Городская легенда, которую никто не знал

Опустевший стакан приземляется на подоконник. Интересно, теперь эти хиленькие подобия роз будут выглядеть чуть свежее? Живому ведь свойственно выглядеть лучше, когда о нём заботятся. Люди, не считая, наматывают круги между стеллажами магазина. Незнакомцы теперь немного уменьшились в размерах – сменили пуховики на весенние пальто – так в проходах сейчас стало чуть просторнее. Полки привычно пестрят всякой всячиной. Из динамиков звучит что-то, что называется, ненавязчивое. На самом деле, мало кто из зашедших слышит музыку – все слишком устали или слишком погружены в свои мысли. Джисон переводит взгляд в окно, взглянув мимоходом ещё раз на невзрачные цветы и пустой бумажный стакан. Только что стемнело, хотя на часах (не Джисоновых, кого-то из вставших рядом незнакомцев) уже семь вечера. В последнее время не раз можно было услышать, как приятно для людей ощущается удлиннившийся световой день. «Выходишь с работы – а ещё светло. Как же хорошо!» Насмотревшись на синюю темноту, пару минут назад упавшую на улицы, Джисон оборачивается в сторону дверей. В зал в тот же момент входит девушка с длинными чёрными волосами. Хрупкая с немного грустным лицом. У Черён оно всегда такое. Она проходит в метре от Джисона, сидящего на подоконнике, но никак на него не реагирует. Незамеченный призрак провожает взглядом её спину в сиреневом пальто. Наверное, если кто-то из местных жителей (очень многие, на самом деле) не знает, чем занимается эта девушка, ни за что не признают в ней танцовщицу. Нет, слишком уж милая и скромная, чтоб танцевать по ночам в не самом приличном заведении (ничего криминального; просто клуб «Чешир» – в принципе место не особо приятное). Черён сама туда пришла полтора года назад. Владелец клуба тогда многим знакомым говорил, что берёт «страшненькую, но, кажется, талантливую новенькую». Насчёт таланта тот нисколько не ошибся: через пару месяцев та стала одной из самых известных в его заведении. А вот со «страшненькой» мало кто согласился. «Нетипичную» внешность девушки посетители да и конкуренты сочли весьма милой. Черён снова попадает в обзор Джисона – появляется между рядами полок. Заправляет за оттопыренное ушко прядь длинных волос, разглядывает что-то в корзинах на столах посреди зала. На пару секунд поднимает взгляд – буквально смотрит Джисону в глаза, но, моргнув накрашенными ресницами, возвращается к изучению содержимого корзин. Она больше не видит. Смутно помнит. Почти уверена, что ей тогда показалось с перепугу. Больше не видит – значит, теперь всё хорошо. Джисон поднимается с пригретого места (оно под ним на самом деле нисколько не нагрелось, но так уж говорят) и отряхивается от невидимой пыли. Сегодня вечером просил зайти Минхо.

***

– А ты почему дверь в ванную не запираешь? – Потому что один живу! – отвечает Минхо Джисону, чья голова торчит в дверном проёме. – А входная закрыта. – Но сейчас-то не один, – вслед за головой в ванную проходит всё остальное. «Попросил подождать, называется», – мысленно хлопает себя по лбу Минхо. Хорошо всё-таки, что Джисон не научился проходить сквозь стены и хотя бы, чтоб попасть в квартиру, пользовался звонком и, как люди, ждал пока ему откроют. – Не думал, что ты будешь наглеть настолько, – отзывается Минхо, подставляя лицо с закрытыми глазами под струи. – Мне, может, неловко. – Было б тебе неловко, ты бы хоть шторку полностью закрыл. Минхо замирает на секунду, смотрит на просвет между шторкой и стеной, в который Джисону его видно наполовину, задумывается о чём-то на секунду, а затем снова принимается поливать себя душем. Шторку до конца так и не задёргивает. – Тебе чего? – следом бросает он вопрос. – Или присоединиться желаешь? Джисон давится смешком. – Присоединяться толку нет. Открой кран. Минхо щурится, но воду переключает. Джисон, подойдя ближе, подставляет руку. Вода течёт сквозь ладонь. Тоже не замечает его? Хотя, кажется, всё же чувствует, совсем немного – оттого в ней свет переливается как-то странно, будто его лучи начинают преломляться иначе. – Видишь? – Джисон отходит. Минхо, соображая, часто моргает. С длинных ресниц падает несколько капель. Призрак трясёт ладонью, той, что только что подставлял под кран, – ничего, только на зеркало прилетает несколько мелки-мелких брызг. – Вода тебя тоже… «не видит»? - говорит Минхо и тут же трясёт мокрой головой. – Но почему тогда <i>в тот раз<i> с тебя текло? – «Видит». Немного, – отзывается Джисон. – Но будь на моём месте человек, тебе бы тогда ещё не таких луж в комнате налило. Помнишь, что в тот вечер в прихожей было? – указывает он пальцем себе за спину, Минхо кивает. – Испачкаться, к слову, мне тоже сложно. Если б ко мне так же липла грязь или я мог существенно промокнуть, то разувался бы, когда приходил в твою квартиру. Но, если ты не заметил, от меня и так нет следов. Минхо смотрит на Джисоновы кроссовки и на пару мгновений пропадает в своих мыслях. А ведь правда, от того в квартире никогда не остаётся грязи. – Я тебя вообще-то по важному вопросу звал, – вернувшись в реальность, снова подаёт голос Минхо. – И обсудить его лучше не здесь, так что дождись всё-таки в комнате. Только полотенце подай! Джисон с ехидной улыбкой жмёт плечами и, протянув спрошенное полотенце, исчезает за дверью. Минхо сам не понимает, почему ему так всё равно на присутствие Джисона рядом в такой момент. Вроде бы ничего неловкого – тот ведь всё-таки просто дух. Да и что он сделает? Снимет на камеру и отправит в преподавательский чат? Своего телефона у него нет, а телефон Минхо не разблочишь без его пальца. Слава богу. А может, Минхо просто уже привык? Кошачьи глаза смотрят в ответ из забрызганного зеркала над раковиной. Хватит рассуждать. Тут одно дело не решено ещё. – Ничего не случится, если ты уйдёшь довольно далеко? – спрашивает Минхо, усаживаясь на диване и перебирая мокрые волосы на затылке. – Имеешь ввиду, не привязан ли я к месту? – отзывается Джисон, сидящий напротив. – Вроде того, – Минхо кивает. – Не знаю, если честно. Слишком далеко не уходил. Джисон задумывается, трёт лоб под отросшей чёлкой. – Исчезнуть только из-за того, что покинул привычный район, думаю, не так просто, – говорит он дальше. – Могу, возможно, разве что потерять в силе. – Попробовать рискнёшь? – внимательно смотрит на него Минхо. – Почему нет, – пожав плечами, отзывается Джисон. – С тобой? – Со мной, – кивает Минхо. – В эти выходные. Мероприятие одобрили. – В таком случае поздравляю, – улыбается Джисон. – Хочешь, чтоб я тоже там был? – Возможно, понадобится чья-то помощь, – отвечает Минхо с бегающим взглядом. – Тебе ведь всё равно нечем заняться. Джисон хмыкает. – В целом, да. Да и мало ли что там может произойти, в самом деле…

***

Вся бумажная работа для мероприятия завершилась (о господи, наконец-то) на прошлой неделе, и «ночёвка в колледже» всё-таки получила все необходимые подписи. Вроде бы всем подписавшим идея даже понравилась. Но, как не раз говорили методисты и как знает сам Минхо, по одному только конспекту судить, хорошо занятие или нет, бессмысленно. Можно отвратительно провести круто и правильно прописанный урок, а можно в живую отработать что-то действительно сто́ящее, хотя в конспекте буквами оно читалось «так себе». Минхо чаще сталкивается со вторым. К слову, необходимость тоннами печатать все эти конспекты со структурами, методами и средствами и заполнение прочих скучных (и кажется, никому на самом деле не нужных) бумажек приводят его в тихое бешенство. Иногда не очень тихое, но это обычно вне стен колледжа. Второй важный вопрос после разработки самого занятия – какую группу брать для его проведения? (Только не ту, где организован фан-клуб учителя Ли – самого учителя никто не спрашивал, нравится ли ему, да и вообще всё может в таком случае закончиться приездом полиции, пожарных и, вероятно, водоканала. Не подумайте про Минхо ничего плохого, он просто вынужден будет обороняться.) Одна из главных задач подобного мероприятия – сплочение. Как известно, общие дела, нестандартные обстоятельства и чуточку страха – учитель Ли обещает – отлично этому помогают. Нет, группам, которые полноправно носят звание " коллектива", конечно, тоже такое будет полезно и интересно, но в этом случае, во-первых, главным образом ещё раз отметят активность и сплочённость студентов, а не работу педагога, а во-вторых, эту самую задачу и самому Минхо хотелось бы выполнить. Впрочем, зайти с противоположной стороны и взять самую разобщённую и неуправляемую группу – считай, подписать себе смертный приговор. Идея мероприятия – рабочая, но его одного слишком мало, чтобы что-то в корне изменить. Провалиться в таком случае настолько просто, что лучше даже не пытаться. Да и возможно придётся в итоге вызывать те же службы, что и в случае с фан-клубом. "Подопытные" в итоге всё же нашлись. Есть среди тех групп, у которых преподаёт Минхо, одна вполне подходящая на третьем курсе. Интересные и весьма неглупые ребята, но, проучившись довольно долго вместе, они, кажется, так толком друг друга и не узнали. Общаются в маленьких кучках; те между собой не конфликтуют, но и не взаимодействуют. И второе – очень уж тихие и безынициативные. Неплохо будет немного встряхнуть и раскрыть их в неформальной обстановке. Та самая группа, ожидаемо, не в восторге (пока) от того, что именно их приплетают к участию, кто-то уже придумывает причину, почему безвылазно занят в эти выходные, отчего не будет присутствовать, но всему своё время. Главное – стараться в работе с тем, что имеется сейчас.

***

– И если ещё кто-то учудит с логарифмами подобное, – выговаривает покидающим аудиторию студентам Чанбин, – будет до конца пары извлекать квадратные корни из даты рождения каждого в группе. Математик наигранно злится, состроив суровое лицо, студенты наигранно пугаются и охают – всё, как обычно. – Что ж, пожелаем твоим подопечным нервов таких же крепких, как пуговицы на твоей рубашке, – говорит стоящий у дверей аудитории Хёнджин. – Или как штаны профессора Бана в районе задницы, – следом подаёт голос Минхо, что стоит тут же в коридоре. Изошник давится смешком. Хёнджин вообще удивительный человек – может ходить целый день со страдальческим лицом, расстроившись из-за какой-то сущей мелочи (их тут происходит немало), но в компании этих двоих его с первых секунд начинает одолевать странная живость и истерический смех (возможно, на самом деле истерический). Все трое периодически в разных вариациях приходят друг другу поныть. Никто из них никогда не бывает против. – Да ну их, – отмахивается Чанбин. – Пойдёмте уже. Коридоры колледжа шумят и пустеют. – Тебе, может, помочь, или один справишься? – спрашивает Чанибин у Минхо на всякий случай, когда они уже подходят к лестнице в гардероб. – Не нужно, – трясёт головой Минхо. – Отсыпайся. "Да я и не один", – добавляет он про себя.

***

«Дом 68/4». Насколько же длинная эта улица? Джисон знает. Он проходил её всю. Можно ходить где угодно и сколько угодно, когда тебя не дырявят подозрительные взгляды. Джисон минует два перекрёстка и чуть сбавляет шаг, приближаясь к трамвайной остановке. Люди спешат, люди ждут, люди торопятся и торопят. Те, кто особенно торопятся, по мнению Джисона просто вовсе не ценят жизнь – ещё или уже. Для них не существует даже вот этого самого момента. Он просто раздражающая точка, которую нужно переждать, чтобы прийти куда-то. Люди смотрят на часы. Смотрят, как горит на них время, и не замечают, как оно сгорает вокруг них. Не все, конечно. Есть и те, кто хотя бы пытается наслаждаться тем, что происходит вокруг прямо сейчас, пытается смотреть, слушать, дышать в конце концов. Такие, как правило, улыбаются, глядя на небо, фотографируют закаты и смеются, промочив ноги в огромной луже в день, когда дождя не обещали вовсе. На таких, как правило, смотрят с недоумением, презрением и даже некоторой опаской – чёрт знает, что у них там в голове. Просто в этом мире, кажется, не прощают <i>живых<i>. Хорошо, если в самом деле кажется. Джисон останавливается возле трамвайных путей и… вздыхает? Давно с ним такого не было. Возможно, просто устал всю дорогу досюда балансировать между своими раздумьями и тем, чтоб ни в кого не врезаться ненароком. А сам Джисон намного лучше? Призрак, что до сих пор, получается, не смирился со смертью.

***

Полупустой трамвай трещит и шатается из стороны в сторону. Минхо смотрит в окно на стремительно освобождающийся от снега серый город. И красиво, и нет. И хочется во что-то верить, и верить, вроде как, не во что. А, может, Минхо, и правда, устал от жизни, как предположил Джисон? Тогда, если ему изменить сейчас своё восприятие, то призрак исчезнет? Если это так, то согласен ли Минхо заплатить такую цену за своё освобождение от видений? Это ведь страшно просто и страшно тяжело одновременно – изменить взгляд на жизнь. Да и захочет ли он «освобождаться»? Думается, Минхо привык или смирился, или привязался. Хотя сначала казалось, что привязывается как раз-таки Джисон. Так ведь неправильно? Он ведь должен исчезнуть? Если Минхо прямо сейчас убедит себя, что счастлив в этом своём вытаивающем сером мире, Джисон рассеется для него бесследно, так и не дождавшись его на остановке? Или завтра у Минхо всё станет ещё хуже, и тот снова появится рядом? Двери трамвая открываются, и Минхо покидает дребезжащую рухлядь в числе первых, хотя ему понадобилось несколько секунд, чтобы вернуться в реальность, прежде чем понять, что происходит, и подскочить с места. Он проходит пару метров от остановки в сторону, противоположную той, где его дом, и замирает на пару мгновений. Минхо сейчас снова походит на кота, который увидел призрака. Да так, в общем-то, и есть. «Нет, если дело в отношении к жизни, то так скоро пересмотреть его не получилось.» – Привет, – улыбается призрак, глядя на него в ответ. Минхо оглядывается по сторонам, топчется на месте. – Телефон к уху приложи, – подсказывает Джисон. – Или наушники надень. «А ведь не выглядеть совсем поехавшим было довольно просто», – бубнит про себя Минхо, роясь в кармане. – Привет, – говорит он наконец вслух якобы по телефону. Джисон расплывается в довольной улыбке. – Идём? – спрашивает он (имея ввиду в квартиру Минхо). – Мне ещё в магазин надо… – Может, пойдём туда, где я обычно бываю, – указывает Джисон себе за спину. Минхо, в принципе, всё равно, поэтому он сначала, забывшись, кивает, а через секунду, мысленно хлопнув себя по лбу, «угукает» в трубку. Джисон тоже кивает, и двое следуют в указанную ранее сторону. – Ты ещё и по магазинам ходишь? – хмыкает Минхо, пока они пробираются по узкому тротуару между прохожими. – На всякий случай, – отзывается Джисон. – Ну и потому, что мне, как ты сказал, бывает нечем заняться. Не спеши так, – тут же ловит он идущего сейчас впереди Минхо за рукав пальто, – нам не туда. – Думал, нужно к тем домам свернуть… – отзывается тот в трубку. – Я тут был раза два или вообще один. Обычно около дома захожу. Джисон мычит в ответ и, пройдя ещё пару шагов, врезается в спину Минхо. Тот внезапно застывает на месте с телефоном около уха. Джисон, нахмурив брови, обходит Минхо, чтоб понять, что произошло. Кошачьи глаза блестят, абсолютно застывшие. Джисон поворачивает голову туда же, куда смотрят они. Через несколько домов от места, где сейчас стоят человек и призрак, виднеется заброшенная недостроенная многоэтажка. Продырявленные сплошь пустыми окнами этажи отражаются у Минхо в зрачках. Джисон переводит взгляд пару раз с заброшки на своего приятеля и обратно и собирается уже тихонько хлопнуть Минхо по плечу, но неожиданно он сам подаёт голос. – Насколько давно ты здесь? – спрашивает Минхо, снова начиная моргать. – Полгода, выходит, с начала октября, – отзывается Джисон. Зарождавшееся было беспокойство отступает. На смену ему приходит непонимание. – Тогда всё сходится… – произносит Минхо почти одними губами. Кажется, сам себе. – А? – Джисон переспрашивает, сомневаясь, что расслышал правильно (или не сомневаясь?), но Минхо в ответ только машет рукой. – Не важно. Джисон трясёт головой, пытаясь уложит в ней ворох мыслей, что, к слову, слабо помогает, и решает просто продолжить путь. – Идём, – в этот раз он всё-таки хлопает Минхо по плечу. Рука такая невесомая и холодная, что Минхо чудом не вздрагивает. Но довольно заметно сглатывает. – А ты сам сколько тут, не напомнишь? – решает Джисон освежить в памяти, когда они с Минхо идут вдоль парковки. – В прошлом сентябре переехал. Когда учебный год уже начался, – отвечает Минхо уже куда более непринуждённо. Джисон кивает, принимая ответ, а следом указывает на одну из вывесок. – Нам сюда. Минхо входит первым, убрав пока телефон обратно в карман. Следом в открывшиеся двери проскальзывает Джисон. Минхо задерживается ненадолго у входа, затыкая уши наушниками и заметно протягивая провод поверх пальто (конец этого самого провода, по правде говоря, просто прячет в кармане, «подключив» к воздуху). Ходить с телефоном около уха по улице ему непривычно, да и рука уже стала затекать. Минхо, закончив свои манипуляции, утвердительно моргает – мол, готов. Джисон в очередной раз кивает и направляется в зал. Пестрота полок и звучащая из колонок ненавязчивая музыка, проглотившие уже пару десятков людей, затягивают ещё двоих вошедших. – Собираешься готовить что-то к завтрашнему вечеру? – интересуется Джисон, глядя на наполняющуюся корзину в руках Минхо. – Для студентов? – морщится тот. – Лучше не надо. Решат ещё, что собираюсь их отравить. – На открытом уроке они тебя, кажется, поддержали, – парирует Джисон, подняв одну бровь. – Они просто тоже не любят открытые занятия, – Минхо жмёт плечами. – На студентов ведь так же смотрят. Дальше у витрин ходят молча. Минхо, воскрешая в памяти список продуктов на неделю, который никогда не берёт с собой, то поднимает задумчивый взгляд к потолку, то изучает расставленное на полках. В какой-то момент он обнаруживает, что Джисона нет рядом. Они разошлись? Минхо его потерял? Хотя тот, похоже, просто так не потеряется. Так и есть. Потерянный через секунду находится сам – с виноватой улыбкой выныривает из ближайшего прохода. В руках у него, однако, что-то шуршит. – Извини, не предупредил, что отойду. Решил тебя не отвлекать. А! Это? – Джисон как ни в чём не бывало трясёт охапкой добычи, заметив возмущённый взгляд Минхо. – Это для меня, – показывает он вишнёвую слойку. – А остальное тебе, а то акция закончилась уже, а без неё… Минхо закатывает глаза. – Не надо ничего таскать! – перебивая, шипит он сквозь зубы; ну, точно разозлённый кот! - Клади в корзинку, я заплачу́. – Но я… – На этом вопрос закрыт! – декламирует Минхо, прижав наушник к уху, и следом демонстративно вытаскивает оба – «вешает трубку». – Что ж так категорично и бесповоротно?.. – раздаётся над его ухом голос Джисона. Интересно, какой связью пользуются призраки? Минхо выбирает ещё что-то, со сложным лицом изучая срок годности, и идёт на кассу – честно расплачиваться за всё, что они с Джисоном накидали в корзину. Второй, ловко просочившись между ограждением и стоящими в очереди, ждёт у входа. Оставшийся вечер как-то незаметно проходит за изучением конспекта завтрашнего мероприятия и ленивой болтовнёй Минхо о работе. Ещё за печеньем, молоком и вишнёвой слойкой. Решено, что Джисон остаётся в квартире на ночь – всё равно утром им с Минхо выходить вместе. Минхо этой ночью впервые за долгое время хорошо спит. Наверное, когда ты точно знаешь, что на твоей кухне призрак, да ещё известно, какой именно, спится вполне спокойно. Среди ночи вдруг веет холодком. Это Джисон открыл балконную дверь, вышел посмотреть на город. Минхо не видит, но знает. Он, перевернувшись на другой бок, плотнее кутается в одеяло и снова проваливается в сон.

***

Город «вытаивает» слишком стремительно, хотя снега за эту зиму нанесло столько, что настоящую весну ожидали не раньше мая. На деле же сугробы быстро сдались под внезапным потеплением и мартовскими дождями, и сейчас, к десятому апреля, их остатки можно увидеть разве что в вечной тени на задворках, и этот самый оставшийся снег совсем не вписывается в обретающие краски и прорастающие травой пейзажи. Покинув полупустой трамвай, Джисон и Минхо сворачивают с центральной улицы и, миновав несколько рядов трёхэтажек, выходят к огороженному низеньким кованым забором зданию колледжа. От отделки из красного кирпича веет то ли солидностью, то ли попытками вписаться в общую картину – Джисону пока не очень понятно. Минхо щёлкает задвижкой на калике, которую запирают на выходные и, пропустив после себя Джисона, шагает между двумя длинными клумбами к центральному входу. Старается не торопиться, но чем больше мысленно оговаривает себя за это, тем быстрее начинает семенить. За входной дверью пришедшим открывается вестибюль с зеркальными колоннами. Минхо кивает охраннику и, коротко напомнив, зачем он тут, забирает сразу несколько ключей. Устроиться решили на втором этаже. В общем-то, на третьем – где актовый зал и фойе с новенькими красными стульями – было бы, наверное, удобней, но третий этаж, можно сказать, принадлежит музыкальному отделению, а этих товарищей почти поголовно не переносит весь колледж. Это ж надо настолько не чуять под собой земли и настолько скучно преподносить свой предмет! Музыку Минхо любит, а здешнее музыкальное отделение не переваривает вовсе. Всех, кроме заведующего – профессора Бана. Он, пожалуй, тут единственное и самое любимое исключение, не только у Минхо, но и у всего педсостава и студентов. Пока Минхо поднимается в аудиторию, где проводит занятия чаще всего (своего кабинета у него нет, но есть наиболее обжитая и привычная), Джисон невольно изучает взглядом пространство со всех четырёх сторон. Старая архитектура центра снаружи и новенький вполне современный ремонт внутри. Зданию в этот учебный год стукнуло ровно семьдесят, судя по фотографиям с празднования юбилея, что висят на первом этаже. Если, глядя снаружи, можно было предположить, что учебное заведение пытается соответствовать окружению внешним видом, то изнутри становится понятно, что этого ему вовсе не требуется – колледж балансирует между тем, чтоб сохранить традиции (хотя бы в облике) и в то же время не отставать от веяний современности (и это Джисон ещё не видел здешнюю столовую в вишнёвых тонах! Скорее всего, решил бы туда переехать насовсем.). Минхо, шумно выдохнув и устроив на столе ноутбук, усаживается в кресло с поломанной спинкой (ну да, не буквально всё здесь сделано по последнему слову техники, однако к этому «комфорту с подвохом» учитель Ли уже привык). Джисон занимает место за первой партой. От него в общем-то ничего сегодня не требуется. Просто существовать рядом на всякий случай, ибо кроме самого Минхо, группы студентов и охранника внизу, в здании колледжа никого больше не будет. От призрака, по его же словам, в какой-нибудь непредвиденной ситуации толка может быть больше, чем от обычного живого человека. Как хорошо, что шестидневку тут уже давненько отменили. Хотя в субботу колледж всё равно редко бывает совсем пустым. К примеру, профессор Бан, похоже, сейчас чем-то занят на третьем этаже. Минхо выдыхает ещё раз, пробежав глазами по конспекту и взглянув на время в углу экрана. Волнительно. И тихо. Непонятно уже, помогает повисшее безмолвие лучше собраться с мыслями или нагнетает обстановку ещё больше, но ни Джисон, ни Минхо так и не произносят ни слова с момента, как вышли из квартиры второго. На самом деле, кроме «на всякий случай», есть ещё одна причина, по которой Джисон сегодня здесь. Она даже проще, чем первая, но её же почему-то гораздо сложнее сказать вслух. Минхо в нынешний ответственный момент нужен кто-то рядом. Кто-то, с кем было бы так же спокойно, как с математиком и изошником, которых (как живых устающих людей) совсем не хочется беспокоить (и слушать потом от комиссии, что учитель Ли не смог бы сделать ничего толкового без их помощи, тоже не хочется. Почему-то в этой жизни всё время нужно кому-то доказывать, что ты чего-то стоишь сам по себе…). Когда Джисон успел стать таким же, Минхо сам не понимает, но отрицать уже не собирается. Он наконец отрывается от исполосованного рядами букв монитора и ловит взгляд сидящего напротив. Тёмные беличьи глаза смотрят в блестящие кошачьи. Почему-то становится легче дышать. Время, что упрямо ползёт к шести вечера, ненадолго исчезает. А после тишина всё-таки нарушается шагами и разговорами на первом этаже у входа. Студенты начинают собираться. Большая часть выбранной группы (всех здесь учащихся групп, на самом деле, кроме отделения информатики) – девушки, парней всего четверо. Что пришли из них аж трое – уже практически полный успех, ибо четвёртый ещё за неделю до предупредил, что в день мероприятия заболеет, уедет к дальним родственникам или его во дворе покусает собака. Какой вариант он в итоге выберет и сообщит в понедельник, сейчас гадают все собравшиеся. К студентам, усевшимся на скамейках в вестибюле, спускается Минхо, непривычно одетый в чёрную футболку и потёртые джинсы. Кислые лица девушек немного светлеют: увидеть учителя Ли в таком почти домашнем виде – уже стоило того, чтобы притащиться в любимые (?) стены колледжа в выходной. Вслед за «добрым вечером» преподавателя звучит неровный хор приветствий от студентов, а дальше собравшиеся следуют за учителем Ли на второй этаж. Джисон замыкает строй – так договорились ещё вчера. Сначала приходится заняться подготовкой – нужно расставить парты вдоль стен в трёх аудиториях, чтоб освободить пространство. Также пришедшим было разрешено сегодня украсить кабинет, как они пожелают. В дело охотно пошли плакаты, гирлянды из бумажных звёздочек и всякие прочие милые мелочи. Доски коллективно покрыли рисунками – цветами, планетами, чьими-то смешными портретами – и посланиями друг другу и учителю. В одной аудитории разместился ночник с расписным абажуром, в другую поставили маленький диско-шар. Проблема с тем, чтобы как-то задокументировать отчётное мероприятие, решилась сама собой – студенты ещё со входа начали снимать происходящее на телефоны. Второй этаж заполнился непринуждённой болтовнёй и приглушённым смехом. Кроме этого, учитель Ли договорился с профессором Баном о том, чтобы включить радио в коридорах (на переменах в учебное время по нему объявляли новости и по инициативе всё того же профессора Бана крутили песни, выбранные им же самим. Отсюда Минхо узнал, что у того прекрасный музыкальный вкус, в отличие от того, кто составлял учебную программу для музыкантов, хотя и тут заведующий отделением периодически пытался биться с методистами из министерства образования.). Парней было решено разместить в отдельной аудитории. Молодые люди отказались «наводить красоту» в отведённом кабинете, заявив, что им «хорошо и так», и девушки навели эту самую красоту за них, пока те вместе с преподавателем перетаскивали парты и стулья. Когда все приготовления закончились, а за окнами начало темнеть, студенты разместились в коридоре в дальнем крыле этажа. Места здесь совсем немного, но зато много цветов, картин на стенах и есть, где удобно усесться. Собравшие устроились кру́гом на диванах, креслах и на полу, подложив под себя принесённые подушки. Учитель Ли тоже примостился на подушке, брошенной у одного из диванов. Джисон, что всё время до этого приглядывал за студентами, которые были вне поля зрения Минхо, ловко снуя между суетящимися фигурами, сел на подоконник позади того же дивана. Странно это всё ощущается – так уютно и так диковинно, будто происходит не по правде. В группе, что здесь единогласно считают совсем не коллективом, сейчас смеются, удивляются и, кажется, первый раз за всё время, что провели в этих стенах вместе, знакомятся по-настоящему, пока рассказывают всякую важную ерунду, передавая друг другу круглого плюшевого кролика. Кролика принёс лично учитель Ли, но где он его взял, никто так и не понял. Откуда у такого человека такие милые вещи – та ещё загадка. Впрочем, возможно, студенты просто очень плохо знают своего преподавателя. Минхо слушает. Тоже рассказывает что-то время от времени, когда наступает его очередь, но больше слушает. И чувствует, как от потеплевших лиц и голосов теплеет внутри у него самого. Неужели всё получается? – Учитель Ли, – слышится вдруг шёпот кого-то из собравшихся. – А? – отзывается Минхо, резко покинув свои мысли и ещё плохо соображая. – Сзади призрак! – говорит одна из студенток уже громче и уверенней, указывая пальцем куда-то в дальний от неё угол. Призрак! Минхо, вздрогнув (едва не подскочив на месте), начинает искать глазами Джисона. Что-то случилось? Они его видят? Видят?! Однако облегчённо выдохнуть заставляет сам Джисон, мотающий головой и всё так же сидящий на подоконнике в противоположной стороне от той, куда показывали наманикюренным пальчиком, и сдавленный смех студентов, что им становится всё сложнее сдерживать. Минхо мысленно заезжает себе по затылку. – Вы попались! Ну конечно, они смеются! Это же такая заезженная шутка, в самом деле. – Сзади никого нет, – говорит Минхо тут же, возвращая себе холодный взгляд. – Но вы, правда, испугались, – девушки расплываются в улыбках, празднуя победу. Учитель Ли в ответ только отрицательно качает головой. – Нет, вы, правда, призраков боитесь. – Правда, мы же заметили! Студентки поддакивают одна другой и смеются, прикрываясь ладонями. Никто не злорадствует – всем просто весело. Внезапно что-то глухо падает на пол. Девушки вскрикивают, парни резко начинают озираться по сторонам. – Что это было?! – сидящие рядом жмутся поближе друг к другу. Джисон, секунду назад «уронивший» на пол найденную на подоконнике ручку, ехидно улыбается. Прокатившись под диваном, ручка выползает в центр круга. Кто-то от неожиданности забирается в кресло с ногами. – Вот видите, – подаёт голос Минхо с пугающе непринуждённым видом, – я не испугался в отличие от вас. Это сквозняк. Дует в окно в конце коридора. – Так оно закрыто было! – кричат в ответ студенты. Да и странно нынче дует ветер, по мнению учителя Ли. Однако снова абсолютно спокойный тон и взгляд Минхо скоро приводит собравшихся в чувства. Ещё какое-то время болтают, жуют принесённые фрукты и печенье, запивая чаем из термосов. Дальше начинают играть. Притащить в коридор еле живой проектор показалось Минхо так себе идеей, поэтому в ход пошли карточки, конверты, записки и огромный свиток со всеми заданиями. За этот вечер успевают и подумать о том, о чём никогда не думали, и вспомнить даже то, чего не знали. Заключительным заданием учитель Ли предлагает всем вместе рассказать сказку – она должна получиться на ходу, он сам начнёт, а дальше каждый будет добавлять по предложению. Когда сказка про белого кролика, что успевает по сюжету ограбить лисью нору, полетать с чёрной совой над лесом, стать первым лицом ушастого царства и позорно потерять этот пост, заканчивается победой над волчьей стаей, в свитке наконец зелёным маркером выводится «галка» напротив последнего пункта. Тут тоже успели много чего – и поплакать, и посокрушаться «что я такое несу?!», и насмеяться до колик. В десятом часу три аудитории заполняются футонами. Радио замолкает. – Я тоже сначала думала, что профессор Ли жуткий. – А он? – А он, оказывается, просто сумасшедший! – А это разве не жутко?! – Что-то в этом есть довольно милое… Джисон, снова приглядывающий за студентами в аудиториях и случайно подслушавший разговор, давится беззвучным смешком и согласно кивает. Заодно изо всех сил клянётся не передавать услышанное самому Минхо. – А давайте рассказывать страшные истории, – предлагает, кутаясь в одеяло, высокая довольно шумная девушка в следующей аудитории. – Давайте. По внеурочной деятельности у нас с вами зачёт с оценкой, – раздаётся вдруг из дверей голос профессора Ли. – Зачем же так страшно? – наигранно вздрогнув, отзывается студентка. Соседки её недовольно мычат. – Дальше, как хотите сами, – отвечает Минхо. – Больше к вам заходить не буду. Ведите себя хорошо и доброй ночи. В ответ раздаётся милое тягучее «спаси-и-ибо», и дверь за преподавателем аккуратно закрывается. Пожелав доброй ночи оставшимся двум компаниям, Минхо уходит куда-то, жестом попросив Джисона подождать. Внутри аудиторий закипает своя жизнь – приглушённая, сверкающая в полумраке, совершенно особенная и неповторимая. Разноцветные блики от шара гуляют по потолку и стенам. Одеяла накрывают головы сидящих рядом. Страхи рушатся, разделяясь между собравшимися, ведь в итоге каждому достаётся ничтожно мало. В кабинете математика Чанбина девушки подпевают какой-то прилипчивой песенке. Из коридора их слышно совсем тихонько, и Джисон почти прижимается ухом к двери. Последний припев заканчивается и призрак, хохотнув про себя, аплодирует. Девушки смущённо хихикают. – Учитель Ли, это Вы? – улыбающееся лицо выглядывает из-за приоткрытой двери. Через мгновение улыбка девушки не исчезает, но как-то странно застывает на губах – будто прижжённая холодом. В коридоре никого! Благо, горит свет. – Чертовщина какая-то, – заключает студентка. – Предлагаю без особой надобности в коридор не выходить, – следом говорит она своим сегодняшним соседкам. Джисон, которого девушка только что не заметила напротив себя, смеётся, качая головой. Через пару минут возвращается Минхо. С какими-то бумагами в руках он идёт по освещённым лампами коридорам. Странно. Всегда странно видеть знакомое место в непривычных условиях. Странно, но так завораживающе. Будто во сне, будто это всего лишь видение, которого нельзя касаться, потому что оно может растаять. Но от этого оно влечёт лишь больше, и лишь больше хочется его запомнить во всех деталях, со всеми дрожащими внутри струнами. Минхо, появившись в поле зрения Джисона, кивает, чтоб тот следовал за ним. Вдвоём проходят в читальный зал библиотеки в противоположном конце коридора. Почему-то двери сюда не заперли в этот раз. Возможно, подумали, что учителю Ли что-то здесь понадобится, если он собрался оккупировать весь второй этаж. Джисон и Минхо садятся за круглый стол напротив друг друга. Минхо раскладывает по столу бумаги и пытается что-то на них прочитать. – Собираешься дальше работать? – спрашивает Джисон; впервые за много часов снова говорит вслух. – Хватит с тебя на сегодня. Минхо трёт глаза и, подумав немного, отворачивается от листов на столе. – Наверное, – отзывается он бесцветным голосом и поднимает взгляд на сидящего напротив. – Извини, что так долго пришлось молчать. – Всё в порядке, – отзывается Джисон, улыбка в виде сердца появляется на его лице. – Думаешь, до знакомства с тобой была возможность много говорить? Минхо, поджав губы, кивает. В голове у него теперь будто совсем пусто. – Когда я учился, – говорит Джисон дальше, – у нас всё было не так… Не так уютно. – Здесь тоже обычно по-другому. А это всё просто сказка на один раз, – отзывается Минхо с кривой улыбкой. – И она тоже скоро закончится. – Может, и не плохо, что что-то заканчивается. В смысле – имеет конец. Так точно знаешь, на чём всё завершилось и что больше ничего не изменится слишком сильно. – К примеру, счастье, которое показали нам сейчас, не рухнет через пару лет? – Вроде того… – Джисон то ли кивает, то ли мотает головой – не понятно. – Жизнь ведь тоже заканчивается. По крайней мере, существование в привычной и очевидной форме. Оба молчат пару мгновений. Взгляды блуждают, изучая тени на стенах. Минхо, кажется, собирается что-то сказать, но Джисон перебивает его, едва тот успевает открыть рот. – Не бери в голову, – Джисон выставляет перед собой ладонь. – Она у тебя сейчас вряд ли что-то переварит. В любом случае, эта твоя сказка гораздо лучше той, что сочинили вы сегодня про белого кролика. Жаль, конечно, бедолагу – такую должность потерял… По залу рассыпается приглушённый смех. Учитель и призрак возвращаются в другой конец коридора, где первый устраивается на диване, а второй в кресле рядом, обещаясь пару раз за ночь пройти по этажу, чтоб убедиться, что у спящих студентов всё в порядке. Парни в отдельном кабинете, обещавшие не спать всю ночь, заснули первыми, практически сразу после того, как к ним в последний раз заглядывал учитель Ли. Девушки засыпают после полуночи. Минхо сворачивается клубком на слишком маленьком для него диване и, пару раз шумно выдохнув, проваливается в сон вместе со всеми остальными. – Значит, придётся приглядеть за тобой ещё одну ночь, – про себя заключает Джисон, возвращаясь с «обхода» и снова усаживаясь в кресле. Ночь проходит тихо. Свет в коридорах на всякий случай не гасят, чтоб не было страшно, если вдруг кому-то понадобится выйти из аудитории. В восемь утра включается радио. Музыка звучит не очень громко, но вполне доходчиво намекает – пора вставать. Сонные девушки с растрёпанными причёсками идут чистить зубы к раковинам возле входа в столовую. Их одногруппники, не менее сонные, пытаются вспомнить, как они вообще оказались в аудитории и почему доска в ней разрисована звёздочками и ромашками. Более-менее проснувшихся студентов учитель Ли снова собирает в коридоре на утреннюю разминку. Проводить её, к слову, вызываются две девушки из группы, чему Минхо совершенно не противится и сам присоединяется к остальным. Прежде чем возвращать аудиториям привычный облик, Минхо запланировал на утро ещё одно маленькое дело. Как только зарядка заканчивается, он отправляет студентов обратно в кабинеты – «принести оттуда кое-что». Девушки и юноши, упавшие было на диваны, разбредаются по местам ночёвки и через пару минут возвращаются с кусками бумаги в руках – у каждой компании по три. Перешёптывания «а как они там оказались, мы же все были здесь вместе с учителем Ли» звучат тут и там, пока по указанию Минхо девять угловатых неодинаковых кусочков собираются в одно полотно с надписью на нём <i>«Порой и в шумном одиноко как в пустом. Обнимет ночь – блестит в осколках нег и бед. Не важно, где, не важно, как, а важно, кто Идёт с тобой и дышит в такт, и делит свет»<i>, – читают студенты, что получилось в итоге. Следом почему-то переглядываются и улыбаются. Плакаты, гирлянды и прочие безделушки, служившие украшениями, складывают обратно в сумки, доски отмывают, приводя их к рабочей готовности. Парты и стулья расставляют на прежние места. Вместе получается сделать всё довольно быстро. Забрав вещи из гардероба, студенты не торопятся уходить – сидят в вестибюле среди зеркальных колонн, ждут, когда соберутся все. Учитель Ли благодарит перед уходом всех участвовавших. Студенты благодарят в ответ. Минхо, будто от неожиданности, улыбается им непривычно открыто. Студенты уходят – сонные, немного уставшие, но совершенно точно счастливые. Джисон, пристроившись спиной к одной из колонн, провожает их взглядом и тоже невольно улыбается. Входная дверь закрывается, учитель Ли уходит на второй этаж за вещами. Каждый шаг по ступенькам разносится эхом в опустевшем снова помещении. А может быть, это слышатся шаги Джисона, идущего за ним следом? Сказка длинной в ночь закончилась. Завтра снова на учёбу.

***

Завтра снова на учёбу. А сейчас пережить ещё один вечер втроём в душной квартире. И неизвестно, чего из этого хочется меньше. - Посуду так и не убрали? – едва усевшись за стол, кивает отец в сторону подоконника. Там на полотенце две чашки и два блюдца из сервиза. Утром были гости. Обычно этой посудой не пользуются, так что места чашкам на забитой тарелками сушилке нет. Мама оставила их сохнуть тут после мытья и, видимо, забыла убрать. - Уберём… - отзывается она как-то неутвердительно. - Сейчас, - Джисон, едва успев положить еды себе в тарелку, ставит ту на стол и тут же разворачивается. - Да я бы сама потом… - голос у матери такой наиграно несчастный. Взгляд изучает мутную вилку. «Сама? Такое когда в последний раз было? – ворчит в своих мыслях Джисон, расставляя забытую посуду на полке в шкафу. - Тем более, что нужно не «потом», а «вот сейчас же», чтоб не бесить лишний раз твоего супруга. Хотя тот уже взбесился. Ничего нового. Не наделать бы хуже. Хочется хоть один вечер посидеть спокойно.» - Неужели так трудно убрать? – с набитым ртом продолжает отец. - Да вы никогда на место не поставите. - Пап, уже нет ничего, - напоминает Джисон, ещё стоя перед открытыми стеклянными дверцами. «Можно подумать, не я за вами подчищаю чуть не каждый раз. А то мы бы тут вообще друг друга съели». - Ты мне рот закрывать будешь? – бросает отец, взглянув на сына через плечо. Качает головой и возвращается к еде. Мать закатывает глаза, стараясь изобразить безысходность вместо презрения. Выходит очень несчастно. И очень неубедительно. - Успокойтесь, - говорит она вслух ледяным ровным тоном. - А ты садись, - к Джисону мама обращается мягче, но как-то от этого не теплее. Конфликты в этой квартире всегда сглаживаются, сминаются, но никогда не решаются. У отца дурная привычка, если его что-то разозлило, то он не перестаёт ругать это вслух (порой очень громко и язвительно), пока ему самому не надоест, даже если этого самого разозлившего фактора уже нет в помине. Такое может затягиваться на несколько часов, иногда и дней, с перерывами на нормальную жизнь, конечно же. - Вам ведь прислуга нужна, – отец с набитым ртом тянет слова. – За вас ведь если не сделаешь, у вас так и будет всё валяться. Потом хватитесь только, когда надо будет, а где бросили - не помните. Джисон у шкафа косится в сторону своей тарелки на столе и снова зачем-то двигает синие в белую крапинку чашки и блюдца, будто те всё ещё стоят недостаточно ровно. Есть хочется. Сидеть напротив отца не хочется совсем. Место Джисона за столом как раз напротив. Пересаживаться некуда – на их кухне «метр на метр» квадратный стол упирается одной стороной в стену. Да даже если бы была возможность, выглядело бы слишком демонстративно. Хотя сделать что-то чисто ради демонстративности сейчас почему-то есть особенное желание. - Вас только носом тыкать всех, чтоб хоть какой-то порядок был. Зла на вас не хватает. - Тебе не хватает? Поищи получше, - вдруг произносит Джисон в ответ отцу весьма чётко и уверенно. И в то же мгновение теряется – откусить себе язык или надменно улыбнуться, раз сказанное уже долетело до ушей адресата. Наступает секунда мёртвой тишины, которая почти сразу рушится звоном столкнувшихся на столе тарелок и улетевшей на пол вилки. Отец, ни слова не говоря, вскакивает, замирает, чтоб испустить тяжёлый вздох, а после почти подбегает к Джисону, от всей души замахнувшись. Кулаком прилетает по воздуху где-то над плечом. Жаль. Джисон бы не отказался от того, чтоб его наконец ударили по-настоящему. Раскрошили череп или вообще размазали по стене. Тогда или появился бы весомый аргумент сбежать наконец из этого дома или, может, вообще исчезнуть с этого света. Отец уходит с кухни. Шаги грохочут, хлопает дверь в родительскую спальню. - Ну и что ты наделал? – спрашивает мама. Она даже не осуждает. Просто вопрос в никуда. - А тебе не надоело? – спрашивает Джисон следом. Тоже в никуда. Мама вздыхает и пожимает плечами. - А что делать? – отзывается она, возвращая тарелки на столе на прежние места. То, что просыпалось с тарелки отца, так и остаётся на клеёнке. - Не обращай внимания. Иди ешь. Джисон думает пару мгновений, поджав губы, и всё-таки садится за стол. Сердце колотится, бьёт по горлу, мешает глотать. И сидеть отчего-то очень неудобно, приходится всё время ёрзать по табуретке. - Ты же знаешь – я всегда на твоей стороне, - говорит мама, глядя в стену напротив. - Пять минут назад тебя там не было! – Джисон повышает голос, и тут же виновато опускает голову. - Не кричи, - мама отзывается всё ещё спокойно. – Мне и так тяжело между вами двоими разрываться. Я вас обоих люблю. Джисон ковыряется в тарелке. Изображает отсутствие аппетита. Тот на самом деле никуда не пропал, просто… Просто будто бы стыдно сейчас кидать в себя еду так, будто ничего не случилось. Ничего нового. Так всегда в их общих ссорах. Джисон даже понимает, почему. Они все друг друга боятся. Мама боится отца, поэтому не спорит с ним, когда тот зол. Отец – старший из всех своих живых родственников – боится потерять авторитет хотя бы в семье, поэтому качает права и старается казаться холодным и суровым при любой возможности. А Джисон боится их обоих (и боится, что те сделают с его жизнью то, что захотят сами), поэтому корчит из себя крутого. Оставшееся время ужина проходит в тишине. Джисон с мамой только перекидываются ещё парой фраз о домашних делах, пока моют посуду и убирают со стола. Мама уходит в гостиную – ждать, когда отцу зачем-то понадобится выйти из спальни, и он откроет туда дверь. Что-то вроде знака – «всё, можете снова со мной разговаривать, бессовестные». Джисон какое-то время ещё сидит на кухне. Никогда не знаешь, за что можно впасть в немилость в этой квартире. Тут, похоже, действует негласное правило – никогда не признавать своей вины. Что бы ни случилось – виноват кто угодно другой. Если мама забыла сказать Джисону, что ей что-то нужно магазине, она будет косо смотреть на сына и вздыхать весь вечер. «Вот представляешь, хотела и забыла. А ты бы привёз. А так нет. Ждать теперь до завтра. А завтра ты, наверное, сам забудешь.» Если отец не помнит, куда положил ключи, то это только потому, что его отвлекли в момент, когда он собирался. Если мама плохо спала, то это только потому, что Джисон вчера вечером громко щёлкнул выключателем в своей комнате и разбудил её. Если кто-то задерживается на пару минут на ужин, потому что заканчивает свои дела, то он всех раздражает. Если кто-то бросает свои дела и идёт ужинать, оставив какие-то вещи на столе или на полу посреди комнаты, то он тоже всех раздражает. «Уж не мог две минуты прибрать! Так и будет валяться, пока тут сидишь.» Джисон оглядывает кухню, будто видит её впервые. Она сейчас особенно пустая и особенно душная. Но хотя бы чистая, это здесь та ещё редкость. Отец не стирает за собой воду с дешёвой мойки из нержавейки и на той засыхают белые капли. Эти капли бесят всех, и отца в том числе, так что маме или Джисону приходится вытирать брызги воды и за собой, и за отцом. За последним их остаётся больше всего. Джисона тоже много что раздражает и срывается он не реже всех. Но он, как сам считает, больше всех старается побыстрее убрать все возможные раздражающие факторы. Вымыть тарелку, что лежит в мойке мёртвым грузом ещё с утра. Побыстрее намыть обувь в дождливый день, чтоб не было грязных луж в прихожей. Он научился крайне быстро сворачивать свои занятия и прятать вещи в ящик стола за секунду, чтоб оставлять за собой чистую пустоту, если вдруг кто-то неожиданно зачем-то позовёт. В принципе научился существовать почти бесшумно и незаметно. Хотя в квартире, где тебе прилетает за то, что громко щёлкаешь выключателем, быть совсем неслышным и незаметным, наверное, невозможно. Выключатели, к слову, везде одинаковые и звучат они тоже одинаково. Какая же всё это ерунда, если честно! И Джисонова жизнь - такая же ерунда. И жизни его родителей. Жизнь в принципе, как уже стало понятно, ничего значимого в себе не несёт. Стоит ли наделять смыслом эту глупую нервирующую повседневность? Пару минут назад дверь в спальню родителей всё-таки открылась. Отец прошагал до ванной и обратно, что-то бормоча себе под нос, и теперь они с мамой сидят в их комнате вместе. Джисон тихонько проходит в свою, из открытой спальни его по дороге провожают два нечитаемых взгляда. Отец сидит в квартире больше всех по времени. Зарабатывает, по его словам, тоже больше всех. Он раньше работал сварщиком на заводе, но пять лет назад пришлось довольно рано уйти оттуда из-за проблем со зрением. Дело это однако любимое и прибыльное, поэтому отец, несмотря на запреты, продолжает им заниматься, только теперь работает на себя – принимает заказы, ездит по квартирам, офисам, котельным. Иногда пропадает на день, иногда неделями никуда не выходит. Бывает весёлым и почти заботливым, часто затягивает длинные рассказы про работу с матами вместо запятых, периодически злится на жизнь и сам не может понять, чего ему хочется и что в его буднях постоянно идёт не так. А вот мама точно знает, где в своём жизненном пути свернула не туда. Это она так считает. Мама – инженер, очень умная женщина с математическим складом ума и железной волей. Но она была бы куда счастливей и достигла бы куда большего, если бы в своё время не упёрлась с поступлением в этот самый инженерный, а закончила бы, как предлагали знакомые, экономический. Вот экономика – совсем другое дело, это круто, это по-современному, это работа в офисе с бумажками, как в западных сериалах. Зарабатывает она сейчас, между тем, даже больше, чем получала бы, став офисным планктоном. Но в офисных должностях мама ориентируется слабо, как и слабо понимает, что вообще функционирует под словом «экономика» и что она сама под ним подразумевает. Джисон поступил на экономическую специальность вместо неё. Полное название этой самой специальности он выучил только потому что оно примелькалось в студенческом. Мама не запомнила, перевирает каждый раз по-новому, когда кому-то рассказывает, но очень гордится. Джисон же учится для «галочки» и «корочки», как и большая часть его группы. Учится очно, получает стипендию. Самую высокую – родители часто напоминают, что его больное честолюбие не потерпит того, чтобы быть по отметкам не в числе первых. Хватает, конечно, этого разве что на проезд и всякие ерундовые хотелки, но финансовых дыр в семье, вроде как, не имеется, и получать своего дохода пока столько родители разрешили официально. Джисон сам рад бы был выйти на работу, но ни черта не успевает из-за нагрузки в университете и долгой дороги из пригорода. Он пару раз прямо говорил, что бросил бы уже учёбу или перевёлся на заочное, чтоб тоже зарабатывать, но ответ получил ожидаемый – нужно получить образование и притом настоящее! Полноценно работать получилось только минувшим летом. Родители в спальне говорят о чём-то. Джисон прислушивается: почти ничего не понятно, но точно не о нём и не о сегодняшнем ужине. Значит, к утру всё будет по-прежнему. Как и любой подобный раз. А это хорошо? В груди и горле у Джисона всё ещё неприятно скребётся. В мыслях снова мимо пролетает отцовский кулак. И у этого человека не хватает сил злиться на тех, с кем живёт под этой крышей? Желудок сворачивается и начинает противно ныть. Мама, что «всегда на стороне Джисона», валяется с отцом на кровати. Джисон лежит на своей, нервно пялясь в полок. Покрывало колется. Сознание слоится, как отстающие здесь и там обои, приклеенные одни на другие раза три. Завтра придется также сверлить глазами потолки аудиторий на парах. Вечером, когда Джисон вернётся с учёбы, чтоб наконец-то отдохнуть от шумных коридоров и одногруппников с презрительными взглядами, вероятно, в этой квартире снова будут ругаться из-за какого-нибудь пустяка. Возможно, как две недели назад, отец будет читать морали, сидя под дверью в гостиной. Джисон тогда так и не смог того ни перекричать, ни заглушить музыкой в наушниках. Хотел вылезти в окно, но тело не двигалось – до того было мерзко и от себя, и от происходящего. Когда всё закончилось и Джисон наконец-то смог выйти на кухню, мама встретила его там со словами: «Всё нормально. Не злись. С тобой, правда, невозможно. Чаю не хочешь?» Тогда Джисон подумал про окно ещё раз. Всего лишь третий этаж, он вполне сумеет слезть по карнизам… А следующим утром всё было спокойно. Джисону нужно было ко второй паре, и они с отцом завтракали вместе. Обсуждали новости и болтали, кажется, о проблемах с транспортом. А это тоже хорошо? Что вы не перевариваете тех людей, с которыми живёте? Что вы поливаете их грязь так душевно, как никого другого? И что в итоге всё так просто забывается, задвигается в пыльный угол? Это же свои, близкие. С ними же можно, как угодно – куда они денутся! А что, если денутся? Хотя бы разок… На подушку по виску скатывается слеза, и Джисон тут же яростно стирает её рукавом. Какие ещё слёзы? Он что, с ума сошёл?! Хотя, может быть, если плакать, а не рычать в ответ в ссорах, то домашние наконец-то поймут, что Джисон тоже не зверь, а только прикидывается им, как все в этой квартире? - Хани! - доносится голос отца из родительской спальни, - Ты не помнишь, где мамин зонт лежит? Джисон трясёт головой, возвращаясь в реальность. Зонт? Помнит. Только отзываться совсем не хочет, поэтому просто поднимается с кровати и идёт копаться в шкафу в гостиной. Так они там про погоду? К выходным обещают ливни… Отец спросил Джисона так внезапно и аккуратно, что того будто швырнуло с потолка на пол. И дышать стало легче, и на куски себя порвать захотелось ещё больше. Джисон, выходит, единственный тут, кого, правда, задевает происходящее. Он ещё злиться смеет, когда все уже давно остыли. - Молчит чего-то, - шепчет отец маме. – В прихожей нет, я смотрел. Хотя, вроде, обычно там висел. Джисон молча входит в спальню – дверь всё равно открыта нараспашку – кладёт зонт на тумбочку рядом с кроватью. Осторожно, чтоб случайно не вышло слишком шумно и чтоб не задеть ничего, что там раскидано. - Спасибо, - говорит мама и, когда Джисон поворачивается на обратном пути к ней лицом, смотрит с секунду на его опухшие красные глаза, и добавляет: – Не надумывай ничего. Всё хорошо. Джисон возвращается к себе и, едва закрыв дверь, начинает собираться. Что он там успел надумать – не важно. Тут в принципе не важно, что происходит у кого-то внутри. Кажется, сейчас самый подходящий момент, чтобы всё это закончить. Входная дверь легонько закрывается, Джисон по ту сторону звенит ключами. В полупустом рюкзаке студенческий, банковская карта со смешной суммой, телефон без сим-карты и наушники – без них Джисон, наверное, умрёт. - Куда это он? – мама среди разговора мимоходом бросает взгляд в сторону прихожей. - Может, мусор выносить, - пожимает плечами отец. – Сейчас проветрится и придёт, - машет он рукой. Мама кивает. Старая пятиэтажка в пригороде, сине-белые стены подъезда, щитки с толстыми чёрными проводами, старые звонки, заляпанные побелкой, перила в потрескавшемся лаке, лампочки с оранжевым светом, консервные банки с окурками на подоконниках – Джисону всё это настолько привычно, что сейчас кажется каким-то непомерно чужим. Он летит по ступенькам, чудом не спотыкаясь о воздух и ворох собственных мыслей. Последних слишком много – и ни одной толковой. Первым делом уехать в город, а что дальше – разберётся по ходу. Лёгкие жжёт то ли от слёз, которых почти нет, то ли от осознания своей незначимости, то ли от предвкушения огромного будущего впереди. Сейчас всё только начинается. И начинается по-настоящему. Джисон прибегает на железнодорожную станцию в километре от дома, даже не посмотрев расписание (он в это время ездил только в обратном направлении), и садится в электричку, что прибывает через минуту. Разве не удачное совпадение? Вагоны непривычно полупустые, тот, в который садится Джисон, оказывается пустым совсем. Видимо, в город в этот час никому не нужно и спросом пользуются только обратные маршруты. Неудивительно, но всё равно подобное ощущается странно, когда привыкаешь ездить так, что едва можно найти место, чтоб встать, не то что сесть. Какого чёрта? Что вообще только что произошло? Джисон снова и снова крутит в голове события сегодняшнего вечера. Откуда-то в них всплывают всё новые и новые детали: случайные взгляды, тиканье часов на фоне, точное положение тарелок на столе сразу после ухода отца. Отчего-то всё более слышным и понятным становится ранее едва различимый разговор родителей в спальне. Они говорили о погоде. О погоде! Им обоим неловко? Они всё ещё все боятся друг друга, оттого так просто меняют темы? Или, на самом деле, любят? Или им просто плевать и на Джисона, и на то, что грызёт того изнутри, поэтому они предпочли забыть о нём? Вот так запросто. Джисон сегодня съязвил в ответ. Вслух! Хотя знал, чем всё закончится. А может, он прав и так надо было сделать давно? А может, надо было сказать ещё больше? А что вообще происходит сейчас? Похоже на мутный нелогичный сон. Или настоящая жизнь ощущается именно так? Уши закрыты наушниками, но музыки Джисон будто не слышит, всё время нервно оглядывается по сторонам. Мозг, похоже, оказывается не готов к пустому зелёно-жёлтому вагону с неестественным светом. То и дело мерещатся люди в дверях и разговоры со всех сторон. На самом деле, за всё время поездки мимо не проходит даже кондуктор, и билет на выход приходится покупать уже на вокзале. А что дальше? Может, здесь, на вокзале, и остаться? В зале ожидания, что не закрывают даже ночью. Друзей в группе у Джисона нет. Есть пара приятелей, немало знакомых и имеются «постоянные клиенты» на списывание домашки, но все они не так уж близки, чтобы внезапно заявиться к ним на ночь глядя. Джисон всё время учёбы так мечтал о своём скором отчислении, что нарочно ни с кем не сближался, особенно с теми, кто этой самой учёбой был слишком увлечён. После недолгих, но очень нервных раздумий Джисон решает, что в зале ожидания подозрительных людей, пожалуй, хватит и без него, поэтому лучше всё же выбрать для ночёвки другое место. Это первая причина. Вторая – если он сейчас ничем не займёт голову и просто будет сидеть на одном месте, то или разревётся, или покалечит кого-нибудь, мирно сидящего рядом. Так что предпочтительней ехать куда-нибудь – дорога будто действует на Джисона успокаивающе, он давно это приметил. Джисон садится в автобус, на котором обычно ездит до университета. Место у окна свободно, зарядки на телефоне вполне достаточно – музыка никуда не денется. Пока в планах доехать до конечной. Рядом с ней находится большой ТЦ, где цокольный этаж с продуктовым, кафе и ещё какими-то мелкими магазинчиками открыт круглосуточно. Вполне возможно пересидеть тёмное время там. Можно было бы вообще всю ночь кататься по трамвайному кольцу в центре, но пока пусть будет, как есть. Времени до утра ещё много. Теперь можно вообще стать абсолютно свободным. Ходить, где хочется и сколько хочется. И на учёбу завтра Джисон тоже не пойдёт. Только заявится, когда пары уже начнутся, в университет за документами – он больше не будет никого спрашивать или бояться, просто сделает, как считает нужным. Как хочет уже третий год. И окажется прав в итоге. За окнами проносится темнеющий город со смазанными огнями. Сначала Джисон и правда успокаивается, разглядывая мелькающие вывески и сочиняя в голове сценарии светлого будущего, но к середине маршрута становится как-то не по себе. Что это? Интуиция? Она, конечно, вещь хорошая, но... Может быть, ей сегодня лучше заткнуться? Джисон, в принципе, склонен доверять интуиции, но чаще полагается на свои собственные "если". - Если я сейчас успею на тот автобус, то сдать завтрашний зачёт точно получится! - частенько заклинает он себе что-то подобного рода. Обычно работает. По крайней мере, так кажется самому Джисону. Проверять его некому. Университет проехали уже давно. В целом автобус в пути уже минут тридцать. Джисон примерно понимает, где сейчас находится и сколько ещё осталось, но сердце отчего-то неприятно скребёт узловатая когтистая лапа. Автобус почему-то уже долго стоит с открытыми дверями на остановке. Что-то склизкое и холодное в груди ворочается всё более ощутимо. Джисон сдастся так просто? На самом деле, это всё, конечно, юношеский максимализм, не более. Джисон и сам это понимает, хотя покричать в своей голове что-то действительно громкое всё же хотелось. Местами он даже себе верил. Но недолго. Сейчас кипящее негодование внутри поутихло. Почти всё, что хотелось выговорить, Джисон выговорил себе под нос ещё в вагоне. Вероятность начать новую жизнь, конечно, есть, хоть и небольшая, но скорее всего, даже после такого переломного момента, придётся доживать старую. Так что планы на сворачивание гор, сжигание мостов или ещё что-то в подобном духе лучше пока отложить. Возможно, станет лучше, если Джисон просто прогуляет завтра университет. Отдохнёт, остынет и уже на свежую голову примет окончательное решение и насчёт учёбы, и того, вернётся ли домой или всё-таки попытается куда-то оттуда перебраться. В какой-то момент шевеления внутри становятся настолько явными, что Джисон выскакивает из автобуса буквально перед самым закрытием дверей. - Ты бы ещё дольше ждал! – кричит ему вслед водитель. Джисон, оказавшись на улице, дышит. Пытается соображать. Уже совсем стемнело. Но темнота не обнимает город, как любят писать в романтичных песнях, она сейчас будто чёрной тяжёлой шторой завешивает что-то от посторонних глаз. Что-то важное. Что-то честное. Ещё не очень поздно. Ещё очень людно. Джисону кажется, будто на него косятся со всех сторон: все знают, как нелепо он сейчас себя чувствует, все видят, что тот сам не знает, куда идёт. Глупо, конечно, так думать. Никому и дела нет – головы у людей забиты собственными мыслями, взгляды бессмысленны, едва различают дорогу под ногами. Джисон понимает это прекрасно, но ощущение, что что-то не так, ковыряется в лёгких и воспалённом разуме. Окончательно устав думать о каждом своём шаге, Джисон решает свернуть с тротуара. Там впереди разукрашенные новостройки – новые жилые комплексы со скамейками во дворе под фонарями; он хотя бы сможет присесть в относительно безопасном месте, а вот этой тропой, кажется, удобней до них добраться – и срезать получится, и лишних глаз со всех сторон не будет. От яркой уже почти полной луны тут светло. Но только от луны. Безлюдная дорога ощущается немного приятней, и даже скрести под рёбрами перестаёт совсем – ровно до момента, когда Джисон доходит до недостроенной многоэтажки. - …Думал, так уйдёт - да хлебало в итоге в больничке по кускам собирали! – вместе с самодовольным смехом долетает до его ушей. Джисон думает с секунду, идти ему обратно или бежать, а, может, лучше притвориться фонарным столбом, но четыре взгляда, упершись в него весьма выразительно, ясно дают понять, что бесполезно уже и первое, и второе, и даже третье. - Так всё правильно – ненадёжных, их так надо, - отвечает первому услышанному другой в изорванной кожанке, сидящий на куче какого-то строительного мусора. Первый, никак не отреагировав на одобрение приятеля, медленно тушит сигарету о стену и рассекает красноватое лицо улыбкой. - Здравствуй, мил человек, - говорит он остолбеневшему Джисону. – Не найдётся мелочи для добрых людей? - Желательно, сразу всей и без лишних вопросов, - добавляет третий, самый высокий с отросшими чёрными космами. Вся компания взрывается хохотом. - У меня и нет ничего при всём желании, - выдавливает из себя Джисон, едва справляясь с заплетающимся языком. - А ты получше посмотри, - улыбка краснолицего всё больше начинает походить на оскал. - И подумай получше, пока можешь. - У нас такие непослушные тут редко ходят, - подаёт голос четвёртый, поднимаясь с земли и сверкая бритой головой. - Они в принципе потом ходить не могут. Первые трое складываются пополам от смеха. Четвёртый сверлит незваного гостя абсолютно звериным взглядом. Джисон на пару мгновений полностью теряет над собой контроль – люди так не смотрят, разве что те, кто любит лакомиться свежевырезанными потрохами. Джисон невольно делает шаг назад, и от этого движения рассудок мигом возвращается. Он, ни на что не надеясь, срывается с места и несётся в ту сторону, откуда пришёл. - Далеко бежать-то собрался? – кричит кто-то Джисону вслед. А после окрика до него долетает что-то ещё. Споткнувшись о прилетевший ему под ноги осколок кирпича, Джисон падает на землю. - Ну, вот видишь, - говорит краснолицый, радуясь своей меткости, - мог бы даже не рыпаться. Мы же по-хорошему с тобой говорить начали, - качает он головой. Компания приближается к всё ещё неподвижно лежащему Джисону. Кто-то светит себе под ноги фонариком на телефоне (явно женском, явно изначально принадлежавшем кому-то другому). - Эй! Тебе добавить или хватит? – спрашивает черноволосый, переворачивая лежащего ногой в тяжёлом ботинке. - Да я думаю, хва… - начинает надменным тоном краснолицый, но тут же осекается. – Мы что наделали только что? – цедит он следом сквозь зубы. Все четверо машинально отступают, когда у перевёрнутого Джисонова тела обнаруживается пробитый висок, а в траве рядом с ним – залитые кровью камни. - Это ты сейчас что наделал?! – шипит в ответ краснолицему черноволосый. - Валим? – то ли спрашивает, то ли предлагает тот, что в рваной кожанке. - Его так лучше не оставлять, - качает головой краснолицый. А Джисон остекленевшими глазами смотрит в небо и ничего больше не слышит.

***

Странно. Вдруг становится так легко, будто ничего уже не важно. Нужно только плыть по течению, погружаться глубже и глубже. И чем глубже – тем легче. В стенах заброшенного строения довольно светло. От яркой уже почти полной луны, чей свет проникает в пустые окна, и «костра», разведённого в чёрном помятом ведре. Джисон, открыв глаза, какое-то время ждёт, когда зрение перестанет быть таким мутным и можно будет разглядеть что-то ещё, кроме источников света. А может, он просто умудрился выронить обе линзы? Джисон такого не помнит. Он, вообще, к слову, мало что сейчас помнит - пока только моргает глазами, всматривается и вслушивается в происходящее рядом. В голове ни одной идеи, что тут за действо, и зачем он здесь, поэтому просто продолжает сидеть, прижавшись спиной к стене, как сидел, когда пришёл в себя. В какой момент вернулось сознание, Джисон тоже не может сказать, он всего лишь обнаружил несколько минут назад, что его глаза открыты, а мозг начинает более-менее соображать. Способность видеть всё же возвращается довольно скоро. В паре метров от Джисона, перешёптываясь о чём-то, копошится компания, с которой он «познакомился» сегодня вечером (это же было сегодня?). Двое – черноволосый и тот, что в рваной кожанке, машут лопатами. Заваливают какую-то яму. Оставшиеся двое переговариваются о чём-то, усевшись у другой стены. Вопрос, где взяли инвентарь, остаётся открытым. Возможно, стащили из хозяйственных построек неподалёку – Джисон видел в полумраке какие-то сараи, когда проходил мимо. Что там закапывают, тоже пока непонятно. - Да тут мобилке года два - она завтра накроется, - раздосадованно говорит краснолицый, вертя что-то в руках. - Да ещё без сим-карты, - плюётся он, поднимаясь с места. – Это чтоб не дозвонились? Краснолицый медленно шагает к приятелям с лопатами. Джисон невольно вжимается в стену, но тот проходит мимо него, едва не задев по дороге. Будто даже не замечает. - Или чтоб вообще не нашли? – спрашивает он ехидным тоном. - Теперь точно не найдут, - добавляет краснолицый, бросая телефон в яму и глядя туда сверху вниз. Лысый, оставшийся сидеть у стены, скалится, сверкает глазами и довольно посмеивается. Неужели всё-таки выпотрошил кого-то сегодня? Джисон старается соображать лучше, но выходит пока туго. Мобильник без сим-карты – это его? Да, чтоб не дозвонились. Яма… Теперь не найдут… В компании продолжают болтать о чём-то. Кто-то несколько раз бросает взгляд в сторону, где сидит Джисон (его точно должно быть видно, он слишком близко), но никак не реагирует на то, что тот явно пришёл в себя и наблюдает. Джисон решает тихонько подняться на ноги. Никто не оборачивается в его сторону. В голове на мгновение пролетает совершенно безумная мысль: «Они его что – не видят?» Джисон пробует сделать несколько осторожных шагов – снова ноль реакции. Совсем сбившись с толку и потеряв доверие к законам реальности, он почти подбегает вплотную к двоим с лопатами и заглядывает в яму, куда то и дело подсыпают земли. На секунду какой-то немыслимый холод проползает через всё тело. Со дна неестественно блестящими глазами смотрит в потолок страшно знакомое лицо. На лбу слипшиеся от грязи и крови волосы. На одной стороне лица запёкшиеся багровые дорожки, утёкшие за ухо. В той яме – <i>он<i>? На бледное застывшее лицо сыплется всё больше земляных комьев. Джисон на дне ямы не реагирует. Даже не дышит. Он мёртв. И те, кто виновен в этом, стоят сейчас здесь. Джисон (тот, что смотрит в яму сверху) застывает на месте. Его совершенно точно не видят: весело швыряют землю на лицо его телу, не замечая стоящую рядом с собой душу. Что теперь делать этой душе? Разлететься на атомы? Искать дорогу в иной мир? Но тут в голову снова приходит та самая мысль: «Они его не видят!» Двое с лопатами почти заканчивают своё занятие, как вдруг «костерок» в ведре гаснет. Освещение из одного лунного света резко становится слишком холодным. - А? – вертят головами приятели у ямы. Однако глаза ещё не успевают привыкнуть к окружающей синеве, как огонь сам собой разгорается снова. - Что такое? - Может, ветром задувает, - косится в сторону ведра черноволосый. Не проходит и минуты, как огонь снова неожиданно гаснет. - Догорело всё, что ли? – щурится бритоголовый. - Сейчас посмотрю, - отзывается краснолицый, направляясь проверить. Он шарит по карманам в поисках спичек, заметив краем глаза, что бумага и щепки в ведре всё ещё есть. Значит, нужно просто поджечь. Краснолицый склоняется над почерневшим ведром и не успевает чиркнуть спичкой, как огонь снова ни с того ни с сего разгорается сам. Со дна вдруг поднимается метровый столб пламени. - Да какого хера? – кричит краснолицый, схватившись руками за опаленную физиономию. Остальные оборачиваются на вопль и резкую вспышку. - Глаз-то на месте? – спрашивает, морщась, черноволосый. - Да что ему будет! – отзывается краснолицый, чувствуя впрочем, как под пальцами на веке раздуваются волдыри. – Вот же ж сука! – шипит он и, махнув свободной рукой, отходит от ведра подальше. Ещё несколько комьев земли падают с лопат. Двое копавших для верности решают ещё утрамбовать могилу ногами и набросать сверху какого-нибудь строительного мусора – так будет незаметней. Хотя сюда и так скорее всего никто не зайдёт. Обломки бетонных блоков и горсти битого стекла ложатся поверх зарытой ямы, и «костёр» в ведре гаснет снова. Первые несколько секунд никто не шевелится – вдруг в очередной раз разгорится само – но теперь огонь, кажется, погас окончательно. Вокруг становится темно. Подозрительно темно – даже, когда эта штука потухла впервые, пространство ощущалось светлее. С улицы в пустые окна веет холодным ветром. Во все окна, с разных сторон. - Идёмте отсюда, - поёжившись, предлагает черноволосый. Остальные кивают и все вместе, забыв лопаты в тёмном углу и освещая путь телефонами, направляются к «выходу». Можно выйти и через окна, но так вероятней наступить на колючие кусты или оставленную кем-то помойку, поэтому здесь предпочитают «по-человечески» пользоваться дверным проёмом в противоположной стороне здания. От каждого шага с потолка прилетает звонкое эхо. Странная вообще конструкция... Все лестницы внутри здания есть, между всеми этажами. Причём по две - наверное, для разных подъездов. Но тогда не хватает стен - глухих между разными частями дома. Что же тут строили? Лабиринт? Ловушку? Неудивительно, что это место облюбовали четверо головорезов. Не желают ли они здесь в бешеном беге подняться на двенадцатый этаж? Впрочем, никто их не спрашивает. Экраны и фонарики на телефонах гаснут, когда компания сворачивает в последний коридор, что заканчивается выходом наружу. Четверо синхронно чертыхаются. А после чертыхаются ещё раз, когда обнаруживают, что ни один телефон больше не включается. - Да ладно, - машет рукой краснолицый, - так выйдем, – Но всё же, едва заметно вздрогнув, добавляет. - И свалим отсюда. Остальные кивают. Идущий впереди черноволосый делает шаг вперёд и тут же шарахается – в освещённом лунным светом дверном проёме мелькает чёрный силуэт. Остальные тоже успевают его заметить и начинают в полумраке переглядываться. - Показалось, может, - шепчет тот, что в рваной кожанке, но следом чёрная человеческая фигура мелькает ещё несколько раз – теперь уже за пустыми окнами. Компания отступает, сворачивая за угол. На несколько секунд каждому становится слышен только собственный участившийся пульс, дробящий виски. Краснолицый аккуратно высовывается из-за стены – в дверном проёме никого не видно. Он уже решает кивнуть остальным, но тут со стороны выхода что-то начинает катиться по полу. До компании долетает осколок кирпича и останавливается ровно у ног краснолицего. - Давайте через второй этаж и с другой стороны, - предлагает он, брезгливо разглядывая прикатившийся осколок. Черноволосый кивает. Четверо сворачивают в другой коридор, ведущий к лестнице. Со второго, да даже с третьего этажа по дырявым стенам спуститься не проблема. Вряд ли кто-то, кто пришёл сюда и «перекрыл» выход, будет ждать, что искомые спустятся сверху. А ещё, когда ты этажом выше, можно метко кинуть чем-нибудь незваному гостю в затылок. Хотя, может, хватит на сегодня незапланированных трупов? Компания уже почти поднимается на второй этаж, как тут идущий последним вдруг вскрикивает и скатывается по ступенькам. - Тише там! – шикает на него краснолицый. – Под ноги смотри. - Я смотрел! – кричит упавший в ответ, но голос его срывается. – Меня будто за шкирку стащили. - Выдумывай мне тут! – рявкает на него бритоголовый – и с грохотом скатывается следом. - Сами разберётесь! – шипит краснолицый с округлившимися глазами (одним глазом, другой сейчас едва открывается) и убегает на второй этаж. Черноволосый исчезает вместе с ним. Бритоголовый скалится, с трудом поднимаясь. Тот, что в рваной кожанке (теперь вовсе изодранной в клочья), поднявшись раньше, отряхивается и озирается по сторонам. - Я же говорил, - шепчет он лысому. - Да заткнулся бы ты! – цедит тот в ответ сквозь зубы. Со второго этажа доносятся быстрые шаги. - К другой лестнице пошли, - заключает бритоголовый. – Разделяемся, значит. - Это плохая идея, насколько знаю, - отзывается второй, поджав губы (и, наверное, вместе с ними хвост). - Помолчал бы ты уже! – снова шикает на него лысый, а следом внезапно вскрикивает. Чьи-то ледяные пальцы лезут ему сзади за воротник. Бритоголовый под ошалелый взгляд приятеля резко оборачивается - за спиной никого. Тот, что в рваной кожанке собирается что-то сказать, но на ближайшей стене мелькает тень. Лысый извлекает из кармана складной нож. Лезвие сверкает в полумраке. Огромное чёрное пятно больше не выползает, но холодная рука снова ложится сзади на шею. Бритоголовый снова вопит, ещё более истошно, чем в первый раз, и, вздрогнув всем телом, роняет разложенный нож. Тот втыкается ему в ногу, и вопли становятся похожими на детский плач. Вместе с плачем по недостроенной лестничной клетке эхом разлетается чей-то смех. Такой искренний, невероятно довольный. Тот, что в рваной кожанке, сорвавшись с места, несётся по лестнице на второй этаж. Бритоголовый, кое-как вытащив нож из ступни, сильно отставая, поднимается следом. На ступеньках остаются алые пятна. Скоро такими пятнами покрывается и пол на втором этаже, затем на третьем, четвёртом… По стенам мечутся тени. Слышатся четыре сбитых дыхания и будто бы ещё одно - ровное, мерное, и оттого сводящее с ума ещё больше. Как они умудрились друг друга потерять? Так нелепо разбрелись в самый неподходящий момент. Внутренность строения кажется то слишком огромной - легко заблудиться - то слишком маленькой и чересчур сквозной - сплошь дырявится оконными и дверными проёмами. Всё внутри кричит – беззвучный крик ломает изнутри рёбра, крошит черепную коробку, царапает лёгкие – лопает в них пузырьки один за другим. Ветер, залетающий в окна и вихрящийся по этажам, воет, почти поёт. Все, кто внутри, зачем-то идут наверх – их совершенно точно пытаются туда загнать эти самые тени на стенах и отчего-то не повиноваться никак не выходит. Черноволосый, давно отстав от краснолицего, пару секунд прислушивается и приглядывается. Не заметив никого, он решает развернуться, прекратив наконец это идиотское действо, и попробовать спуститься вниз. Успевает пройти две ступеньки и снова замечает краем глаза чёрное пятно на стене. Пытаясь перехитрить (или хотя бы обогнать) неведомую темноту, черноволосый хватается за перила и ловко перепрыгивает на лестничный пролёт ниже. Он добегает до конца лестницы, но, получив толчок в спину, слетает с последней ступеньки. Черноволосый падает лицом вниз, проехав с полметра носом по бетонному полу. Чертыхнувшись и подняв глаза, он вскрикивает, не так, как лысый товарищ, но тоже весьма убедительно. Разглядев фигуру, стоящую перед ним, освещённую лунным светом из пустого окна, черноволосый кричит насколько возможно громко: - Это он! Он пришёл за нами! - Кто «он»? – расслышав знакомый голос, переспрашивает себе под нос тот, что в рваной кожанке. – Как бы мы тут бредить не начали, - чешет он затылок, что уже ноет от количества мыслей, и замирает на месте. – Ты?! Но… Как?! - Просто продолжай идти наверх, - невозмутимым тоном говорит ему Джисон, возникший напротив. Тот, что в рваной кожанке, подорвавшись с места, мечется по коридорам, но в итоге послушно выбегает к лестнице – нужно идти выше. - Кого они там увидели? – поднявшись на последний этаж, бормочет краснолицый. – Что мы вообще делаем? Обожжённое веко пульсирует, в горле жжётся. По бронхам будто стекает в лёгкие ржавчина. - Ну, я на двенадцатом, - декламирует он, идя по коридору. – Чего ты теперь хочешь? Никто не отвечает, даже чёрные пятна больше не выползают из углов. Только чья-то холодная рука легонько подталкивает краснолицего идти дальше. Остановиться «разрешают» только в оконном проёме. Краснолицый смотрит вниз, губы расплываются в совершенно безумной улыбке, которая тотчас исчезает, когда ледяная рука перемещается на плечо и, обернувшись, он очень чётко видит позади себя Джисона. Краснолицый от неожиданности давится слюной, и над самым его ухом звучит тихое, но отчётливое, понятное и неоспоримое, как указ откуда-то свыше: «Падай!» Четыре тела одно за другим срываются с последнего этажа. Слышатся четыре глухих удара вперемешку с хрустом костей. Джисон смотрит сверху на четыре распластавшиеся туши. У краснолицего виднеется из затылка кусок арматуры, что торчал тут из земли. Кажется, весьма точно пропороло обожжённый глаз. А говорил, что ничего ему не будет. Забавный он. Был. Джисон отворачивается, усаживается на пыльном полу спиной к оконному проёму, откуда минуту назад вылетел последний из компании. Жар внутри утихает. Ветер продувает насквозь. На самом деле, насквозь! Осознание нынешней реальности царапает глаза. Слёзы, что приходилось прятать весь вечер, теперь текут ручьями.

***

- Вовремя! Просто замечательно! – Минхо ругается вслух, глядя в телефон и топая в сторону автобусной остановки. Учитель Ли никак не думал, что первая же рабочая неделя в колледже подарит ему обязательный семинар во вторую смену, незаполненный никем до него журнал учёта чёрт знает чего и затяжную беседу с завучем по воспитательной работе о подготовке важного общего мероприятия (надо ли уточнять, кто займётся этой самой подготовкой). В довесок в этот вечер неожиданно перестали ходить трамваи. Минхо узнал об этом случайно от прохожих, простояв сорок минут на остановке. Трамвай в принципе, как он знает, не самый надёжный транспорт, но именно на нём, как назло, Минхо удобнее всего добираться до колледжа из района, где он теперь снимает квартиру. Где тут автобусная остановка, Минхо понятия не имел – пришлось полагаться только на навигатор в телефоне. Откуда и как по приезде идти домой – тоже пока не понятно, поэтому тут так же вся надежда на электронную карту. За время пути совсем темнеет, благо на улицах ещё довольно много людей. Минхо, глядя то на экран телефона, то по сторонам, шагает по незнакомым дворам. Неуверенно, но настолько быстро, насколько возможно. Уже очень хочется домой. Пройдя больницу и спортивный комплекс, отмеченные на маршруте, Минхо выходит к каким-то новым микрорайонам, что пока не занесены в карту – есть только названия и примерное местонахождение. В третий раз чуть не врезавшись в идущих навстречу прохожих и поняв, что до микрорайона у трамвайных путей, который нужен, остаётся не так много, но не так мало, как хотелось бы, Минхо решает срезать, сойдя с тротуара на какую-то тропинку. Наверное, ничего не должно случиться. По крайней мере, Минхо сейчас злится гораздо сильнее, чем боится всяких неприятностей. Тропинку освещает яркая луна и экран телефона. Пока всё спокойно и тихо. Даже как-то подозрительно тихо. Минхо, не собираясь сбавлять шагу, проходит мимо недостроенной многоэтажки, но всё же на пару секунд невольно останавливается, когда та уже остаётся позади. От здания веет такой странной тишиной, что внутри всё обдаёт холодом. Однако неясное леденящее чувство уходит так же внезапно, как и пришло, и Минхо, тряхнув головой, чтоб отогнать налетевшие тёмные мысли, снова продолжает свой путь. Пять минут спустя он снова выходит с тёмной тропинки на тротуар, доходит до трамвайной остановки и, пройдя в сторону вдоль рельсов, злой и уставший добирается до дома. Только Минхо успевает запереть дверь квартиры, за окнами начинает шуметь внезапно начавшийся ливень.

***

- Ну, и где этот огрызок? – потирая лоб, спрашивает отец. - Может быть, у друзей… - неуверенно отзывается мама, уставившись в стол. - Уж явно не на улице в такой-то дождище, - отец бросает взгляд в сторону забрызганного окна. – Ждём до завтра, - добавляет он и, поднявшись с места, подсаживается к жене поближе. – Если завтра днём не придёт, будем искать. Ливень неистово моет окна в родительской спальне. Мамин зонт так и лежит среди прочего барахла на тумбочке.

***

- Четыре тела, - озвучивает один из полицейских, разматывая жёлтую ленту. «Пять», - поправляет Джисон (его не слышат). Но пятое никто не станет искать. - С верхних этажей упали, видимо, - продолжает человек в форме. Рассветное небо пятнают разноцветные разводы, как всегда особенно яркие после ночного дождя. - Что им там надо было? – хмыкнув отзывается другой. – Чем выше, тем приход слаще, что ли? - Да чёрт их знает, - машет рукой первый. – Разберёмся. Помятые ещё такие. Может, не поделили чего…

***

- Это с этой-то группой?! Нет, учитель Ли у нас точно с какими-то потусторонними силами связался, раз всё так ладненько получилось, - говорит профессор Чон, выводя изящные подписи в бумажках. Минхо сверлит глазами Джисона второй раз за сегодня. Первый был, когда в отчётном видео показали момент, где девушки выглянули из аудитории, чтоб посмотреть, кто хлопал им из коридора, и никого там не увидели. Так уж вышло, что студентки пожелали сами смонтировать ролик, а учитель Ли за неимением лишнего времени им доверился. Сегодня, в среду, всё было доделано, как и обещалось, но Минхо перед беседой с завучем только глянул результат одним глазом на перемене, так что толком не знал, что именно попало туда в итоге. - Вы уж близко к сердцу не принимайте, - продолжает, мягко улыбаясь, профессор Чон, - это я так шучу. Сами небось меня за глаза ведьмой зовёте. Ну так все мы тут немного ведьмы - жизнь так научила. Ведьма Чон, закончив с документами, снимает очки в розовой оправе. Минхо ни разу не назвал её так за всё время, что знает, но теперь будет иметь в виду. Они беседуют какое-то время ещё о чём-то, касающемся нестандартной внеурочки, сидя за одной партой в среднем ряду, в то время как Джисон, что «от нечего делать» катается с Минхо в колледж уже третий учебный день, наблюдает с подоконника. Занимать сломанный стул учителя Ли тот не рискует. Лист с четверостишием, собранный из кусочков, висит на стене в раме за стеклом. Вообще-то Минхо перебрал множество цитат, пока готовил последнее задание, и в утверждённом конспекте значилась другая фраза, но ни она, ни другие не цепляли - казались «неправильными». В библиотеке в ночь мероприятия Джисон предложил свой вариант, придумав его минут за пять. Ему же было поручено следующим утром распечатать лист в учительской и незаметно разложить по аудиториям детали полотна, пока студенты занимаются утренней рутиной. Наконец профессор Чон покидает аудиторию. Слышится, как за дверью с ней коротко здоровается Чанбин. Математик входит в аудиторию и устраивается за учительским столом, попутно чуть не навернувшись с поломанного стула – учитель Со в курсе про сломанную спинку, но почему-то этот факт каждый раз вылетает у него из головы. Преподаватели устало болтают о чём-то по работе минут десять, а Джисон зачем-то поднимается с места посреди их разговора и проскальзывает за спину к Чанбину. Минхо на мгновение хмурится в непонимании, но, так и не разобрав, что тот там делает, оставляет лишнюю мыслительную деятельность и снова погружается в беседу. Джисон же усаживается на столе в углу кабинета радом с принтером и горой каких-то папок. - Пора мне, - наконец поднимается с места Чанбин. - Когда-нибудь я перестану сидеть тут до темноты. Но это, наверное, только в следующей жизни. - Когда ты станешь моим котом, - бросает ему в след Минхо. - Тогда сможешь вообще только спать, есть и подставлять мягкое пузико. Чанбин довольно хмыкает в ответ и, коротко махнув рукой, исчезает за дверью. - Ты ещё долго тут будешь? – внезапно спрашивает Джисон. - Ещё с журналом одним разобраться… - отзывается Минхо, натирая лицо руками, будто пытается этим прибавить себе ещё хоть немного энергии. - А что? Спешишь куда-то? - Да есть тут одно дело, - чешет затылок Джисон. - Не возражаешь, если уеду раньше? - Да в общем нет… - Тогда дождусь на остановке. Там. У твоего дома. Джисон поднимается с места и сию секунду покидает аудиторию (по пути, кажется, небрежно кладёт что-то на стол – за монитором и стопками бумаг не видно). Минхо щурится, точно спросонья, но не останавливает того и даже больше не задаёт вопросов. Странно это, конечно, но кто, впрочем, знает, что у этих призраков на уме, поэтому учитель Ли просто пожимает плечами в опустевшей аудитории и, едва оторвав себя с места, направляется к шкафам в дальнем конце кабинета. Над городом в это время синее-синее небо – солнце только что упало за горизонт. Чанбин быстрым шагом добирается до остановки, автобус должен быть тут через две минуты – он всё-таки его обогнал. На самом деле, надо прекращать засиживаться на работе до темноты – транспорта в это время вообще можно не дождаться. А ещё лучше разобраться всё же с машиной, что уже полгода не на ходу и стоит без дела в гараже за городом. Но на неё упорно не хватает то времени, то денег, то и того, и другого. На своих колёсах было бы гораздо удобнее и быстрее. Особенно хотелось бы быстрее. - Я бы посоветовал не спешить, - чей-то невероятно спокойный голос, прозвучавший совсем рядом, обрывает размышления Чанбина. Тот, вздрогнув, оборачивается на звук и несколько секунд быстро моргает. На остановке не было никого и учитель Со даже не заметил момента, когда подошёл ещё кто-то. И о чём это он? Не спешить?! - Если не поспешу, только на трамвай успею, - отвечает Чанбин незнакомцу, - а он такой круг делает, что на фиг надо. - Ну, и хорошо, - кивает в ответ незнакомец. Он пьяный, что ли? Или просто скучно? Чанбин, нервно переступая с ноги на ногу, оглядывает появившегося рядом. Молодой парень ростом чуть повыше него самого в чёрных джинсах, белой футболке и чёрной куртке нараспашку. Тёмные-тёмные блестящие глаза и округлые щёки. Да кто он вообще такой? Чанбин видит его впервые. - Вам что от меня нужно? – спрашивает математик, переключив голос на максимально строгий и подозрительный. - Не важно, - отзывается незнакомец, чуть замявшись. - Не торопись просто. И вообще – ты ничего не забыл сейчас? Чанбин хмыкает, отворачиваясь от привязавшегося паренька и изображая на лице снисходительно-брезгливое выражение, и неосознанно запускает обе руки в карманы куртки. Но только сделав это, подскакивает на месте. Чанбин проверяет ещё раз карманы на куртке и на джинсах и, чертыхнувшись, спешит обратно в колледж. - Телефон где-то оставил! – зачем-то, уходя, сообщает он незнакомцу. Тот пожимает плечами. Автобус прибывает на остановку, из открывшихся дверей высыпают люди. Двери опять закрываются у странного паренька прямо перед носом. Автобус снова трогается. Незнакомец рисует на лице улыбку в виде сердца и, ловко обходя прохожих, двигается в сторону трамвайной остановки – тут его работа закончена. «У меня тоже к тебе дело… И лучше бы сделать его сегодня», - говорит Минхо одними губами в стену напротив. Ему, на самом деле ничего больше не нужно тут прямо срочно. Он просто тянет время. Хотя сейчас, когда Джисон уже (зачем-то) уехал, это становится бессмысленным. Внезапно дверь в кабинет снова открывается. Даже распахивается. - Ты ж, вроде, спешил? – спрашивает у влетевшего в аудиторию математика Минхо, всё ещё сидящий за партой в среднем ряду. - Телефон забыл. У тебя, может, - отзывается Чанбин, оглядывая учительский стол. – А на автобус я опоздал уже. О, вот он! – подбирает он со стола свой телефон, хотя Минхо не помнит, чтоб тот его вообще доставал, пока они тут сидели. – Представляешь, ко мне сейчас странноватый какой-то подходил, сказал не спешить. Чёрт знает, что это вообще было. Чанбин ёжится, у Минхо резко пересыхает во рту. - Я такой злой, - ворчит Чанбин, заметно расстроенный своим опозданием. - Такой злой! Сейчас на ноль поделю! Они прощаются ещё раз, и Минхо пару минут сидит один с нечитаемым взглядом и ручкой в руках. Нет, ждать дольше бессмысленно. Тяжело вздохнув и тряхнув головой, чтоб прогнать дремоту (и ещё какое-то ноющее чувство), Минхо закрывает журнал и начинает собираться домой. Чанбина на трамвайной остановке он уже не застаёт – видимо, его трамвай приехал раньше. Дорога проходит в каком-то тумане и полусне, и Минхо кажется, что он доехал сегодня подозрительно быстро. На остановке, как и обещал, ждёт Джисон. - Всё закончил? Ты какой-то совсем уставший, - говорит он, когда Минхо вываливается из открывшихся дверей. - Пойдём, - едва слышно произносит Минхо на почти безлюдной остановке и кивает в ту сторону, куда они ходили вдвоём на днях. – Мне там нужно кое-что. - До магазина? Или куда? – переспрашивает Джисон, но Минхо молчит. Первому остаётся только догонять его, потому что Минхо, кажется, ускоряется с каждым шагом. Может, в самом деле, просто устал и от этого злится, поэтому диалог не вяжется? Они уже почти доходят до оранжевой многоэтажки с магазином на первом этаже, как вдруг Минхо резко сворачивает с тротуара, схватив Джисона под руку. - Эй! – тот таращит глаза. - Куда ты меня тащишь? Минхо не отвечает, просто ведёт Джисона по неосвещённой тропинке, пока оба не оказываются перед недостроенной многоэтажкой с пустыми окнами. - Тут небезопасно, - говорит Джисон, когда Минхо наконец останавливается и ослабляет хватку. - Что-то чувствуешь? – спрашивает тот, глядя, как торчащая из углов верхнего этажа арматура царапает тёмное небо. - Нет, - отзывается Джисон потирая локоть. - Просто предупреждаю, что место так себе. Сам не понимаешь? - Если ты ничего не чувствуешь, - Минхо резко разворачивается к нему лицом и хватает за плечи, - значит, сейчас тут всё будет нормально. Я помню, что ты говорил. - Ладно-ладно, - Джисон примирительно выставляет перед собой ладони. - Ты только отпусти. - Именно это я и собираюсь сделать, - выдыхает Минхо. Руки падают с Джисоновых плеч сами. Следом падает и голова. Минхо молча смотрит в землю. - Я тебя не понимаю, - когда пауза начинает затягиваться, произносит Джисон мягко, насколько возможно. Минхо сейчас совсем странный, а со странным Минхо надо мягче, это Джисон уже взял на заметку. - Ты ведь помнишь это место? - отзывается Минхо, наконец снова подняв глаза. Что это за выражение у него на лице? Будто собирается потерять всё прямо сейчас. Джисон хмыкает в ответ – то ли смеётся, то ли злится. - Помню, - говорит он следом, перекошенная улыбка выползает на лицо. – А ты? – вдруг сощуривается Джисон. – Ты что-то знаешь? - Думаю, что да, - отвечает Минхо после ещё одного тяжёлого вздоха. – Знаю кое-что. Не всё. Можешь сам рассказать, что тут было прошлой осенью? Беличьи глаза сверкают в темноте. - <i>Тот вечер?<i> Не знаю, как так получилось. Меня здесь вообще не должно было быть… Сейчас снега почти не осталось. Ночи чёрные, ясные и довольно тёплые. Почти то же самое, что и в конце сентября. И это место тоже выглядит почти так же, как в тот день. Что-то не то с этой заброшкой. И в тот вечер было, и сейчас. Обычно стены в таких сплошь пестрят рисунками, а тут – ни одного. Пусто. И тихо. И теперь понятно, почему. Сейчас строение хранит память, а в тот вечер – скрывало от посторонних глаз кое-что жуткое. - …А на следующий день тела забрала полиция, - заканчивает свою историю Джисон. – Четыре тела, только их. А я пошёл гулять по району. Есть тут одна длинная улица… Минхо за последние несколько минут рассказа о прошлом даже не повёл бровью, словно совсем потерял способность на что-то реагировать. - А ты тут причём? – спрашивает Джисон, склонив голову, чтоб лучше рассмотреть его лицо. - Я… - отзывается Минхо, откашливаясь. – Я тоже проходил здесь в тот вечер. Понимаешь? Если бы ты тут <i>случайно<i> не оказался… - Подожди, - Джисон трясёт головой. – Ты же не хочешь сказать… - Ты здесь не для того, чтобы меня спасать, - всё-таки говорит Минхо вслух. - Ты это уже сделал. Прошлой осенью. Ты умер здесь вместо меня. - Нет, стой, - Джисон пятится, машет руками, чешет лоб, неловко попадая пальцами в глаза. – Я же не… - Если бы они не занялись тобой, им бы попался я, - говорит Минхо, стоя напротив и глядя Джисону в глаза. – Скорее всего, со мной случилось бы то же самое. «Интересно, призраки могут плакать?» - проносится в голове Минхо, когда тот замечает на Джисоновом лице выражение, какого никогда до этого не видел. «Могут, - отвечает кому-то в своих мыслях Джисон. – Только с того вечера это случалось всего пару раз». - А теперь попробуй снова ответить на мой вопрос, - продолжает Минхо. – Почему ты всё ещё здесь? - Кажется, я наконец-то люблю людей, - отзывается Джисон, у которого, кажется, сейчас темнеет в глазах. - Ты умер из-за них! – Минхо вдруг повышает голос, глаза у Джисона становятся влажными. - Ты умер из-за них! Из-за своей дурной головы, из-за того, что жил, не как хотел, из-за конченных местных придурков и из-за людей в принципе. Их безразличия, непонимания, глупости, злости. - Почему я не видел тебя раньше? – Джисон, проглотив ком в горле, задаёт свой вопрос. - Не знаю. Тебе должно быть понятнее, - Минхо жмёт плечами, тон становится спокойней. – Может, просто не подходил слишком близко. Здесь-то я почти не появлялся больше. А может, ещё что-то должен был сделать… Разговор прерывает телефонный звонок. - Как там твой друг? – спрашивает Джисон, возвращая себе самообладание и привычный пугающе уверенный взгляд (выходит, к слову, уже не так убедительно), а у Минхо внутри что-то будто лопается. Чанбин! Он же видел сегодня Джисона! Минхо умудрился совсем забыть об этом. Минхо, дрожащей рукой выудив телефон из кармана пальто, принимает вызов. - Слушай, тут такое дело, - звучит в трубке голос Чанбина. Минхо уже понимает, что тот дальше скажет что-то явно неприятное, но, услышав друга собственной персоной, заметно успокаивается. Тот по крайней мере живой. - В общем, автобус, на который я не успел, - продолжает Чанбин, его то и дело перебивает ветер, - в кольце в аварию попал. Ты не видел на карте? Там что-то страшное, как пишут. И трамваи из-за этого тоже встали – там пути перегородило. Я тут подумал, наверное, нет толку ждать, когда там со всем разберутся, я лучше до тебя пешком дойду – тут двадцать пять минут дворами. Ты не против? Ты там слышишь меня? - А? – отзывается Минхо, выныривая из потока мыслей. – Да, конечно. Не надо туда. Буду ждать. - Я иду уже, - оповещает Чанбин с того конца провода. – Ну, и вечер сегодня, однако. - Всё-таки он видел тебя, - говорит Минхо Джисону, повесив трубку. - Ага, - кивает тот. - Теперь всё в порядке. - Спасибо. - Это было несложно, - привычно улыбается Джисон. - Спасибо за всё, - благодарит Минхо следом ещё раз. Джисонова улыбка стирается с лица. Сам он на секунду будто теряет под ногами почву и тут же обнаруживает себя в объятьях Минхо. - Спасибо за всё, - звучит теперь у Джисона над самым ухом. На щеке чувствуется дыхание. Нервное и тёплое. - Тебе пора, - шепчет Минхо. - Не торопи меня, - так же шёпотом отзывается Джисон. – Ещё чуть-чуть. Джисон, поджав губы, закрывает глаза. Темно и тепло. Через пару мгновений оба одновременно шумно выдыхают. Объятия разрываются. - Мне теперь нужно идти туда? - помолчав немного, взглядом указывает Джисон на заброшку. - Теперь тебе нужно туда, куда ты хочешь, - отвечает Минхо. "Куда хочет твоя душа", – имеет он ввиду, но душа Джисона сейчас и есть сам Джисон. - Не то чтоб я что-то в этом сильно понимаю, но, наверное, не нужно привязываться к месту, где всё закончилось, - добавляет Минхо. Джисон кивает – то ли соглашается, то ли заставляет себя согласиться.

***

«Дом 68/4». Насколько же длинная эта улица? Джисон знает. Джисон как-то проходил её всю от первого дома до последнего. Сейчас захотелось пройти её целиком ещё раз. Странное чувство. Отчего-то наконец-то стало легко. Непривычно легко, как никогда раньше. Хотя ещё полчаса назад казалось, что груз реальности настолько тяжёлый, что вот-вот вовсе раздавит. Но теперь хорошо – он улетел куда-то с ветром, приятно продувающим насквозь, остался в прошлом. Джисон пока не числится мёртвым по бумагам – срок ещё не прошёл, но осталось ещё недолго. Ищут ли его до сих пор? Вряд ли. Ждут – может быть. Но точно не ищут. За эти полгода ни разу не думал возвращаться в родительский дом. Пусть его комната с отстающими обоями и кухня с вечно забрызганной раковиной остаются где-то там. Джисон чувствует, как сохнут слёзы на щеках и как в последний раз на ещё существующем лице появляется улыбка в виде сердца.

***

Странно, что сейчас во дворе не так много людей. На скамейках, кроме Минхо, только ещё один человек, сидит он далеко, и на Минхо ему так же далеко безразлично. Наверное, так даже лучше. Лишних глаз и так, скорее всего, полно по окнам многоэтажек. Вот так, как сейчас, Минхо последний раз плакал, когда осознал, что после выпуска разъехались все друзья (кроме Чанбина) и с концами исчезли из его жизни. Он это, что называется, <i>пережил<i>, но до сих пор, что называется, <i>переживает<i> (хотя никому об этом и не говорит и новых людей тоже сумел пустить в жизнь). Но даже тогда плакалось не так сладко. Минхо сам не понимает, куда вдруг делись все силы, а вместе с ними гордость (и что там мешает обычно показывать чувства другим?) и почему вдруг он рухнул прямо тут на скамейке, не дойдя несколько метров до подъезда. Сколько времени прошло, он тоже не понимает. Наверное, вот только что прошли те самые двадцать пять минут. - …Да что с тобой такое? – голос Чанбина долетает до ушей Минхо, и тот наконец видит его перед собой и чувствует руку на плече. - Ты уже здесь? – спрашивает Минхо, сам не зная, зачем. - Скажи лучше, почему ты здесь? – трясёт его Чанбин за плечо. Возможно, хотел встряхнуть легонько, но легонько не сумел, поэтому следом пришлось усаживать обратно на скамейку едва не навернувшегося оттуда Минхо. - Что с тобой? – дырявит его обеспокоенным взглядом Чанбин. – Плохо? - Ага, - кивает Минхо. Выходит даже почти искренне. - Пошли домой. Или не дойдёшь сейчас? Давай тут посидим. Подышим. Чанбин тоже усаживается на скамейку. Минхо даже на секунду подумывает рассказать ему всё честно. Но он не расскажет. Не потому, что Чанбин не поверит (поверить смог бы) – потому, что не выдержит. У Чанбина огромные мышцы, но по правде он - весь целиком, и внутри, и снаружи - мягкий и тёплый. То же самое с его сердцем. Оно огромное, способное любить всё вокруг крепко-крепко, но такое нежное, что стоит задеть чем-то острым совсем немного - и оно изойдётся кровавыми клочьями. Минхо ему не расскажет. Он так решил. Поэтому просто устраивается у Чанбина на плече и прикрывает глаза. Тот не возражает. Они просто сидят под сотнями глазастых окон вдвоём - оба каким-то чудом живые. Каким-то совершенно точно известным Минхо чудом.

***

<i>Джисон с трудом поднимает лицо, впечатанное до этого в подушку, и открывает глаза в темноту. Снова не заметил, как отключился под вечер в свой ленивый выходной. Что это вообще сейчас было? Такое странное и так не похоже на сон. И так не похоже на его нынешнюю жизнь. (Почему захотелось добавить "нынешнюю"?) Джисон видел весну, хотя сейчас конец сентября. Впрочем, одно очень похоже на другое, по крайней мере, чёрными ночами, наполненными сумбурными мыслями и какими-то нескончаемыми планами ещё или уже свободными от снега. Сейчас примерно половина восьмого. Окно не зашторено. В пустой однушке темно, тихо, не считая тиканья часов и шума работающего холодильника. В квартире родителей такую тишину можно застать редко, впрочем теперь, когда Джисон бывает там раз в пару месяцев, это особенно не давит. Хотя ссориться порой они всё равно успевают, Джисон предпочитает помириться перед отъездом – мало ли, какой из этих отъездов окажется последним (отчего-то такая мысль сидит у него в голове в последние годы). Джисон, сидя на кровати, пялится в стену. Почему-то никак не получается вернуться в нынешнюю реальность. (Опять это «нынешнюю».) А ведь он ещё собирался этим вечером в магазин – пополнить запасы печенья. А ещё, может, кто-то именно сейчас катится в новый дом, и есть возможность теперь встретить его чуть раньше.<i>