Запрещено разговаривать с незнакомцами

— Я не знаю что у вас происходит, и не хочу знать, если честно. — Этери Георгиевна переводит глаза то на Сашу, то на Аню. — Но вы сейчас открыли дорогу для соперниц. Лицо Елизаветы видели? Она уже начала сумки собирать в Таллин. — Вы же понима…— Саша пытается вставить слово, но Этери сверлит её взглядом. — Избавьте меня от этих сцен, девочки, пожалуйста. Давайте договоримся — до конца сезона никаких драк. Что я с вами как с маленькими? Тренировки, интервью, инстаграм, я не знаю, везде улыбаемся и обнимаемся. — Тутберидзе поправляет волосы и тяжело вздыхает. — Не дайте им даже шанса подумать, что вас можно разъединить. На пьедестале — ты, ты и Камила. Не дайте им встать между вами. Вы же не для этого столько прошли, правильно? Трусова кивает и боковым зрением видит, что Щербакова кивает тоже. — Всё, сосредоточились на цели и вперед. — Этери Георгиевна поднимается и открывает дверь раздевалки. — Александра, на лед.

***

Саша злится, поэтому произвольную катает чисто, если не брать в расчёт бабочку на флипе. Нет, она знает точно — на пьедестале будет она, Камила и Аня. И если стабильную Валиеву Трусова вряд ли переплюнет, учитывая ноющую травму, то Щербакова обязана быть третьей. Саша устала всегда быть после этой манипуляторши. Трусову, наверное, отпустило, но легче не стало. Она все еще искренне не понимала, зачем Аня сделала это таким образом, через анонима и так, чтобы никто не узнал, что они общаются. Хотя кого она обманывает? Если бы Щербакова написала Трусовой напрямую, она бы никогда не ответила. А если бы и ответила, то они поговорили бы в стиле «ок, да, ага, пока», потому что у Саши был список правил, которых она придерживалась всегда. Четвертое правило. Она нарушила его. Нарушила, и Щербакова воспользовалась ситуацией. Как подло и низко, учитывая, что она знала все слабости Саши. В гостинице Трусова сначала лежит до последнего, а потом запирается в ванной на часа три. Пытается плакать, но не выходит — слезы кончились, сил не осталось совсем. В голове крутятся сообщения от Марка, слова Щербаковой, и Саша чувствует, что теряет рассудок. Воспоминания атакуют разум, и Саше остается лишь бесшумно кричать, кусая до синяков свои пальцы и кисти.

***

— Ань, не хочешь пойти прогуляться после тренировки? Трусовой 14. У нее был отличный сезон, и она впервые позволяет себе подумать о том, что она чувствует. Аня всегда была рядом, всегда делилась переживаниями и поддерживала Сашу. Они были как две палочки твикс: вместе начинали учить четверные, обедали между тренировками, болтали всю ночь напролет, мечтали о будущем. О будущем, где они вместе. На олимпиаде, но вместе. — Да, конечно! Я хочу за шоколадкой зайти еще! — А мне как раз мама две положила, держи! Саша не сразу поняла, что произошло. Сначала мама спросила «А у тебя есть новости не про Аню?», водитель пошутил «Вы как попугайчики-неразлучники, да?», Косторная на Чемпионате России сказала что-то типа «Не смогла я разъединить главную пару Хрустального, поэтому и третья». Это все казалось шутками, мелочью, ведь это Аня. Это её Аня, с которой они всегда рука об руку. Лучшая подруга, с которой они всегда будут рядом.

***

Костяшки синеют от укусов, и Трусова матерится, понимая, что в перчатках нужно будет проходить весь вечер. Она смотрит на себя в зеркало, и видит лишь свою тень. В кого она превратилась? Куда делась эта девочка, которая считала, что Чемпионат России — это праздник, которая боролась до конца несмотря ни на что, которая знала, что может быть первой и была первой?

***

— Ань, не хочешь пойти в кафе пообедать после тренировки? Трусовой 15. Саша не понимает, что происходит. Пубертат бьет в голову, и она не может перестать думать об Ане. О её красивых волосах и нежных кистях, о тонкой талии и ключицах, на которых хочется оставить тысячу поцелуев. Аня все еще рядом, и Саша боится сказать лишнего, ведь она может всё испортить. Переодически накрывает паранойя и Трусова отстраняется, ведь ей кажется, что Щербакова всё знает. Она просто не может не замечать эти взгляды и слова. Алена даже поняла, но поклялась не рассказывать никому. Трусова верила Косторной, но молчала все больше. — Слушай, пойдем, только ненадолго, ладно? Щербакова нужна была ей физически. С ней и дышать было легче и верить в то, что это всё не зря. Каждый раз, когда Саша видела ее, дыхание замирало от того, что она просто находится рядом. Это была Аня, без которой Саша не представляла, как жить. Влюбленность, которая снилась Трусовой каждую ночь.

***

Стрелки выходят разными, но сил перерисовывать в третий раз нет. Трясущимися руками Саша выводит контур обветренных губ и принимается за пробор. Прическа получается быстро, и Трусова в последний раз смотрится в зеркало. Разгадать, в кого она превратилась, не получается. В автобусе суета. Саша садится на последнее кресло, натягивая маску на лицо и включая музыку в наушниках. Нужно настраиваться на программу, нужно настраиваться на программу. «Потому что я люблю тебя» Нет-нет-нет-нет. Ей нужно настроиться на программу, иначе она сломается.

***

— Ань, не хочешь сходить за кофе после тренировки? Не увидимся еще долго… Трусовой 16, и она понимает, что Щербакова догадывается, потому что они отдалились. Сезон закончился внезапно, и эта была последняя их совместная тренировка. Что будет дальше? Саша не знает. Никто не знает. Единственное, о чем думает Саша — об Ане. Всеобщая тревожность намекает «Может быть поздно в любой момент», поэтому она просто скажет. Терять почти нечего, от былой лучшей подруги не осталось ничего. — Аня ушла уже. — В раздевалке и правда одна Косторная. Она видит глаза Саши, без слов понимает, что та хочет сделать и подталкивает её к выходу. — Бегом Саш, успеешь! Каждый шаг Трусова отсчитывает в голове. Она хочет сказать, но как? Ты мне нравишься? Но Аня не просто нравится Саше, она, кажется, любит её? Что вообще значит любить человека? Она знает, что Аня обожает мороженое только в рожке, а не на палочке, любит гулять в парке и любоваться первыми почками на деревьях, читает книги и выделяет только грустные цитаты, она спит в носках и с открытым окном, ценит в людях смелость, считает, что религия только делит, а не объединяет, завтракает всегда рисовой кашей и фруктами, мечтает о большой семье и предпочитает планировать, а не делать спонтанно. Но то, что Трусова знает и запоминает все эти вещи не значит, что она любит её, верно? Она просто так чувствует, чувствует, что тянет её, и сделать она ничего не может. Сколько не говорила себе раз, что это провальная история, сколько не уговаривала сама себя отпустить, но не может она. Не может, как бы не старалась. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие — она должна сказать это. На улице идет мартовский дождь. Холодный и сильный, как летом. Трусова накидывает капюшон на волосы и выходит на улицу — Аня спешит к подъехавшей машине. Саше надо поторопиться.

***

До выхода Саши на лед примерно пять произвольных программ. Всю разминку она чувствует пристальные взгляды конкуренток: Валиева особенно беспокоилась, то и дело пытаясь спросить у Трусовой о ее состоянии. Саша же отмахивалась, намекая, что они поговорят, но позже. Сейчас ей нельзя сбиваться.

***

— Ань! — Саша догоняет, и Щербакова оборачивается на голос. — Саш? Что-то случилось? — Она торопится, это заметно. — Да. То есть нет, все в порядке. — Трусова пытается отдышаться и восстановить дыхание. Не получается. Дело не в пробежке, не в ней. — Ань, мне поговорить с тобой нужно.

***

Ноги трясутся, дыхание учащается. Глазами она находит её и их взгляды сталкиваются. Саша медленно убирает скакалку и подходит к ней. Кажется, все смотрят на них.

***

— Мы не можем обсудить это по телефону? — Щербакова промокла и, кажется, вся дрожит. — Нет, это срочно. — Саше холодно, сердце бьется как бешеное. — Мы же нескоро увидимся, судя по всему. — Да, непонятно, когда пандемия кончится. — Аня нервно оборачивается на машину, в которую планировала сесть. — Так что там у тебя?

***

Трусова хватает её за локоть и ведет мимо камер в раздевалку. Она не сопротивляется, лишь убирает руку, чтобы избежать лишних вопросов. Саша оглядывает коридор и, убедившись, что никого нет, закрывает дверь.

***

— Я давно хотела тебе сказать. — Саша мнется, и ей кажется, что судьба всей вселенной сейчас зависит от этих трех слов. — Я не знаю, когда это началось и почему это случилось. И я не знаю, как ты воспримешь эту правду. Мне вообще кажется, что всё это не по-настоящему, может я придумала это всё. Просто вот как мы так с тобой нашли друг друга? Щербакова прищуривает глаза, будто пытается понять, что она хочет сказать. Дождь капает ей на щеки и ресницы, и Трусова протягивает руку, чтобы смахнуть капли. Кожа Ани ледяная. — Ну…Мы занимаемся в одной группе…Саш, что ты хочешь сказать?

***

Она встает напротив, и снова натыкается на эти испуганные глаза. Воздуха в легких становится мало. Саша аккуратно поправляет выпавшую прядь с её прически, и аккуратно проводит пальцем по щеке. Холодная, как и тогда.

***

Трусову трясет, она понимает, что эти три слова разрушат всё. Разрушат их дружбу, их общение, разрушат их. Она потеряет ее навсегда через десять секунд. — Саш, мне идти надо. Позвони мне позже, ладно?

***

— Я ненавижу тебя. — Говорит на выдохе, чтобы было легче. — И ненавижу себя, за то что каждый раз о тебя разъебываюсь. Но я всё еще люблю тебя, Щербакова. И не смей думать, что ты любишь, потому что ты всё это себе придумала. Я три года как пес за машиной за тобой бегу, изо всех сил лапами перебираю, чтобы хоть как-то тебе соответствовать. И мне блевать хочется от того, что я тебя люблю. Делала бы выбор я, никогда бы тебя не выбрала. — Но я… — Мне идти надо, Ань. Поговорим позже, ладно?