Но мы обязаны, долгом и совестью связаны

      Гию небрежно смахнул челку с лица. Горячий ночной ветер повеял духотой и прелой влагой, от чего он поморщился — в такую погоду не то, что патрулировать, вообще жить не хотелось. Слишком жарко и влажно. А еще — его, как Истребителя, это особенно волновало — в такое время демоны становились особенно активны. Количество нападений, начиная с мая, все росло и к середине июня достигало максимума, после чего резко падало до нормального уровня. Это происходило уже много лет и столетий, и, следовательно, было напрямую связано с Кибутсуджи Мудзаном и его жизнью, ведь это он контролировал голод демонов, и, значит, мог усилить его тогда, когда ему было угодно.       Отчего повелителю демонов так нравятся июньские деньки? Черт его знает. Гию куда больше мотивов Мудзана заботили свои обязанности как Хашира Воды. Убивать демонов — как можно быстрее, как можно скорее, чтобы они не успели учинить кровавую расправу. Координировать действия вверенных ему отрядов охотников — да, на эти пару месяцев ввиду большого числа нападений, Истребители подчинялись не Главе напрямую, а распределялись между Хашира. Все же, как бы Кагая Убуяшики не был одарен и самоотвержен, он не успевал читать все доклады и вовремя реагировать на них — ему попросту не хватало часов в сутках.       С запада доносился слабый гнилой воздух — прошлой ночью, пока Гию патрулировал противоположную часть вверенной ему территории, там прямо-таки вырезали небольшую деревню. Убили всех. Он не успел — опять не успел.       Возможно, стоит наконец разрешить Шуань ходить с ним — но она все еще хромает, и каждый вечер проходит в напряженной внутренней борьбе — рискнуть ею и уменьшить количество жертв или позволить демонам одержать этой ночью очередную маленькую победу. Нет, пока рано. Хотя, по утрам получая сводки отрядов мечников об убитых и раненных, Гию понимал, что долго ее отстранение продолжаться не может.       Каждый чертов день — очередная игра на выбывание: отправить Истребителей в точки скопления противников, самому в очередной раз взять на себя самых сильных, а потом остаток ночи тщательно выискивать нелюдей, километр за километром, не останавливаясь ни на миг — к утру он обязан знать местоположение и численность каждой стаи демонов. Потом, через пару часов после рассвета, вороны приносили письма от глав отрядов. Потери постоянно были непозволительно большие. Затем — составить план сражений на предстоящую ночь, написать отчет Главе, и — уже после полудня — забыться в тревожном, непродолжительном сне.       Впрочем, осталось недолго: если Гию не убьют в ближайшую неделю, можно будет считать, что он пережил очередной июньский круг ада. Потом станет легче, активность демонов спадет. Надо лишь потерпеть. Скоро Шуань сможет отправляться с ним, станет немного попроще. Потом они как-нибудь вдвоем переживут несколько особо жарких дней в середине месяца — и все кончится, вернется к обычному режиму.       Впереди, прямо на его пути, двое нелюдей. Оба в разы сильнее новообращенных, но для Хашира — так, мелочь, пыль, погрешность в четыре секунды на графике зависимости пути от времени. Гию даже не останавливается, на лету отрубает голову первому, уворачивается от магии крови второго, разворачивается на него, атакует, из небольшой царапины под лопаткой тоненькой струйкой стекает кровь, но демон убит, и убит максимально быстро. К сожалению, сейчас Гию не до аккуратности и осторожности.       От нахлынувших воспоминаний губы невольно растягивается в слабой улыбке — но лишь на секунду. На большее время он не может позволить себе предаться мечтам, но все же, все же… он же, черт возьми, живет ради таких мгновений. Нет, не так — скорее, живет от мгновения до мгновения.       Часов двадцать назад Шуань, хмуро перевязывая его разодранное когтями предплечье, долго и настойчиво убеждала его взять ее с собой. Тщетно, разумеется — хотя ей удалось взять с Гию обещание, что он еще раз подумает о своем решении. И, несмотря на то, что все утро она была мрачнее обычного, в каждом слове и взгляде ее прослеживались беспокойство и забота. Да, Гию твердо решил для себя, что она не должна привязаться к нему — но даже он не мог бы продержаться так долго без поддержки, даже такой, тщательно маскируемой под чувство долга и совести. Он чертовски уставал и в конце концов вынужден был признать, что силы держаться ему придает только сочувствие Шуань, и потому глупо и самонадеянно было отвергать ее помощь. Да, каким бы сильным и стойким он бы не притворялся перед другими, вся эта сила заключалась в одном встревоженном и заботливом взгляде ее карих глаз.       Привязался? Угу. Впрочем, это наверное и не важно уже. Да, он проявил чудовищную слабость, но последствий никаких не будет — он не доживет. Гию был твердо уверен, что он не доживет до них, почему-то в последний месяц он все чаще чувствовал, что его смерть ближе, чем кажется. Он умрет, просто умрет, это предопределено и решено, но это и неважно, он и так держался на посту Хашира довольно долго. Главное — чтобы Шуань смогла продолжить, не сдалась, не отчаялась. Год назад Гию был уверен в ней — а сейчас эта уверенность серьезно и небезосновательно пошатнулась. Он знал, что должен что-то предпринять, как-то отдалить ее от себя, но знать бы еще, как…       Вот снова, вот опять. Стоит ему только войти и еле слышно скрипнуть дверью — она выходила навстречу. Опять не спала. Опять ждала. Конечно, она из принципа пробормочет какое-нибудь оправдание, заявит например, что его могли серьезно ранить и могла потребоваться помощь, потом — о да, обязательно, как же без этого — заметит кровь на хаори, опять настоит на том, чтобы помочь с перевязкой и будет хмуро и мрачно поглядывать на него исподлобья.       Она не просто перетянет рану бинтом — не-ет, Шуань промоет ее несколько раз, тщательно чем-то обработает— и все это время он будет убеждать ее, что рана совсем неглубокая и что нет нужды так беспокоиться. Потом она, конечно же, вспомнит, что вчера ночью демон когтями вцепился в предплечье Гию и непременно захочет сменить повязку… Словом, еще минут пятнадцать ему предстоит усиленно изображать желание поскорее покончить с этим и пытаться сдержать эмоции, вспыхивающие от ее осторожных и мягких прикосновений. Кожа к коже. Несмотря на раннее утро, стоит жара. Ее пальцы приятно отдают прохладой. Шуршат бинты. Тихонько шипит перекись водорода на выступивших каплях крови. Немного щиплет и зудит, но ему не привыкать, но Шуань все равно почти насильно вливает ему в рот легкое обезболивающее, впрочем, так лучше, так ничто не будет отвлекать его от дальнейшей работы. Наконец она окончательно забинтовывает рану, и по взгляду Шуань Гию уже заранее понимает, что она скажет.       — Если бы там была я, то все бы могло обойтись, — она смотрит хмуро и чуть укоряюще, но где-то в глубине взгляда плещется тревога, тревога за него. В грудной клетке что-то екает.       — У меня нога все равно никогда не заживет до конца, я всегда буду так хромать, в том, что я сижу без дела смысла нет никакого, — безапелляционно заявляет она.       — А почему ты сидишь без дела, когда должна тренироваться и восстанавливаться? — он, как может, пытается уйти от этой темы, и с удовлетворением замечает секундное замешательство на ее лице.       — Это одно и то же. Я должна быть там, с вами, — продолжает упорствовать Шуань, но в голосе уже нет былого запала. Кажется, поняла, что его решение не изменится.       — Нет, — Гию ловит ее взгляд, — если уверена, что уже полностью восстановилась — докажи. Впрочем, не надо, не сможешь, я же вижу. Тебе просто не хватит выносливости.       Шуань, кажется, от возмущения чуть не задыхается, но говорит сдержанно:       — Возможно. Но мне точно хватит сил на одно патрулирование, и вы это знаете, и почему вы против?       Он еле выдерживает ее чересчур пронзительный, пристальный взгляд, впрочем, над ответом думать не приходится, он появляется как-то сам, сразу.       — Тогда пойдешь со мной.       — Но в этом вообще нет смысла! — недоумевает она, — если разделимся, будет гораздо быстрее и мы сможем убить гораздо больше демонов…       — Да, правильно, а если с тобой что-то случится, у меня будет гораздо больше проблем, — подхватывает Гию и с удовольствием подмечает, как она тушуется.       — Я думаю, что вы неправы, — отворачивается она, — но ладно, пусть будет хотя бы так.       В принципе, Гию в этой схватке проиграл: она все же пойдет, пусть и с ним. Но, все же, может это и к лучшему? Вместе с ним Шуань точно ничего не угрожает, он сможет и прикрыть ее, и защитить, так… почему бы и нет?       Он поднимается с футона, и голова начинает болеть сильнее, сказывается накопившаяся усталость, но на отдых нет времени: нужно успеть скоординировать отряды так, чтобы грядущей ночью свести потери к минимуму и спасти как можно больше людей. Вороны с докладами уже начали прилетать, и Гию уже хочет выйти и забрать сброшенные на порог дома конверты, как Шуань перехватывает его за рукав рубашки:       — Может, вам поспать?       Он даже не знает, как реагировать на этот ее порыв, все-таки слишком сочувствующе смотрит, да и, надо признать, спать хочется просто чудовищно, но надо держаться, и потому Гию проходит мимо, равнодушно пожимая плечами:       — Нет времени. Потом.       — Я могу разобраться с письмами. Все равно это далеко не все, их будет больше, пара часов у вас точно есть, — она все не отпускает его и смотрит тревожно, плотно сжав губы.       — Не о чем волноваться, Шуань, — Гию немного смягчает голос, но руку отдергивает, оставляя ее одну.       — Но, Томиока-сан, — слышит ее возмущенный возглас он, но не оборачивается.       Все же, план сам себя не составит, а он, как Хашира, не может позволить себе уснуть, не отправив отчета Главе, потому приходится пересиливать себя, вчитываться в неразборчивый почерк, разбираться с произошедшими сражениями, прикидывать шансы на победу и помечать расположение отрядов и демонов на расстеленной карте.       Дверь тихо скрипнула и тут же закрылась, и обернувшийся Гию замечает только стоящую около нее чашку.       Зеленый чай. Горячий и крепкий-крепкий. Кажется, именно то, что надо. В груди что-то теплеет, екает, колотится быстрее.       Черт возьми, нет, он решительно не представляет, как бы он жил без Шуань. Дело ни черта не в чае: эта ее молчаливая поддержка придает в разы больше сил.       Трое демонов кидаются слева и сзади, но Гию даже не смотрит в их сторону — уверен, что она успеет. Нужно скорее спасать из окружения группу мечников, и он прорывается вперед, одной катой изловчается уложить сразу двоих, и, замечая краем глаза сбоку Шуань, отрывисто бросает ей:       — Не лезь вперед!       Они уверенно прорываются сквозь кольцо, темная демоническая кровь орошает землю, в душной и наполненной тошнотворными запахами металла и гнили ночи раздаются истошные вскрики убитых, глухие стоны раненных, холодный лязг катан и хриплое дыхание нелюдей.       Короткая яростная схватка, на лицо и шею брызжет что-то теплое и мокрое, по груди коротко и резко чиркает коготь, но едва прорывает ткань пиджака и остается лишь очередной царапиной.       Гию мысленно чертыхается: их положение не просто оставляет желать лучшего: оно отвратительно. Раненые, убитые — все вперемешку лежат на земле в месиве из мяса, костей и крови. Выжившие — разбиты на маленькие группы и некоторые из них уже заранее обречены на поражение, а ему уже нужно идти дальше, нет времени возиться здесь. Но совесть и чувство ответственности не позволяют даже думать о том, чтобы оставить этих мечников на расправу демонам, Гию лишь старается действовать как можно скорее.       Он, убив очередного нелюдя, разворачивается в прыжке, успевает поймать взгляд Шуань и мотнуть головой в левую сторону. Сам он устремляется к правому краю, подмечая ослабленных демонов и добивая в первую очередь их — нечего оставлять в живых врагов, на которых рядовые мечники не обратят внимания. Они могут неожиданно атаковать из-за спин сородичей и переломить ход сражения.       Гию на пару секунд задерживается у наиболее уцелевших и успевает отдать приказ выносить раненых, потом, мельком оценив обстановку, пытается оперативно перегруппировать оставшихся и улучшить положение Истребителей.       — Окружайте, заходите сбоку, гоните их к центру!       Бойцы попадаются понятливые несмотря на невысокий ранг, и Гию с облегчением замечает, что атаки демонов захлебываются и гаснут, а совсем скоро и вовсе прекращаются. Некогда окружавшие, они сами попадают в кольцо и обречены на поражение, остается лишь аккуратно убить наиболее сильных, дабы уменьшить потери среди союзников.       Трое с боем вырвались из круга, и Гию уже хотел было броситься за ними, как сбоку мелькнула знакомая тень Шуань. На его лице даже успевает проскользнуть слабое подобие усмешки: вдохновленные успехом демоны с рыком со всех сторон кидаются на нее и вмиг, размазанные в мясо ее Двенадцатой катой, замертво падают на землю.       Победа этой ночью однозначно достанется Истребителям, но Гию все равно пока не смеет уходить, до последнего прикрывая мечников от атак нелюдей — ни к чему лишние раны и травмы, близятся тяжелые ночи и тяжелые сражения, на счету — буквально — каждый боец.       Наконец рыки и хрипение демонов затихает, в воздухе звенят лишь стенания раненых. Хашира, молча сжав губы, окидывает взглядом небольшую рощу, которая сегодня превратилась в настоящую мясорубку и бойню. От жары трупы уже начинают источать болезнетворное зловоние. Нужно быстрее увести отсюда людей, особенно тяжелораненых, ибо им вдвойне труднее переносить духоту и тошнотворные запахи.       Уже прибывает отряд какуши, они спешно начинают оказывать первую помощь и разворачивать полевой госпиталь — некоторым помощь требуется срочно и незамедлительно. Гию сам поражается быстроте работы медиков: менее чем за минуту они успевают распределить раненых, часть уже отправлена в ближайшие Дома Глицинии, словом, противостояние Смерти лишь продолжается, но ни Гию, ни Шуань уже помочь ничем не могут, более того, они должны немедленно отправляться дальше. И он уже торопливо отыскивает ее взглядом, как вдруг слышит сиплый слабый оклик:       — Томиока-сан… Томиока-сан…       Гию в тот же миг поворачивается на голос, и уже рефлекторно крепче стискивает руку в кулак: на него испуганно и с мольбой глядит парнишка лет четырнадцати. Врачи к нему не подходят: бесполезно. С такими ранами не выжить, кровопотеря слишком велика и мучиться парню совсем недолго осталось.       Не в первый раз Гию видит такой взгляд, такой страх, такое отчаяние и такую боль, но каждый раз не знает, что сказать, что сделать, как помочь. На ладони проступают ранки в форме полумесяцев от ногтей. Гию молчит. Лишь смотрит прямо в глаза этому мальчишке, слов нужных ему не подобрать, а ненужные лишь усугубят все. Он, подчиняясь неведомому порыву, подходит и опускается рядом с ним на одно колено, кивая и не отводя взгляда. Мальчишка это понимает по-своему и, еле шевеля залитыми кровью губами, говорит — больше самому себе, чем Томиоке.       — А я ведь… лет через пять… хотел занять… в-ваше мес-сто… А в-вот он-но как выш-шло…       Нет, Гию его понимает и понимает хорошо, но что сказать — не знает, только не позволяет себе поддаться слабости и опустить взгляд. Смотрит прямо, неотрывно, словно веря, что пока они смотрят друг другу в глаза, парень не умрет. Неожиданно мечник растерянно смотрит куда-то в сторону, а Гию чувствует мягкое, почти невесомое и будто случайное прикосновение кончиков пальцев к плечу. Шуань, это она, безо всяких сомнений. Стоит прямо за ним, совсем рядом, буквально в десяти сантиметрах.       Мальчишка вновь глядит на него, и Гию понимает, что осталось ему совсем недолго. Крайне недолго. Не больше пяти минут. На его залитом черной кровью лице уже видно дыхание Смерти, она уже уверенно захватила почти все тело — разве что сердце слабо, но упорно бьётся, а взгляд еще не остекленел.       — Я не забуду, — тихо отчеканивает Гию.       Это то, что он должен был сказать? Ответа у Хашира нет, но все же произнесенная фраза кажется наиболее уместной. А что, что ещё? "Мне жаль, я не успел, я бы отдал жизнь ради тебя, если б оказался здесь вовремя?" — нет, нет, совсем не то. Пусть парень погибнет, веря в то, что он отдал жизнь не просто так, что Хашира обязательно убьют Мудзана и истребят демонов, а Гию Томиока не забудет его жертвы, его подвига и его смерти. Пусть будет так.       — Спасибо, — мальчишка тихо шепчет, закрывая глаза. Сердце все еще бьется, кровь медленно струится по сосудам, но Смерть уверенно овладевает его телом, он остается с ней наедине. Не спасти. Не помочь. Никак. Совсем-совсем.       На краю сознания Гию проносится мысль, что он потратил около трех минут на умирающего — а мог бы отправиться дальше в путь, в битву и спасти кому-то жизнь. Это заставляет его подняться, на секунду замереть, глядя Шуань в глаза и стоя почти вплотную к ней и молча кивнуть в сторону: пора уходить.       — Ранена? — с запозданием спрашивает он, но девушка отрицательно мотает головой.       Они бегут дальше по душному влажному темному лесу. Демонов в округе немного и они все — одиночки, нет смысла тратить на них время. Они убьют лишь тех, кто окажется на пути, остальные завтра ночью достанутся присланному сюда отряду.       В воздухе — ни шевеления, ни дуновения ветра. Рубашка неприятно липнет к телу. Полученные недавно раны ноют, раздражаются от капелек пота и от натирания бинтами и ноют в разы сильнее. Горло сушит от жажды, но нет времени даже на глоток воды: он и так задержался на три минуты дольше положенного на предыдущем месте. Непозволительная роскошь. Срочно необходимо компенсировать упущенное, и Гию с остервенением перерубает шею попавшемуся на дороге демону. Еще, еще и еще. Он не дает Шуань возможности вступить в бой, и не только оттого, что ей пока стоит беречь силы. Он словно тщетно пытается выместить накопившееся чувство вины на демонах, пытается почувствовать себя не бесполезным.       Но вутри, в глубине души — все равно клубок самоуничтожающих мыслей и чувств, и одновременно — проедающая все сущее пустота. Эти несовместимые эмоции, этот оксюморон разрывает его изнутри, шинкует на части, в голове стучит нещадное: "Это ты должен был умереть," и Гию крепче стискивает кулаки. Нет, нет-нет, сейчас он не должен позволять чувствам брать верх.       Как бы сильно ему сейчас не хотелось умереть — он должен жить. Должен ежедневно и еженощно защищать людей от демонов. Должен сражаться со Смертью, каждый раз отвоевывая человечеству время на существование, время на то, чтобы собраться и сразиться с демонами, он не может позволить себе сдаться, не может позволить себе проявить слабость.       Больше половины ночи уже позади, судя по тому, что жаворонки начали петь — сейчас около двух часов, до рассвета еще далеко.       Они минуют лес и выбираются в поле, тут демонов почти нет: открытые территории для них опасны. Впрочем, это максимум минут десять затишья, а с такой скоростью — обычный человек бы и не заметил их, только почувствовал короткий порыв воздуха — они добегут до горной местности даже быстрее. И расслабляться все еще никак нельзя: мало ли что может случиться. Нелюдей мало, но один из них может напасть на заплутавшего в ночи путника и тогда от них потребуется немедленно вмешаться и спасти бедолагу. А может появиться сильный и опасный демон, такого нужно будет сразу же убить, так что Гию ни на процент не снижает бдительности.       — Ускориться сможешь? — поворачивается он к Шуань, — нам нет смысла задерживаться здесь, демоны не полезут на открытое пространство, лучше будет поскорее добраться до гор, — поясняет он и тут же, заметив ее плотно сжатые губы, добавляет, — только не геройствуй, это ни к чему не приведет.       — Я могу вас догнать потом, идите без меня, — после секундной заминки глухо проговаривает Шуань, опуская взгляд.       "Черт. И что с ней? Она вообще бежать может? — проскальзывает тревожная мысль в его сознании, — зачем, зачем, какого черта я взял ее с собой? Я даже не могу по ауре понять, что с ней не так, а сама будет молчать до последнего…"       — Нет, — отрезает Гию бескомпромиссным тоном, — это опасно и риск себя не оправдывает.       — Почему? — вскидывает она голову и недоуменно и даже уязвленно смотрит на него, — Томиока-сан, я ведь не умру, а вы успеете убить больше демонов.       — Шуань, я не хочу, — отдельно выделяет голосом отрицание, — отвлекаться на мысли о том, что с тобой могло что-то случиться. Поэтому, если не можешь продолжать — уходи домой, здесь недалеко и дорога зачищена. Если можешь — пойдешь только со мной, — он мог был припомнить, сколько раз сегодня ему пришлось ее прикрывать, но не хотел наносить такой удар по ее чести и самолюбию.       — Как себя чувствуешь? — уже совсем спокойным и даже немного мягким голосом добавляет он. Наверное, вправду не стоило хоть сколько нибудь резко говорить с ней. Если Шуань это задело за живое, она может совсем закрыться и будет готова на все, лишь бы не показаться слабой.       — Все в порядке, — незамедлительно отвечает она, впрочем, столкнувшись с его недоверчивым взглядом, отворачивается и негромко добавляет:       — Это… не имеет значения. Все равно перелом никогда не заживет полностью, надо просто научиться так жить.       — Знаешь же, что ты не должна проходить через это, — он говорит почти совсем безэмоционально, сдержанно и глухо, хотя в глубине души все с адской болью рвется на мелкие кусочки.       — Я сама так решила, — упрямо отвечает она.       — Будь осторожнее, — напоминает он, и на этом разговору суждено закончиться.       Впрочем, наверное, это к лучшему: Гию стоит сосредоточится на демонических аурах, на своих прямых обязанностях. Шуань права: это ее дело и ее решение, он не имеет морального права запретить ей. Хотя с точки зрения Устава Истребителей — да, конечно, она обязана подчиниться, но кто, черт возьми, он такой? Даже Финальный Отбор он прошел нечестно, неправильно, пост Хашира получил волею случая, с созданием Одиннадцатой каты ему просто повезло, как и со всеми убитыми Лунами, демонами и спасенными людьми. И указывать Шуань он попросту не вправе. Совсем не вправе.       Да и не в этом суть, собственно. Даже если бы вдруг он оказался достоин своего положения, это действительно не его дело. Она решила продолжать сражение — и на этом точка. Правда, заслужи он пост Хашира честным путем, он бы вообще постарался убедить ее покинуть ряды Истребителей. Он мог бы всерьез поговорить с Шуань, мог бы поклясться, что будет сражаться за них двоих… Согласилась бы она? Навряд ли, но даже в таком случае заставлять и принуждать ее он бы не стал — никогда и ни за что.       Как бы сильно ему не хотелось уберечь ее от войны с демонами — он не может сделать этого. Как бы сильно он не желал взять все эти раны, всю эту боль на себя — он не мог. Совсем никак не мог. От осознания этого презрение к себе лишь росло: какой, черт возьми, из него мечник, какой из него мужчина, если не может защитить самого близкого ему человека, если он не может защитить и оградить ее от всей жестокости и несправедливости этого мира?       Если бы только на его месте был бы Сабито, Танджиро, да даже тот убитый сегодня мальчишка, да кто угодно, лишь бы не он, лишь бы не недостойный своей роли и в принципе своей жизни. Тогда все было бы иначе. Принципиально иначе.       С гор тянет влажным воздухом, пахнет ночью, травой, росой и землей. Эта перемена слегка отрезвляет Гию, прерывает поток мыслей и будто подталкивает вернуться к мрачной реальности. Сейчас не время отвлекаться, они почти пересекли поля, своеобразная передышка окончена. Сейчас снова придется сражаться. Выискивать ауры врагов. Анализировать их способности. Защищать отряды мечников, прикрывать Шуань. Снова вступать в схватку со Смертью, снова сквозь усталость, боль и раны продолжать бороться, снова пересиливать самого себя…       Первая короткая схватка отвлекает от нескончаемого потока уничтожающих мыслей, у Гию уходит меньше секунды на то, чтобы обезглавить троих нелюдей. Его чуть было не задели когти одного из них — но все обошлось, противники были убиты, Шуань даже не пришлось вмешиваться.       Он почувствовал на себе ее недовольный и даже обиженный — посчитал слабой — взгляд, но сделал вид, что не заметил этого. Пусть. Неважно. Если ее это сильно заденет — он готов извиниться за свое недоверие к ее силам, но сейчас у него немного другие приоритеты, сейчас важнее помочь ей продержаться до конца ночи. Остается лишь два часа до восхода солнца.       Запах цветов, травы и зноя знаменует окончание ночи, в высоких облаках нежным розовым цветом играет восходящее солнце, и Шуань позволила себе на секунду отключиться от всего происходящего и просто зажмурить глаза. Последние часов шесть-семь выдались действительно тяжелыми, гораздо тяжелее, чем она ожидала. Казалось бы — всего лишь одно серьезное сражение и штук восемнадцать мелких схваток на уровне сблизиться-убить, всего лишь семь часов быстрого бега почти без перерывов, но она вся вымоталась этой ночью. Такая усталость даже несколько удивляла Шуань: она ведь восстановилась от травм, ее ведь даже не ранили сегодня.       Только одному демону магией крови удалось задеть ее, когда она немного потеряла концентрацию из-за боли в ноге. Нелюдь смог с силой отбросить назад так, что она отлетела и врезалась спиной в поваленное дерево. Все старые переломы ребер живо напомнили о себе, на миг ей даже почудилось, будто они ломаются вновь. Но несмотря на сильную концентрированную вспышку боли она не вскрикнула, только сильнее прикусила губу, мгновенно поднялась и бросилась в атаку — даже Томиока-сан не заметил, что она упала. Демон был убит, а Шуань отделалась синяками и слабой ноющей болью в ребрах.       Ее все еще тревожил перелом, но, кажется, она начала привыкать. Эта боль даже отвлекала ее от неутешительных размышлений, и потому морально она чувствовала себя несколько легче, у нее попросту не оставалось сил на то, чтобы вновь вгонять себя в пучину отчаяния. Да и количество убитых противников придавало сил и немного воодушевляло — с бесполезным существованием было покончено, сегодня она снова помогла спасти чьи-то то жизни, этим вдыхая в свою собственную смысл, но… Или все же нет?       Жила ли она этим смыслом? Или просто притворялась? Или что? Она не знала. Шуань в последнее время, на самом деле, вообще перестала понимать себя. В миг, когда головы демонов летели на землю, когда спасенные с благодарностью смотрели на них с Томиокой-саном, она чувствовала необычайный прилив сил, но спустя полминуты от него не оставалось и следа.       Надолго задерживались лишь эмоции от воспоминаний из детства и юности, от писем Танджиро и Незуко, и — стоило быть честной хотя бы перед собой, как бы сложно это ни было — от Гию Томиоки.       Шуань было более чем известно, чем может обернуться привязанность к другому человеку, особенно если он постоянно рискует жизнью, постоянно ходит по краю. Она знала и понимала все это, но это не могло не остановить. Она также помнила все свои провалы и ошибки, помнила, как подводила его, не оправдывала надежд и ожиданий, но… Она не чувствовала себя жалкой и недостойной. Каждый раз, стоило ей подумать о своей ничтожности, вновь возвращались те воспоминания.       Словно наяву — его мягкий взгляд, такой синий-синий, будто океан или предрассветное небо, теплый бархатный голос, который будто весь пронизан пониманием и сочувствием. И ничего говорить не надо, вся накопившаяся боль уже расходится, растворяется в звенящей утренней пустоте. Но в памяти еще и всплывают его слова, и это вконец добивает самоуничтожающие мысли и словно вселяет надежду, тепло, даже подобие счастья, и ее губы расползаются в предательской смущенной улыбке.       Так что по-настоящему душу грела мысль, что она хотя бы немного помогает ему, поддерживает его, даже просто находится рядом. Шуань точно не могла понять, действительно ли Томиоке это нравится, но он ничего не говорил против, а иногда она прямо-таки физически чувствовала на себе его мягкий взгляд. Но она несколько смущалась и оттого делала вид, будто задумалась и не замечает ничего вокруг. Через несколько секунд — а порой и через несколько минут — он отворачивался, и Шуань выдыхала с неясной смесью облегчения и досады. Следовало быть честной: ей это нравилось. Хоть мотивы Томиоки-сана были ей неведомы, но изредка, когда жизнь казалась совсем невыносимой, она позволяла себе представить, что он взаправду испытывает к ней симпатию. Интересно, если бы не война с демонами и Организация Истребителей, они смогли бы так хорошо поладить? Почему-то Шуань казалось, что да. И ее мнение было основано не только на логических доводах. Интуиция уверенно подсказывала ей, что они с Томиокой-саном легко сошлись бы и без этого вынужденного сотрудничества, и без совместных побед над демонами.       Шуань хотела было предложить немного замедлиться, все равно наступило утро и до дома было не особо далеко. Но она вовремя успела понять, что ее просьбу Томиока скорее воспримет как знак того, что ей совсем плохо. И он опять посчитает ее слабой — пусть и без намека на осуждение и презрение, но все же Шуань не хотелось так выглядеть в его глазах. Поэтому она сдержалась и мельком окинула Томиоку взглядом. Вид, впрочем, у них обоих сейчас был незавидный: испачканные в крови и пыли, невыспавшиеся, утомленные сражениями. Однако он казался куда более уставшим, одни эти болезненные синяки под глазами многого стоили, Акияма даже несколько испугалась и успела упрекнуть себя за то, что раньше не обратила внимание на это. Нет, сегодня она точно возьмет на себя большую часть работы по чтению отчетов и составлению плана на грядущую ночь. Она настоит на своем. Томиоке точно нужно отдохнуть и хоть раз выспаться. Шуань, конечно, тоже хочется спать. Она, признаться, чуть ли не дремлет на ходу. Мысли медленно ворочаются в голове, переваливаясь булыжниками, но ничего, она справится. Несколько дней она точно вытерпит.       За такими размышлениями и прошли те минут тридцать-тридцать пять, что потребовались на дорогу домой. Шуань все еще была настроена решительно и не стала тянуть время.       — Вы точно не ранены? Может, я могу помочь? — стоило им переступить порог, начала она.       Томиока даже не повернулся в ее сторону, только, показалось ей, еще сильнее напрягся и будто отгородился от нее.       — Я в порядке, — сдержанно проговорил он, — лучше отдыхай. Цела ведь? Как нога? — лишь тут он перевел на нее взгляд, и Шуань была уверена, что в нем проскальзывали искорки беспокойства.       — Все хорошо, — торопливо ответила она, — но послушайте…       — И не болит совсем? — испытующе вскинул он бровь, перебивая Шуань.       Она с досадой прикусила губу. Вот опять — он отмалчивается, переводит тему, уходит от ответа, будто не понимает, что она вправду волнуется и искренне хочет помочь. Если Томиока-сан продолжит отвергать все ее попытки облегчить его участь, то навряд ли у нее хоть что-то получиться.       — Совсем немного, — Шуань с трудом выдержала его проницательный взгляд, но не отвела глаз, — вам предплечье перевязать точно стоит, воспаление может усилиться, — она не собиралась уступать и сдавать позиции.       — Я же сказал, что все в порядке. Иди отсыпайся, завтра будет куда тяжелее, — его голос прозвучал утомленно, отстраненно и даже чуть-чуть раздраженно.       Томиока зашагал от нее дальше по коридору, и, поддавшись неведомому порыву, Шуань в два прыжка догнала его и некрепко, но уверенно схватила за запястье.       — Зачем вы так? Я же хочу помочь вам, я не хочу, чтоб вы в одиночку переносили все это, — негромко заговорила она.       Шуань сама не особо понимала, что творит, наверное, сказывалась усталость и недостаток сна, но, даже столкнувшись с его недовольным взглядом, она не отступила ни на шаг.       Томиока, ни слова не говоря, потянул руку на себя, пытаясь высвободиться, но Шуань только чуть усилила хватку. Вблизи ей удалось чуть лучше рассмотреть его лицо, и оттого решимость лишь возросла: мужчина казался крайне утомленным и даже измотанным, кожа пугала своей бледностью, а под глазами залегли тени от сильного недосыпа. Он все так же молчал, только вопросительно смотрел на нее — на миг даже показалось, что на усталость или раздражение сил ему уже не хватало.       — Томиока-сан, но вы уже несколько дней почти не спите, вы ранены, вам же тяжело, почему вы не позволяете мне помочь? В конце концов, борьба с демонами — это и моя обязанность, — она, чуть занервничав, отпустила его руку и лихорадочно заправила волосы за ухо, — если я мешаю или лезу не в свое дело, то скажите, я не понимаю, — торопливо прибавила она, испугавшись, что он уйдет без ответа.       — Не мешаешь вовсе. Просто сейчас не до этого, — его голос звучал чересчур сдержанно, и Шуань совсем не понимала, какие эмоции он скрывает, — ты устала, лучше иди спи.       — Вы тоже, — пожала плечами она.       — Со мной все в порядке, — безапелляционно и отрывисто проговорил он, во взгляде отчетливо промелькнуло раздражение.       — Нет, — тут же взволнованно и эмоционально ответила Шуань, — вовсе нет, я же вижу!       Томиока чуть помедлил, испытующе и пристально посмотрел ей в глаза, будто прикидывая все "за" и "против". Она словно почувствовала, что сейчас он холодно и жестко осадит ее пыл, поэтому не медля пробормотала первое, что пришло в голову:       — Вы не чужой мне человек, как я могу спокойно спать, зная, что вам плохо, зная, что я никак вам не помогла, не поддержала? Это же, — замялась она на мгновение, будто раздумывая, может ли она позволить себе такую искренность, — это же почти предательство, — серьезно закончила она.       — Предательство? О чем ты? — устало заговорил Томиока, — это никак не оно. Шуань, я в состоянии справиться со своими обязанностями. Или ты считаешь иначе? — от пронизывающей его голос прохлады ее отшатнуло назад.       — Нет… Это не так, — вынужденно отступает она, — я не имела ввиду, что вы не справитесь с этим, я только хотела помочь.       — А я просил о помощи? — глухо спрашивает он, будто ставя точку в разговоре.       — А разве о ней нужно просить? — неожиданная идея приходит в голову, она, кажется, знает теперь, как повести разговор так, чтобы убедить его, — когда вы помогаете мне — вы разве спрашиваете, нужно ли мне это? Вы разве ждете, пока я попрошу? Нет, — сама отвечает на свой вопрос, — потому что о таком не спрашивают. Когда вы в очередной раз видите, как я проигрываю демонам и вот-вот погибну, вы же ни о чем не спрашиваете, вы же и так ясно, — она вскидывает голову, — и сейчас все ясно безо всяких вопросов. Я могу помочь — и я не считаю вас неспособным самому разобраться во всем этом… даже наоборот… Я только… — она опускает взгляд вниз, мучительно пытаясь подобрать нужное слово.       Не выходит. Совсем. Молчание затягивается уже секунд на пять, и Шуань окончательно теряется и оставляет тщетные попытки, растерянно пожимая плечами. Неожиданно в горле застревает предательский ком, все ее бессилие разом обрушивается на плечи. Нужно уйти. Не получится. Да и она не имеет права — не имеет права! — принуждать его к чему-то, навязывать свою помощь. Она дергается в сторону, но стоит ей повернутся на несколько десятых долей радиан, как за руку ее хватает Томиока, удерживая на месте.       — Шуань, подожди, — слышит она его будто сдавленный голос.       Она поднимает голову, сталкивается с его извиняющимся — и потеплевшим взглядом. И не только взглядом, он словно весь расслабился и оттаял, правда. Холода ни в позе, ни в выражении лица не остается, только лишь огромная, нечеловеческая усталость.       — Прости, — он еле заметно на миг хмурится, — что ты хотела?       Шуань на шаг назад отступает. Такая перемена в нем не может не воодушевить. Теперь она точно знает, что сказать, этот разговор она уже продумала в пути и много раз прокрутила в голове. Томиока будто бы что-то хочет добавить — но она начинает первой. Немного невежливо — возможно, но сейчас это не особо важно.       — Вороны с отчетами прилетят не раньше, чем через час. Еще около двух часов потребуется, чтобы разобраться с ними, и, сложив с нашими сведениями об расположении и силах аур, получить общую картину. Потом минут тридцать — на письма Оякате-саме и другим Хашира о текущей обстановке, словом, если все это возьму на себя я, то вы часа четыре можете отдохнуть. Я справлюсь, точно, — тут же для убедительности кивает она.       — И я должен свалить все это на тебя?       — Не свалить, — хмурится она, — просто… просто будет лучше, если сегодня все это сделаю я.       — Я понял, — кивает Томиока, и Шуань с надеждой смотрит на него, — я подумаю.       Она на миг отвлекается — чтобы достать с полки баночку мази — а потом вновь обеспокоенно переводит взгляд на уже заживающую рану.       — Не болит? — уточняет, наверное, уже в третий раз. Сама понимает, что после всего пережитого им эта боль выглядит совсем незначительной, но все-таки не может не спросить.       Он отстраненно мотает головой и ни слова не говорит.       Рана вовсе не глубокая, но она тянется почти через половину предплечья. К тому же, Шуань опасалась возникновения воспаления. Хорошо, что ткань формы Истребителей довольно плотная и разорвать ее нелегко, иначе когти впились бы куда глубже, прорвали бы крупные сосуды и нервные узлы, и все было бы в разы хуже. А сейчас, кажется, обошлось. Края раны чуть припухли, но точно в пределах нормы. Кровотечения не было, температуры — тоже. Можно было уже и не беспокоиться, но Шуань хотелось еще раз перестраховаться.       Она аккуратно тонким слоем нанесла лечебную мазь и перебинтовала руку. Томиока сперва взирал на все ее манипуляции чересчур спокойно и отстраненно, но сейчас она заметила, что на его лице застыло выражение мрачной задумчивости. Излишне мрачной — таким она последний раз видела его давно. И просто так она это оставлять не собиралась — но он успел начать разговор первым.       — Спасибо, — негромко пробормотал он.       — Не за что, — пробормотала Шуань, быстро расставляя флаконы с лекарствами по местам и еле слышно хлопая дверцами шкафа. Она только хотела попробовать спросить, что произошло, как Томиока неожиданно заговорил сам.       — Есть за что, — с мрачной решимостью не согласился он.       — Я ничего особенного не сделала, — осторожно напомнила Шуань. Она, честно говоря, не особо понимала, что именно он имел ввиду, но промолчать в ответ не могла.       — Ты? Наоборот, ты делаешь даже больше, гораздо больше, чем должна, — задумчиво, но уверенно проговорил он, — одни только спасенные тобой жизни чего стоят.       — Но это моя обязанность… — начала было она, но Томиока перебил ее:       — Я имею ввиду, даже по меркам Истребителей, — он спешно перевел на нее взгляд, — ты, кажется, и сама не осознаешь этого.       — Если вы так думаете, — пожала Шуань плечами, — хотя я так не считаю. Впрочем, сложно вот так про самого себя судить.       Ей до сих пор было неясно, зачем они углублялись в эту ненужную сейчас философию. Это ведь, черт возьми, совершенно неважно. Куда больше ей хотелось спросить Томиоку, почему он так помрачнел, но резко сменить тему разговора — значит, проявить неуважение. А этого она не могла себе позволить.       — Но вы ведь тоже — даже по меркам Истребителей и в разы больше меня, — добавляет она, пытаясь заглушить мрачное, тоскливое молчание.       — Нет, это не так, — только ей хотелось возразить, как Из-за меня погибло слишком много людей, — его голос звучал отстраненно и пусто, — лучше бы умер я, чем они.       — Томиока-сан… — распахнув глаза, прошептала она.       На миг время остановилось. Кровь стучала в ушах, уставшие мышцы ныли и глухо напоминали о себе, а он медленно перевел на нее взгляд — чертовски искренний. Изголодавшийся по спокойствию. Безнадежный и обреченный.       Теперь все встало на свои места. Его мрачная задумчивость, затаенная грусть и дикая, жгучая тоска во взгляде. Страшно было даже подумать, как он в одиночку жил с этой неразделенной болью, Шуань даже не хотелось об этом думать. Хотелось обнять его, прижать к себе, словно вытянуть из него эту горечь, забрать себе всю эту муку и печаль, но она лишь застыла на месте, будучи не в силах даже сказать что-то теплое и утешающее. Как помочь? Что делать? Что ей говорить, как реагировать?       И ни одного ответа.       Словно все ее существо вмиг обдало ледяным холодом, и она застыла, не в состоянии даже думать. В сердце от его слов зияла дыра — и так хотелось заткнуть ее. Но как?.. чем?       Что она должна сделать, что она должна сказать, чтобы внутри у них обоих перестала разрастаться эта колючая льдышка?       Лишь спустя секунд пятнадцать — Шуань было страшно даже помыслить о том, что в эту пропасть времени успел решить Томиока о ее к нему расположении — она смогла преодолеть это вязкое оцепенение, броситься в его сторону и замереть в шаге от него. Нелепо и наверняка глупо она потянулась к нему, схватила за руку, сжала немного — совсем не сильно, но так, чтобы он почувствовал — она здесь, она рядом.       — Это не так, — только и смогла прошептать Шуань.       — Не так? — с ожесточенной, дикой, первобытной тоской переспросил он, — уверена? Сперва погибла сестра, я был слишком мал, чтобы помочь, — он говорил неторопливо, будто упиваясь этой болью и захлебываясь в ней, — потом — мой друг Сабито. Тогда я повел себя слишком опрометчиво, получил серьезные раны и мог только защищаться и немного помогать ему. Этого оказалось недостаточно. Потом — много-много других мечников. Я мог, мог бы помочь им — но каждый раз не успевал, не оказывался вовремя в нужном месте, не успевал, словом, каждый раз проигрывал Смерти. Она забирала их — одного за другим. Я помню всех, слышишь, — его лицо исказилось от невыносимо жгучей горечи, — я помню всех. Стоит закрыть глаза — и эти лица будто снова передо мною. Они умирают, вновь и вновь, и каждый раз — из-за меня, — отрывисто закончил он, тщательно скрывая срывающиеся ноты в голосе, но Шуань услышала.       И этого оказалось достаточно для нее.       — Будь на моем месте кто-то другой — этого бы не было, — мрачно заключил он, и кто знает, в какую пучину отчаяния пошел бы дальше, но за шею и за плечи крепко обхватили и словно резко вытащили его оттуда.       Гию распахнул глаза. Шуань, встав на носочки, несмело обнимала его, и он чисто машинально, автоматически прижал ее к себе.       Пряди ее волос щекотали и кололи шею, руки чуть тряслись, но не отпускали его. А сам Гию словно вцепился в нее — несильно, так, чтобы не причинить ей и малейшего неудобства — но вцепился. Не как в спасательный круг. Скорее — как в громоотвод, заземлитель, через контакт с которым потенциал и напряжение обнуляются. Или даже — как в потерянную частичку самого себя, которую так хочется вернуть. Или — как… нет, он не мог подобрать слов. Отпускать не хотелось. Хотелось провести так вечность — только с ней. Потому что только она во всем этом мире не может причинить боли. Не может навредить. Спасет — всегда и даже ценой жизни. Будет рядом — всегда. Глобально всегда. И ночью посреди леса, кишащего врагами. И сейчас, в мгновения его слабости. Это нечто постоянное, неизменное, константа из закона всемирного тяготения Ньютона. И, черт возьми, это было то самое, ради чего вправду стоило бороться за жизнь. Ведь просто необходимо, жизненно необходимо быть настолько нужным кому-то, пусть и одному человеку. Этого достаточно. Абсолютно.       Постепенно бешено колотящееся сердце успокаивалось, дыхание выравнивалось — и как он только дошел до такого состояния? Как мог позволить себе?       — Когда я спрашивала, виновата ли я в смерти семьи Танджиро, в смерти гражданских, в смерти товарищей — вы всегда говорили, что будь на моем месте кто-то другой — и смертей было бы только больше. Вы, — ее голос зазвучал увереннее, — вы говорили, что те смерти были неизбежны, что я не виновата в них. Так почему же вы вините себя за все это? Это же такая боль, такая ответственность, вам же так тяжело, — и вновь она опустилась до шепота.       — Кому-то придется взять эту ответственность на себя, — медленно и настолько равнодушно, что даже безжизненно прозвучал его голос.       — Но ведь не обязательно же вы? — прошептала она.       — А кто? — глухо повисло в воздухе, — Я хотя бы мог спасти их. Возможность была. Но я этого не сделал. Скажешь, виноват не я?       На секунду стало совсем тихо. Бесконечно тихо. Но Шуань неуверенно, но решительно пресекла эту тишину, посреди нее ее хрипловатый голос прозвучал отрывисто и металлически дрожаще — но не от страха или тревоги, а от ненависти:       — Кибутсуджи Мудзан. Это он виновен во всех смертях. И только он должен расплачиваться за них. Но не вы.       Он хотел поспорить — но не стал. Зачем? Этот вопрос — кто виноват — тянет на философский. Действительно, кто? Тот, кто обрек на смерть, или тот, кто мог спасти, но не спас?       Даже если глобально и всеобъемлюще в тех смертях виноват прародитель демонов — это не отменяет его вины. Он мог спасти от Смерти тех несправедливо убитых, более того, он должен был это сделать. Умереть самому — но дать выжить другим. Но он не смог. И пускай этим своим выживанием, этим продлением собственной жизни он, быть может, спас в разы больше людей, эта арифметика мерзка и пошла, нельзя вот так — чистой математикой — подсчитывать людские жизни. Ни в коем разе нельзя.       И опять из чертовой вязкой и убийственной пропасти мыслей его вытягивает неуверенное и осторожное прикосновение. Она — медленно и настолько аккуратно, что даже нежно — скользит ладонью по его плечу, словно сметая весь тот груз вины и ответственности. Это немедленно приводит его в чувство.       Гию на несколько секунд задумывается, скорее даже — замешивается. Он не ожидал от Шуань такого. Не ожидал поддержки, скорее — презрения, не ожидал помощи, словом, он был уверен — девушка его оттолкнет. Впрочем, она же не слышала самого главного, тогда, тогда может… Внезапно накатила мрачная, твердая решимость рассказать ей. Про Сабито, про нечестно пройденный Финальный Отбор, про его несоответствие положению Хашира…       Пусть презирает. Пусть ненавидит. Пусть оттолкнет. Но нет сил больше сопротивляться этому, нет сил притворяться перед ней. Нет сил держать это в себе.       И он уже — почти-почти, слова буквально повисли в воздухе — но одна только промелькнувшая в голове мысль, что попытка разделить боль и горе есть проявление слабости вмиг остановила этот порыв. Нет. Хватит с него. Он так предстал перед нею со всей этой накопившейся болью, и так показал, что не может вынести это сам. Он и так посмел попробовать переложить хотя бы часть этого груза на ее плечи. Недопустимая роскошь. Недопустимый уровень сближения.       Впрочем, куда еще ближе — вот она, крепко-крепко прижимает его к себе, Шуань ниже сантиметров на десять-одиннадцать и из-за этого вынуждена тянуться вверх и стоять на носочках, и потому Гию на миг отводит ее руки и уже сам притягивает ее к себе.       Теперь это уже нечто похожее на объятья, а не на захват из рукопашного. Хочется грустно усмехнуться — но они говорят и думают о слишком серьезных вещах, и потому смех прозвучит оскорбительно, глупо и нелепо. И он закрывает глаза, щеку щекочут ее растрепанные волосы, в воздухе пахнет жарким днем, пахнет росой, пахнет духотой и дорожной пылью. От Шуань пахнет перекисью водорода, травами и чем-то ореховым и сладким.       Дыхание вскоре возвращается в норму, самообладание — тоже. Он наконец чувствует силы отстраниться, но не делает этого. Им обоим — да, сейчас он возьмет на себя смелость сказать и за нее — это критически нужно. Правда, слегка ослабившие хватку усталость и боль возвращаются и с новыми силами начинают отыгрываться на нем. Мышцы ужасно забиты. Ладони вновь стерты почти до крови, хотя кожа у него и так грубее некуда. Раны и ушибы ноют, все тело ломит от банальной нехватки отдыха, глаза сами слипаются от недосыпа. Вот так стоять, прижимать к себе ее — тепло и до невозможности уютно. Если бы можно было — он бы прямо так и уснул. На миг мысли спутываются, но Гию успевает подметить это и не позволить себе провалиться в дрему.       Нет, пожалуй, пора принять меры — такими темпами он вконец измотает себя и может потерять концентрацию во время сражения, что неминуемо повлечет за собой большие потери. Сегодня Гию, кажется, все же позволит себе поспать больше обыкновенного — это, увы, суровая необходимость. Нет, всю работу на Шуань он, разумеется, не свалит ни в коем случае. Наверное, они, как и в прошлом году, просто сделают все это вместе — отчеты, письма, план… Выйдет быстрее раза в полтора.       Середина июня уверенно и неизбежно приближалась. К одиннадцатому числу к сражениям пришлось подключить резервные отряды — сил не хватало, потери были большими. Впрочем, эта мера себя полностью оправдала — уже в следующую ночь сопротивление демонов значительно усилилось. Но пятнадцатое и шестнадцатое числа миновали — и активность нелюдей упала в разы. Они вновь выстояли. Выжили. Этот июнь был куда жарче, куда кровопролитнее и опаснее предыдущего — и Гию Томиока видел в этом особый знак.