ведьмак закинул сумку на плечо и двинулся вперед вместе с Лютиком. — Ненавижу быть предсказуемым, — сказал он, подмигивая. Его ладонь стала холодной, когда Геральт отпустил его руку, и он почувствовал разочарование. Это был прелестный маленький кусочек фантазии: Геральт держал его за руку и вел к своему единственному дому, что у него был. Лютик поджал губы, чтобы предотвратить любой намек на дрожь. Он размышляет о том, как сильно Геральт, должно быть, ненавидит все это, вынужденный тащить его наверх, как багаж, и что стал мишенью для насмешек других ведьмаков. Он знал, что у Геральта есть чувство юмора, но даже самый добродушный человек, вероятно, затаил бы нечто большее, чем небольшую обиду на то, что был привязан к кому-то, кого он уже пытался оставить на гребаной горе. От этой мысли его плечи смущенно опустились, но ему все же удалось изобразить подобие улыбки. Краем глаза он заметил, что Геральт смотрит на него и хмурится, и его улыбка стала еще более натянутой.

***

Они пытались оторваться от Ламберта и Эскеля в коридоре, и Геральт свирепо посмотрел на своих братьев, пока они, наконец, не отступили. Если отбросить в сторону его собственное раздражение из-за них, он чувствовал, как Лютик был смущен, и даже во время испытания быть прикованным друг к другу, он не мог стоять в стороне и позволять людям, которых бард еще плохо знает, насмехаться над ним. Лютик следовал за ним с непривычной кротостью, хотя Геральт видел, как он оживился и с интересом смотрел по сторонам широко раскрытыми глазами, пока они шли по коридорам. Он годами лениво думал о том, чтобы пригласить барда, и испытал странное чувство удовлетворения оттого, что был прав, думая, что тому будет интересно. Он остановился в дверях своей комнаты. — Геральт? — неуверенно произнес Лютик, но тот не ответил. Ситуация казалась абсурдной, приглашать Лютика в место, которое принадлежит исключительно ему. Несмотря на то, что они годами делили кровати и даже ванны. — Хм, — промычал он скорее себе, чем Лютику, открывая дверь. Весемир приказал привести его комнату в порядок, вытереть пыль и проветрить. Судя по запаху, на кровати лежали свежие простыни, и он чувствовал запах пчелиного воска от полироли для мебели. Тем не менее, это, несомненно, была его комната со всеми мелочами, собранными им за эти годы, и он болезненно ощутил пристальный интерес Лютика, когда они зашли внутрь. Он боролся с желанием напомнить о себе, пока Лютик все это осмысливал, но в конце концов бард, кажется, пришел в себя, слегка встряхнувшись и одарив Геральта слабой улыбкой. — Не знаешь, здесь можно принять ванну? Геральт одарил его мимолетной улыбкой в ответ, прежде чем увести обратно в холл — к счастью, свободный от братьев — и вниз, к горячим источникам, остановившись только для того, чтобы выудить из шкафа кусок мыла и несколько полотенец. Он ощутил, как Лютик недовольно сморщил нос из-за некачественного мыла, но не высказался вслух. Геральт по привычке ждал, что тот начнет ныть, но бард молчал. Он и не подозревал, что будет скучать по этому нытью, но теперь его отсутствие давило на него, напоминая о том, насколько глубоко он вбил клин между ними. Их рубашки, зацепившиеся за цепь от наручников, плавали между ними, как медузы. У него никогда не было склонности к поэзии, за свою жизнь он прочел всего несколько стихотворений — из книг, которые Ламберт бережно хранил подальше от посторонних глаз, но от горячей воды он так расслабился, что в голову полезли странные мысли. Возможно, что-то о переплетении света и тьмы, подвешенных в водах жизни? Реплика настолько божественна, что он фыркнул и поймал любопытный взгляд Лютика после того, как бард подпрыгнул от шума. Он слегка качнул головой, показывая, что не намерен ничего объяснять, и Лютик не стал настаивать. Геральт почти пожалел, что не сделал этого. Лютик мылся первым и все время хранил молчание по поводу мыла, и Геральт боролся с желанием откинуть голову назад и биться ею о бортик горячего источника. Однажды Лютик сказал ему, что у него чувствительная кожа, и от плохого мыла она ужасно чесалась. Он не смог придумать, как это исправить, теперь, когда Лютик пользовался плохим мылом, и боялся, что, указав на это сейчас, бард подумает, что он вспомнил об этом раньше и просто решил быть мудаком в любом случае. Он не пришел к какому-либо решению к тому времени, как закончил мыться, и знал, что каменное выражение его лица- это еще одна вещь, которую он не знает, как исправить между ними. Так много вещей, которые не исправишь. Гораздо больше, чем он ожидал. Он видел, что Лютику было некомфортно, когда тот тихо спросил, как только Геральт закончил, могут ли они уйти. Он ненавидел эту кротость, то, как Лютик явно не хотел выказывать недовольство и ожидал, что его в любом случае проигнорируют. Геральт не ответил, но жестом пригласил Лютика следовать за ним. Бард двигался с явной благодарностью, но в своем энтузиазме он неверно оценил одну из ступенек и начал падать с криком удивления. Даже не думая, Геральт сразу же подхватил его. Как только ему это удалось, он понял, что они прижаты друг к другу, а лица разделяют всего несколько дюймов. Щеки барда порозовели, и совсем не от горячей воды. Аромат возбуждения на мгновение стал аппетитным, густым, как мед, на его языке, но прежде чем он успел сделать глупость, Лютик отпрянул, кашляя, чтобы прочистить горло. Возвращаясь, они оба молчали.

***

За ужином, по крайней мере, было немного легче, хотя он изо всех сил старался не чесать кожу там, где были наручники. Ему отчаянно хотелось попросить немного масла или бальзама, чтобы намазать руку, но если целью Геральта было вести себя как последний придурок, он не хотел рисковать, доставляя ему удовольствие. Другие ведьмаки были достаточно приветливы, хотя Ламберт все еще хихикал каждый раз, когда замечал наручники. Эскель казался добрым, и Лютик чувствовал себя немного польщенным, когда тот передал ему булочки, даже не спрашивая. Несмотря на шрам, пересекающий лицо, у мужчины была приятная улыбка, а в его глазах плясали огоньки, которые говорили Лютику, что за неприступной внешностью скрывалась нежная душа. (Его руки, сжимающие кружку с элем, также говорили Лютику, что он, вероятно, отличный любовник, но была небольшая проблема в том, что в настоящее время он прикован наручниками к его брату). (Жаль). — Ну, бард, — произнес Весемир, и Лютик слегка подпрыгнул от того, что к нему обратились. — - Что ты думаешь о нашем замке? Он думал, что у него есть сотня вопросов и тысяча песен, которые шевелятся в нем при виде угрюмого величия гигантской крепости, такой пустой, полной стольких историй и призраков, но когда он набирал в грудь воздуха чтобы ответить, то заметил, как напряглось тело Геральта. Мгновение он колебался, энтузиазм боролся с осторожностью. В конце концов, Геральт годами слушал его болтовню и знал, как сильно он хотел приехать сюда все эти годы. Затем он вспомнил гнев Геральта на горе и задался вопросом, насколько он был вызван неспособностью Лютика контролировать себя. Он устроился поудобнее, слегка расправляя плечи и улыбаясь Весемиру. — Он прекрасен, — произнес он с восхитительной сдержанностью. Геральт так и не расслабился.

***

Если у него и были какие-то сомнения по поводу того, что Лютик не хотел оказаться с ним в ловушке в Каэр Морхене, то невнятный разговор за ужином подтвердил их. Он ожидал волнения и удивления, собрался с духом, чтобы ответить на поток вопросов и выступить посредником для остальных, которые не привыкли к энтузиазму Лютика. Это было бы единственным достижением, хотя он никогда бы в этом не признался, увидев Каэр Морхен глазами Лютика. Вместо этого бард был тих и сдержан, почти ничего не комментируя, если его не спрашивали напрямую. Он был вежлив, но это была та же вежливость, которую он использовал в общественных местах, когда хотел уйти, но не мог этого сказать. Было большим облегчением, когда они наконец встали из-за стола. Они не разговаривали ни на обратном пути в его комнату, ни когда переодевались в пижамные штаны. Со своими рубашками они мало что могли поделать. На протяжении всего этого Лютик хранил молчание, даже когда забрался на матрас. Странно делить постель с кем-то в его собственной комнате. Это смесь знакомого и странного. Лютик рядом с ним — это что-то знакомое по годам совместной жизни, но он был совершенно неуместен в этой обстановке. Ведьмак остро ощущал тепло барда, исходящее от него через скудное расстояние между ними. У него довольно большая кровать, но сейчас она казалась ему абсурдно маленькой, хотя они и не соприкасались. Лютик вздыхал с полдюжины раз, как будто собирался что-то сказать, но через некоторое время заснул, не сказав ни слова. Геральт еще долго не мог уснуть.

***

Несмотря на все надежды Лютика, неловкое напряжение между ними не спало и утром. Он подумал о том, чтобы пошутить или даже затеять ссору, чтобы разрядить обстановку, но то, что он был прикован к Геральту и находился на его территории, не увеличивало шансы на противостояние между ними в его пользу, и он передумал. После завтрака он побрел следом за Геральтом, когда другие ведьмаки отправились на утреннюю тренировку. Ему не терпелось выяснить, как, черт возьми, избавиться от этих наручников, но, очевидно, тренировка была важнее всего остального. Как типично. Пока другие ведьмаки занимались своими делами, Эскель и Весемир встали для спарринга, а Ламберт начал проходить полосу препятствий. Лютик заметил, что Геральт внимательно следит за ним, глаза насторожены, а мышцы напряжены, как у собаки, которая следит за стадом. — Даже не думай, — категорично сказал бард, и ведьмак скосил на него глаза, казалось, оценивая его. — Геральт, если ты попытаешься заставить меня залезть на эту гребаную штуковину, я спрыгну и потащу нас обоих навстречу смерти. Геральт прищурил глаза, изучая его более пристально. В жесте упреждающего протеста Лютик шлепнулся на задницу, как тряпичная кукла.

***

Видимо, никакие попытки таскать Лютика по двору, как непослушную собаку на поводке, не заставят барда сдаться, и в конце концов он признался себе, что пытаться затащить его на полосу препятствий значило бы напроситься на неприятности. Лютик явно что-то подозревал, медленно поднимаясь на ноги, но расслабился, когда Геральт подвел их к скамейке, чтобы посмотреть, как тренируются остальные. Несмотря на попытку спокойно усидеть на лавке, ведьмаку это плохо удается. И его осенило. — Сейчас мы немного побегаем, — сказал он, и вскочил на ноги так быстро, что бард, спотыкаясь, последовал за ним. Для Геральта это было больше похоже на пробежку, но Лютик уже начал ворчать себе под нос, когда они сделали первые несколько шагов за ворота и обогнули крепость. Ему приятно было напрягать мышцы, и он почувствовал, как начало спадать напряжение с шеи и плеч. Они пробежали не так уж и много, но, к чести барда, Лютик, похоже, выкладывался по полной, не жалуясь и не ноя, пока не споткнулся о камень. Когда он остановился, чтобы дать перевести дух и собраться с мыслями, он заметил, что ноги барда слегка дрожат. Практика владения мечом — это особенная форма обучения. Используя левую руку, он двигался относительно свободно, Лютику просто нужно было поддерживать темп и держаться в стороне. Однако, что касалось правой стороны, Лютик должен был внимательно наблюдать, чтобы знать, когда двигаться, а когда нет. Бард на самом деле оказался довольно хорош в этом. Видя удивление на его лице, Лютик закатил глаза. — Что, как будто я не видел, как ты размахивал мечами в лагере? — сухо сказал он. — Знаешь, я действительно иногда наблюдал за тобой. Через некоторое время Лютик даже взял тренировочный меч, чтобы присоединиться, ему надоело просто наблюдать. После удара барда, который был отчасти игривый, отчасти раздраженный, они начинают препираться. Геральт пытался держать себя в руках, а вот Лютик не сдерживался. Есть что-то приятное в том, чтобы видеть Лютика раскрасневшимся и тяжело дышащим, с ярким румянцем и блестящими глазами. По мере того, как они шли, его рубашка медленно распахивалась все больше и больше — настоящий подвиг, учитывая, что обычно она у него застегнута почти до подбородка, — и капельки пота подчеркивали его ключицы и гладкий изгиб шеи. В какой-то безумный момент мысль о том, каково было бы прижаться языком к этому участку кожи, мелькнула в его голове, и он был так встревожен этим, что не заметил удар в бок, который отбросил его на землю, и барда вслед за ним. Глаза Лютика были широко раскрыты от удивления, когда он оказался сидящим верхом на ведьмаке. Он залился темно-малиновым румянцем, что явно не имело никакого отношения к их упражнениям. Он сделал слегка прерывистый вдох, явно собираясь заговорить, но Ламберт его опередил. — Никаких любовных утех на тренировочном поле, — лениво протянул он, опираясь на свой меч и ухмыляясь. — Ты знаешь правила, Геральт. Для этого есть кровать. Большая кровать. И она стоит в твоей комнате. Лютик слетел с него с такой прытью, забыв, что они скованы, рукой ударив Геральта в живот, когда пытался удержать равновесие. Ламберт согнулся пополам от смеха.

***

После гребаной катастрофы на тренировке бард на какое-то мгновение подумал, что исследования помогли бы ему успокоиться и немного забыться. Но нет. Лютику все еще было неловко из-за того, что он случайно оказался сидящим на Геральте на глазах у всех во дворе, и ему отчаянно хотелось свернуться калачиком где-нибудь в шкафу, пока последний румянец не сойдет с его щек. Он никогда не был застенчивым, девственным цветком, и ему было стыдно за собственное предательское возбуждение, его тело среагировало против его воли. Геральт больше не брал его за руку, когда они пришли в библиотеку. Его запястье немного зажило с тех пор, как они попали в замок, Геральт ухаживал за ним с вниманием, которого он не знал, как понять, но рука все еще болела. Когда ведьмак видел, как тот морщился от прикосновения к больному месту, то придвигался ближе, и Лютик не знал, чувствовал ли он себя когда-либо более жалким за всю свою жизнь. После трудного начала они в конечном итоге разработали систему: Лютик взобрался по лестнице и передавал книги Геральту стоящему на ступеньку ниже. Передавая очередной том, бард промахнулся и они оба чуть не упали на пол. В конце концов они устроились вместе на коврике перед очагом, который Геральт разжег с помощью Игни, и через некоторое время напряжение между ними немного начало спадать. Если бы не острый металл на их запястьях, это могло бы показаться почти дружеским.

***

К своему собственному удивлению, Геральт с нетерпением ждал их совместных утренних тренировок. Он не мог напрягаться в полную силу, как раньше, пока на руке болтался бард, но у Лютика выносливости оказалось больше, и он быстро учился. Несмотря на все усилия, его внимание продолжало цепляться за линии тела Лютика, которые становились более четкими благодаря движению. Несмотря на все его миловидное щегольство и изящное поведение, под красивой одеждой у барда были крепкие мускулы, факт, который Геральт никогда раньше по-настоящему не замечал и хотел бы не замечать сейчас. Когда от выпада вперед рубашка барда задралась и обнажилась бледная плоть на бедре, Геральт чуть не выронил свой меч. Фырканье, которое он слышал с другого конца двора, говорило о том, что его братья были в курсе его переживаний, а Лютик просто издал жалобный звук, когда Геральт подтолкнул его к спринту в попытке остудить свои собственные низменные порывы. — Это абсурд, — думал он, идя вверх по лестнице, несмотря на протестующий стон Лютика, — вести себя как какой-то зеленый юнец. — Это просто Лютик, тот самый бард, которого он видел покрытым грязью, с похмелья, блюющим из окна. Это просто Лютик. Просто Лютик, который был рядом с ним в течение многих лет, который смеялся над его шутками и благоухал восторгом, когда ему позволяли прижаться поближе. Лютик, который превратил его в героя легенды и никогда не смеялся над пьяным признанием Геральта в том, что он хотел стать рыцарем, когда был мальчиком.

***

В последующие дни неловкости между ними было все меньше. И Лютик почти забыл о том, как и почему он оказался в доме Геральта. А потом начался снегопад. Это и раньше причиняло боль — грубые заверения Геральта в том, что он будет свободен и сможет уйти, как только они со всем разберутся. Теперь он наблюдал, как Геральт смотрит на снег абсолютно бесстрастно, и чувствовал, как его душа уходит в пятки. Он уже мог сказать, что будет сильный снегопад. Определенно, достаточно сильный, чтобы заманить барда в ловушку на сезон, в наручниках или без них. По крайней мере, раньше Геральт мог утешать себя обещанием, что достаточно скоро избавится от Лютика, но теперь, когда падали тяжелые хлопья, он знал, что ведьмак, должно быть, кипел от негодования из-за того, что ему придется терпеть его весь сезон, даже после того, как они освободятся. Он не помнил, что когда-либо так остро ощущал себя обузой.

***

По мере того, как снега на земле становилось все больше, Геральт чувствовал, насколько Лютик был встревожен и несчастен из-за того, что застрял в Каэр Морхене. С ним. Он думал, что они к чему-то пришли. Даже без прежней легкости, он думал, что они каким-то образом преодолевают острые грани множества неисправимых вещей между ними. В самые глупые моменты он даже начинал тешить себя мыслью, что они смогут вместе отправиться весной в путь. (В его снах, где он ничего не контролировал, разум подсказывал множество вещей, которыми они могли бы заняться, чтобы скоротать время, его подсознание полностью прислушивалось к тому, что он всегда игнорировал и теперь, кажется, не может перестать замечать). После того, как стало ясно, что Лютик останется с ним на сезон даже после того, как они освободятся от своих оков, все его глупые фантазии рассеялись, как туман. Он перестал отпускать шутки, которые начал было отпускать, подозревая, что теперь смех вызван скорее чувством долга, чем искренним весельем. Он старался максимально отстраниться во всех отношениях. Он не мог предоставить Лютику пространство физически, но он мог предоставить его в социальном плане. Своим молчанием он пытается побудить Лютика как можно больше разговаривать с другими ведьмаками. Если оставить в стороне их собственные проблемы, он знал, что Лютик хотел узнать о ведьмаках больше, чем та информация, которую ему давали на протяжении многих лет. (Он решительно игнорировал сбивающее с толку ощущение, которое вызвало у него представление Лютика, поющего песни о других людях, кроме него). (В конце концов, он же никогда не хотел, чтобы Лютик пел о нем). (В конце концов, он этого никогда не заслуживал).

***

Его подозрения после первого снегопада подтвердились самым худшим образом. С каждым днем Лютик становился все более несчастным, видя, как сильно действует Геральту на нервы. Ведьмак отступал настолько, насколько мог, учитывая, что они все еще прикованы друг к другу, и бард пытался оказать ему любезность и не давить, но часть его не могла не заметить иронии в том, что он чувствовал себя таким чертовски одиноким. В один прекрасный день Весемир наконец издал тихий торжествующий возглас. (Лютик притворился, что ему не больно, Геральт явно горел желанием покончить с этим). Старший ведьмак показал им отрывок, касающийся нерушимых уз, и указал на рецепт зелья, которое утверждало, что способно разорвать любые оковы, налив его на металл меча. Лютик нервничал на протяжении всех приготовлений, ему не совсем нравилась идея о том, что рядом с его рукой с силой размахнутся мечом, но Геральт, кажется, был совершенно безразличен, и, несмотря на то, что ему не хватало элементарного чувства самосохранения, Лютик не думал, что он так спокойно принял бы риск потерять конечность. Тем не менее, когда зелье было готово и нанесено на меч, он не смог удержаться, чтобы не захлопнуть глаза и не отвести взгляд, молясь о том, чтобы все это поскорее закончилось.

***

Зелье не сработало. Конечно, черт возьми, оно не сработало. Следующие три решения тоже не сработали. С каждым прошедшим днем и каждой попыткой ведьмак чувствовал, как тревога Лютика становилась сильнее, и они оба начали снова огрызаться друг на друга, его собственное разочарование росло перед лицом такого явного доказательства того, насколько несчастен Лютик, вынужденный оставаться с ним. Глупо затевать ссору, когда у них не было шансов вырваться друг от друга, но нервы у обоих с каждым днем становились все более измотанными. — Не то чтобы ты что-то предлагал… — почти рычал Геральт после стервозного комментария Лютика о ценности книг о ведьмаках для всего, что не связано с нанесением ударов ножом по монстрам. — О, а ты? Расскажи мне еще раз, как ты… — Лютик оборвал себя, заметив, что Весемир наблюдает за ними, приподняв обе брови. Бросив всего лишь взгляд друг на друга, они извинились и отправились сражаться в другое место.

***

Вернувшись в комнату Геральта, Лютик набросился на ведьмака, как только закрылась дверь. Он сообразил, что другие ведьмаки могли бы услышать их без особых усилий, если бы захотели, но иллюзия того, что он мог огрызнуться на Геральта без зрителей, успокаивала. Это, пожалуй, было единственное, что у него осталось. — И что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? — прокричал бард. — Я уже сказал тебе, что мне жаль. Я не хотел этого. — Ты никогда этого не хочешь, — усмехнулся Геральт. — Ты просто ведешь себя как безответственный засранец, а потом мне приходится вытаскивать тебя из… — О, засунь это себе в задницу, — оборвал его Лютик. Ему было более чем достаточно напоминаний о том, как он доставлял неудобства Геральту, пытаясь стать частью его жизни. — Кроме того, — злобно прошипел он, — не похоже, что ты такой уж чертовски невинный. — И что это должно означать? — спросил Геральт, прищурив глаза. Лютик одарил его ехидной улыбкой. — Ты помнишь о своем ребенке? — спросил он с притворной любезностью, и подергивание мышц на челюсти Геральта сказало ему, что он ткнул в больное место, как и хотел. — Дитя-неожиданность, с которым я оказался только из-за тебя? Лютик стиснул зубы, почти рыча. — Я не заставлял тебя ссылаться на Право Неожиданности, — выплюнул он. — Это была твоя собственная гребаная вина. Ты мог бы попросить бочонок эля, или лошадь, или… или новый блестящий меч, или что-нибудь в этом роде, но нееет. Могучий Геральт выше таких банальных вещей, как просьба о… — Мне бы не пришлось ни о чем просить, если бы ты не потащил меня туда. Вот что ты делаешь, Лютик. Ты суешь свой нос куда не следует, а потом сидишь сложа руки и ждешь, пока другие люди исправят твои ошибки. — Ошибки? — спросил Лютик, слыша, как в ушах стучит пульс. Его глаза защипало, и он знал, что он пожалеет о том, что собирался сказать. — Что ты можешь знать об этом, Мясник? Приятно видеть, как Геральт слегка вздрогнул, словно ему нанесли удар. Он уже ощущал, как чувство вины поднималось у него в животе, но черт возьми, Геральт точно знал, как его завести. — И все же ты тот, кто решил последовать за мной, независимо от того, сколько раз я говорил тебе уйти, — произнес Геральт, слегка кривя губы в усмешке. — Что это говорит о тебе? Черт. Лютик судорожно вздохнул, чувствуя себя так, словно получил удар в живот. Удивительно, отстраненно думал он, что человек, который утверждает, что у него нет эмоций, знает, как причинить боль, когда ему этого хочется. Он рефлекторно отшатнулся, но наручники остановили его. Гнев покинул барда, оставляя чувство опустошенности. — Ты был прав, ты это хотел услышать? — проговорил Лютик, слегка запинаясь. Его глаза застилали слезы, которые он смахивал сердитыми движениями. Он не хотел плакать, не хотел такой слабости, но он не мог уйти и получить хоть какое-то гребаное пространство, и он чувствовал, как гнев вытекает из него, как будто его ударили ножом. Он стиснул зубы в тщетной попытке остановить чертовы слезы. — Все, что я делаю, это вываливаю дерьмо на твою жизнь. Это то, что ты хочешь, чтобы я сказал? — его голос сорвался. — Я все разрушаю, это все, что я делаю! Я понимаю! Я обуза, и ты… — Это не так. Лютик почти не расслышал этих слов. Он удивленно моргнул и сосредоточился, Геральт не смотрел на него, челюсть сжата, выражение лица несчастное, но не сильно сердитое. Они по-прежнему находились так далеко друг от друга, как только могли. Пульсация в запястье побуждала Лютика подойти ближе, чтобы ослабить давление, и Геральт тоже подошел. — Ты не обуза, Лютик, — сказал Геральт, по-прежнему не глядя на него. Слова звучали мягко, в них не было и следа прежнего разочарования, и это казалось какой-то уловкой. Лютик недоверчиво изучал его, и когда Геральт заметил это, он вздохнул, поднимая руку, чтобы вытереть лицо. — Черт. Что ж, с этим он мог согласиться.

***

Заметив настороженную нерешительность в позе Лютика, он подвел их к кровати и сел, бард на мгновение замер, прежде чем тоже сесть, примостившись на краю, как будто он мог сбежать, если все пойдет плохо. Недоверие причиняло боль, но он это заслужил. — Мне никогда не следовало говорить то, что я сказал тебе, — тихо произнес Геральт, отводя взгляд. Он не мог смотреть на Лютика и разрешил себе быть трусом. Лютик, сидящий рядом с ним, хранил молчание. — Ты этого не заслужил, — он рискнул бросить взгляд в сторону барда и обнаружил, что тот полностью завладел его вниманием. — Мне жаль, Лютик. Молчание между ними тянулось так долго, что причиняло физическую боль. Наконец Лютик заговорил. — Ты говоришь это только потому, что мы все еще прикованы друг к другу? Несмотря на хрупкость слов, Геральт не смог удержаться от фырканья, хотя и пожалел об этом, увидев, как губы Лютика поджались в ответ. — Нет, — сказал он, качая головой. — Я говорю это, потому что мне следовало сказать это раньше. Это было похоже на то, как если бы он сбросил с себя бремя, как будто сбросил все свои доспехи в конце долгого дня, как будто с его плеч свалился груз, что давил на него. — И я знаю, что облажался, и ты не хочешь быть здесь. Со мной. — Слова ранят, но когда он представил, каково было Лютику после того, как он оставил его в горах, это было наименьшее из того, чего он заслуживал. — Почему ты это сказал? Геральт чувствовал, что Лютик очень старается, чтобы его голос звучал ровно, и это причиняло боль. — Все, что я делаю, — это все порчу, — сказал ведьмак, глядя в стену. — Это все, что я когда-либо делал, — он бросил взгляд на Лютика. — Я не хотел причинить тебе вред. Я подумал, что будет проще, если я отошлю тебя подальше, — он сделал паузу и задумался, но после всего случившегося Лютик заслуживал от него полной правды. — И я был зол. — Ты не обманываешь? — спросил Лютик едва слышным шепотом. — Нет, — без колебаний ответил Геральт. — Я действительно втягиваю тебя во всякое дерьмо, — произнес Лютик. Геральт фыркнул и одарил его слабой улыбкой. — Мы оба пара кретинов, — шутливо ответил ведьмак. За это Лютик ударил его кулаком по плечу. — Ты не вернулся за мной, — произнес Лютик, и недолгое легкомыслие снова стало пропадать. — Я ждал так чертовски долго, а ты так и не вернулся. — Я не знал, что ты этого хочешь. Я думал, ты найдешь кого-нибудь другого, и я… — Он не хотел видеть, как кто-то другой живет его жизнью, но не мог заставить себя сказать это вслух. — Ты единственный, с кем я когда-либо хотел быть, — сказал Лютик тихим голосом. Он медленно потянулся к руке Геральта, и тот ответил на прикосновение. — Ты идиот, — подытожил бард. — У тебя ужасный вкус, — заявил Геральт, и Лютик фыркнул. — Это не лечится, — согласился он. — Я скучал по тебе, — произнес Геральт и услышал, как Лютик вздохнул. — Что теперь будет? — спросил Лютик, и Геральт отодвинулся назад, чтобы прислониться к стене, прежде чем посмотреть на него. Лютик повторил его позу. — Будет все так, как ты захочешь, — ответил Геральт, заставляя себя беспечно пожать плечами. — Я знаю, ты хочешь уйти… Лютик при этих словах резко выпрямился, нахмурив брови. — Я не хочу уходить! Ты хочешь, чтобы я ушел! — в его голосе звучала обида, и Геральт хмуро посмотрел на него. — Я давно хотел приехать сюда. Ты был единственным, кто расстроился, когда пошел снег. — Но ты был несчастен, — заметил ведьмак, и бард закатил глаза. — Потому что ты хотел, чтобы я ушел, — произнес Лютик, как будто Геральт упустил что-то невероятно очевидное. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — сказал Геральт и увидел в глазах Лютика слабую надежду. — Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь уходил, Лютик. Бард изучал его долгое мгновение, прежде чем выпрямиться, расправив плечи, как будто собирался на войну. Геральт скопировал его жест, отчасти для того, чтобы заставить его улыбнуться, что ему удалось. — Я люблю тебя, — произнес Лютик слегка дрожащим голосом. — И я знаю, что ты не чувствуешь того же, но ты должен знать, что я… Геральт прервал его, прижавшись губами к его губам, и Лютик сразу же растворился в нем, подняв свободную руку, чтобы обнять его. Он наклонил голову, чтобы углубить поцелуй, и этот поцелуй ощущался как отпущение грехов, как прощение и начало новой жизни. От неожиданного звука они отпрянули друг от друга и, моргая, посмотрели на пол. На полу, возле их ног, лежали наручники.

***

Лютика охватил безумный страх, что Геральт заберет все свои слова обратно, что ведьмак просто сказал ему то, что он хотел услышать. Но когда Геральт поцеловал его еще раз, все страхи развеялись. Он позволил уложить себя на подушки и ощутил дрожь по всему телу, когда большой палец Геральта нежно прикоснулся к повязке на его запястье. — Мы должны рассказать остальным, — выдохнул бард между поцелуями, и Геральт кивнул, пряди его волос щекотали лицо. — Должны. А это важно? — прошептал ведьмак, обводя носом контур его подбородка, и прижался ртом к мягкой коже его шеи. — Очень. О, — вздрогнул Лютик, почувствовав осторожный легкий укус на плече. — Очень важно. — М-м, — пропел Геральт, рукой скользнув вниз по его телу медленной, дразнящей дорожкой. — Нужно идти прямо сейчас. — Прямо сейчас, — выдохнул Лютик.

***

(Они действительно рассказали всем остальным о своей свободе). (Только позже. Много позже).