Довериться?

      Шум дождя повсюду преследовал людей, ходящих на улице. Некоторые, имеющие автомобили, разъезжали по своим делам, прячась от тяжёлых капель. Всё небо закрыло тучами, не было видно ни звёздочки, только еле-еле видный просвет луны где-то вдалеке за деревьями, высокими зданиями и тёмными облаками.       В мокрой грязи Чонгук стоял на коленях, опустив голову, и выслушивал нотации отца, иногда принимая тяжёлые пощёчины, которые вызывали слёзы, но они сливались с дождём. Одежда промокла до ниточки и Чонгук дрожал от холода. "Я тебе говорил, чтобы ты с этим не связывался! Сколько раз ты это уже слышал, ты так и не понял, дебил!"... – орёт отец, снова ударяя своего сына по лицу.       А мальчик лишь терпит и молчит. Молчит, но внутри него столько вопросов и непонимания, столько злости, столько грязных слов в голове, которые хочется сказать отцу... Но нельзя. Просто нельзя, потому что это не поможет, а сделает всё еще хуже. Хотя куда еще хуже. ***       Входная дверь в квартиру громко хлопнула от злости отца. Чонгук молча разбулся, снял с себя мокрую одежду и направился в ванную. С тканей выжалось целое ведро воды. Не желая всё это стирать, он просто направился в свою закрытую комнату и... Заорал, упав на пол. Слёз не было, только прерывистое дыхание и желание выплеснуть всё, что находится внутри него. Вокруг тишина, лишь тихие всхлипы Чонгука были слышны только ему. "ЗАТКНИСЬ!" – в дверь сильно ударил отец, чуть не выломав дверь. От неожиданного звука Чонгук дрогнул и нервный срыв снова дал своё. Тело задрожало и сжалось в клубочек. Ногтями Чонгук начал царапать свою кожу на груди и стиснул крепко зубы, пытаясь снова с большей силой не заорать. Прерывистые всхлипы продолжались еще несколько минут.       Желудок был пуст, но Чон не чувствовал голода. Всё тело было ватным. Чонгук, вспомнив о картине мамы, еле поднялся. Голова была готова была взорваться от боли. Отодвинув свой шкаф, он достал большой планшет 40*50, на котором было изображено перо, падающее с небоскрёба. Это последняя картина его матери, которую она нарисовала. Чонгук провёл пальцами по чёрствой ткани. Воспоминания о маме выдавили слезу. Но она была печально-хорошей. Это не так сильно давило на Гука, как его отец. Мама говорила что эта картина олицетворяет её сына. Он также легко со всем справляется, как и перо стремится к земле. Его мир настолько же открыт, как и свобода этого пера. Чон любил смотреть на её картины. Изучать их, вносить в них смысл, он пытался сам сделать что-то подобное, но ничего никогда не получалось. Он любил наблюдать за ней вечером, облокотив свою голову ей на плечо и следя за кистью, которая плавно передвигалась по полотну, оставляя за собой следы.       Губы Чонгука задрожали и он снова сорвался. Слёзы хлынули рекой, сердце заболело, а лёгкие еле поглощали кислород. Голова с новой силой заболела. Он обнял полотно и крепко прижал к себе, вспоминая о маме...