Lifeline in dog tags

Сообщите всем частям, что связь совершенно потеряна. ~ Эшли Брильянт

Минхо всегда мечтал пойти по стопам отца — стать опытным военным, получить звание генерала армии и до конца жизни ни в чём себе не отказывать. Быть тем, о ком бы солдаты слагали легенды, восхищаясь и побаиваясь одновременно, к кому бы всегда обращались с должным уважением. В детстве Минхо просто обожал слушать военные байки своего отца, которые с каждым разом казались ему всё красочнее, разжигая в груди упрямое желание непременно пройти через всё самому. Он с восторгом и гордостью в искрящихся глазах смотрел на своего отца в форме. Держать автомат в руках он научился в семь лет (именно тогда и появилось маленькое веснушчатое чудо под именем Ёнбок), разбирать и собирать его за рекордные пять секунд — в восемь, а стрелять, точно попадая в центр мишени — в десять. Отец воспитывал старшего сына по армейски, а Ёнбока, который уже тогда ненавидел своё имя, считал чересчур мягким для этого. Минхо всегда вставал за брата, чем вызывал у отца полу-улыбку и похвалу, но непременно и оплеуху за то, что посмел возразить отцу. В кадетский корпус старший Ли поступил, когда ему исполнилось одиннадцать, а выпустился оттуда с почётным званием вице-старшины и репутацией лучшего ученика. Буквально через несколько месяцев, юного Минхо призвали на обязательную военную службу, сразу награждая званием сержанта. Ровно в двадцать, не без направлений отца, Ли Минхо зачислили на специальную службу. Там он и познакомился с Бан Чаном и Со Чанбином, которые, в скором времени, стали ему лучшими друзьями и собратьями по казарме. Чуть позже к ним присоединился совсем ещё молоденький Джисон, у которого отец тоже какой-то генерал, однако, на удивление Минхо, паренёк был совсем без мажорских замашек и действительно был превосходным снайпером. В двадцать три, Ли назначили командиром их маленькой команды, присваивая звание старшего лейтенанта. Несмотря на то, что Бан Чан был самым старшим в их группе, он никогда не посягал на лидерство Минхо, а наоборот, безумно уважал младшего за все его достижения. Через четыре года Минхо увидел знакомое веснушчатое лицо в линейке новобранцев. Носивший гордое звание капитана, имея авторитет и репутацию, Ли не мог позволить себе милашничать ни с кем. Со своим братом, тем более. Феликса в последние годы он видел редко, ибо младший поступил в престижный университет в другой провинции, закончив обычную школу. Феликс пах синдромом «маминого мальчика», а Минхо понимал, что ему придётся тяжко, ведь выбивать всё это из собственного брата, ломая нежную душу, он совершенно не хотел. Долг просил. Однако Феликс, на удивление, не сломался под натиском холодного пригвождающего взгляда. Он стойко терпел все изнуряющие упражнения, никогда не смел возражать, ведь в сердце ещё задолго до поступления на службу начал расти страх. Глаза Минхо, которые прежде Феликсу казались безумно нежными, растеряли всю свою былую теплоту, превращаясь в глубокие озёра заледеневших вод. Такие же были и у отца. Минхо стал другим, стал безжалостным и жестоким, но младший понимал, что это лишь вынужденная мера. Военным не положенно показывать эмоции. Ты можешь сочувствовать сколько хочешь, но только молча, спрятав это самое чувство глубоко в глотке. Феликс не обижался, продолжая любить старшего брата, зная, что и тот тоже любит его, а любовь его всегда была скрытная, но самая-самая нежная. Утро приносит с собой светлое небо и радостные вести. Северные войска начали отступать, потерпев огромную неудачу в одной из схваток. Минхо будит своих солдат на час позже положенного, позволяя юнцам немного отдохнуть. — Подъём! — голос эхом отлетает от стен казармы, будя парней. Они в впопыхах напяливают на себя форму и встают по стойке смирно перед своими кроватями. Минхо взглядом пробегается по всем, задерживаясь на Хёнджине лишь на секунду дольше. У него под глазами синяки, в которых можно смело хоронить трупы, жёсткие волосы взъерошены и торчат в разные стороны, походя на гнездо. Кожа лица выглядит бледной, белее чем обычно. Кажется, младший не спал пару суток. Капитан хмурится, однако, тут же принимает прежний строгий вид. — Поступила новость, что северные войска отступают, освобождая прежде захваченные посты, — поясняет Минхо, слыша несколько облегчённых вздохов, — начальство хочет наградить вас за столь усердную работу, — он оглядывает всех молодых парней, ещё совсем мальчишек, — вас отпускают домой на неделю. Казарма взрывается радостными воплями, похожими на завывания. Минхо поднимает руку, а шум тут же стихает, будто бы его и не было. Солдаты снова стоят ровно, смотря строго перед собой. Взгляд капитана вновь падает на Хёнджина, замечая совершенно не изменившийся стан. Почему же ты не радуешься возможности попасть домой? Разве тебя что-то держит здесь? Или же ты настолько привык к крови и смерти вокруг, что они тебя уже не отпускают? Мальчишка, погрязший в долге. — Собирайтесь, автобус отправляется через час, — на губах буквально на секунду, на ничтожное мгновение, вырисовывается лёгкая улыбка, а в голосе читаются тёплые нотки, — отдохните, придите в себя. Минхо позволяет себе слегка похлопать близстоящего солдата по плечу, замечая, как тот сперва на автомате отшатывается от прикосновения, а потом и вовсе впадает в ступор. Ли салютует им и выходит из помещения, слыша, как солдаты вновь начинают громко радоваться недельному освобождению и возможности увидеться с семьёй. Солнце слепит глаза, заставляя жмурится. Минхо невольно вспоминается палящее солнце Афганистана, где ему пришлось служить пару лет назад. Кажется, именно после этого он окончательно растерял весь страх к костлявой старухе. — Капитан! — слышится знакомый басовитый голос сзади. — Капитан, постойте! Ли останавливается, разворачиваясь, встречаясь взглядом с веснушками на высоких скулах. — Разрешите обратиться, — спрашивает Феликс, покорно дожидаясь ответа. — Вы уже ко мне обращаетесь, рядовой Ли, — в голосе играет напускная сталь, однако, Феликс, кажется не умеет её различать: тушуется весь, прячет взгляд, упираясь им в свои ботинки, шнурки на которых неровно завязаны. Минхо вздыхает, почему-то чувствуя себя виноватым. — Что такое, Феликс? — спрашивает, а в голосе слышна неестественная теплота. Её младший различает прекрасно, поднимает взгляд, понимая, что можно. — Я хотел спросить, если тоже могу уехать. Минхо хмурится слегка. — Почему нет? Феликс пожимает плечами, вновь опуская взгляд. Когда они были младше, глаза Минхо всегда казались ему бесконечно красивыми и тёплыми, излучающими только нежность. Он обожал смотреть в них, говоря, что видит в них целую галактику, а старший в ответ доставал ручку, резкими линиями соединяя в созвездия веснушки на чужих щеках. Сейчас же Феликс старается не смотреть в глаза брата, потому что не хочет, в который раз, разочароваться, находя в них не прежнюю теплоту, а жестокость и пустоту. Эти глаза видели столько смерти. Эти глаза убивали, смотря в прицел винтовки. — Быть может, вы хотели, чтобы я остался, — всё же отвечает младший. Минхо вновь вздыхает, аккуратно опуская руку на чужое плечо, призывая посмотреть на себя. — Нет, поезжай, — говорит капитан, — мама будет рада тебя увидеть. При упоминании матери, Феликс мягко улыбается. В сознание просачиваются отдалённые воспоминания о счастливом детстве. — Тебя тоже, — он отбрасывает формальности, потому что, кажется, можно. Бегло смотрит в глаза напротив, не находя в них и намёка на злость, и расслабляется. — Я не могу оставить лагерь, — просто отвечает Ли, качая головой, — ты же знаешь. Если на нас нападут, кто тогда будет за старшего? Взгляд Феликса вмиг грустнеет. — Ты можешь оставить Бан Чана, — тихо предлагает Ликс, на что Минхо лишь хмурится. — Чтобы он работал, пока я отдыхаю? — вопрос звучит укоризненно, заставляя Феликса чуть ли не сжиматься от стыда, — Нет, Ликс, я не могу. — Минхо вздыхает, а затем поднимает руку, позволяя себе ерошить чужие тёмные пряди, — Ты езжай, передай маме привет. С этим Минхо разворачивается и уходит, оставляя младшего брата с некой печалью смотреть ему вслед. Честно говоря, Минхо мог бы спокойно оставить Бан Чана за главного. Крис превосходный лидер, Ли бы даже сказал, что прирождённый, намного лучше него самого. Однако, правда в том, что Минхо просто не в силах взглянуть в глаза матери после всего того, что он сделал и продолжает делать чуть ли не каждый день. Миссис Ли наверняка знает, кто возглавляет операции, перебивая стольких солдат, пусть и вражеских. Они все, по итогу, под слоями экипировки и формы, всего лишь люди. Такие же, как и сам Минхо. Обычные люди, парни и мужчины, которых тоже ждут домой матери. Ли никогда не был чувствительным к смерти, но, когда в голову лезет картинка плачущей матери — становится не по себе. Прости мама, но к тебе вернётся лишь один сын, ведь твой второй — хладнокровный убийца и вор чужих жизней. Тридцать-четвёртую казарму провожают быстро. Солдаты, на радостях, собираются в рекордные пятнадцать минут. Зимний воздух пропитывается призрачным вкусом ожидания и нетерпения. Минхо провожает автобус скучающим взглядом, отдавая честь, прежде чем повернуться в сторону казармы. Он с удивлением натыкается на лукавый взгляд знакомых глаз. — Младший сержант Хван, — в голосе читается сконфуженность, — вы не уехали? Хёнджин лишь отрицательно мотает головой, подходя ближе к старшему. — Нет, капитан. — Почему? Минхо щурит свой взгляд, наблюдая, как на губах напротив вырисовывается лисья ухмылка. — А кто же будет вас доставать всю неделю? Ли закатывает глаза, фыркает, скрещивая руки на груди. — Так захотелось вокруг лагеря побегать? Угроза звучит с нескрываемым блефом, словно холостой патрон. Хёнджин это прекрасно слышит, а Минхо наслаждается тем, что ему смотрят прямо в глаза, не пряча взгляд, не боясь и не паникуя. Где-то внутри болезненно колит. Хван, знающий его чуть больше года, видящий только жестокость от него по отношению к другим, ставший свидетелем множества убийств из дула Ли, совершенно не боится смотреть ему в глаза, даже наоборот, вечно выискивает что-то в них и непременно находит. Всегда находит, ведь на губах, в который раз, расплывается улыбка. А вот собственный брат, который прожил с Минхо всю свою жизнь, знающий его, как свои пять пальцев, даже не может поднять на него взгляд. Неужели Минхо настолько монстр? Однако, дело в том, что Феликс как раз таки не знает старшего. Совсем не знает. Всегда думал, что знал, а получилось… то, что получилось. Минхо моргает, отгоняя мысли. Прочищает горло, а лицо вновь приобретает невозмутимое выражение. — Не хотите выпить со мной кофе? — вырывается у Ли прежде, чем он может прикусить себе язык. Хёнджин моргает пару раз, смотря на старшего с неким непониманием, а затем наваждение пропадает, являя глазам лишь нахальную ухмылку. — Вы приглашаете меня на свидание в общую столовую с отвратительным быстрорастворимым кофе, капитан? В голосе слышна явная издёвка, а Минхо на это лишь закатывает глаза, раздражаясь. — Могу прописать вам ночное дежурство, младший сержант — цокает Минхо. Хёнджин тихо посмеивается, заставляя старшего улыбнуться. — Это что, шантаж? — Хван щурится, — Какой грязный ход, капитан. Разве у старшин так принято? Минхо закатывает глаза, разворачивается и уходит прочь, слыша спешные шаги за спиной. Губы покрывает лёгкая улыбка. Конечно же, Хёнджин пойдёт за ним. Младший равняется c капитаном, молча следуя. Рядом с Хваном Минхо чувствует себя, на удивление, спокойно. Будто ничто во всём мире не может достать его, не может дотронуться. Рядом с ним Ли забывает даже о крови на собственных руках, перестаёт топить себя в чувстве ненависти. Рядом с Хёнджином шторм внутри успокаивается, превращаясь в дрессированного зверя, готового скакать по команде, словно цирковой тигр. Рядом с ним толстая маска безразличия спадает полностью, являя вселенной настоящего Ли Минхо — ранимого и чувствительного, добродушного кошатника, которого судьба завела в глубокие дебри профессии. Война меняет людей, потихоньку черпая всё то человеческое, что есть внутри тебя, превращая в обычную машину для убийства, превосходно и беспрекословно исполняющую приказы. Война ломает каждого и, под конец, даже маменькины сыночки безжалостно отстреливают вражеских солдат, а в глазах блистает лишь сталь, отражаясь на стволах. Такая ли участь военного? Кофе в штабном кафетерии действительно просто отвратительный. Горький, с явными кусочками плохо промолотых зёрен и дешёвым привкусом. Минхо кажется, что даже сама вода отдаёт ужасным привкусом хлорки, однако, жаловаться не смеет, довольствуясь тем, что есть. Хёнджин напротив него пристально смотрит в глаза, следя взглядом каждое движение, каждое подрагивание кадыка, облизывание губ. Взгляд пылающий, вызывающий, и Минхо, впервые, чувствует себя не хищником, а добычей. Под кожей покалывает, но он не смеет выдать себя, ведь в углу сидит небольшая группа отдыхающих солдат. — Разве вам не хотелось увидеть свою семью? — задаёт вопрос старший, пристально наблюдая за реакцией на лице напротив. Обычно призывники цепляются за первый попавшийся случай, чтобы уехать подальше от фронта, а потом что-нибудь нарочно сломать себе, чтобы на их документах написали «непригоден для службы». Так почему же ты не рвёшься домой? Почему порываешься остаться тут? Я не поверю, что это из-за меня, не поверю и в то, что ты так сильно любишь Родину. Ты ведь ненавидишь её, я знаю. Но, быть может, есть что-то, что ты ненавидишь ещё больше? Хёнджин лишь пожимает плечами, делая последний глоток из металлической чашки. — Не горю желанием видеть мать, — выплёвывает Хван, — отца я в принципе не знал, а единственный человек, которому до меня было хоть какое-то дело, давно умер. Так есть ли смысл возвращаться домой, когда там тебя никто не ждёт? Ах, вот оно что… Минхо щурит раскосые глаза, в них читается понимание. Ему почему-то становится жаль парнишку перед собой. Он ведь ещё мальчишка, совсем зелёный в этой жизни. Однако, кажется, знает о ней побольше любого шестидесятилетнего старика. — А друзей повидать? — пытается ещё раз Ли. Хёнджин фыркает слабо, ухмыляется. Снова надменно и по-нахальному. Серьёзно, где его манеры? — А вы так хотите прогнать меня, капитан Ли? — голос игривый, тихий, чтобы никто другой не услышал. Минхо боязливо оглядывается, глаза бегают по помещению, в боязни поймать на себе чужой заинтересованный взгляд, но другие солдаты, кажется, даже внимание на них не обращают, увлечённые своими разговорами. Хёнджин лишь самодовольно хмыкает, замечая реакцию старшего. — Не хотите пройтись, капитан? — спрашивает Хван, а затем поганенько улыбается, добавляя, — Вам это полезно. Говорят, пенсионерам нужен свежий воздух. Глаза Минхо опасно сверкают, а зрачки, кажется, и вовсе вытягиваются, всё больше походя на кошачьи. — Играете с огнём, младший сержант, — шипит, откладывая свою чашку в сторону. Хёнджин тихо посмеивается, с губ не спадает ухмылка. Он наклоняется ближе. Минхо упрямый, Минхо не отстраняется. — Этого и добиваюсь, товарищ капитан. Горячее дыхание опаляет ухо, посылая приятные мурашки вниз по шее. У Ли зубы скрипят от невиданной наглости. Он понимает игру, которую ведёт младший, однако, его до сих пор раздражают фразочки, слетающие с этих губ. Он цокает, закатывая глаза. Взгляд метает молнии. О, если бы твоим взглядом можно было убивать, то я был бы первым в очереди. Сгорал бы под ним дотла вновь и вновь, подставляясь, а потом возрождаясь, с удовольствием проходя этот круг ада снова. — За мной, младший сержант Хван. Хёнджин ухмыляется, беспрекословно выполняя приказ, следуя за старшим из кафетерии в основной корпус. Там, где находятся спальни старшин. По пальцам пробегает предвкушение, ведь наедине с Минхо ему не удавалось остаться порядком нескольких недель после той тренировки вдвоём. Они урывали какие-то минуты, целуясь в тёмных углах лагеря, но большего не могли. Он изголодался по прикосновениям старшего, по его поцелуям. Всякий раз, когда их взгляды пересекались, Хёнджин чувствовал, что вспыхивает, будто спичка, настолько жарким и пронзительным был взгляд этих тёмных глаз. Сам Ли тоже изнывал по младшему. Никогда раньше он не испытывал столь сильного чувства к кому-либо. Никогда раньше не хотел настолько сильно притронуться к другому человеку, хотя бы просто провести пальцами по руке, почувствовав неизменное тепло чужого тела. Именно поэтому он приводит Хёнджина прямиком в свою комнату, буквально вталкивая внутрь, тут же захлопывая дверь, запирая на ключ. Оборачивается, смотрит голодным зверем на Хвана, застывшего посередине довольно маленького помещения. Не смеет двинуться вперёд, наконец, осуществив своё желание. За него это делает Хёнджин. Сокращает то расстояние, что было между ними в два шага, тут же прижимаясь к сильному телу старшего, чувствуя, как чужие руки обнимают в ответ, притягивая ближе. Оба облегчённо выдыхают. Хван тычется носом в шею, проводя аккурат по сонной артерии, чувствуя, как по ней течёт кровь. — Я скучал, Минхо, — просто и легко. Без всяких лишних фраз, без напускного нахальства и флирта. За закрытыми дверьми они могут не притворяться, могут не играть друг для друга. Ли тянет на себя, позволяя своему телу опереться на закрытую дверь. — Знаю, — вздыхает, — я тоже. Хёнджин трётся носом о чужую шею, тут же оставляя невесомый поцелуй. Он расцеловывает шею старшего, даруя бледной коже лёгкие, почти невесомые прикосновения. Ли расслабляется, позволяет целовать себя, в ответ лишь притягивая ближе, практически вжимая чужое тело в себя. Кажется, оно уже давно стало каким-то родным. Минхо знает каждый изгиб, хоть и не видел Хвана без одежды. В груди застревает желание растворить младшего в себе, скрыть навсегда. А если вдруг в Минхо попадёт пуля, то умрут они определённо вместе. Ли отрывает Хёнджина от себя, заглядывает в глаза, читает в них неоспоримую преданность. В груди щемит. Этот взгляд слишком красноречив, слишком правдив для такого, как Минхо. Он просто не заслуживает его, не заслуживает самого Хёнджина, однако, всё равно слегка надавливает на затылок, заставляя чуть склонить голову, наконец, целуя губы. Они отдают сладостью. И горечью. Только отдай приказ, и я пойду за тобой хоть на край света. Пройду через ад, пройду под градом из пуль, если ты только скажешь слово, капитан. Минхо целует отчаянно, самозабвенно, стараясь полностью раствориться в этом поцелуе. Он чувствует, как Хван отвечает. Так же отчаянно, словно смертник, который пытается напиться последним глотком воздуха перед безвозвратным походом на висельницу. Длинные пальцы ловко пробираются под куртку в военной раскраске, расстёгивая пуговицы, нетерпеливо стаскивая её с широких плеч, оставляя старшего лишь в зелёном свитере. Минхо проделывает то же самое с одеждой Хёнджина, отбрасывая куртку куда-то в сторону. Он меняет их местами, прижимая младшего к двери, просовывая колено меж его ног, чувствуя лёгкий мандраж в чужом теле. Хван цепляется за сильные плечи тонкими пальцами, впивается подушечками, прикрывает глаза, когда Ли начинает выцеловывать его шею. Он не смеет оставить отметин, сажая внутреннего собственника на цепь и надевая на него намордник. Проводит носом по щеке, размашисто лижет под линией челюсти, прикусывает ухо, заставляя хныкать. Мания контролировать всё и сразу буквально сжирает изнутри, когда младший делает попытку двинуть тазом, в желание получить хоть какое-нибудь трение, ведь в штанах безумно тесно. В свитерах становится до неприличия жарко, поэтому Ли без особых раздумий избавляет их обоих от мешающего предмета гардероба. От стен отлетает металлическое бренчание армейских жетонов. Глаза падают на бледную, почти белую грудь перед собой. Внимание привлекает кругловатый розовый шрам у левого плеча. Пальцы сами невольно дотрагивается до него. Хёнджин судорожно выдыхает. — Никогда больше не смей, — шёпот звучит слишком громко в маленьком помещении, — подставляться под пули ради меня. Минхо поднимает взгляд, встречаясь с горящими водами напротив. Хван улыбается, щурится слегка. — Я помню, — шепчет в ответ Хван, — я обещал. В мыслях откликается разговор, случившийся пару месяцев назад в лазарете. Простите, что вру вам, капитан, но, если можно было повернуть время вспять, то я без сомнений бы сделал это снова. Всё, лишь бы спасти тебя. Минхо, кажется, устраивает такой ответ, однако, Хёнджин может поклясться, что заметил, как чужие глаза блеснули недоверием. Мысль долго не задерживается, потому что в этот же момент Ли наклоняется, накрывая губами шрам от пулевого ранения, нежно целуя. Он отступает, высвобождая младшего из импровизированной клетки, но не отпускает полностью, просто ведёт к односпальной кровати, укладывая на поверхность. Нависает сверху, чуть хмурясь от скрипа пружин. Жетон, свисающий с его шеи, бьётся о лежащий на груди Хвана. Ладони Хёнджина гладят чужую грудь, поднимаясь к плечам. Кончики пальцев задевают множественные рубцы: давние и нет, покрытые грубой коркой и совсем нежные. Зимнее солнце играет в тёмных волосах старшего, зажигая их костром. — Красивый, — вырывается с придыханием у Хёнджина. Минхо теряется на мгновение, смущается, даруя быстрый поцелуй пухлым губам. Пальцы поглаживает кожу у кромки чужих штанов. — Я ведь не первый у тебя? — уточняет Ли, потому что не хочет спешить, не хочет сделать больно. Впервые заботиться о ком-то, помимо себя. Непривычно. Хёнджин тянется вперёд, целуя ещё один давний шрам, рассекающий бровь старшего. — Не первый, — кивает он, опускаясь обратно на подушки, — но первый мужчина. Капитан отстраняется, смотрит с неким удивлением, но нежность довольно быстро затапливает его омуты. Он аккуратно очерчивает чужую скулу, еле прикасаясь пальцами. Под лучами дневного солнца младший сержант выглядит особенно хрупким. Ли прекрасно знает, что он не такой, однако, дикое желание защитить младшего от всего на свете всё же заседает глубоко внутри. — Ты точно хочешь этого? — спрашивает Минхо, оставляя мягкий поцелуй в уголке губ, — Ты ведь понимаешь, что это не финишная прямая, нам не нужно спешить, если ты не готов. Хёнджин качает головой, прикрывает глаза, а когда распахивает их, то на Минхо обрушивается сильнейшая волна отчаянности и какой-то обречённости. — Разве нет, Минхо? — горечь пропитывает слова, — Мы живём под дулом пистолета каждый грёбанный день. Нас может не стать завтра, — он нервно хмыкает, — да даже в этот самый момент, на нас может упасть бомба вражеских бомбардировщиков, и всё, нас уже не будет. Для нас каждый час, каждая секунда может стать последней, поэтому да, для нас это именно она и есть, грёбанная финишная прямая, капитан. Потому что другого шанса у нас просто может не быть. В глазах не блестят слёзы, Хёнджин не боится смерти, никогда не боялся. А вот потерять время, упустить шанс — боится. Война, как ничто, учит ценить каждое мгновение. Минхо вздыхает, губы трогает тёплая улыбка. — Сверху или снизу? Хван моргает, не совсем понимая поставленный вопрос. — Что? — спрашивает, чем вызывает беззлобный смешок старшего. Его пальцы зарываются в порядком отросшие тёмные пряди. — Я спрашиваю, если ты хочешь быть сверху или снизу, Джинни. Уменьшительно-ласкательное приятно бьёт по перепонкам, заставляя тепло взорваться где-то в груди. До Хёнджина доходит суть заданного вопроса, что заставляет его впасть в ещё больший ступор. — Ты… — он запинается, заливаясь краской, кажется, впервые за всё время, — ты бы разрешил мне?.. Минхо хмурится, вопросительно смотря на младшего. — Почему я должен тебе что-либо запрещать? — осекается, мгновенно исправляясь, — Почему ты думаешь, что я вообще в праве что-либо тебе запрещать, когда дело касается наших с тобой отношений? Потому что ты… Ли Минхо. Потому что ты опытнее, сильнее, потому что любишь подчинять, любишь контролировать, я ведь знаю. Тебе я позволю всё, что угодно. Хёнджин пожимает плечами, смущённо опуская взгляд, упираясь им в чужую обнаженную грудь. Пальцы, придерживающие подбородок, заставляют вновь поднять глаза. — Джинни, сделай мне одолжение, выброси нахер из своей светлой головы все стереотипные представления о каких-либо отношениях, обо всём, в принципе. — Мягкая улыбка вновь покрывает тонкие губы. — Когда мы наедине, мы с тобой на равных, и я не имею и малейшего права что-то тебе запрещать. Секс это больше чем просто оргазм, гораздо больше. Это познание друг друга, изучение своего партнёра. Поэтому раздели занятие любовью и работу вместе с повседневной жизнью. У этого нет ничего общего. Хван от этого почему-то краснеет лишь сильнее, однако, взгляд не прячет, кивая. Внутри разливается спокойствие. Он тянется вперёд, прося поцелуй, и кто такой Ли Минхо, чтобы отказать? Они целуются нежно и трепетно, растеряв весь свой изначальный животный порыв. Чувствуют жгучую негу, медленно растекающуюся по венам, поджигая всё на своём пути. Хёнджин отстраняется первым, заглядывая в тёмные глаза напротив. Они кажутся чернее ночи. Притягивают, завораживают, заколдовывают глубиной. — Хочу попробовать снизу, — шепчет на выдохе, чувствуя тёплые пальцы на своих рёбрах. Минхо нежно улыбается, кивая. Наклоняется, вновь утягивая в поцелуй, на этот раз более развязный, но по-прежнему тягучий. Пальцы быстро расправляются с толстым чёрным ремнём на штанах младшего, а затем выуживают и пуговицу. Тянут собачку вниз, всё так же не отрываясь от сладких губ. Когда пальцы Минхо поддевают материю штанов, Хёнджин отстраняется, дышит загнанно, смотрит блестящими глазами. Ли тут же останавливается, не смея зайти дальше. — Всё в порядке? — спрашивает, а в голосе слышится волнение, — Мне остановиться? — Нет, нет, всё хорошо, — мотает головой Хван, цепляясь за чужие плечи, — просто… — прикусывает губу, — можно мне тоже раздеть тебя? Звучит нелепо и неловко, а сам Хёнджин чувствует себя шестнадцатилетним девственником. Но Минхо не смеётся, не издевается, а просто мягко улыбается, кивая. Руки Хвана дрожат, когда он отчаянно пытается справиться с пряжкой ремня. Минхо умиляется этому, вспоминая насколько уверенным и нахальным может быть младший. Этот контраст распаляет больше. Неопытность заводит, нехило так подкармливая собственника внутри. Когда Хёнджин, с горем пополам, разделывается со штанами Минхо, старший решает перенять инициативу на себя и сам избавляет их от оставшейся одежды. Нагота, на удивление, не смущает. Хван притягивает капитана к себе, целуя, позволяя чужим ладоням оглаживать свои молочные бёдра. Ли спускается невесомыми поцелуями по груди, лижет шрам от пули, вновь чувствуя, как сжимается сердце. Обещаю, Хван Хёнджин, отныне и навсегда, ты будешь под моей защитой. Я никому не позволю причинить тебе боль. Закрою тебя от каждой чёртовой пули на фронте. Даже если мне оторвёт ноги миной, я приползу к тебе, чтобы накрыть грудью твоё тело, защищая от шрапнели. Каким образом у Минхо в прикроватной тумбочке находится маленький тюбик смазки и презервативы Хёнджина не интересует. Старший растягивает долго, умело превращая минутную боль в наслаждение, заставляя метаться на простынях, царапая его же плечи, постанывая мелодичным голосом. — Хён… Фамильярное обращение просящим голосом окончательно сводит с ума. Минхо входит аккуратно, пристально наблюдая за спектром эмоций на лице младшего. Он хмурится, стонет болезненно, но не отстраняется. — Джинни, не нужно терпеть, — голос Ли хриплый от возбуждения, ниже на несколько октав. Хёнджин упрямо мотает головой, тянется за поцелуем и, конечно же, получает его, пытается расслабиться. Своенравный. Он сносит Минхо все тормоза, когда виляет бёдрами, чуть качается вперёд, насаживаясь самостоятельно. Просит двигаться. Минхо, опять же, выполняет. Аккуратно входит до основания, даруя время привыкнуть, а затем полностью выходит, чтобы в следующий момент резко насадиться, выбивая протяжный стон из груди. Хёнджин царапается кошкой, но Ли играет исключительно по своим правилам — прижимает запястья к простыням, сдерживая на месте. В глазах пылает пожар, способный сжечь целую страну, да что там страну — континент. Однако он сам выбирает свою жертву, поджигая Хёнджина, заставляя томиться в языках пламени, постепенно сгорая с каждым точным, резким толчком. Хёнджин кончает первым, ни разу не дотронувшись до себя. Минхо доводит себя несколькими размашистыми толчками в податливое тело. Он валится рядом с младшим, предварительно стянув с себя презерватив и выкинув в мусорку. Вытирает подрагивающий живот Хвана невесть откуда взявшимся платком, а затем прижимает младшего сержанта к себе, чувствуя, как его тело легонько знобит. Ли целует разнеженного Хёнджина во взмокший висок, поправляет взлохмаченные пряди. Сам Хёнджин лишь утыкается носом в ключицы старшего, попутно даруя поцелуй одному из давних рубцов. — Прости меня, — шепот Минхо звучит громче выстрелов. Хёнджин хмурится. Сил не хватает, чтобы приподняться, поэтому он просто поднимает глаза, упираясь взглядом лишь в острую линию челюсти. — За что? Хван откровенно не понимает за что извиняется старший. Его бесит, что он не видит его глаз, что не может считать эмоции. — За то, что был столь груб по отношению к тебе, — и добавляет тише, — мы потеряли столько времени. Если бы я только был чуточку помягче… Хёнджин просто не может выслушивать это, не видя кошачьих глаз. Он собирает силы в кулак и всё же привстаёт. В пояснице отдаёт глухой тянущей болью. — Я нарочно бесил тебя, — просто говорит Хван, — более того, мне нравится твой характер. Минхо смотрит на него с явным недоверием и каким-то скептицизмом. Хёнджин на это лишь закатывает глаза, прекрасно зная, что именно творится в голове старшего. — Перестань, не меняй себя ради кого-либо. — Но ты не «кто-либо», — возражает капитан. — Не меняйся и ради меня тоже, — настаивает на своём Хван. — Ты понравился мне со всеми тараканами и откровенно скверным характером. Мы на войне, капитан, вам ли не знать, что нельзя подстраиваться под людей. Минхо на это улыбается, прикрывая глаза. Рука мягко поглаживает обнажённое плечо Хёнджина, пока сам Хван аккуратно целует в каждое веко. Он вновь укладывается на плечо старшего, чувствуя, как сильные руки обвивают его, будто бы скрывая от всего мира. Хёнджину кажется, что столько счастья не бывает в мире. В какой-то мере он чувствует себя виноватым за то, что обрёл своё счастье, пока там, снаружи, быть может всего в нескольких милях отсюда, умирают люди. Солдаты безжалостно убивают друг друга, пока он позволяет себе нежиться в объятиях дорого человека. Разве он имеет на это право? С другой стороны, разве кто-то может отнять у него это самое право? Только лишь смерть. — Капитан? — зовёт Хёнджин. Минхо мычит в ответ, не разлепляя глаз. Небо вновь затягивается серыми тучами, предвещая скорый снегопад. Комната погружается в некое подобие потёмок. Хёнджин не удерживает себя — чуть поворачивает голову, оставляя очередной поцелуй на груди своего капитана. — Пообещайте мне, что, если я умру на фронте, а вы найдёте моё тело, то кремируете меня, а прах развеете где-нибудь в горах, ладно? Голос Хёнджина, как никогда, серьёзный. Он никогда не был оптимистом. Но и пессимистом его назвать нельзя. Он, скорее, реалист, понимающий, что шанс выжить у них обоих довольно мизерный. Минхо на просьбу лишь хмыкает, оставляя на лбу Хвана мягкий поцелуй. — Только если в ответ вы пообещаете забрать мой жетон после моей смерти, младший сержант. Глаза Хёнджина падают на «собачью бирку» на груди старшего. Он хмыкает. — Обещаю.

***

Ли Феликс погибает ровно через неделю. Автобус, везущий его и других солдат обратно, попадает под обстрел. Из кампании не выживает никто. Сорок солдат, совсем ещё мальчишек, погибает от обрушившихся на них снарядов. Кусок шрапнели вдребезги ломает Феликсу коленную чашечку, а остатки металлического хлама вонзаются в грудь. Он истекает кровью, думая лишь о том, что, наконец, сможет отдохнуть от вечных взрывов и выстрелов. Единственное о чём он жалеет — не успел в последний раз обнять брата, сказав, что по-прежнему любит так же сильно, как и в детстве. Минхо новости настигают в рекордное время, однако, для скорби времени нет. Его вызывают на срочное собрание вышестоящие, а буквально через несколько часов он обводит холодным взглядом шеренгу солдат. До Хёнджина тоже доходят слухи о смерти младшего Ли, но утешать старшего и себя самого он будет позже, когда они не будут под прицелом вражеских войн. Сейчас все чувства отходят на второй план, превращая их, в который раз, в безжалостных роботов с автоматами в руках. — На нас напали, — голос стальной, ядовитый, — северные войска приближаются к лагерю. Вы отправляетесь на первые линии. Постарайтесь остаться в живых. Хёнджин презрительно хмыкает, когда стоявший рядом с ним солдат судорожно вздыхает. По телу расползается знакомое спокойствие. Шрам около плеча слегка ноет, а металл жетона холодит кожу на груди. Хёнджину вспоминается обещание данное старшему. Он не ловит его взгляд, не пытается выискать в толпе суетившихся солдат, просто случайно натыкается на нечитаемые омуты, смотрящие прямо на него. В своих собственных не читается и капля жалости — понимает, что сейчас это последнее, что нужно Ли. Он лишь кивает старшему. Что-то вроде прощания. Минхо разделяет их на небольшие роты, приставляя одного из своих сослуживцев к каждой. Хёнджину выпадает выполнять приказы Бан Чана. Тот лишь приветственно кивает ему, когда Хван отдаёт ему честь, стоя в первых рядах. — Младший сержант Хван, — подзывает его старший, — если со мной что-то случится, будешь за главного. Ты выведешь их. Хёнджин был бы польщён завуалированным комплиментом, однако, время немного неподходящее, чтобы радоваться похвалам. Минхо трусцой пробегает мимо, словно призрак. Останавливается лишь на секунду, смотря прямо в глаза Хвану, а затем взгляд застывает на Бан Чане. Стальной, однако, под коркой льда движутся тёплые воды, заметные только Хёнджину. — Головой отвечаешь за них, старший лейтенант Бан. Глаз не спускай с него, Крис. Я не прощу себе, если потеряю его в столь бессмысленной схватке. И когда ты стал настолько важным для меня? Когда успел забраться так глубоко внутрь, пуская корни? Тебя ведь уже не вырвать, никак не выкурить оттуда. Что же ты со мной делаешь, превращая в ручного пса? * * * Треск автоматов, рокот снарядов, крики, полные боли и страха — всё это обрушивается сильной волной на Минхо, когда он первым выпрыгивает из военной фуры. Голос, будто бы следуя инстинкту, быстро отдаёт приказ снять автоматы с предохранителя и приготовиться стрелять. Сам Ли чувствует, как металлическая рукоять АК-12 холодит горячую ладонь. Глаза ищут в толпе знакомый шлем. Находят, тут же успокаиваясь. — Двигаемся, — командует капитан, чувствуя, как за его спиной парнишки боязливо подготавливаются отнимать жизни. Он ощущает привычный мандраж азарта, адреналин в крови отдаёт горечью на языке, застревает где-то в глотке, скребясь. Сердце заходится в бешеном ритме в предверии бойни. Они перебежками достигают главного очага битвы. Половина его роты ложится в первые несколько минут, даже не сумев дойти до основного периметра. Он отдалённо слышит, как Чан, Чанбин и Джисон отдают приказы твёрдыми голосами, сам тоже выдаёт короткими предложениями наставления. Он прекрасно понимает, что выйти отсюда живыми удасться только некоторым. Он надеется, что ему самому повезёт, что судьба сжалится над ним, позволяя прожить ещё один день. Надеется, что она будет настолько же милосердна и к Хёнджину. Ему столько хочется сказать младшему, открыться полностью, показать настоящего себя, показать слабость. Пусть Хёнджин будет первым. И последним. Однако война — всего лишь жестокая игра в русскую рулетку. Выиграешь — пуля пролетит мимо, не задев, проиграешь — попадёт прямо в сердце. Отличный способ проверить насколько тебя любит фортуна. Цветы, безусловно, лучше пуль. Если бы из дул пистолетов вылетали бутоны мака, жизнь, наверное, была бы чуточку лучше. Солдаты погибают один за другим. И вражеские и собственные. Потери равны с обеих сторон. Минхо старается не выпускать Хёнджина из поля зрения, однако, когда на них обрушиваются снаряды, приходится сосредоточиться на собственном выживании. Он умело отстреливается, поражая уже порядком тридцать северных солдат. Они тоже новички, он практически уверен в этом. Шрапнель задевает плечо, но ранит не сильно. Минхо даже не обращает внимание на боль, пытаясь сосредоточиться. Призывники остро чувствуют последствия снарядного шока. Враги пользуются ступором, стреляя поголовно в каждого парня, избавляясь от лёгкой добычи. Ли смачно матерится, замечая, как одного парня из его роты придавливает упавшей балкой. Он порывается выбраться из своего укрытия, чтобы помочь бедному пареньку, однако, не успевает — Хёнджин опережает его, кидаясь прямиком к солдату, вытаскивая беднягу. — Хван, сюда! — перекрикивает шум взрывов Ли. Хван слушается беспрекословно, ныряя в импровизированное убежище. Солдат в руках младшего болезненно стонет. Штанина разорвана, являя взору кровавую мясорубку вместо кожи. Можно различить раздробленную кость. Кажется, в него угодили частицы шрапнели. — Почему вы не со своей ротой? — хмурится Минхо, на скорую руку перевязывая раненному солдату ногу, дабы избежать ещё большей потери крови. — Солдату нужна была помощь, — отвечает Хёнджин, пытаясь перекричать выстрелы. Он высовывается буквально на несколько мгновений, успевая пальнуть по ногам какому-то вражескому солдату, заставляя его упасть на землю. Рядом с ним падает снаряд. Минхо успевает затащить Хвана обратно за шкирку. Металлический обломок рассекает скулу младшего. — На другом конце поля? Минхо звучит раздражённо, однако, внутри разливается спокойствие. Пускай делает безрассудные вещи, но хотя бы под моим боком, где я смогу хоть как-то защищать его. Хёнджин в ответ лишь виновато улыбается. Глаза быстро проходятся по фигуре старшего, подмечая рану на плече. Она не выглядит серьёзной, а других повреждений, кажется, и вовсе нет. — Нужно выбираться, — говорит Минхо, высовываясь из укрытия, чтобы проверить обстановку. Младший кивает, поглядывая на раненного солдата, корчащегося от боли. Скорее всего, ногу придётся ампутировать. Это если парнишка выживет. На вид ему восемнадцать, не больше. Ещё ребёнок. Чувства отключены, он не чувствует жалости. Пока нет. Радио старшего хрустит, привлекая внимание. — Лино, Волк, приём, — голос сержанта Хана в трубке звучит взволнованно, хрипловато — нам нужна помощь, нас окружают. Минхо переглядывается с Хёнджином. — Мы скоро будем, ждите, — слышится незамедлительный голос Бан Чана. Ну конечно, он всегда рвётся на помощь раньше всех. — Мы с Хваном тоже, — кивает Ли, поглядывая на раненного солдата. Оставлять его здесь — не вариант. Нести его на спине — так себе, но другого выхода нет. Минхо поднимает тело парня на спину. — Смотришь за двоих, понял меня? — обращается к Хёнджину, а в глазах играет прежняя сталь. Хван кивает, и они вылезают из укрытия. В ушах стучит кровь, а тяжесть чужого тела на спине почти не чувствуется. Парень довольно лёгкий. Минхо замечает стрелка слева, пока Хёнджин стреляет в кого-то справа. — Хван, стреляй ровно на девять! — кричит Ли. Хван реагирует молниеносно, нажимая на курок. Стрелок валится на землю бездыханной тряпичной куклой. Они двигаются дальше, пробираясь глубже в центр сражения, где пули обрушиваются дождём, чудом не попадая в них. Хёнджин отстреливается, уже не особо целясь — если не убьёт, то хотя бы ранит. Он не замечает солдата со стороны. Свист пули слышится совсем рядом, а в следующую секунду плечо пронзает болью. Хёнджин вскрикивает скорее от неожиданности. К счастью, она проходит на вылет, однако вскрик тут же привлекает внимание Ли. Он действует стремительно, выхватывая обычный пистолет из кобуры, стреляя на поражение, аккурат в грудь. Он затаскивает их за какой-то куст, служивший откровенно хреновым, но хоть каким-то укрытием. Аккуратно снимает раненного солдата со спины, устраивая его на земле. Взволнованно смотрит на жмурящегося Хёнджина. Тот хватается за плечо, а через пальцы проступает кровь. — Ничего, это просто царапина, — пыхтит Хван, — пуля прошла на вылет, — смешок, — вам не придётся вновь тащить меня на себе, не волнуйтесь, капитан. — Клянусь, я отправлю тебя под трибунал за неосторожность и безалаберность, — шипит Ли. Волнуется. Хван тихо смеётся, морщась. — Всё нормально, я могу ещё биться. Хёнджин упрямый, он сжимает челюсть, порывается встать. Минхо вовремя замечает летящий прямо на них снаряд. Тело следует собственному порыву и с истошным криком «ложись!» тянет Хвана на землю, накрывая собой, чувствуя, как сильно его стискивают чужие руки. Спину пронзает болью, словно тысячу мечей вонзили сразу. Минхо теряется. Такой боли он не ощущал никогда. Она пленит разум и где-то на периферии сознания он слышит крик Хёнджина. Темнота искушает, призывно раскрывая свои холодные объятия. Минхо не сопротивляется, позволяя ей заволочить своё сознание полностью, вытесняя другие звуки. Он погружается в блаженную мглу.

***

Пробуждение сопровождается невыносимой болью. Спину жжёт синим пламенем. Минхо не сразу понимает, где он. Место выглядит незнакомым. Оно пропитано каким-то кислым запахом сырости и явной плесени. Ли обнаруживает, что валяется на мокром полу. Холод пробирается под кожу, он удивлён, что до сих пор жив. Кажется, ненадолго. Мутный взгляд натыкается на знакомый силуэт буквально в паре метрах от него. Очертания слегка расплываются, но Минхо узнает его из тысячи. Он пытается приподняться на руках, однако, получается откровенно скверно. Боль пронзает всё тело, заставляя невольно вскрикнуть. — Минхо? — знакомый голос звучит чересчур отчаянно, он весь дрожит, кажется, его обладатель плачет. — Господи, Минхо, ты живой? Ли хмурится, предпринимая очередную попытку принять хотя бы сидячее положение. В этот раз она увенчивается успехом. Он опирается спиной о бетонную стену, вгоняя частички металла глубже в кожу. Шипит, матерится под нос, но терпит, пытаясь не обращать внимания. — Пока ворочаюсь, — хрипит он в ответ. Во рту чувствуется привкус крови. Он сплёвывает на пол. Тёмная жидкость быстро смешивается с грязными лужами. Дело дрянь. Капитан моргает пару раз, прогоняя дымку с глаз. Теперь он предельно чётко может рассмотреть серое, явно вражеское помещение, а вместе с ним и бледное, заплаканное лицо Хёнджина. Слабо ухмыляется, ведь никогда раньше не видел слёз младшего. — От меня так просто не избавишься, — в шутке читается горечь и практически физическая боль. Он жмурится от усиленного жжения, кажется, оно не останавливается ни на секунду, продолжая садистски терзать его спину. Хван порывается подползти к нему, но застывает примерно на полпути — ближе подойти не дают кандалы вокруг лодыжек и цепь, прикреплённая к ним и стене. Он оставляет попытки подобраться поближе, возвращаясь на своё место у противоположной стены, опираясь на неё, зеркаля позу старшего. — Как твоё плечо? — спрашивает Ли, тут же заходясь хриплым кашлем. Сплёвывает ещё один сгусток крови. Встречается с явным страхом в глазах напротив. — Ты издеваешься? — голос дрожит, срывается слегка, — Ты, блять, укрыл меня от снаряда, тебе спину практически разорвало, а ты сидишь и спрашиваешь как я себя чувствую, когда еле-еле держишься в сознании? У Хёнджина лёгкий тремор в руках, а Минхо замечает, что его сквозная рана, кажется, перестала столь обильно кровоточить. Собственные пульсируют, голова слегка кружится от потери крови. С такими ранами не живут. — Как твоё плечо? — повторяет свой вопрос Ли. Хёнджин в неверии смотрит на него. Черты лица кричат о том, что он полон гнева. — Да нормально, блять, моё плечо, — срывается Хван. Минхо прикрывает глаза, жмурясь от боли, которая, кажется, нарастает с каждым мгновением. — Это хорошо, — хрипит он. — Нихуя нехорошо, — огрызается Хёнджин, — мы, блять, в плену, если ты ещё не понял, — глаза метают молнии, высекая искры, — ты серьёзно ранен и истекаешь кровью! Тело вторит дрожи в голосе. Хёнджина, впервые за время службы, накрывает паника. Он чувствует, как она поднимается откуда-то из его недров, застревая комом в горле, царапаясь в груди при одном лишь взгляде на старшего. Сказать, что капитан выглядит хуёво — не сказать ничего. Кожа приобрела совершенно не здоровый серый оттенок, а бордовая лужица вокруг него постепенно становится всё больше. Хёнджин видит насколько сложно старшему не закрывать глаза. — Что нам делать, Минхо… — совсем тихо и жалостливо, — ты умираешь… Вновь помутневший взгляд капитана встречается со слезящимися омутами Хвана, вот-вот прольётся дождь. Ли слабо улыбается. — Уже ничего не поделаешь, — голос совсем охрипший, напоминающий поломанный радиоприёмник. Скрипучий, режущий по перепонкам. Но такой, мать твою, родной. Сердце Хёнджина сдавливает, словно под натиском танковых колёс. Ему хочется выть, лезть на стену от безысходности. Он даже не может физически быть рядом со своим любимым. — Но должен же быть какой-то выход… Хван Хёнджин всегда был реалистом, но сейчас ему так сильно хочется верить в чудо. Знаете ли вы, что такое пытка надеждой? После отчаяния, спокойствие всё же находит свой путь внутрь, но надежда… она может свести тебя с ума, всегда умирая последней. Ли видит, как трещит по швам выдержка младшего. Как ломаются его барьеры, которые прежде были выстроены специально, чтобы отгородить себя от каких-либо чувств. Война это война. Старший хмурится. Не смей проигрывать самому себе, Хёнджин, я не позволю. Проиграешь себе — проиграешь войну. — Возьмите себя в руки, младший сержант, — голос Минхо хоть и слабый, но в нём читается привычная сталь. Кажется, она не дрогнет даже перед лицом костлявой. Хёнджин не сдерживает всхлип. Ли в очередной раз сплёвывает кровь, а Хван наблюдает за тонкой красной струйкой, стекающей из уголка его губ вниз по подбородку. Буквально неделю назад он самозабвенно целовал эти губы, дотрагивался пальцами до горячей кожи, а сейчас он наблюдает за тем, как его капитан медленно умирает, растворяется. Хёнджин бьётся в отчаянии. Минхо вздыхает — хрипло и прерывисто. Закрывает глаза. — Не смейте закрывать глаза, капитан, — рявкает Хван. Ли приподнимает уставшие веки. Цокает недовольно, не изменяя своим привычкам и сейчас. — Я пока ещё жив, Хван, — фыркает, а на губах застывает слабая ухмылка. Она бесцветная, серая. — Смотри на меня, — приказывает Хёнджин. Минхо выполняет, просто потому что сил даже на такое мизерное сопротивление совсем не хватает. Смотрит, читая в глазах напротив животный страх. Минхо уверен, что младший понимает, что они уже вышли на исходную позицию, а часы начали обратный отсчёт. Сколько у них осталось? Час? Полчаса? Быть может, даже меньше. — Помнишь, что ты обещал мне? — тихо спрашивает Ли. Хёнджин молча кивает, а на глаза наворачиваются слёзы. Такого не должно было случится. Они должны были благополучно вернуться на базу вместе. Хван бы помог своему капитану справиться с потерей брата, утешая, даруя безмолвную поддержку, которую тот бы, наверняка, отвергнул, но глубоко внутри был бы безмерно благодарен. Они бы вместе справились с этим, прошли бы войну, а после, зажили бы обычной жизнью, непременно вместе. А сейчас… — Это какая-то очень жестокая шутка, — бормочет себе под нос младший сержант, — ты кинулся на верную смерть. В голосе читается горечь и какая-то совсем детская обида. Она совершенно неуместна, однако, Минхо на это лишь мягко улыбается. — Всякая смерть неизбежна, — хмыкает Ли, — я выполнял свой долг и защищал дорогого мне человека. — А я теперь вынужден сидеть и смотреть на то, как мой дорогой человек умирает у меня на глазах, — выплёвывает Хван. Минхо грустно улыбается, опуская глаза. Картинка плывёт, но он упорно смаргивает наваждение. Кончики пальцев начинает слегка покалывает. Они чересчур холодные. — Ты выберешься отсюда, Хёнджин, — строго говорит старший, — живым. И будешь жить дальше. Звучит больше как приказ, нежели утешение. — Скорее существовать, — бормочет в ответ Хван. Минхо на это хмурится, но возразить не успевает, вновь заходясь болезненным кашлем. Спину, как и лёгкие буквально раздирает. Он устал. Так пиздецки сильно устал. Перед глазами на мгновение возникает образ Феликса. Солнечная улыбка слепит, а созвездия на щеках вырисовываются разноцветными линиями под веками. Прости, мама, кажется, к тебе не вернётся ни один сын. — Открой глаза, — слышится, словно в тумане. Минхо хмурится. — Я устал, — вырывается хриплым шёпотом. Паника сдавливает горло Хёнджина. — Твою мать, Минхо, открой свои глаза! — срывается. Ли с большим трудом приоткрывает веки, которые постепенно наливаются свинцом. Он смотрит расфокусированным взглядом на младшего. Уже не может считать чужие эмоции по глазам, потому что плохо видит, однако, предельно точно слышит их в голосе. Он вновь дрожит, норовя и вовсе сорваться на вопль. — Подойди ко мне, Минхо, — просит Хван, — ты не прикован, пожалуйста, просто иди сюда. Ползи. Минхо слабо улыбается. Он прекрасно знает, что хочет сделать Хёнджин. Хочет, чтобы Минхо умер у него на руках. Однако сам Минхо так поступить по отношению ко младшему не может. Он отрицательно мотает головой. — Минхо, прошу тебя, — жалостливо, на грани истерики, — дай быть с тобой рядом, дай хотя бы дотронуться до тебя. — Это будет больнее, Джинни, — грустная улыбка, а голос всё слабее и тише, — ты не сможешь отпустить. Поверь, так будет лучше. — Нет! — крик полный отчаяния, — Нет, не будет! — голос срывается окончательно, а из глаз слетают горячие слёзы, — Минхо, блять, пожалуйста. Ли не отвечает, лишь мягко улыбается, прикрывая глаза, ощущая чьё-то присутствие. — Блять, Минхо, не закрывай глаза! — Хёнджин отчаянно пытается добраться до него, — Слышишь, блять? Не смей закрывать глаза, сука! Из глаз льются слёзы, но Минхо не видит их. Он чувствует тёплое, словно поцелуй солнца, прикосновение к лопаткам. Тепло окутывает его, прогоняя боль, избавляя от мучений. Он вновь видит образ брата перед собой. Феликс улыбается, протягивая руку. Минхо вкладывает свою ладонь в чужую, чувствуя тонкие импульсы, которые током проходят от кончиков пальцев, поднимаясь вверх по запястью, растекаясь и по всему телу. Он слышит крики Хёнджина, словно в вакууме. Феликс поднимает его на ноги, одаривая очередной лучезарной улыбкой. Тянет в сторону, и старший беспрекословно следует за ним. На свет. Сдержи своё обещание, Джинни. Сними с моей шеи этот чёртов жетон, чтобы меня хоронили, как простого смертного, а не военного в погонах.