Путешествие в обратном направлении (автор Priest, Китай)

Ань Цзе молча стоял и, не мигая, изучал человека в белоснежном одеянии. Фигура мужчины в ярком свете ламп, казалось, испускала сияние, делая его похожим на недосягаемое божество. Но его глаза были удивительно нежными, один такой взор мог растопить любое сердце. Однако лицо Ань Цзе вдруг потеряло всякое выражение, словно он стал куклой размером с человека. По остекленевшему взгляду невозможно было угадать, какие мысли крутятся в его голове. — Я не видел тебя больше десяти лет, и ты совершеннее, чем когда-либо, — мужчина в белом посмотрел на него с восхищением. — Время — лучший учитель. Оно научит тебя всему, отточит твои умения, позволит тебе расти… Пока ты не станешь таким, какой есть сейчас, ничто не смутит твой разум, ничто не сможет преградить тебе путь. И ты найдешь его здесь. Внезапно в ответ на его слова раздался смех. Уголки рта Ань Цзе дернулись вверх, плечи задрожали, несколько мгновений он сдерживался, а потом, наконец, расхохотался в голос. Отступив на пару шагов, он тяжело откинулся на расписанную фресками стену, закрыл руками лицо и нагнулся, не в силах устоять прямо. Мо Конг чувствовал, что это смех, который в любой момент может перейти в рыдание. Человек в белом терпеливо ждал, пока он немного успокоится, а затем наклонил голову и спросил: — Почему ты смеешься? — Потому что не знаю, что делать, — ответил Ань Цзе. Тон был на удивление мягким, голос звучал приглушенно и хрипло. Растрепавшиеся волосы упали вдоль щек, открывая лицо, растерянное, но с удивительно ясным взглядом: — Отец, может быть, ты знаешь? — Ты уже большой мальчик, — покачал головой мужчина в белом. — Инь Ху, ты должен сам принимать решения. — Я не понимаю, почему, — вздохнул Ань Цзе. Он заправил волосы за уши и внимательно оглядел большой ярко освещенный зал, очень красивый, но, тем не менее, производящий гнетущее, пугающее впечатление. Откуда-то доносилась музыка, нежный женский голос пел что-то неразборчивое. И Ань Цзе вдруг осенило, что это место, в котором, по первому впечатлению, было все, не имело вообще ничего, а при ближайшем рассмотрении оказалось великолепной пустышкой. Да, красота, но она не вызывала отклика в душе. Шокирующая, неземная, но с отпечатком смерти и одиночества. Взгляд Ань Цзе скользнул по высокому потолку, невыразимо красивому, по беломраморному полу, отполированному до зеркального блеска, и, наконец, остановился на прекрасном мужчине в белом. — Так… это место — твой храм? Мужчина вытянул руки и слегка приподнял голову. Черты его лица казались совершенными — изящнее европейских и тоньше, чем у жителей Востока. В них идеально смешалось мужское и женское. — Он будет и твоим тоже. И тут вдруг рассмеялся Мо Конг. Человек в белом замер и повернулся к нему: — Что тут смешного? — Ха! — Мо Конг отер несуществующий пот. — Мы проделали весь этот путь только для того, чтобы посмотреть на старого сумасшедшего. Братья, вам что, слишком скучно жилось? Человек в белом не рассердился, он просто спокойно посмотрел на Мо Конга, с некоторой жалостью словно на туповатого ребенка, которому недостает воспитания. — Молодой человек, твое сердце недостаточно проницательно, — медленно проговорил он. — Когда перед тобой открывается истина, ты не можешь ее увидеть. Невежественный мир накормил тебя слишком большим количеством мусора, из-за чего твои глаза затуманились, и ты не можешь различить, где реальный мир. Пистолет у тебя на поясе — это орудие убийства, ты борешься за выживание в толпе, достигаешь самоудовлетворения, убивая и совершая преступления. Парень, ты храбр, но используешь свою храбрость не по назначению. Ань Цзе был потрясен: «Когда перед тобой лежит правда, ты ее не видишь». Он до сих пор помнил эту фразу. Ее сказал Шэнь Цзяньчэн, руководитель археологической партии, сошедший с ума в пустыне. Сейчас эти слова звучали особенно иронично. Получалось, два человека отдельно друг от друга достигли одинаковой стадии безумия. Словно не сразу осознав услышанное, Мо Конг поморгал, а затем обернулся к Ань Цзе и спросил: — Типа я свернул куда-то не туда? — Дитя, — вздохнул человек в белом. — Ты наполнен ложными желаниями и гневом. Пытаешься разозлить меня, но это может только усилить твое волнение — о чем ты беспокоишься? Чего же ты хочешь? — он перевел взгляд на Цзуи Шэ, и в его серо-голубых глазах, казалось, мелькнула печаль: — И ты, мой сын, совершивший преступление отцеубийства… — Цзуи Шэ стиснул зубы и не отвел взгляд. — Я скорблю о тебе, до сих пор… В этот момент Змей вдруг достал пистолет и, не говоря ни слова, выстрелил ему в грудь. Звук выстрела эхом разнесся по пустому залу, настолько резкий, что даже Пятнадцать слегка вздрогнул. В жемчужно-белом одеянии образовалось отверстие, края которого быстро начали пропитываться кровью, словно распускался алый цветок. Четыре пары глаз были прикованы к груди человека в белом. Они беспомощно наблюдали, как рана затянулась с непостижимой скоростью, а тот продолжал стоять настолько спокойно, будто вообще ничего не почувствовал. Он сохранял неподвижность, позволив сначала пуле пройти сквозь свое тело, а затем позволив им увидеть последствия. Никто не заметил в какой момент стихла музыка, и воцарилась тишина, которую нарушил Ань Цзе. Держась неестественно прямо, он сделал несколько шагов вперед и надавил ладонью на пистолет Цзуи Шэ, заставляя того опустить руку. От его обычного ленивого вида не осталось и следа. — Ты ждешь меня здесь? И чего же ты ждешь от меня? Профессор Мо и остальные, которым промыл мозги Ли со своими глупыми идеями, какое это имеет к тебе отношение? — О нет… это не имеет значения, и я не имею к этому ни малейшего отношения, ты должен верить, сын мой, это судьба. И Бог, Бог создал человека из-за одиночества, — человек в белом раскрыл ладони, обращенные вверх, словно следя за просачивающимся вниз светом, и на мгновение приостановился: — Мне так одиноко, дитя мое, ангел мой, не могу передать, насколько мне тебя не хватает. С того места, где стоял Мо Конг, он ясно видел, как почти незаметно нахмурились брови Ань Цзе после этих слов, а затем его кожа покрылась мурашками. Уголки рта юноши слегка дернулись, и он громко рассмеялся: — Ты живешь под землей, как сурок, неужели это и есть стать бессмертным? Что вообще за бессмертный? Владыка Земной? Не дожидаясь ответа человека в белом, Цзуи Шэ продолжил тихим голосом: — А как насчет твоего греха, отец? Как насчет твоего греха? Ты убивал людей и ел их мозг ради вечной жизни. Ты причинил вред множеству людей. R?Ли — скотина, а ты — скот из скотов! — Я не виновен, — мужчина в белом слегка повернул голову, из-за чего половина его лица скрылась в тени, и посмотрел с каким-то крайним безразличием и бесчувственностью, а может, он и вправду уже не был человеком, ибо ни один здравомыслящий человек не мог понять такой паранойи, мании контроля и раздутого до беспредела эго. Он снова повторил низким голосом: — На мне нет греха. Они — те, кто умер, — все мои жертвы, и каждый из них — избранный, чтобы проложить путь к храму, они должны чувствовать себя удостоенными чести. Пятнадцать невольно шагнул назад, на его лице отразилось отвращение. — Никто из вас не вегетарианец, — человек в белом слегка выпятил подбородок. — Разве это грех — потреблять плоть и кровь животных? А растения не живые? Разве грешно их есть? Конечно — мне это больше не нужно, это просто… Необходимый процесс означает прощание с низшей человеческой природой, и только избавившись от нее, мы сможем достичь подлинно вечной святости. — Значит, Ли убил этих людей, как и ты, ради поедания мозга? — высказал догадку Мо Конг. — Нет, нет, нет, — торопливо проговорил человек в белом. — Ли — жалкий упрямец, он выбрал неправильный путь, поэтому обречен быть лишь дерьмовой имитацией. Я единственный… — Я полагал, что R сошел с ума, но оказалось, что ты еще более сдвинутый, чем он, — внезапно произнес Пятнадцать, до этого момента сохранявший молчание. Он покачал головой: — Тебе не стоит жить в этом мире, это катастрофа. — Твои глаза видят только горизонт, — улыбнулся человек в белом. — Поэтому ты ничего не понимаешь. — Он не понимает, потому что вполне нормален, если не считать его дурного характера, — холодно прервал его Мо Конг и посмотрел на Ань Цзе. — Прости, не хотелось бы быть грубым, но, хотя иногда ведешь себя как скотина, ты просто ничто в сравнении со всеми этими нелюдями. — Ты мне льстишь, — спокойно ответил Ань Цзе. Человек в белом с жалостью покосился на Мо Конга. — На вашем языке есть поговорка: «У тех, кто не моей расы, другие сердца». И все войны, дискриминация, трагедии, убийства и ущерб друг другу начинаются с этой фразы. Ты настолько ограничен, что все еще сохраняешь в своей крови варварскую и нецивилизованную злобу, когда сталкиваешься с более благородным и совершенным существом. Это так грустно. Мо Конг пожал плечами и взял Ань Цзе за руку. — Тогда Земля слишком опасна, и тебе лучше вернуться на Марс. Цзуи Шэ, это же ты прошел сто восемь тысяч ли, чтобы найти этого старого сумасшедшего. Делай, что хочешь, а мы подождем… — Мы? — человек в белом уставился на ладонь Мо Конга, соединенную с ладонью Ань Цзе, и поднял бровь. — Ты назвал себя и Инь Ху «мы»? Посмотрев на него твердым взглядом, Мо Конг уверенно и властно произнес: — Он мой парень. — Твой… парень? — у человека в белом вдруг сделалось очень странное выражение лица, и он тихо рассмеялся: — Инь Ху, почему бы тебе не признаться этому юноше, что ты больше не человек? — Сам ты не человек, — машинально парировал Мо Конг, но с удивлением обнаружил, что рука в его руке была чрезвычайно холодной. Обернувшись, он посмотрел на пугающе бледное лицо: — Ань Цзе? Тот закрыл глаза и долго молчал, а потом поднял веки и улыбнулся Конгу, который не мог скрыть беспокойства. — Конечно, я человек, — безмятежным тоном ответил Ань Цзе. — Хотя я и собираюсь умереть в ближайшее время, но, вообще-то, пока я дышу, мертвецом меня называть еще рано. Он стряхнул руку Мо Конг и, пройдя вперед, остановился. — Отец, скажу со всей искренностью: я предпочитаю быть человеком. На самом деле мой идеологический уровень не так высок, как ты надеялся. И по моим ограниченным убеждениям, убивать людей и есть их мозг — это то, что могут делать только животные.