Мечта шпиона (сбылась)

      Две недели спустя Северус просыпается в Мунго и первым делом думает: поверить не могу, что я жив.       Он правда не мог. К этому факту действительно придётся привыкать, раз со смертью ничего не сложилось. Что, разумеется, радовало, но в то же время означало, что надо было думать, как жить дальше. Ведь он будет (если получится) жить и следующие пять минут, будет смотреть на белый потолок, сколько ему вздумается, и это бесспорно, чудесно и одновременно ужасающе.       Несколько мгновений Северус наслаждается осознанием того, что он жив, после чего задействует логическую сторону ума и начинает составлять список поразительных, удивительных фактов.       Во-первых, он жив.       Во-вторых, он в Мунго. (Предположительно. Конечно, нельзя делать выводы по одному лишь потолку, но Северус довольно часто видел высокие, белые, пустые потолки Мунго, чтобы довольно уверенно об этом судить.)       В-третьих, он лежит в одной палате с каким-то известным и любимым всеми человеком, поскольку от стены до стены стоят вазы со всевозможными цветами, на прикроватном столике выставлены открытки, а на креслах свалены подарки в ярких обёртках, книги, перевязанные лентами, связки писем, попросту горы связок писем…       Он словно в одной палате с Альбусом Дамблдором, но, разумеется, такого быть не может, из-за чего его любопытство лишь возрастает. Он садится, чтобы понять, кто его сосед, и вновь удивляется — ему не больно сидеть.       Вероятно, о нём очень хорошо заботились, потому что сидеть ему невероятно легко — как будто его и не ранило. Северус счастливо вздыхает. Боль была ему так привычна, что её отсутствие кажется чем-то странным и непонятным… Но не нежеланным. Отсутствие боли поражает даже больше палаты, в которой он очнулся, — которая, как он понимает, куда шире и куда сильнее забита вещами, чем казалось на первый взгляд. Он замечает всё новые и новые букеты, подарки и письма. Но вот что странно — он один, тут всего одна кровать. Стало быть, в этой палате только он.       Но это же неправильно, потому что это бы означало…       Это бы означало, что все эти вещи для… него?       Нет-нет-нет, быстро говорит он себе. Они просто принесли в его палату чьи-то подарки, чтобы не загромождать место.       Эта мысль разбивает ему сердце, но он прокручивает её в голове, пытаясь поверить в неё. Пытаясь рассуждать логично и вспомнить всё, о чём он думал на пороге смерти. Никто его не любит. Попросту не может. Он был невыносимым мерзавцем — и не только по отношению к ученикам.       Но опять же… Он же не умер, так? Он думал, что умрёт, был абсолютно в этом уверен, но при этом до сих пор жив и лежит в Мунго. Пока что он только и делал, что ошибался. Мерлин, если уж он пережил Волдеморта и Нагайну, то может случиться всё, что угодно, не так ли?       Именно эта мысль заставляет его осторожно оглядеться, ожидая, что письма будут адресованы кому-то другому — например, Флитвику, его всегда любили — и понять, что он вновь ошибся.       На одной из открыток написано: «Профессору Снейпу». Затем его взгляд падает на букет ярко-желтых подсолнухов, из которых торчит карточка, на которой изящным курсивом написано: «Северусу».       В его груди вспыхивает надежда и тепло, а его брови, возможно, дрожат от подходящих к глазам слёз, но он обязан знать, обязан либо пресечь свою радость в зародыше, либо найти достаточно доказательств — разрешений — чтобы она расцвела.       «Профессору Снейпу», написанное на конверте.       «Северусу», написанное внутри открытки с блестящей надписью «С наилучшими пожеланиями».       «Снейпу», написанное на закладке, торчащей из-под бечёвки, связывающей стопку книг.       «Северусу Снейпу», выглядывающее из цветов.       «Профессору», написанное внутри открытки с надписью «Скорейшего выздоровления».       Он никогда…       Северус, конечно же, получал подарки. Но никогда — в таком количестве и от кого-либо, кроме матери или Дамблдора.       Когда он был ребенком, Эйлин покупала ему подарки на припрятанное наследство Принцев. Маленькие и несущественные вещи, которые бы не попались на глаза его отцу, и только на день рождения, чтобы отец не мог ничего сказать, если бы их и заметил. Дамблдор тоже дарил ему подарки на день рождения, многие из которых Северус помнил до сих пор. Однажды он вручил Северусу серебряные карманные часы с его инициалами, выгравированными на крышке, а в другой раз — коллекцию редких албанских ингредиентов для зелий.       Дамблдор всегда умел дарить подарки, и Северуса каждый раз ослепляло чувство вины, если он забывал ответить тем же директору.       Но это… С таким Северус даже не знал, что делать. В Лондоне не хватит ваз, чтобы вместить все эти цветы, а ему перевалит за сотню, когда он дочитает все письма. Да и где ему хранить подарки и книги? Даже если сделать стены из книжных стеллажей, какие-то всё равно не влезут.       Но, что странно… Сама мысль о том, что всё это предназначалась ему — и только ему — была чудесна. Она вызвала у него робкую улыбку.       — Эй? — позвал Северус чистым и звонким голосом.       Но разве ему не рассекли горло? Он осторожно коснулся шеи и с любопытством провел пальцами по коже. Он ощущал, безусловно, ужасный и длинный шрам, но почему это словно не с ним, словно не на нём?       — В тебя влили кучу зелий, — Северус повернул голову и увидел Драко, прислонившегося к дверному проёму. — Думаю, мы опустошили запасы всей Магической Британии, — у парня виднелись тускло-фиолетовые мешки под глазами, но Северус предположил, что такого стоит ожидать, если пережил войну. Несмотря на усталый взгляд, Драко, казалось, был рад увидеть зельевара.       — Драко, — ласково позвал Северус, разведя руки. Его крестник тепло улыбнулся, закрыл дверь и бросился к нему в объятья.       — Я скучал по тебе, — сказал парень ему в плечо, и Северус улыбнулся в его светлые волосы.       — Я тоже по тебе скучал, — искренне ответил он. Пока шла война, он находился вдали от крестника, а до того они редко пересекались после… Дамблдора.       — Ну, — Драко улыбнулся и отстранился, чтобы вытереть глаза. — Не я, знаешь ли, спал две недели кряду.       С учетом как тяжести, так и количества ран Северуса, восстановление действительно должно было занять много времени — он вполне это осознавал, но всё равно удивлённо отпрянул.       — Мерлин, неужели так долго?       Драко хмыкнул, выпрямился и начал снимать с кресла запакованные коробки и пачки писем. Подтащив его к кровати, он сел и широким жестом обвел палату.       — Мы поняли, что очнешься ты нескоро, поэтому посетители начали накладывать на цветы стазисные чары, а мы стали связывать письма, — Драко вздохнул, оседая в кресле. — Откуда они только взяли столько пергамента? — почти идеально передразнил он Молли Уизли, отчего Северус одновременно поёжился и рассмеялся.       Драко по-доброму улыбнулся.       — Приятно слышать, как ты смеёшься, дядя, — прошептал он, и у Северуса сжалось сердце. Он протянул руку и коснулся его колена.       — Мне приятно смеяться, — сказал Северус, и Драко накрыл его ладонь своей. Подняв бледные длинные пальцы, он крепко сжал их и наклонил голову, чтобы прижать их ко лбу.       — Спасибо, — прошептал Драко надрывным голосом. Северус был поражён. Он слышал крестника грубым, коварным, напыщенным и виноватым, но никогда… слабым.       — За что? — настороженно спросил Северус. Неужели Драко плакал?       — Ну, — парень шмыгнул и вскинул голову, поднимая руку крёстного к подбородку. — Во-первых, за Дамблдора, — теперь уже глаза Северуса закололо от слёз. Он опустил голову, и волосы закрыли его лицо. — За всё, что ты сделал во время войны, — продолжил Драко. — Я в-всегда знал, что ты — хороший человек. Я всегда уважал тебя, но сейчас… Я благодарен тебе.       Северус медленно покачал головой, не поднимая взгляда.       — Но, дядя, больше всего… — Драко осёкся, и Северус практически инстинктивно поднял голову, за многие годы привыкнув слушать, как он говорит. — Спасибо, что очнулся, — прошептал парень.       Северус протянул руку и притянул крестника к груди, одной рукой гладя его по светлым волосам, а другой крепко прижимая к себе.       — Я люблю тебя, Драко, — выдохнул Северус, наконец-то давая волю слезам. Во время войны Северус никогда не произносил таких слов, а до нее по-прежнему скорбел по Лили. Он словно бы заново делал первый шаг. — Я мало тебе этого говорил, Драко, но я тебя люблю. Так сильно, и я… — Северус подавился слезами. — Если потребуется, я вновь пойду на всё это ради тебя, — выдохнул он.       И он говорил правду. Это ужасно, но он бы ещё тысячу раз убил Дамблдора, смотрел бы, как волшебник, который заменил ему отца, снова и снова разбивается насмерть, лишь бы уберечь от этого Драко. Маленького мальчика, который ковылял за ним и держался за его мантию, делая первые шаги. Мальчика, с которым он отправился покупать его первую палочку и которого считал своим единственным родственником. Которому он планировал оставить своё поместье.       Руки мужчины — зрелого, измождённого мужчины, который за свои годы повидал больше, чем многие за тысячу жизней — обняли его в ответ.       — Я тоже тебя люблю, дядя.