Тебе, никогда не знавшему меня

Аксиома: Нил Джостен был идиотом. Эндрю понял это в тот самый момент, когда пацан побежал прямо на него, даже не заметив. Логично, что за это он получил удар по рёбрам. Дело не в жажде насилия, а в хрупком мужском эго, хмыкает про себя Эндрю, внимательно разглядывая развалившегося на полу парня. Отлично, ещё одно лицо в его памяти, которое останется там навсегда. Навсегда Нил Джостен. Звучит печально. Когда тот поднимает глаза, Эндрю становится почти любопытно. За невзрачными линзами, которые, он уверен, просрочены уже минимум месяц как, горит огонь. Такой, на котором сжигали ведьм. Эндрю только усмехается. Маленький инквизитор. Размером с кролика.

***

Эндрю поджимает губы, проводя по шрамам, под чужой футболкой. Всё пошло наперекосяк, но он не мог сказать, когда именно. Нет, мог, конечно, но тогда пришлось бы признать, что Нил Джостен стал его личной проблемой, а этого он делать не хотел, уж точно не сейчас. Шрамы под пальцами никакие. Ни грубые, ни бархатные. Ни-ка-ки-е. Наверное, Эндрю так привык к своим, что чужие тоже воспринимать уже не может. А Джостен просто стоит, осторожно перехватив его запястье пальцами. Эндрю думает «сколько раз те были сломаны?», пока проводит по большому рубцу на ребре. Он поднимает лицо. У Нила Джостена голубые глаза. Самые голубые из всех, что Эндрю когда-либо видел, это он может сказать абсолютно точно. Два Нептуна в одном человеке. Планеты воды, которые всегда-всегда горят, будто кто-то поджёг ракетное топливо. — Ладно, — говорит он. — Кевин на тебе. И уходит, собрав всю оставшуюся храбрость, которая держится ровно до того момента, пока на подушечках пальце сохраняется ощущение чужой кожи.

***

Выходя из Истхейвена, Эндрю ощущал себя шрамом на теле Нила Джостена — никаким. Пустым и бесцветным, как мир вокруг. Ни одного яркого пятна, ни одной эмоции. Ничего не изменилось, не стало ни плохим, ни хорошим. Всё тот же мир, за который Эндрю, по правде сказать, не сильно-то и держится. А потом он увидел бегунка. Такого рыжего-рыжего, ярче подсолнухов. И вдруг стало спокойно. Не пусто, умиротворённо, будто кто-то наконец-то починил протекающий внутри кран, а не просто годами заматывал его скотчем, чтобы не капало. Эндрю тогда подумал «ладно». Простое ладно для самого себя, оказалось, имело огромное значение. Это было: ладно, он не выдумка; ладно, мы ещё живы; ладно, он останется со мной. Сотни «ладно» в одном рыжем Ниле Джостене, который смотрел на него через весь холл чёртовой лечебницы. Столько цветов в одном человеке. Преимущественно в оттенках синего, конечно, но Эндрю сейчас не хотел с этим разбираться, потому что здесь всё ещё чертовски шумно, а Нил Джостен, когда говорит, звучит слишком тихо.

***

— Как тебе? — Джостен крутится перед ним так, будто взял пару уроков у Элисон. Он убирает руки в карманы, чуть оттягивая ткань. — Что это? — Эндрю едва приподнимает бровь. В эту тряпку поместилось бы два ножа минимум. Неплохой выбор, но едва ли Нил обуславливался этим. — Ники выбирал, — Джостен вытаскивает из карманов руки и Эндрю в который раз думает о бледных пальцах. Сколько раз им пришлось срастаться заново? Сколько раз Нил, как и сам Эндрю, перекрашивал себя по-новой, чтобы получилось имеющееся квази что-то? — Лучше, чем обычно? Эндрю думает «да». Эндрю думает «почему Ники?» В итоге он отворачивается, закуривая, и говорит: — Даже мешок картошки выглядел бы лучше, чем твоя обычная, одежда. — В такой и умереть не жалко. Эндрю молчит. «В такой и умереть не жалко», крутится в голове. Он никогда не признается, но в день, когда умерла Тильда, Эндрю надел любимую футболку с Железным человеком, чтобы почувствовать себя смелее. Выдуманный мужик, который носил костюм казался ему героем. Не просто супер-солдатом, которому что-то там вкололи, не укушенными пауком шкетом, с огромной силой и регенерацией. Он думал «если Тони Старк упадёт, ему будет больно», но его это не останавливало, он шёл и падал, а потом поднимался, потому что знал, что это правильно, что он должен спасти людей. В случае Эндю, не было безымянной толпы, тем более не было планеты. Был едва знакомый пацан, у которого такое лицо и много синяков. Садясь в машину, Эндрю чувствовал себя немного Тони Старком.

***

Аксиома об идиотизме Джостена подтверждается, когда Эндрю находит рыжую бестолочь сидящим в луже на крыше. По скромному мнению самого Эндрю, Джостен сидит в луже всегда, но обычно это метафорически. — Ты не станешь русалкой, если будешь сидеть в воде, — говорит он, играясь с зажигалкой. Это лучше, чем крутить кольца, как Ники. Зажигалкой можно кого-нибудь поджечь, это от стресса точно избавит. — Хотя мозгов у тебя, как у медузы, тут не поспоришь. — Любишь морепродукты? — Терпеть не могу. Джостен вдруг улыбается, а Эндрю почти падает с чёртовой крыши, пока пытается сесть. Было бы очень тупо. — Что бы ты делал, если бы знал, что скоро умрёшь? Тут даже думать не надо, Эндрю купил тогда ту самую футболку, а потом просто сидел на траве, вдыхая чистый воздух. Чтобы без запаха выхлопных газов, чтобы без машин. Он поджимает губы на мгновение: — А есть варианты? — Хочешь провести время со мной? У Нила Джостена совершенно дурацкое лицо, покрытое шрамами и татуировкой. У Нила Джостена есть веснушки, которые у глаза на левой, скуле образовывают маленькое сердечко. У Нила Джостена сожжённые рыжие волосы и длинные ресницы, от которых идут тени в лучах закатного солнца. У Нила Джостена тихий голос, когда он с тобой разговаривает, потому что привык не привлекать внимания, а ещё глупый акцент, который меняется, если перед ним несколько собеседников. У Нила Джостена тайн больше, чем нервных клеток. У Нила Джостена совсем нет вкуса в одежде и музыке. У Нила Джостена сломанные пальцы, которые срастались множество раз, но выглядят всё равно хорошо. Хочет ли Эндрю провести с ним последние минуты жизни? Да. Определённо хочет. — Исключить возможности. — Можно сходить в парк и покормить уток. Ещё у Нила Джостена нет мозгов. — Что за хрень? — Моро. Жан Моро тоже своего рода хрень, но Эндрю не хочет думать о них с Нилом в Эверморе слишком долго. — Ты сменил специальность? — пальцы сами собой тянутся к чужому подбородку, хватая немного жёстче, чем Эндрю бы хотелось. — Теперь косишь под журналиста? — Может быть, — идиот жмёт плечами. — Я мог бы им быть. — Ты был бы катастрофой. Хотя он уже. Маленькая Хиросима Эндрю Миньярда, у которой в глазах горящий Нептун, а волосы мог бы писать Ван Гог. — Ваймак говорит, что я уже. И Эндрю кивает, а Нил Джостен непозволительно красивый. — Да или нет?

***

А потом матчи-матчи-матчи. Джостен почему-то выглядит спокойным, даже когда Кевин орёт на него. Сегодня они обсуждают что-то на французском. Что-то, что Эндрю очень хочется понимать, потому что Нил изредка бросает на него взгляды и произносит в диалоге имя. Кевин вдруг выглядит удивлённо-обеспокоенным. Наклоняет голову ниже, почти к чужому лицу, но чуть набок, от чего Эндрю чувствует себя некомфортно. Он делает шаг к двум придуркам, когда врывается Ники, что-то громко вопя. Всё сливается в одно: игроки, мячи, чужие травмы и много мата. Вакханалия в чистом виде. Ещё немного и «120 дней Садома». Эндрю думает только о том, что хочет домой. Выйти на крышу, обсудить с Джостеном, какой Дэй козёл. Или просто послушать об этом. Они всё равно победят, так смысл беспокоиться и чём-то большем, чем волосы дурацкого Нила Джостена в свете луны?

***

Трясущимися руками Эндрю разворачивает бумагу, найденную в своей сумке. «Тебе, никогда не знавшему меня…»