ДОЛГ ТЬМЕ | Тени не гасят солнца (книга 2)

Утром Дина разбудил встревоженный голос медсестры. — Мистер Чавис! Боже мой, что тут случилось? — она замерла у кровати, указывая на стену. Дин, моргнув от яркого света, медленно проследил за её взглядом. На стене, в том месте, куда он прошлой ночью изо всех сил колотил кулаком, темнел след засохшей крови. Костяшки заныли, стоило только взглянуть на них. Кожа была сорвана и покрыта запекшимися пятнами, пальцы припухли. Он откинул одеяло: белоснежное бельё было измазано красными разводами, будто кто-то нарочно пытался оставить здесь свой крик боли. Медсестра больше ничего не сказала. Выполнив укол, она исчезла, но вскоре вернулась с перекисью. — Сейчас придут, поменяют бельё. Сможете пока пересесть в кресло? Или нужна помощь? — спросила она мягко. — Спасибо, справлюсь, — пробормотал Дин, и медсестра ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Сказать легко. Сделать — совсем другое. Ноги, хоть и чуть послушнее, чем вчера, всё ещё отказывались держать его. Инвалидное кресло, стоявшее рядом, словно насмехалось. Он кое-как дотянулся, плюхнулся в него с неловкой тяжестью. Пока это его единственный способ двигаться. Придётся учиться. Он направился в санузел. Простые утренние действия теперь казались подвигом. На всё уходило вдвое, а то и втрое больше времени, чем раньше. Чувство полной беспомощности разъедало изнутри. Когда он, наконец, вернулся в палату, кровать сияла чистыми простынями, а на тумбочке ждал горячий завтрак. Теперь только следы на стене и тупая боль в руке напоминали о ночной вспышке ярости. Он поел без аппетита. Еда не имела вкуса. Один единственный вопрос терзал его: появится ли Ник? Время растягивалось невыносимо. Он сидел, уставившись в дверь, будто мог силой взгляда заставить её распахнуться. Не выдержав, задремал. Разбудил его хлопок — дверь отворилась. На пороге стоял Ник. — Ник! — воскликнул Дин, и в его голосе прозвучало столько облегчения, что трудно было не услышать, насколько он ждал этого момента. — Ты всё-таки пришёл! — Разве мог я оставить тебя, идиота, одного? — Ник усмехнулся, но в его взгляде сквозила настоящая тревога. Он бросил взгляд на перебинтованную руку, потом — на кровавые следы на стене. — Да уж… Тебя вообще одного оставлять нельзя? — Чёрт, Ник, мне так стыдно… — Дин опустил взгляд, — ты столько для меня делаешь, а я… я, наверное все это воспринимал, как должное. Повёл себя, как последняя скотина. Прости, бро. Я не хочу, чтобы ты считал, будто я думаю только о себе. Это не так! Я за тебя любого порву. Всегда прикрою, впрягусь, если нужно. Ты же знаешь, чувак... — Я тоже был на эмоциях, — кивнул Ник, — прости за то, что сказал. Я знаю, кто ты, Дин. И всё, что ты сделал для меня — не забуду никогда. Он опустился в кресло напротив. — Я помню, как ты отдал мне свои первые большие деньги, чтобы я смог отправить их матери и сестре, — продолжил он. — Вчера перед сном я снова об этом думал. — Не поверишь, я ночью тоже вспоминал те времена, — тихо сказал Дин, с теплотой в голосе. — Знаешь, деньги... да что они значат? Меня поразило то, что ты готов был на всё ради семьи. Ты тогда сказал, что хочешь дать им шанс на новую жизнь. И я просто не мог пройти мимо. Я посчитал, что будет тупо с моей стороны ходить и сорить деньгами, когда у твоей семьи такие проблемы. Мне захотелось сделать что-то хорошее. — Я никогда не забуду это, бро. Мы тогда с тобой делали кучу бабла, но жили, как два бомжа, — усмехнулся Ник, — всё отправляли моим. Ты не обязан был. Но ты просто помог. Был рядом. — Потому что это стало и моей целью, чувак, — серьёзно ответил Дин, — когда мы нашли им жильё в другом городе, в благополучном районе — я радовался, будто это и мои родные. Это куда круче, чем просадить всё на тачки и тусовки. — Кстати, мама спрашивала, почему ты не заезжаешь, — сказал Ник. — Я не стал говорить, что ты в больнице, чтобы не волновалась. Но как выпишешься — навести её. Ты для неё как сын. — Обязательно. Ты же знаешь, я стараюсь заглядывать, когда бываю в Сан Кламоно, — улыбнулся Дин. Они замолчали. Каждый ушёл в свои мысли. — А помнишь, как мы наш первый трек писали? — вдруг с улыбкой спросил Ник. — Помню, — фыркнул Дин. — Я показал тебе свои убогие тексты в заметках, а ты вдруг заценил. — И сразу решил — надо тоже пробовать. Помнишь, мы на хате у какого-то левого типа записали первый бит? — Как такое забудешь? — усмехнулся Дин. — Дай бит, приятель. Ник стал отстукивать знакомый ритм, а Дин закрыл глаза и начал читать, словно вновь оказался в том далёком вечере: Я застрял в этом грёбаном теле, В прокуренном доме, В пространстве без времени. Отсюда не выбраться, но так бы хотелось. Я бы сразу взлетел и сгорел в стратосфере. Но снова беспросветные, мрачные будни. В моих глазах прочно засело презрение. Уверен, путь вперёд всегда будет трудный, Но я не отступлю, не предам свои стремления. Каждый день я ломаю себя, Собирая по кускам лучшую версию. Снова не так — я зубами скрипя Всё сотру в порошок. Да, я полон агрессии. Я полон агрессии. Она мною правит. Но ведёт к цели — значит, всё правильно. Балансирую с краю. Мне бы не упасть бы… Но пропасть так манит в свою тёмную пасть… Вечер подкрался незаметно. Они вспоминали, смеялись, иногда грустили. И в этом простом, тихом времени, Дин чувствовал одно — Ник по-прежнему рядом. И это значило больше, чем всё остальное.