Цветок для наёмницы ✨

Дни пути слились в единую череду: мерное покачивание повозки, убаюкивающее, словно колыбель; терпкий, сухой запах лекарственных трав, наполнивший воздух; да тихие, редкие разговоры на ломаном общем языке, не нарушавшие покой степи. Силы по капле возвращались к Айе. Женщина переодела Айю в восточное яркое плате. Под заботливыми, умелыми руками Тальи страшные раны на спине медленно, но верно затягивались, переставая гореть огнем. Девочка сидела, прислонившись к мягким тюкам, и неотрывно смотрела на бескрайнее золотистое море ковыля, уходящее за горизонт. Казалось, само пространство дышало миром и вечностью, но в ее детском сердце бушевала буря из страха, горя и бессильной ярости. — Как тебя зовут, дитя? — Спросила Тальи, спокойным и ровным, как речная вода, голосом когда заметила что девочка готова говорить. — Айя, — тихо, почти откликнулась девочка, поворачивая к женщине свое исхудавшее, обожженное солнцем и горем лицо. — Айя, — мягко повторила травница, и имя в ее устах прозвучало как древнее, доброе заклинание. — Красивое имя. Поедешь со мной? У меня в этом мире никого не осталось. И у тебя, кажется, тоже. Айя замерла. Вопрос повис в плотном степном воздухе, тяжелый и неумолимый. Куда ей было деваться? Словно прочитав ее мысли, Талья добавила: — Если не захочешь, я оставлю тебя в обители Великой Матери, как только доберемся до границы Западного королевства. Они позаботятся о тебе. Она давала ей выбор там, где его, по сути, не было. — Нет! — девочка резко вскинула голову, и в ее темных глазах на миг плеснул отчаянный огонь. — Не надо в приют. Я… я с вами поеду. — Вот и хорошо, — в голосе женщины послышалось облегчение. Она осторожно, почти невесомо коснулась волос Айи, боясь спугнуть это хрупкое, только что рожденное доверие. — Богатства я не нажила, дитя. Но крыша над головой, миска горячей похлебки и честное ремесло в руках у тебя будут. Этому я тебя научу. В ее словах не было громких обещаний, лишь простая, суровая правда жизни, которая в рухнувшем мире Айи оказалась единственным надежным якорем. Вскоре пейзаж начал меняться. Бескрайние ковыльные просторы сменились аккуратными, возделанными полями, а на горизонте, словно клыки хищного зверя, вонзались в небо острые шпили сторожевых башен. — Скоро въедем на земли Запада, — предупредила Талья, и ее голос стал чуть суше, напряженнее. Айю будто ударило. Она выпрямилась, вся подбираясь. — Это они… Они напали. В черных одеждах, с вышитой на груди лисой. Я запомнила. На всю жизнь. — Ты уверена, дитя? — Да! Талья тяжело вздохнула, ее пальцы крепче сжали вожжи. — Не все племена степи жили так, как твое. Вы чтили землю, перегоняли скот и никого не трогали. Но были и другие… те, кто жил набегами. Они вторгались на западные земли, жгли деревни, грабили, а выживших уводили в рабство. Королева Запада устала от этого и отдала приказ очистить степи. Что солдаты и сделали… Вот только они не стали разбираться, кто виновен, а кто нет. Твое племя попало под горячую руку. Западное королевство вечно с кем-то воюет. — Я слышала… — тихо, на ломаном общем языке с сильным степным акцентом проговорила Айя, — что и твой народ пострадал от них. Талья на мгновение замолчала, ее взгляд устремился вдаль, в туманную дымку прошлого. — Да. Была долгая и кровавая война. Двадцать лет. Когда я была такой же, как ты, их воины сожгли мою деревню. Меня продали на Восток, но судьба сжалилась надо мной. Моя госпожа оказалась доброй женщиной. Она обучила меня грамоте, тайнам трав и в конце концов даровала свободу. Всю жизнь я прожила в Восточном королевстве, в маленькой деревушке у предгорий. Туда я тебя и везу, дитя. Айя молча кивнула. Выбор был давно сделан: дорога вперед с этой женщиной, или дорога в никуда. — Слушай меня внимательно, — голос Тальи стал твердым. — Когда подъедем к заставе, нас остановит патруль. Не говори ни слова. Не поднимай на них глаз. Ты немая. Со своей смуглой кожей и черными как смоль волосами сойдешь за мою восточную ученицу. Поняла? Вскоре у массивных каменных ворот их действительно остановил резкий окрик. К повозке подошла усталая, широкоплечая воительница в потертых кожаных латах, на которых был вычеканен знак лисьей головы. — Куда путь держишь, северянка? Что в повозке? — голос ее был хриплым и властным. — На Восток, ваша милость. Везу степные травы. Раз в год на сборы езжу. Вот подорожная, — Талья спокойно протянула свернутый пергамент. Воительница бегло пробежала его глазами. — А девчонка кто? — Помощница моя. Немая от рождения. Женщина в латах перевела тяжелый, изучающий взгляд на Айю. Та сидела, сжавшись и опустив голову, вцепившись пальцами в грубую ткань платья. Она старалась дышать ровно, но сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Знак лисы на доспехах стражницы, казалось, горел огнем, выжигая образы из прошлого. — Осмотрю повозку. — Как прикажете, ваша милость, — покорно ответила Талья, легко спрыгивая на землю. Пока воительница равнодушно перебирала тюки с травами, ее взгляд вдруг зацепился за связку кореньев. Она нахмурилась. — А нет ли у тебя чего от подагры? Для матери… Совсем суставы скрутило. В голосе промелькнула неожиданная человеческая нотка. Талья тут же отреагировала, ее лицо смягчилось. — Как же не быть, ваша милость! — она ловко извлекла из глубин повозки небольшой холщовый мешочек. — Вот, особый сбор. Корень имбиря воспаление снимет, кора белой ивы боль утолит, а крапива суставы почистит. Заваривайте щепотку на кружку кипятка и давайте матушке перед сном. Только раз в день, не чаще. Воительница недоверчиво взяла мешочек, поднесла к лицу, вдыхая пряный аромат. — Поможет? — Облегчение принесет точно, ваша милость. А если будете давать регулярно, то и на ноги встанет. Воительница на мгновение замешкалась, затем сунула травы в подсумок на поясе и нехотя махнула рукой. — Проезжай. И не задерживайся. Талья без лишних слов вскочила на облучок, щелкнула вожжами, и повозка тронулась, увозя их прочь от заставы, от символа ее ненависти. Она взглянула на Айю. Девочка сидела бледная как полотно, сжавшись в комок, а ее лицо искажала маска немой ярости. — Потерпи, дитя. Мы только проезжаем Западное королевство. — Они… они убили маму… сестру… всех… — голос девочки сорвался на надтреснутый, полный боли шепот. — Всех, кого я любила… — Я знаю, дитя. Я знаю. Держись. Айя с силой вытерла мокрые глаза тыльной стороной ладони. — Я им отомщу! Я вырежу каждую лису! Я убью всех… — Месть — это яд, который отравит в первую очередь тебя, — тихо, но твердо сказала Талья. — Она выжжет твою душу дотла. Скоро мы будем дома. У меня есть лекарства, что исцелят твое тело. А я… я постараюсь исцелить раны твоей души. Я не заменю тебе мать, Айя, но я буду о тебе заботиться. Девочка подняла на нее глаза — на это усталое, испещренное морщинками, но такое доброе лицо, на руки, знающие цену и боли, и исцелению. И в этот миг что-то внутри нее, какая-то туго натянутая струна, с жалобным звоном лопнула. Вся ненависть, вся ярость, что служили ей хрупкой броней последние дни, разом испарились, оставив после себя лишь бездонную, всепоглощающую пустоту и горе. Тихий, прерывистый стон вырвался из ее груди, а за ним хлынули слезы — горькие и очищающие. — Ну, ну, дитя мое… — произнесла Талья. Она осторожно, помня о ранах, обняла девочку за дрожащие плечи и прижала к себе, позволяя выплакать весь ужас, всю боль, все отчаяние. И повозка, мерно покачиваясь, везла их дальше на Восток. От смерти — к надежде. От мести — к исцелению. К тихому пристанищу, где можно было попробовать начать все сначала.