Made you think that he's the one

На самом деле, Джей в курсе того, какое впечатление производит. Состоятельный и состоявшийся — костюм с иголочки, кремовое дорогое пальто, уложенные волосы, начищенные ботинки и ролекс на запястье. Никто не станет копаться глубже и пытаться найти испуганного человека, который вне привычной среды. Чонвон — с Марса. Может, вовсе с любой другой планеты, потому что объяснениям поддаётся не всегда и с попеременной натяжкой. Потому что в душе Джей как никогда чётко осознавал, что младший не стал бы давать адрес и позволять приехать к нему самостоятельно кому попало. А вот теперь, стоя перед тёмно-коричневой железной дверью, переминается с ноги на ногу и подготавливает различные реплики под ту или иную тему, что может быть затронута. Дверь открывается не сразу, но и не через бессовестно долгое время. Чонвон кажется немного помятым, но бодрым для человека, который недавно вернулся с работы. Кажется, сфера его обыденной деятельности далека и близка к морской-дефис-спортивной стезе. — Привет. — Здравствуй, хён, — зевает, прикрывая рот ладошкой. — Заходи. Среднестатистическая квартира — на первый взгляд ничего примечательного. Чонсон снимает обувь и вновь понимает: хозяин жилища состоит из крайностей. Взметнувшиеся брови — удивление сменяется пониманием: а разве могло быть иначе? Красные (ребяческие) кеды, грубые кожаные ботинки, белоснежные утонченные кроссовки и берцы. И то не считая тапочек в виде кошачьих мордочек. Если скоропостижные наблюдения сведены в факты верно, он кошатник — такие люди, как правило, являются интровертами. Случайно вычитанные на просторах интернета заключения якобы исследований — не великолепно ли? Чонвон довольно социализирован, но кто знает, а какова в действительности его глубина? Как много сокрыто под толщей воды? — Держи, — старший протягивает заранее подготовленный браслет. Всю дорогу сюда лежал в кармане и чувствовался. Кухня маленькая, но уютная. Лишь на холодильнике висят магниты, напоминающие о важной части его жизни, — ракушки, картинки с волнами, нечто наподобие клыка акулы, фотографии людей. Чонсон не может утверждать наверняка, но девушка как раз с его странички, зато другие — нет. Отвлекает Чонвон, начиная шариться в холодильнике, будто бы здесь никого. Отчасти Джею приятно считаться кем-то вроде «своего», однако следующие его действия заставляют напрячься. На стол отправляется запечатанный кусок говядины, сливочный сыр и стручковая фасоль. Но всё равно Чонвон не спешит закрывать дверцу. — Слушай, — обращается Ян и продолжает рассматривать полки, — а ты взаправду классно готовишь? Сонхун сказал, что тебе нет равных. Странная формулировка: «Нет равных». Но ладно, в приготовлении еды Чонсон хорош процентов на шестьдесят, потому что порой осваивает новые рецепты, техники из-за банальной скуки. Почему бы и не занять себя чем-нибудь, например, в субботний полдень, дабы позже пришла мама и попробовала твоё творение? — Относительно. — Приготовишь мне поесть? Самая необычная просьба за последний год так точно. Пак растерянно промаргивается, а затем медленно кивает. Он возвращается в прихожую, чтобы снять верхнюю одежду и пиджак. Закатать рукава белоснежной рубашки просто необходимо, хотя бессовестный (в лучшем смысле; в милом смысле данного слова) младший помогает надеть фартук. Джей тщательно моет руки и до сих пор не в состоянии поверить в это — Чонвон сам завязывает бантик позади. Что происходит в его голове в сию секунду? Как долго будет длиться чересчур реалистичный сон? Нужно ли предполагать, что по пути к нему попал в аварию, поэтому сейчас находился на грани жизни и смерти? Этакое видение до яркого света в тоннеле? Довольный тем, что в течение часа сумеет поесть и возвращением браслета, Чонвон уходит. Он громко оповещает, мол, вскоре вернусь, и благодарит за помощь. А у Джея каша в голове, отчего предоставленные продукты напоминают пазлы без малейших совпадений. Вынужденно прикрыть веки ненадолго и выровнять дыхание — надо. По-хорошему, сковороды Яна пора выбросить в помойное ведро из-за пусть и чуть-чуть, но стёртой эмали. Чонсон слишком трепетно относился к кухонным принадлежностям и считался именно тем безумцем, коего обрадует новая и качественная посуда. Единственный сотейник, проживший больше трёх лет, был подарен ныне покойной сестрой бабушки; пользовался им, разумеется, редко. Джей уже разогревает масло, когда замечает это. Среди семи фотографий всё-таки очень знакомое лицо. Просто сперва не заметил из-за нового цвета волос Сонхуна, а так. Неужели они настолько близки, что Чонвон хранит снимок с ним на видном месте? Потому что Чонсон не мог бы привести в качестве доказательства их общение среди остальных ребят. Диссонанс порождает страх, страх выливается в ревность. Джей промаргивается и нечаянно полосует ножом по указательному пальцу, срезая кожу. Какого, блять, хрена? — О! Ты… — Чонвон подходит сбоку и выключает плиту, очаровательно посмеиваясь. Но его голос доносится сквозь вакуум, ведь старший упрямо не понимает. — Похоже, не зря я заказывал лапшу… Идём, я обработаю твою рану. Ноги ватные. В отражении маленького круглого зеркала в деревянной раме, что висит на стене, Джей видит своё обыденное выражение лица. Ни один мускул не дрогнул, зато внутри рассыпается доселе выстроенная картинка. Безупречная картинка, где они исключительно приятели из-за ориентации — почти и не связаны чем-либо. Чонвон заботливо усаживает на мягкий, но, совершенно очевидно, не обновлённый лет пять диван, и приносит аптечку. Дезинфицирующая мазь, впоследствии становящаяся своеобразным клеем, раздражает рецепторы. Старший сжимает штанину возле левого колена и спрашивает: — Насколько ты и Сонхун близки? — М? — принимает глаза и, господи, ему не нужно принимать данную позу. Чересчур много грязи в голове, когда на корточках перед тобой тот, кто разжигает кровь. — Что ты имеешь в виду под «близки»? Мы отлично ладим. — Ты его ценишь, — невпопад наседает Пак. — А, так ты увидел нашу фотографию… Мы знакомы давно и хорошо, чтобы называться близкими людьми. Разве Сонхун про меня ничего тебе не говорил? «Вы же лучшие друзья», — тонет в коротком смешке. Джей задаётся вопросом, чем заслуживает подобную пытку. — …И познакомились вы в гей-клубе. — Ага, — без обиняков бросает Чонвон и резко выпрямляется. Безразмерная чёрная футболка висит на нём, как на вешалке. Широкие плечи обманчивы — не предполагают худобу и почти что по-девичьи тонкую талию. — Таким, как мы, отчасти безопаснее знакомиться там. Ничего неприличного — максимум поцелуи. Да и в обычных ты непременно отыщешь хотя бы одну парочку, что заперлась в туалете. — Ты целуешься в первый день после знакомства? — Нет, — и подмигивает, — не в мою смену.

***

— …С такими ранами она давно должна была умереть от потери крови, — важно комментирует Сону происходящее на экране. — Да, но ведь иначе было бы скучно. — Когда много крови и драк, смотрится эффектнее, — соглашается он с сестрой Пака и отправляет очередную порцию крабовых чипсов в рот. — Но если о твою голову разбивают стул, а после этого ты падаешь на бетонный пол, вряд ли подскочишь как ужаленный и рванёшь в бой. Сонхун тепло усмехается, слушая разговоры Йеджи и своего любимого парня. Впрочем, добавлять «любимый» не обязательно, потому что в противном случае не стал бы с ним встречаться. Понадобилось много времени, чтобы осознать степень привязанности и реальных чувств, взвесив все «за» и «против», чтобы потом рискнуть. Почему-то с девушками проблем не возникало. А может, причина лежала на поверхности: Сонхун их не любил. В отношениях выступая в роли не ведомого, но и не ведущего, поддерживал типичные правила поведения с противоположным полом — забрать тяжести, писать первым, проявлять заботу и не лезть, когда она желает побыть одна или повеселиться с друзьями. И всё равно бывшие девушки чуть ли не в голос упрекали: «Ты ко мне холоден». Как иначе, если любви нет? Они все были красивыми, добрыми и умными, однако сошли бы за отличных подруг. И оставалось смиренно брать вину на себя, умудряясь с некоторыми из них после расставания (Лили просто замечательная, честно) поддерживать контакты. Теперь у него есть Ким Сону. Для всех членов семьи, кроме осведомлённой Йеджи, он считается младшим, с которым дружат много лет. Почти правдивое оправдание помогает беспрепятственно приглашать его в гости, не прячась от внимательных глаз соседей или не бояться того, что внезапно могут вернуться родители, переписываться с Сону открыто. Вроде бы не хочется ничего менять в этом крепко устоявшемся замке, но рано или поздно роковой день настанет. — Сонхун, твой телефон! Голос сестры вырывает из сладких грёз. В сонхуновых самых откровенных мечтах близкие не станут противиться и выражать недовольство из-за ориентации единственного сына. Есть надежда, что признание не изменит ничего в общении с мамой, папой и другими, а в будущем и вовсе укрепит доверие. Рассчитывать на мгновенное понимание чересчур наивно, зато с течением (непродолжительного) времени — да. Сону услужливо подаёт мобильный через Йеджи и не отрывается от экрана ноутбука. Дорамы затягивали обоих с головой, а потом Сонхун был вынужден слушать ненужный ему пересказ и согласно кивать. Иногда Киму необходимо выговориться, поделиться впечатлениями, и ради этих горящих глаз оно стоит того. На экране имя лучшего друга. Сколько бы не имелось тайн, скрытых в душе или в её тёмных уголках, ни разу в жизни не засомневался в том, что Чонсон — тот, на кого следует положиться. Сонхуну взаправду было стыдно признаться, почему с прекрасной половиной человечества (отчего постоянно выражаются так — неведомо до сих пор) ничегошеньки не получится в правильном смысле. Но не меньше совесть грызла из-за сокрытия его связи с Ким Сону. В один момент стало гораздо проще хранить секрет или доверять людям, нити с коими ничтожно малы. Ужасное признание: легко открыться незнакомцу, а не тому, с кем долгие годы дружишь, ради кого отдашь почку. Джей замечательный товарищ, но характер двоякий — безграничная мягкость и щедрость чередуются с раздражительностью (к счастью, редко и почти не без почвы) и хмурым настроением. Да и огромное расстояния из-за учёбы в разных странах дало свои плоды. — Да? Сонхун уходит в комнату и прикрывает за собой дверь. Укладываясь на кровать и держа руку в напряжении, судорожно перебирает в черепной коробке вероятную причину для звонка. Совсем не клёво, какие темы стали подниматься им, ведь клуб и Ян Чонвон — табу. Не зря говорят, что не следует ворошить прошлое. Нельзя трястись над ним и утверждать, что позади оставлено много чего грязного и постыдного, но всё равно не хочется. Важнее то, что происходит в данную секунду; что касается исключительно его и Сону. — Привет, — по ту сторону Джей звучит непривычно хрипло, — не занят? — Нет, конечно. Сону и Йеджи смотрят какую-то дораму, а мне такое не нравится. — Понятно… Молчание затягивается. Некоторые удивлялись, каким образом настолько разные люди могут крепко дружить и понимать друг друга. Если Сонхун ассоциировался из-за выражения лица и эмоциональной прохлады ко многому со льдом, то он — напротив. Джей априори не умеет довольствоваться средним — у него либо очень много, либо ничтожно мало. Подобный огонь горит и в Чонвоне, пусть и спорно. Потому что сравнения неуместны. Как недопустимо сравнивать скальпель с зажимом Бельрота — разное. Зато схожести в категоричности и во «вспыхивании» не проигнорированы. — Что случилось, Джей? — Чонвон. — А что с ним? — непонимающе хмурится младший. —…А мне, кажется, нравится он. И это огромная проблема, учитывая, что я этого никак не хотел. Как знакомо и нет. Сонхун много-много дней задавался вопросом: почему Сону? Почему очаровательный и яркий человек, переполненный позитивом, невзирая на трудности своей работы и, разумеется, некоторые отнюдь неприятные знания ввиду той же профессии, начал встречаться с Паком? С тем, кто шутит невпопад и ни на йоту не смешно, как кто-нибудь из знакомых парней (но заставляет улыбаться Кима) — почему? Объективно рассуждая, Сону мог бы связать свою жизнь если и не навсегда, то с кем-нибудь не мрачным. Не с человеком, скупым на эмоции снаружи, что во время секса порой выплёскиваются словами обожания и — господи, какой стыд — слезящимися глазами. Сону — экстраверт до мозга костей, Сонхун методично держится возле своего кокона и окружает себя давно проверенными людьми, часто нуждаясь в тишине и спокойствии. Сравнить бы количество движений, сказанного за целые сутки — победа отнюдь не сонхунова, ведь он повсюду. Оттого боязнь разочаровать Кима и разочароваться самому достигает порой апогея. Как ни крути, а всё в мире тянется к лучистому солнышку. Быть может, поэтому Сонхун тоже не сумел сдержаться. — В каком плане? Что ты подразумеваешь?.. — Ты один? — с опаской спрашивает Джей. — Нас никто не услышит? — Никто. Голоса сестры и Сону далеко. Да и не стал бы намеренно распространяться о личной жизни лучшего друга, если бы того не требовали обстоятельства или это не имело особой важности. Сону обожает совать свой очаровательный носик в чужие дела, но знает степень дозволенного. Никакого «греть уши» и прочих неприятных вещей — природная хитрость не выходит за рамки. Не полюбить его целиком и полностью было невозможно никак. — Мы занялись сексом, а потом всё стало как прежде. И… я чувствую, что виноват. — Почему? — Потому что не сделал ни черта, чтобы это выглядело как что-то значащее. И когда подвернулся шанс исправиться, я облажался. Помоги? Вот незадача: Сонхун не умеет и не желает помогать, ввязываться. Раз они дошли до точки невозврата — близости, — то ему и подавно ни к чему становиться частью чужой драмы. Абстрагироваться бы, не принимать участия вообще никак — не надо, пожалуйста. — Чем я могу?.. — Ты его знаешь — вот преимущество. Хун закусывает изнутри щеку и мысленно матерится, потому что самостоятельно загоняется в яму. Кто тянул за язык? Мгновенно выстроить форты и отнекиваться до последнего — правильно; прикрываться благими намерениями и дружелюбием — нет. Статься крайним в случае чего никак нельзя. Быть между двух огней и впоследствии выбирать или вовсе исполнить роль козла отпущения, которому начнут предъявлять претензии, в здравом уме ни один не решится. — Что он любит? — продолжает Чонсон, не подозревая о том, что творится в душе друга. — Куда его можно сводить: ресторан или тематическое кафе? Какая кухня? — Кошек любит — больше ничего конкретного тебе не расскажу. — Так скудно? Да, потому что память ставит блок. Сонхун попросту заставляет себя никак не реагировать. — Да, извини. Глубокий вдох. — Хорошо, спасибо.